Текст книги "Возлюбленный из ваниар (СИ)"

Автор книги: Herr_Goth

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Карнистир спал, растянувшись во всю длину постели, и низкие своды спальни оглашал его храп. Да, да, друзья мои, даже такие возвышенные существа, как эльфы, не лишены этой черты, особенно, мужчины. Мелиниэль вошла в темную комнату, погасила единственную свечу и нырнула к мужу под одеяло. Сперва прижалась к нему, потом сделала пару попыток лаской пробудить крепко спящего мужа, но, очевидно, все горячие порывы своей фэар он растратил за день, так что совершенно не отзывался. Один раз приоткрыл узкие темные глаза, пробормотал сонно: «Я устал, дорогая. Давай в другой раз», – и продолжил спать так крепко, что его не разбудил бы и выстрел из пушки.

Именно поэтому, когда Карнистир предложил ей отправиться за пределы Эльдамара и сопроводить его в Исход, она написала ему: «Кто же будет греть меня холодными ночами при переходе через Хэлкараксэ, если ты не делал этого даже в Тирионе?»

***

Макалаурэ наблюдал закат, окрасивший кроны деревьев Тириона и острые кровли башен в алый, и глаза его туманились безотчетной тоской. Ветер медленно перебирал струны арфы сам по себе, без его участия, и странный же это был аккомпанемент созерцательному настроению нолдо!.. Алый цвет на краю небес перерос в пурпурный, затем стал лиловым и наконец слился с ночной синевой, а второй сын Феанаро все не торопился в супружескую спальню.

Но вот на плечи его легли руки его избранницы, и Макалаурэ тревожно обернулся.

– Ты вновь так печален. Может, мне удастся развеять эту грусть? – спросила его Лилтарэ.

– Нет, погоди. Мы не можем вот так…

– Что?

– Нужно подождать атто.

– Ты хочешь позвать Феанаро? Но зачем?

– Он должен удостовериться, что я… что мы… – он смешался и никак не мог вспомнить резон, который приводил ему Феанаро в подтверждение того, что он должен непременно присутствовать при супружеской близости. Чтобы удостовериться, что они консумировали брак? Или чтобы подсказать ему, что он всё делает правильно?

– Почему мы не можем просто доказать друг другу свою любовь? Брак – это клятва, которую дают двое…

– Да, я люблю тебя, но отцу я предан сильнее. Я не могу так, Лилтарэ! Пусть он постоит рядом!

Вот почему, когда Феанаро был изгнан из Тириона, жена Макалаурэ отказалась идти с Песнопевцем: чего доброго, там муж помимо своего отца станет звать в спальню еще и шестерых братьев, и уже никакие приличия или страх перед валар не помешают Феанаро присутствовать там.

***

Атаринкэ засиделся в мастерской до полуночи – первой причиной тому был не поддающийся привычной огранке алмаз, а второй – затаенная надежда на то, что его жена Лэхтэ уже уснула и не помешает спокойно выспаться ему самому. Но надежды эти были тщетны.

– Что задержало тебя так поздно, о муж мой? – она подошла к его столу, с интересом склонившись над инструментами и крошками, отколовшимися от алмаза.

Атаринкэ заметно смешался, но быстро нашелся и продемонстрировал свою работу, поясняя:

– Думаю, я смогу его огранить, если буду внимательнее и аккуратнее: все мои мысли только им и заняты. Смотри, какие уникальные формы у этого алмаза.

– Хотела бы я, чтобы ты хоть раз поинтересовался кое-какими другими формами, муж мой, – с разочарованием протянула она.

Атаринкэ недоуменно покосился на неё и теперь только заметил легкое полупрозрачное платье с вышитыми на нем цветами и листиками, которое и впрямь обрисовывало формы Лэхтэ в самом выгодном свете. Она пододвинулась ближе к нему, кладя ладонь ему на колено, и на лице его появилась беспомощная улыбка.

– М-милая…

Она посмотрела на него с грустью. В самом деле, будучи дочерью страстного народа нолдор, могла ли Лэхтэ подумать, что её избранник будет больше одержим своими книгами, камнями, инструментами и мастерством, – и так возмутительно холоден. Одна-единственная ночь, после которой она стала матерью маленького Куруфинвиона – и всё.

