Текст книги "Старшая кровь (СИ)"
Автор книги: histrionis
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
========== Часть 1 ==========
1
Когда они пошли по улице единой волной, ощетинившись вилами и топорами, гордо направляясь в сторону их захудалого гетто – его там не было.
Когда они начали кричать и стучаться в их двери, отражаясь в потрескавшихся оконцах алыми отблесками пламени – его там не было.
И даже когда послышались из-за дверей пронзительные женские крики, когда огонь обуял щуплые деревянные крыши и когда зазвенела и зачавкала сталь, погруженная в плоть – его там не было.
Потому что был он уже далеко.
Он бежал и не ощущал окружающей его реальности. Не слышал криков и треска огня позади, не видел ветвей, что били его и царапали, не чувствовал боли от растекшихся по телу синяков и ссадин.
Вокруг не было ничего. Был только страх, застилающий взгляд, и тьма мглистого и встревоженного леса.
А еще их глаза.
Глаза, в которых он видел бездну, в которых отражалось нечто настолько животное и первозданно-темное, что лишь от одного только воспоминания о них начинали холодеть внутренности.
Он бежал долго, пока не ощутил наконец, что в легких закончился воздух, пока не поскользнулся на мокрых листьях и не упал.
Тогда ему показалось, что сейчас он умрет.
Он лежал, скорчившись на грязной и холодной земле, и чувствовал, как грудь его сотрясают рыдания. Но слез, кажется, не было. Да и откуда им взяться?
Замерзший и побитый, он покорно ждал смерти. Потому что знал, что она придет. Помнил, что истории таких, как он, обычно так и заканчиваются.
Но смерть не пришла. Вместо нее из глубины леса вышли странные люди (люди ли?) с натянутыми луками и разукрашенными синей краской лицами, освещенные неверным лунным светом. В какой-то момент он даже поймал взгляд одного из них.
Взгляд этот был темным и злым. Но было в нем что-то, чего он прежде нигде и ни у кого не видел.
Голоса их он услышал не сразу. А когда все же услышал, то осознал, что не понимает ни единого слова.
– Caelm evellienn, nʼaen aespar. Se est aen seidhe.
Один из них, высокий эльф с повязкой на лбу, присел рядом с ним.
– Qued esseath? Que sueccʼs?
Ответа не последовало.
– Naire… Nʼte va, Gwindor, se nʼte ifit Hen Llinge, – холодно произнес кто-то позади.
Эльф вздохнул.
– Кто такой? Откуда взялся?
Несколько секунд длилось тяжкое молчание.
Лежавший на земле эльф был светловолос и безобразно худ. Зеленые его глаза светились безмолвным отчаянием.
– Я… Меня зовут Ристель… – произнес он медленно. Голос у него был тихим и простуженным. – Из Морборга. Там… Там погром…
Сидевший перед ним эльф вдруг поднялся, коротко рассмеявшись, и повернулся в сторону своих спутников.
– Нет, ну вы только послушайте! – сказал он с усмешкой. – Уму не постижимая предсказуемость. Скука смертная! Который век уже идет, а людишки все не меняются. Даже как-то стыдно за них, не находите?
Никто не ответил. Эльф махнул рукой.
– Ну а ты что ж, – обратился он к Ристелю, – вот так просто сбежал? А дальше как? По лесу мытариться, корешки жрать да, трусливо подрагивая, от людишек прятаться?
Эльф смотрел на него пристально, с какой-то жестокой усмешкой. Глаза у него были светлыми и холодными. И какими-то словно бы ядовитыми.
Ристель отвернулся.
– Судьба, достойная Aen Seidhe, ничего не скажешь, – эльф вновь язвительно усмехнулся. – Да ты, парень, прямо-таки гордость эльфской расы!
Ристель облокотился на другую руку, чуть приподнялся. Вновь посмотрел высокому сеидхе в глаза.
И под его томительным взглядом почувствовал, как внутри у него что-то оборвалось.
– Ч… Что же, – пробормотал он, запинаясь, – по вашему эльфскому кодексу чести я должен был там остаться и подохнуть? Умереть без всякого смысла и цели, просто… просто чтобы моим собратьям-сеидхе не было за меня стыдно? Так… что ли?
