Текст книги "В Бруклине все спокойно (стословки) (СИ)"
Автор книги: honey_violence
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
========== Прикрывать спину ==========
– Ты правда идиот, – голос у Солдата едкий, холодный, такой не Джеймса, что Стив отказывается признавать в этом человеке лучшего друга, пусть и глаза на него смотрят те, из прошлого, и лицо у него Баки до мельчайшей из черт. – Разнес по кирпичиками ГИДРу, думая, что этим меня защищаешь. Но те ребята и были моей защитой. Я покрепче многих, но не бессмертен, а сейчас любая пуля, и я мертвец. Некому прикрывать. Тебе спасибо.
И смотрит с таким презрением, такой ненавистью, что будь это Барнс, Стив не раздумывая предложил бы свою защиту. А вот прикрывать спину врага его не учили.
========== Привычка ==========
Его привычка возвращаться и перепроверять бесит половину его знакомых, удивляет вторую и совсем не кажется странной самому Роджерсу. Закрыл ли он дверь? Не оставил ли включенной воду? Или свидетелей и улик при выполнении миссии?
Капитан всегда возвращается, и пусть это вызывает смешки и порой даже недобрые шуточки, на которые Стив всегда ведется, уж лучше так, пусть лучше смеются, видя, как он мечется и волнуется, если забыл что-то перепроверить.
И только Солдат не смеется над его привычкой. Он помнит разбитое тело на дне ущелья, за которым никто так никогда и не вернулся, и понимает, какую вину пытается искупить своими действиями Капитан.
========== Не ранит ==========
Им приходилось бить его, чтобы вытянуть хотя бы слово. Боль вообще хороший способ разговорить кого угодно, и сколько бы Солдат ни крепился, как бы ни пытался казаться каменным, ему было больно, порой даже слишком, и проще было начать говорить, потому что арсенал пыток у ГИДРы был поистине впечатляющим.
Стив не требует от него говорить. И даже если Роджерс обращается к нему с вопросом, он может не отвечать – небывалая свобода без наказания за такой выбор. Поэтому он начинает говорить сам, поначалу скупо, односложно, но постепенно прорывается плотиной по весне, а улыбка на чужом лице оказывается лучшей наградой, поскольку она не ранит.
========== Предательство ==========
Стив думает, что это безумие. Ну не могут же они и в правду… Но они могут. Более того, делают. Солдат утягивает его в какую-то подсобку прямо на задании, вжимая в ледяную стену и целуя так, что все перестает существовать, растворяясь в жадных прикосновениях горячего рта. У его безумия настойчивые ладони, скверный, нетерпеливый характер и глаза – расплавленное серебро радужки с чернильным пятном зрачка, и этого слишком много, чтобы не поддаться.
И Стив поддается каждый раз, хотя знает, что после будет чувствовать себя виноватым. Когда Солдата погрузят в сон после задания, а со стола поднимется Джеймс, не подозревающий о его предательстве.
========== Сентиментальные дамские романы ==========
Каждый раз, когда Солдат исчезает, Стив чувствует себя рыбой в аквариуме, в котором кто-то пробил дыру: вода медленно вытекает, и хотя ее пока достаточно, чтобы не сдохнуть, ощущение, словно он задыхается, не покидает его ни на секунду. Ровно до момента, пока тяжелые шаги не раздаются на лестнице, а после не хлопает входная дверь.
Собственные эмоции при виде Джеймса кажутся ему очень похожими на те, что описываются в сентиментальных дамских романах, только вот Стив никогда не читал ни одного, но все равно готов биться об заклад, что «Хлопнет дверь. Войдешь ты. Оживу я» вполне бы вписалось в каждый аляповатый дешевый томик.
========== Когда тебя нет рядом ==========
«Когда тебя нет рядом, я чувствую себя пустым и ущербным» – память против воли подкидывает Стиву Барнсовы слова из той, прошлой жизни, а Солдат, стоящий перед ним на дрожащих после разморозки ногах, кажется их живым воплощением. Только вот чем дольше фокусируется на Роджерсе его взгляд, тем четче улыбка прорисовывается на бледных губах, становясь в один момент такой прежней, что от подступивших слез Стив перестает видеть окружающее пространство. Лишь чувствует, как привычно чужая ладонь касается его лба, откидывая пряди, а хриплый, словно после долгого сна, голос врезается в уши:
– Тебя не было так долго, что я практически забыл свое имя.