– В самом деле. Идём спать, – Атаринкэ сделал на последнем слове особенное ударение, и поднялся, давая жене увлечь его за собой.

Она покачала головой отрицательно.

Вскоре они лежали рядом на высоком ложе, и Атаринкэ чувствовал, как пальцы ее скользят вдоль его паха, спускаясь ниже. Она накрыла рукой его естество.

– Н-не надо, прошу тебя. Это… Сейчас не время.

– Разве есть неподходящее время для двух любящих сердец? Ты снова скажешь, что устал?

В голосе Лэхтэ слышалась обида, и сын Феанаро не имел ни малейшего желания лгать ей. Он убрал ее руку со своей промежности и прижал к губам, целуя тонкие пальцы и обещая украсить их вскоре еще одним драгоценным перстнем, если только она даст ему выспаться и не будет его больше беспокоить.

– К чему ты так изводишь себя, муж мой? Разве мало у меня драгоценностей и нарядов? Боюсь, что иное кроется за твоим желанием засиживаться допоздна. Ты влюблен лишь в своё мастерство, Атаринкэ.

– Нет, нет! Я…

Он осекся и замолчал, не зная, как ещё убедить её отступиться.

– Ты никогда не желал меня.

Слова ее были горькими. Он тяжко вздохнул и признался:

– Боюсь, пламя силы угасло во мне. Нам все равно не привести в этот мир новую жизнь, Лэхтэ.

– Мы могли бы хотя бы попытаться и по крайней мере получить удовольствие, – лукаво улыбнулась ему она. А потом погладила ещё раз его холодную плоть, вгляделась в страдальческое лицо его и складку меж соболиных бровей: – Или ты не можешь, муж мой?

Он кивнул. Видит Эру, это позорное признание стоило ему многого.

– Видишь, Атаринкэ! – с тревогой и заботой выговаривала ему она, – сколько раз я говорила тебе не изводить себя работой? Ты сидишь днями и ночами, не поднимаясь, кровь застаивается, и оттого ты стал слаб как мужчина. Погоди, я справлюсь у целителей, и они придумают, какими травами вылечить твое бессилие.

Но когда она вернулась, он уже спал.

Нет, отношения между ними не охладились после этого, но приобрели оттенок самой глубокой дружбы.

Но когда пришел час Феанаро удалиться из Тириона, Лэхтэ не пошла вслед за ним: пожалуй, никакая дружба не стоила того, чтобы ежедневно наблюдать вокруг себя только родню мужа и никого больше.

***

Нэрданель с интересом взялась за своё новое творение, что, выточенное из крепкого дерева и отполированное, лежало ее на рабочем столике. Сперва она хотела выточить эту вещицу из камня, но потом остановилась на том, что камень тяжел, да и холоден. А вот дерево было в самый раз. Плавные изгибы и рельефные рифленые стенки передавали идеально и точно знакомую ей форму, кожаные ремни, что крепились к основанию, помогали закрепить вещицу надежно.

Она улыбнулась, загасила угли в очаге и притушила свет, а потом поднялась наверх и встала над Феанаро, что лежал на супружеском ложе, уткнувшись в подушку, по которой разметались иссиня-черные его пряди. Он делал вид, что крепко устал и спит, но Мудрую этим было не обмануть: она прекрасно знала, как он посапывает, когда спит по-настоящему.

Поэтому она потрясла его за плечо безо всяких нежностей и предварительных церемоний, какие устраивали жены его сыновьям. Феанаро приоткрыл серые глаза и изобразил недоумение.

– Ну? Что в этот раз? Ты устал? У тебя голова болит? Или что-то еще? Так я вылечу, не сомневайся.

– Милая, надо мной и так посмеиваются – говорят, Феанаро ненасытен не только в жажде творить, но и в желании делать детей.

Нэрданель вздохнула: вздох этот был тяжелым, равно как и её рука… и Феанаро помнил это.

– Так значит, здесь я одна низко желаю близости?