Стоявший перед ним эльф выпрямился, неприятно ухмыльнулся. Лунный свет в его взгляде отразился белыми искрами.
– А тебе, значит, цель какая-то особая нужна, чтобы за нее подохнуть?
Ристель, не сводя с него глаз, медленно кивнул.
Эльф отвернулся, скрестил руки на груди. Посмотрел вдруг наверх, на мрачное и холодное небо, застилаемое черными столпами дыма.
Лунный свет, пробиваясь через толщу крон, мягко освещал его лицо. Со стороны Морборга доносились крики и звон битого стекла; за деревьями едва виднелись алые отблески пламени. В нос ударял далекий, но все равно ощутимый запах гари.
В конце концов эльф глубоко вздохнул и вновь взглянул на Ристеля.
– Несмотря на трусливое бегство, твои слова исполнены достоинства. Я… не ожидал встретить подобное у эльфа, воспитанного среди людей.
Он помолчал некоторое время, задумчиво изучая черные деревья у Ристеля за спиной.
– Пойдем со мной, если хочешь. – эльф протянул Ристелю тощую руку. – И я дам тебе цель, за которую стоит умереть.
В светлых глазах сеидхе отражались далекие вспышки пламени.
Было в них что-то, показавшееся Ристелю знакомым. Было в них и нечто загадочное, не виденное им нигде прежде, а потому необыкновенно манящее.
Где-то далеко визжали эльфские женщины; горели ярким пламенем их захудалые халупы на самом краю города Морборга.
Ристель чувствовал, как болят у него конечности, как растекаются по телу ссадины и синяки. До сих пор ощущал близкое дыхание смерти у себя за плечом. И понятия не имел, действительно ли он до сих пор жив.
Но он все же взял высокого эльфа за руку.
2
Лес был старым, поросшим мхом и высокими травами, полным тумана и птичьего гомона. Не было здесь следов человеческого вмешательства, протоптанных тропок, силков и медвежьих капканов; никто из Морборга в нем не охотился, никто не вырубал в нем деревьев. Потому что все знали – в его глубокой чащобе живут страшные твари, что подстерегают охотников, хватают заплутавших детей и травниц и никого никогда не оставляют в живых.
Ристель раньше тоже думал, что живут там только дикие звери да чудовища. А потом в соседней деревушке случилась резня, и из каждой дыры теперь разговор шел об одних только заговорщиках. «Нелюди то, нелюди это» и «каждого эльфа, кто не так смотрит в сторону леса, немедля прилюдно повесить в назидание остальным».
И с каждым новым днем росло напряжение. Чаще чем обычно стали пропадать люди и эльфы, начали обнаруживать кражи на складах с оружием и в амбарах. Послали в конце концов к князю за помощью, но ответа так и не получили. И тут – все! «Они нам лишь смерти желают, нет никакого от них добра, того и гляди всех нас белкам на растерзание отдадут!»
А Ристель к погромам уже привык. Знал, что так будет, и так от этого устал, что сначала даже бежать никуда не хотел. Но в итоге… В итоге все случилось как-то само.
У скоя’таэлей было спокойно. По крайней мере, осуждения в их глазах было куда меньше. Они дали ему приют в своем мшистом логове, достали из закромов крепкий стальной меч и вручили, сказав честное: «Мы будем тебе братьями, лишь пока нас роднит ненависть».
Но роднило их большее, чем слепая ненависть к людям. Потому что они не были простой бандой наемников, у которых нет ничего общего. Эльфы были едины, как едины морские волны или листья на ветвях древ; они чувствовали боль друг друга, вместе переживали редкие минуты счастья, и даже воспоминания у них были общими.
А потому Ристель сначала не поверил, что они действительно такие, какими их описывают люди. Он не видел больше в их глазах презрения, не чувствовал в них жестокости. Эльфы говорили друг с другом о лугах своего далекого края, о почти забытой, но неизменно светлой поре детства, о красоте и невинности окружающего их леса. В их словах не было людской примитивности, они не были пошлыми в выражении своих чувств, не казались глупыми или нахальными. И потому Ристель забыл все, за что ненавидят их люди, и с первых же дней полюбил своих новых товарищей.
Но, очевидно, длиться вечно это не могло.