========== Цена мира ==========
Стив знает, что пока что он для Солдата лишь маленькая часть его новой, свободной жизни. Знает, но не перестает надеяться, что однажды сумеет занять больше места, перейдя с позиции «не враг» до самого близкого и нужного человека. Это эгоистично – требовать быть для кого-то всем, но разве Барнс не эгоистичен, забрав у Стива весь мир в обмен на себя?
Хотя чего там… Роджерс сам с радостью отдал бы все и даже больше за возможность быть рядом с ним. И отдавал бы снова и снова, не размениваясь на жалость и прежние привязанности. Потому мир, однажды отнявший у него Баки, теперь стоил немногого.
========== Констатация ==========
Солдат прихватывает Стива за подбородок, сдавливая металлическими пальцами, вынуждает посмотреть на себя. Роджерс уверен: хотел бы раскрошить ему челюсть, сделал бы не раздумывая, но Солдат медлит, не спешит убивать. Глаза у него пустые, равнодушные, и во всей его вздыбленной позе ничего от прежнего Баки, и от этого щемит за ребрами так страшно и беспомощно, что не отводить взгляд у Стива не получается. Он бы с радостью и не смотрел в это чужое и одновременно с этим родное лицо, только кто ему позволит?
– Ты меня боишься, – просто констатация, но сердце заходится так, что не услышит только глухой.
Хватка тотчас слабеет.
========== Фарс ==========
Баки приживается в команде, словно всегда был ее частью. А после улаживания формальностей, которое правительство берет на себя, Солдат, и так неизвестный большинству разведывательных организаций, и вовсе становится рядовым агентом, от которого не требуется ничего, кроме ответственной службы. И все бы хорошо, только Стив остается недоволен тем, как все вышло: хэппиэнд в их истории больше походит на фарс, чем на новую спокойную жизнь.
– Капитан, вы слушаете? – Зимний окликает его, кажется, уже который раз, и Стив выныривает из собственных мыслей. «Вы», черт возьми. Как он может обращаться к нему после «ты» на «Вы»? Но Зимний обращается.
Баки его не помнит.
========== Солдат не умеет врать ==========
Солдат не умеет врать, поэтому отвечает: «Да, я ухожу», когда Стив вываливает на него град вопросов, ловя на пороге квартиры с рюкзаком. Только лучше бы он солгал, потому что выражение лица Капитана запоминается ему надолго: обида плещется в голубых глазах, желваки ходят на скулах, и сам он мечется, как раненое животное, раздираясь на попытки дать с собой в дорогу денег и еды и мольбы остаться.
«Нет, это не из-за тебя». «Ты ничего не испортил» – правда, не способная никого утешить.
– Ты вернешься? – Роджерс замирает, сжимаясь в ожидании его ответа, и Солдату почти жаль, что он совсем не умеет лгать.
========== Из последних сил ==========
Солдат раздражает Стива неимоверно, и тот терпит, но из последних сил – а кого не утомит вечный «хвост» с момента пробуждения до самого отхода ко сну? Сэм говорит, что Зимнему просто нужно время, но у Роджерса нет этого времени: вместо друга он получил приблудившегося пса, весь мир которого теперь сошелся на новом хозяине, и от Джеймса в нем катастрофическое ничего.
Стоит ему открыть глаза, и Зимний тут как тут, а в глазах это дурацкое: «Не бросай меня, я тебе еще пригожусь». Только вот на что, и сам не знает. И ждет подсказки от Капитана, которому нужен еще меньше, чем себе самому.
========== Первый закон работы в лаборатории ==========
Согласно шуточному Первому закону работы в лаборатории, горячая колба выглядит точно так же, как и холодная. И вспомнивший все Баки выглядит так же, как и Солдат, который не помнит своего прошлого.
Стив не сразу прощает Джеймсу эту, как ему кажется, дурацкую шутку, но оценивает ее по достоинству: Барнс примеряется к новому времени и к новому Роджерсу, пряча себя за маску Зимнего, и только гораздо позже, когда старые табу уже сняты, а правда все-таки выходит наружу, наконец рассказывает ему причины своего решения не сообщать о возвращении памяти.
Роджерс признается Солдату в чувствах, в которых никогда не был способен признаться Баки.