– Нет, нет! Отчего же! Но у нас и так семеро, милая! Вспомни, как ты устала с близнецами!

– В таком случае мы можем испробовать кое-какой другой способ испробовать наслаждение. Такой, который не приведет к зачатию восьмого эльфёнка.

Феанаро приподнялся и с любопытством глянул на нее.

– Правда?

Нэрданель кивнула.

– Конечно. Именно для того я и выточила для тебя одну вещь.

И она продемонстрировала мужу своё творение. Глаза Феанаро расширились, являя миру свой природный серо-голубой цвет во всей красе. Похоже, Пламенный впервые был слегка напуган.

– Тише, тише. Спокойно. Разве ты против того, чтобы всего лишь поменяться ролями?

Через полчаса он, подготовившийся и вымытый, снова лежал на супружеском ложе, уткнувшись лицом в подушку. Он почувствовал, как жена устроилась на его бедрах и встревоженно обернулся:

– А… Мне точно не будет больно?

– Ну, мне же с тобой не бывает больно, – успокоила она его. – Расслабься, милый. Расслабь мышцы и впусти меня.

Феанаро всхлипнул и рефлекторно сжался.

– Нет, так не пойдет, – заключила она. – Приподними бедра, а лучше – встань на четвереньки.

Жажда удовольствия взяла верх над страхом, и он повиновался, после чего ощутил смазанные маслом пальцы жены, что поглаживали его анус, а потом проникли внутрь. Он даже задумался, нет ли в этом искажения, но тут она задела нужную точку внутри, сорвав непроизвольный стон с его уст, и все мысли улетучились. Ему хотелось, чтобы эта череда поглаживаний и нажатий, с которыми её пальцы растягивали его, длилась бесконечно, и ощутил даже некоторое разочарование, когда она прекратилась.

– Всё? – он снова обернулся.

– Ну вот. Теперь ты готов принять меня, – она удовлетворенно посмотрела на него, покрасневшего не то от желания, не то от стыда, и ободряюще пошлепала его по бедрам.

– Раздвинь ноги чуть шире.

Её ладонь легла на его поясницу, заставляя прогнуться.

Он тихо вскрикнул снова, ощущая слезы, что выступили на глазах, но очень скоро в спальне раздавались одни размеренные шлепки и скрип постели. Феанаро удовлетворенно стонал. Удовольствие было болезненным, но ярким, и стало ярче втройне, когда ладонь жены уверенно обхватила его достоинство, помогая завершить выплеск чувств.

Впоследствии то, что задумывалось как способ разнообразить череду утех, стало для Нэрданели сущим проклятием. Пламенный категорически не признавал больше иных способов сойтись и, чуть что, норовил намекнуть на это, прислоняясь к ее ладони или уговаривая обнять себя сзади и потираясь ягодицами.

Вот почему, когда была произнесена клятва и Первый Дом решился на Исход, Нэрданель, уставшая от необходимости удовлетворять ненасытного супруга, с тайным облегчением от этого отказалась.

========== Возлюбленный из ваниар ==========

После Исхода нолдор праздник урожая обещал стать грустным, но Ингвэ пригласил оставшихся жён Первого Дома в свой дворец на склонах Таниквэтиль, обещая им развеять их печали и отвлечь от свалившихся невзгод.

– Скажу тебе откровенно: если бы речь шла только о Первом Доме, все мы нисколько не пожалели бы об их отсутствии, – призналась ему Индис.

– В любом случае, и ты сама, и твои невестки достойны хорошего торжества и того внимания, что мы можем подарить вам.

Так что в означенное время повозки нолдорской работы прибыли к резиденции Ингвэ Ингвэрона, и вскоре гостьи вступили под высокий купол главного зала. Ваниар веселились так, как умели это делать только они одни, и не омрачали их ни жестокие клятвы, ни зависть, ни гнев. Индис чувствовала себя вернувшейся в родной дом, и даже скорбь по ушедшему в Исход сыну словно утихла на время. Нэрданель с женами дома Феанаро следовала её примеру. Первый приступ их робости побороли золотоволосые ваниар, приглашавшие их танцевать, и постепенно лучшее вино и череда изящных движений танца развеяли их печали, если только таковые были. То одна, то другая заводили непринужденные беседы со своими кавалерами из ваниар.