***
Она пришла рано утром, когда Ристель только начал перевязывать полученные во время погрома раны. Ему не нравилось делать это в лагере, не хотелось показывать остальным свою слабость. Поэтому с утра он уходил подальше в лес, к ближайшему роднику, и проводил там добрые полчаса – один, в прохладе и тишине. И впервые за все время, что он это делал, к нему кто-то присоединился.
Она мягко выскользнула из тени склонившихся над родником ветвей и уселась напротив него, у поросшего мхом камня, не говоря ни слова и пристально на него глядя.
Ее звали Сигель, что со Старшей Речи, как ему рассказали, значило «молния». У нее были короткие, чуть растрепанные волосы цвета воронова крыла и такие же черные, как и у всех прочих эльфов, глаза. Ее щеку и часть подбородка пересекал огромный и уродливый шрам в форме полумесяца, который она обычно прятала под красным шелковым платком, что сейчас небрежно болтался у нее на шее.
Но даже с уродливым шрамом на лице и болезненной худобой она была невероятно, просто сказочно красива.
Прежде Ристель видел ее лишь в обществе главаря их маленькой банды, незаметно наблюдающую за ним, подогревающую в нем интерес. Не единожды он пытался поговорить с ней, но каждый раз попытки его ничем не заканчивались. И сейчас, как бы ни старался, он не мог понять, чего она от него хочет.
За время, которое Ристель провел с белками, он так и не научился их понимать. Каждое их действие, каждый случайный взгляд или брошенное слово были для него загадкой, которую необходимо было разгадать, чтобы стать к ним ближе. Но получалось у него не слишком успешно.
Эльф отложил бинты в сторону, нарочито медленно надел на себя рубашку и недовольно уставился на пришедшую.
Та смотрела на него все так же пристально, не отводя глаз и не меняясь в лице.
– Гвиндор и вправду делает странные вещи, – голос у нее был тихий, переливающийся, словно бы серебристый. Но при этом совершенно безэмоциональный. – Сражаться не умеешь, о нас ничего не знаешь… И на кой ты нам такой нужен?
Ристель нахмурился.
–Не нужен буду – уйду, – сказал он раздраженно и отвернулся.
Эльфка вдруг тихонько рассмеялась.
– Не дуйся, noel ichaer, – прошелестела она. – Я против тебя ничего не имею. Просто хочу… удостовериться, что Гвин знает, что делает.
Ристель посмотрел на нее крайне презрительно. Затем собрал лежавшие на траве бинты и встал.
Сигель не сдвинулась с места.
– Если ты удостоверилась, то позволь мне откланяться, – холодно проговорил Ристель, не глядя на нее.
– Не позволю.
Эльфка медленно поднялась, небрежно отряхнув облегающие брючки. И зачем-то вытянула из-за спины длинный широкоплечий лук.
– Ты очень наглый, свежая кровь, – строго сказала она. – Хотя на самом-то деле ничегошеньки из себя не представляешь. Вы, впрочем, все такие – эльфы из городов. Нахальные и самоуверенные снаружи и совершенно пустые внутри.
Ристель не комментировал, неприветливо глядя на нее.
– Впрочем, – продолжала Сигель, встряхнув шелковистыми волосами, – не мне об этом судить. Гвин в тебе что-то увидел. Это его решение, и я с ним спорить не осмелюсь. Однако ж я должна знать, не пожалеет ли он обо всем этом вскорости.
Она быстрым движением перевязала шарфом нижнюю часть лица, спрятав под ним шрам, и ловко прыгнула к Ристелю, улыбаясь одними лишь глазами.
– Пошли со мной, noel ichaer. Будем выяснять, из какого теста тебя боги слепили.
В центре их лагеря, оплетенного со всех сторон извилистыми стволами, спрятанного в самой чаще леса под тенью шумящих крон, было неожиданно оживленно. Пусты были все до единой палатки, валялись в беспорядке неубранные луки и недоточенные кинжалы, дымился сам по себе одинокий котелок с супом. Эльфы, возбужденные и необыкновенно энергичные, толпились у самого дальнего края их маленького убежища, смеялись и говорили непривычно громко.