========== Живее прочих ==========
Стив и сам не рад, что весь его мир замкнулся на Баки, а мир Баки замкнулся на нем самом. Снова остаться вдвоем против всего на свете больше не казалось правильным: кроме друг друга, у них опять не было ничего, но согнувшиеся под тяжестью лет плечи больше не справлялись с привычным старым грузом ответственности, и хотя выдерживать пока получалось, ведь терпеть они умели лучше всего в жизни, оба понимали, что так долго продолжаться не может.
Нельзя было зацикливать свое существование, пусть даже по привычке и неосознанно, на том, кого однажды уже терял: рискуешь погибнуть следом, оставаясь при этом внешне живее прочих.
========== Никого рядом ==========
Стиву снятся бескрайние прерии Северной Америки, пампасы Южной, снится табун мустангов, несущихся быстрее ветра. Он сидит на спине огромного крепкого зверя, и земля так далеко под ногами, что ему кажется, словно они летят, а не скачут по выжженной солнцем земле.
Мустанг слетает в ущелье там, где проскальзывают по узкой дороге его братья, слетает вместе с ним, разбиваясь о твердые скалы, и хрипит, хрипит так страшно, что у Стива сжимается сердце. Он прощается, простреливая лошади голову, и это единственное средство избавить друга от боли.
*
Стиву снятся заснеженные Альпы. Снится Баки, умирающий долгой страшной смертью. Бесконечная непрекращающаяся агония. И никого, никого рядом.
========== Письма адресату, которого больше нет ==========
Солдат с ним практически не разговаривает, зато много пишет что-то в своих блокнотах, и Стив оставляет его в покое. Но идут дни, а ситуация по-прежнему не меняется: у Джеймса сотни слов для разлинованных листов и ни одного для Роджерса, и обида берет верх над привычкой быть деликатным.
«Не был рядом. Не упас. Позволил все это» – куча писем и десятки конвертов с именем Роджерса и их старым адресом снесенного ныне дома. В строках много боли, вскрывающей грудную клетку тупым ножом и вынимающей на свет едва бьющийся окровавленный ком сердца.
Письма от человека, который давно погиб. Письма адресату, которого больше нет.
========== Последний выдох ==========
Стив не знает, должен он это скрывать, или, может быть, должен сказать сейчас, или после, когда – если – Солдат наконец привыкнет. А потом срывается, потому что, черт возьми, это же Баки, ну неужели что-то может пойти не так, решаясь, и «Я люблю тебя» повисает тишиной перед раскатом грома.
Зимний бьет в ответ куда придется, сжимает стальные пальцы вокруг шеи, но Стив не сопротивляется, давится своим «люблю», и плевать, что это, кажется, последний выдох, до тех пор, пока захват наконец не слабнет.
– И что мне с этим делать, придурок? – раздается наконец чужой голос, и Солдат в нем слышен теперь едва ли.
========== Должно быть больно ==========
Чтобы увидеть, нужно стоять очень близко. У Солдата прозрачные глаза и алая черта рта, похожего на рану. Он сам сплошная рана, и дотронуться до него – намеренно причинить боль. Стив не решается, замирает на расстоянии вытянутой руки – чтобы больше не дать сорваться.
Чтобы все помнить, должно быть больно. У Стива красные от бессонницы глаза и семьдесят лет пустоты за плечами, и довериться им – добровольно шагнуть в криогенку. Солдат отступает, не зная доверия; и левая дрожит, словно еще живая.
Только Баки все равно тянется. Изо льда, из прошлого, из искореженной кем-то памяти, доверяясь в очередной раз. И наконец хватает не пустоту.
========== По старой памяти ==========
Гладит по волосам, молит о прощении за то, что не уберег, а у самого внутри тишь, пустота и на периферии слуха – ветер, свистевший в ущелье, ставшем могилой Барнсу. А этот, прижимающийся, жаждущий тепла, просящий избавить от одиночества, чужой до одури. До синяков под глазами и впивающихся до кровавых полумесяцев в ладони ногтей, до изможденного стона в подушку, чтобы спящий в соседней спальне не услышал, не понял, не стал задавать вопросы.
«Я не готов к тебе живому», – скребется внутри. И не дает увидеть, что утыкается чужой горячий лоб туда, где бьется сердце, только по старой памяти об остром худом плече.