Они с Сигель не пошли к шумящим эльфам, вместо этого забрались на мшистый пригорок, что возвышался над лагерем и давал прекрасный обзор на все в нем происходящее.
Эльфка по дороге не сказала Ристелю ни слова о том, куда или зачем они идут, и потому неясное беспокойство росло в нем с каждой секундой.
В конце концов они уселись на мягкой моховой подстилке и стали молча глядеть на возбужденное сборище эльфов внизу. Сигель вытянула из-за колчана стрелу, наложила ее на тетиву лука, устроенного на ее коленях. Черные ее глаза были серьезны и сосредоточены.
Ристель зевнул.
– И чем это ты таким собралась меня проверять, почтенная поборница многоуважаемого Гвиндора?
Эльфка глянула на него искоса.
– Заткнись, – зло шикнула она. – И прояви хоть немного терпения.
Помолчали. Внизу так ничего и не поменялось.
– Не понимаю я все-таки, – никак не унимался Ристель, – что такого есть в вашем Гвиндоре, что ты ему так безропотно подчиняешься?
Сигель даже не удостоила его взглядом. Однако черные глаза ее вдруг блеснули.
– Ты – слепец, если ничего в нем не увидел, – проговорила она тихо. – Гвиндор – настоящий Aen Seidhe. Такой, каким и должен быть истинный носитель старшей крови. Он знает, к чему идет, четко видит перед собой свою цель. Он горд и никому не позволит возвышаться над собой. Он знает, что такое честь, и пытается научить этому знанию всех нас… Даже таких жалких, как ты.
Ристель фыркнул, скрестил руки на груди.
– Прекрасно. И что же такое в его понимании…
– Thaess! – неожиданно шикнула она, натянув тетиву.
Ристель тихонько вздохнул, вгляделся в сторону толпившихся эльфов. И вдруг увидел, на кого направляет свою стрелу Сигель.
Мужчину, побитого, вялого и казавшегося безжизненным, тащили под руки два рослых эльфа. Еще один шел позади – лицо его было сосредоточенным, а расшитая серебром атласная рубашка испачкана кровью. Ристель узнал в нем Гвиндора.
Гвиндора, которого Сигель называла Гвином, потому что была ему другом.
Ристель снова посмотрел на нее – возбужденную, с глазами, полыхающими черным огнем, с маленькой изящной косичкой на виске и витой заколкой в волосах – и очень тяжко вздохнул.
Двое подвели человека к образовавшемуся кругу из ликующих эльфов, небрежно бросили его в центр. Ристель увидел, как собравшиеся засвистели, засмеялись, пнули беспомощно лежащего на земле кмета несколько долгих раз.
Затем в центр зашел Гвиндор, и теперь на лице его играла издевательская улыбка. Он, наклонившись, сказал что-то мужчине на всеобщем, улыбнулся еще более гадко, отошел в сторону и дал условный знак остальным. Двое вышли из круга, подошли к импровизированному складу, состоящему из двух украденных телег, достали оттуда что-то невидимое с высоты пригорка и вернулись в круг.
Ристель, едва дышавший от захлестнувшего его нехорошего предчувствия, пытался увидеть на лице кмета хоть какую-то эмоцию. Но мужчина лежал на земле без всякого движения, не живой и не мертвый, осыпаемый со всех сторон смешками и ударами, и, казалось, не чувствовал ничего.
Это явно был кто-то из Морборга. Может, Ристель его даже знал. Может, этот человек даже не участвовал в минувшем погроме. Может, в Морборге у него осталась семья, и теперь в каком-нибудь домишке дети вырастут без отца. А, может, без него так и не вырастут.
Ристель сплюнул.
Двое тем временем вернулись в круг, подошли было к человеку, и тут произошло нечто странное; произошло очень быстро, ускользая от глаз Ристеля. Он почувствовал, как напрягается рядом с ним Сигель, увидел, как нагибается к кмету один из эльфов, и тут – бах! – воздух вдруг засвистел и взорвался, а из круга внизу послышался короткий истеричный вскрик.
Сигель среагировала быстро, молниеносно, и ее стрела попала человеку в руку до того, как тот успел пырнуть наклонившегося над ним эльфа спрятанным за пазухой ножом.
На долю секунды эльфы застыли в замешательстве, а потом стоявший над мужчиной сеидхе с силой пнул его сапогом по лицу, и кмет, тяжело бухнувшись обратно на землю, взорвался потоком проклятий, забил по земле руками, сопровождаемый очередным ударом, и в конце концов обессиленно разрыдался. Эльфы схватили его, оттащили к одному из окольцевавших лагерь деревьев, привязали возле него и отвлеклись на разговор.
Сигель тем временем отложила в сторону лук, поправила платок на лице и встряхнула волосами, после чего уставилась на Ристеля. Тот сидел, неотрывно глядя на человека, рыдающего и неустанно бившегося в своих путах, выкрикивающего мольбы и проклятия. Казавшегося еще более несчастным, чем за минуту до этого.
Ристель нахмурился, лицо его неприятно исказилось.
– Потрясающе, – промямлил он. – Потрясающе бесчеловечно.
Сигель прыснула со смеху.
– Какое забавное слово. Человечность. – сквозь ткань платка он видел ее неприятную ухмылку. – И много ты о ней знаешь? Много ее проявлений видел, пока среди людишек жил? А в недавнем погроме много было этой твоей человечности? А? То-то же.
Ристель посмотрел на нее неприязненно.
– Я не пытался обелять людей. Я лишь сказал, что действовать их же методами – совершеннейший идиотизм.
Сигель возвела очи горе.
– Ничего ты о жизни не знаешь, раз думаешь, что подобное – глупо. Раз считаешь, что такое проворачиваем только мы. – Она поерзала на месте. – Начинается все с погромов. На погромы отвечаем мы, с типичным нам… своеобразием. А потом эти самые людишки, устроившие бесчеловечный, как ты выразился, погром, посылают на нас карательные отряды, что убивают с еще большей жестокостью. А знаешь, что происходит потом? Какому-то кмету не дает эльфская девка, и он вместе с соседями сжигает ее дом!
– Только вот ты забыла кое-что упомянуть, – язвительно вставил Ристель. – Погром в Морборге начался из-за того, что ваша угнетенная людским бесчестием банда начисто вырезала всю ближайшую к городу деревню.
Эльфка хихикнула. Очень и очень гаденько.
– Угадай, что этому предшествовало.
К рукам человека привязали две длинные веревки, которые затем перекинули через толстый сук. За руки его вздернули высоко над землей, а концы веревок привязали к вбитым в землю колышкам.
Кто-то из эльфов обернулся в сторону пригорка и свистнул.
Сигель резко поднялась на ноги, взяла лук, наложила на него стрелу и прицелилась. Затем резко взглянула на Ристеля.
– Плевать, как ты относишься к нашим методам. – Голос ее постепенно перерастал в крик. – Как кто-либо относится к нашим методам. Мы несем возмездие! Мы показываем, что у всех поступков бывают последствия. И плевать, что круг замкнется! Все равно этого не миновать.
Не отводя от него взгляда, она выстрелила.
Ристель услышал крик.
Сигель выстрелила снова.
Еще раз.
И еще.
Она смотрела на Ристеля сверху вниз, и взгляд этот был полон насмешки, которая горела в ее глазах чем-то первозданно-темным, чем-то чудовищно страшным. Чем-то, что он видел до этого лишь в глазах людей, которые с вилами и факелами шли тогда в сторону эльфского гетто.
Ристель вскочил на ноги. Почувствовал, как нутро у него холодеет.
Отступил медленно на шаг…
…и побежал прочь.
Как можно дальше от пригорка, от заливающихся смехом эльфов, от безумных криков человека, подвешенного на суке дерева.
Он бежал – не видел, куда, и не понимал, зачем. Но твердо знал, от чего именно.
Он остановился, лишь когда услышал возле своей головы свист – в ствол рядом с ним вонзилась стрела.
Не оборачиваясь, он знал, что за его спиной стоит Сигель, что на лице ее красуется алый платок, что в одной руке она держит лук, а второй достает из колчана очередную стрелу.
Лес вокруг них шелестел ручьем где-то невдалеке, дрожал в мглистой серебряной дымке, стрекотал далекими птичьими голосами. Где-то наверху ярко светило солнце, и его редкие лучи, пробиваясь сквозь толщу древесных крон, растворялись в глубоком тумане. Было жарко и холодно одновременно. И просто неимоверно душно.
Ристель обернулся.
Сигель наложила стрелу на лук, посмотрела ему в глаза.
– Все-таки ты оказался трусом, – холодно сказала она. – Все-таки Гвиндор в тебе ошибся.
Ристель оскалился.
– Гвиндор то, Гвиндор это… – голос его, прежде спокойный, сорвался, перешел в крик. – Да Гвиндор ничем не лучше меня! Все вы, черт вас дери, трусы, если это – ваш максимум, если вы способны лишь на бессмысленную жестокость, если она – то единственное, что стоит за вашей треклятой борьбой за справедливость!
Сигель ничего не ответила. И молча прицелилась.
– Ну, конечно, – истерично хохотнул Ристель, – убей меня. Так же, как убила его. Больше ничего ты ведь не умеешь, а, Сигель? Большему-то ведь твой любимый Гвиндор тебя не научил!
Эльфка оскалилась. Подтянула тетиву к щеке, прищурилась, готовая в любой момент выстрелить.
Но Ристель все равно не ощущал страха. Потому что все его нутро поглотила злость.
В воздухе свистнула стрела.
Ристель закрыл глаза…
…и ничего не почувствовал.
Стрела улетела куда-то ему за спину, впилась в мшистый древесный ствол.
Сигель уронила лук и яростно вскрикнула.
– Нет, ну как же ты меня раздражаешь! – завизжала она, сорвав с лица красный платок и швырнув его на землю. – Весь такой правильный, весь такой рациональный! Да ни черта ты не понимаешь! Я жестокая? Помешанная? Да, ад тебя забери, да, я такая! Я хочу убивать, хочу видеть, как они мучаются, как молят меня о пощаде! Потому что они должны мне отплатить! Должны получить по заслугам за всю ту мерзость, что они со мной учинили!
Она вдруг всхлипнула, схватилась руками за лицо. Красивые ее черты перекосило плачем.
– Гвиндор… Да Гвиндор лучший из всех живущих на этом дрянном свете! Он спас меня, научил справляться с болью, дал шанс на отмщение. И это многого стоит, очень, очень многого! Только ты этого никогда не поймешь, потому что не проходил через то, что пережила я!
И тут Сигель расплакалась. Разрыдалась совершенно по-детски, беспорядочно утирая слезы руками, всхлипывая что-то неразборчивое.
Ристель попросту не выдержал.
Прекрасно понимая всю степень того, насколько неправильны ее слова, насколько сильно ее разум затуманен ненавистью и жаждой мести, он все равно не смог справиться с захватившей его жалостью.
Он подошел к ней, обнял, сжав в своих руках, приложившись губами к ее мягким шелковистым волосам. А она все плакала, не в силах успокоиться и оттолкнуть его, рыдала в приступе бессильной тупой боли, с которой Гвиндор все-таки не научил ее справляться.
Сигель была всего-навсего глупой маленькой девочкой, которой однажды не дали того, в чем она нуждалась больше всего на свете, в чем много лет после нашла отражение в Гвиндоре. Ристель словно бы в один миг осознал это. И почувствовал, что прощает ей всю глупость и жестокость, переполнявшие ее хрупкое существо.
В конце концов Сигель успокоилась, грубо оттолкнула его, продолжая коротко всхлипывать. Красивые ее миндалевидные глаза покраснели, придавая ей несколько жалкий, но при этом все равно невероятно притягательный вид.
– Об этом, – неловко шмыгнула она носом, – никому ни слова. Иначе – застрелю.
Ристель несдержанно усмехнулся.
И вдруг увидел, как Сигель тоже улыбается.
Самой красивой и невинной улыбкой из всех, что он когда-либо видел.
3
А все следующее время он наблюдал. Наблюдал намного внимательнее, чем несколько дней назад, но все-таки не смог заметить для себя ничего нового.
И это давало ему призрачное чувство уверенности в своем выборе, лишь благодаря которому он больше не чувствовал желания убежать прочь.
С Сигель они больше не разговаривали. Иногда она смотрела на него искоса, иногда даже позволяла себе ему улыбнуться. Но больше ничего не было. И Ристелю почему-то казалось, что это правильно.
Они медленно продвигались своим небольшим отрядом по лесу. Слушали, как он разговаривает с ними птичьими голосами, смотрели сквозь туман и каждый раз гадали, не ждет ли их за следующим мшистым стволом смерть.
Ристель все-таки открыл для себя в скоя’таэлях кое-что новое. Каждый наступающий день они проживали с осознанием того, что он может стать их последним. Они не говорили об этом открыто, не показывали этого друг другу, но Ристель чувствовал, как осознание неизбежности смерти витает над ними в мглистом воздухе. Он видел это в их дрожащих руках, в их внимательных взглядах, направленных в лесную гущу, в их осторожных движениях, когда они оказывались погребенными под тьмой леса.
И ему казалось это смешным.
***
Вечером в лагере было тихо. Обычно Гвиндор не разрешал разжигать ночами костры – боялся, очевидно, преследователей, – но сегодня дело обстояло иначе. Они натаскали веток из леса, сложили их кучками и подожгли, собравшись вокруг них маленькими кружками. И впервые за все их путешествие Ристель с удовольствием осознал, что сегодня ночью он наконец-то будет засыпать в тепле.
Он долго возился рядом с телегами, начищая клинки по поручению кого-то из отряда, а когда закончил, поспешил к одному из костерков. Ему передали часть зажаренной на вертеле птицы, обратившись к нему неприятно ощущавшимся «noel ichaer», а затем забыли про него, увлеченные разговорами на своем языке.
На самом деле Ристелю было отчасти совестно из-за того, что Старшей Речи он не знал. С одной стороны, узнавать ему ее было неоткуда – рос он в окружении людей, и пусть заслушивался порой рассказами других сеидхе из гетто об эльфских героях, об их прекрасных городах и культуре, времени учить родной язык у него все равно не было.
С другой же стороны, в этом состояла только его вина. И сейчас, слушая, как шутят и рассказывают друг другу истории на своем языке эльфы, он ощущал эту вину все явственнее.
В конце концов окончательно стемнело, и эльфы вокруг него разбрелись кто куда, так и не сказав ему ни слова на всеобщем. У костра он остался в компании одной лишь жареной птицы. И не то, чтобы его это слишком расстраивало.
Ему вообще-то не было одиноко. Он не чувствовал родства ни с кем из отряда, но все-таки надеялся, что однажды это изменится. Что однажды он поймет их, узнает, что еще кроется за жаждой мести, и наконец-то почувствует себя среди них своим.
Ну, или что однажды ему все-таки дадут шанс сбежать.
Спустя некоторое время из кустов неподалеку послышались вдруг шаги, и из тени деревьев вышли неожиданно Гвиндор и Сигель. Эльфка, растрепанная и взбудораженная, быстро прошмыгнула мимо костерка, бросив на Ристеля резкий сердитый взгляд. Гвиндор же, тяжко вздохнув и устало потерев затылок, уселся вдруг напротив эльфа.
Никогда раньше, не считая первой их встречи, Ристель не видел Гвиндора так близко.
Он был красив, высок и плечист, носил дорогие одежды, расшитые серебром, а буйно ниспадающие на плечи темные волосы перевязывал на лбу шелковой лентой. Лицо его имело мягкие, изящные, несколько даже аристократичные черты. Голубоватые, практически белые глаза светились уверенностью, спокойствием. И совершенно несоизмеримой усталостью.
Гвиндор совершенно не был похож на безумно жестокого главаря лесных головорезов. Напоминал он скорее усталого вельможу, проведшего десятилетия в уже успевшем ему осточертеть фамильном имении, годами наблюдавшего перед собой одно и то же.
Потому Ристелю его командир казался неимоверно странным, и от того – ещё более загадочным.
Гвиндор зевнул, вальяжно растянулся возле костра и тут словно бы впервые заметил сидевшего напротив Ристеля. Тот смотрел на него крайне сосредоточенно, не скрывая истязающего его любопытства.
– Ристель! Доброго тебе вечера, – мягко улыбнулся Гвиндор. Голос у него был удивительно приятный; говорил он так, что в каждое новое его слово хотелось вслушиваться. Коротко говоря, голос его совершенно не был похож на голос эльфа, с которым Ристель разговаривал в ту страшную ночь. – Погоди… Тебя ж Ристелем зовут, да?
Ристель, которого, определенно, так и звали, несдержанно усмехнулся.
– Потрясающая у тебя память, командир, – сказал он с улыбкой. – Прям-таки радуюсь тому, что хожу под твоим началом.
Гвиндор расхохотался.
– Прости уж. Какой есть.
Он положил голову на бревно, закрыл глаза. Ристель же не сдвинулся с места, продолжая пристально глядеть на растянувшегося перед ним командира.
С первой их встречи прошло не менее пяти дней, а разговаривали они сейчас фактически только во второй раз. И Ристель чувствовал, как в нем постепенно начинает накапливаться злоба.
Чего стоит лидер, который не выполняет своих обещаний?
Темнота над ними сгущалась; резко потрескивал сухими поленьями костерок. Гвиндор полулежал у бревна, блаженно прикрыв глаза, и, казалось, совершенно не был настроен на разговор. Ристель же, в свою очередь, чувствовал, что продолжать молчать сил у него нет.
– Говорят, родом ты из Долины Цветов, – проговорил он, и в голосе его отчётливо чувствовалось раздражение.
Но Гвиндор, кажется, этого не заметил. Он посмотрел на Ристеля с улыбкой, присел и выпрямился, гордо расправляя плечи.
– Не врут, – сказал он с теплом. – Но сейчас это не имеет значения.
Ристель взглянул на него изумленно.
– Почему ж не имеет? Разве не твое прошлое определяет то, кто ты есть сейчас?
Громко треснуло в огне очередное полено.
– Нет, – уверенно ответил Гвиндор, глядя на беснующееся пламя. – Определяют тебя лишь выводы, которые ты извлек из своего опыта.
Ристель усмехнулся.
– Интересно узнать, какие же извлеченные выводы сделали из тебя лжеца.
Гвиндор вдруг посмотрел ему прямо в глаза. Смотрел долго, словно пытался разглядеть в них что-то, и в его собственном взгляде в это время не было ни капли смятения.
– А ты смелее, чем я думал, – ухмыльнулся в конце концов командир. – Или же наглее. В любом случае, оба эти качества мне по душе.
Гвиндор откинулся обратно к бревну, заложил руки под голову, уставившись в затянутое облаками черное небо.
– Разве тебе тут плохо? Здесь тебе рады, здесь ты можешь чувствовать себя своим. Здесь тебя кормят, не требуя ничего взамен. Разве ты не хочешь чуть дольше остаться в состоянии этой безмятежной праздности?
Ристель скрестил руки на груди, помолчал какое-то время.
– Ты уж прости меня, Гвиндор, – хмуро ответил он, – но я не могу чувствовать себя своим среди головорезов, чьих целей не понимаю.
Командир вдруг коротко рассмеялся, не отводя взгляда от далекого неба.
– Ну конечно, – с улыбкой сказал Гвиндор. – Все ведь с самого начала упиралось в наличие этой треклятой цели. Это, право, удивительно – встретить в наше время эльфа, для которого смысл завтрашнего дня имел бы настолько большое значение.
Сквозь толщу облаков прорезался вдруг клочок синего неба, показалась пара тусклых далеких звезд.
Ристель молчал.
– Существует одна прекрасная легенда, – задумчиво продолжал командир, – о Белой Розе. Легенда о девушке, что не побоялась дать отпор захватчикам, вступить в неравный бой ради чести своей и своего народа. Ради того, чтобы умереть такой смертью, за которую не было бы стыдно ответить перед богами.
– Ты, верно, забываешь, – сухо вставил Ристель, – что в конце концов она обрекла наш народ на верную смерть.
Гвиндор резко сел; прекрасные его черты исказило раздражение.
– Народ, у которого и так не было будущего! – Командир вдруг осекся, отвел взгляд. – Мы… Они сами избрали эту унизительную участь. Они предали нас. Самих себя. Отдались в руки захватчикам, готовые стать рабами и принять ту смерть, которую выберут за них новые хозяева. У одной только Розы хватило смелости, чтобы самой решить свою участь. Это – подвиг, достойный восхищения.