Мелиниэль с удивлением поймала на себе заинтересованный взгляд высокого ваниа, облаченного в светлые одеяния, и смутилась, опустив глаза; тот, заметив это, подошел к ней. Стоило вскинуть взгляд – и она увидела, как он склонился перед ней, и могла наблюдать непритворное его сожаление и созерцать золотые локоны, рассыпавшиеся по его плечам.

– Мне жаль, если излишнее моё внимание обеспокоило вас, моя леди. Я не хотел быть неучтив, но даже если и так, надеюсь загладить неловкость, – он сел рядом. – Хотите попробовать белого вина? Ингвэ позволил достать его из погребов только ради вас. Нам бы он не стал угождать так, – он весело рассмеялся, и Мелиниэль невольно улыбнулась тоже.

Карнистир редко бывал так заботлив и в сравнении с этим ваниа слишком часто воспринимал её как данность. А этого золотоволосого красавца она искренне интересовала, и это было так странно, завлекающе и приятно… Так что когда юноша, назвавшийся Орвалаурэо, коснулся губами тыльной стороны её руки, она и не подумала противиться этому – или тому, чтобы он согрел её постель этой ночью.

***

Лилтарэ медленно прогуливалась вдоль террасы, что выходила на внутренний сад дворца. Послышались шаги – и она услышала, что за ней последовал кто-то; кажется, один ваниа из свиты Ингвэ.

– Уже принесли десерт, моя госпожа. Меня зовут Эльвион; позволите ли проводить вас к столу?..

– Благодарю, – вежливо отказалась она, пояснив: – Сад так прекрасен.

– Я могу показать вам его поближе, если позволите, – и он протянул ей руку.

Через полчаса Эльвион уже украшал её волосы редкими цветами и расчесывал их.

– Они удивительны, – она всмотрелась в бархатистые алые лепестки.

– Они лишь оттеняют вашу собственную красоту, – убежденно ответил Эльвион, отчего-то волнуясь и покраснев.

И Лилтарэ смутилась тоже. Ей казалось, что её собственные темные волосы не шли ни в какое сравнение с тяжелыми золотыми волнами, что лежали на плечах и спине этого эльда; это она и поведала ему смущенным тихим голосом. Оба замерли, взявшись за руки и понимая друг друга без слов.

– Я… Мы могли бы… Здесь есть удалённые от чужих глаз чертоги.

– Ах, нет, нет… Всё равно… Тебе придется позвать своего атто, братьев…

– Что? – ваниа искренне поразился. Не настолько же его избранница была ненасытна в любви, чтоб ему не справиться одному и на подмогу звать ещё и отца?

***

Лэхтэ даже сквозь полуопущенные ресницы наблюдала за сидевшим по правую руку от себя чрезвычайно привлекательным ваниа по имени Тинтиларо. Он тоже целовал её руку, но любовался не ограненными рубинами и бриллиантами в тонких оправах, а самими её пальцами, изяществом и хрупкостью её форм.

– Это лишь красивые слова, в сети которых вы увлекаете меня. Но к чему это все? Подумайте, не напрасно ли вы пробуждаете во мне ответное чувство?

– О, нет, – и он благоговейно дотронулся до её темного локона, поправив его, – а затем и обнаженного плеча. Оба вздрогнули, ощущая промелькнувшую искру.

– Я не могу… – прошептал он, и на лице его будто отразилась скрытая мука. Он смотрел на неё умоляюще: так же, как и Атаринкэ когда-то.

Лэхтэ в этот момент не без печали размышляла: неужели и этот красавец так же слаб, как её муж? И что за болезнь поражает всех мужчин вокруг, что они признаются ей в своем бессилии?.. Она была так опечалена, что на голубые глаза её навернулись слёзы, но тут ванья подхватил её на руки и понес прочь, шепча на ухо:

– Не могу, выше моих сил это терпеть, я не могу превозмочь желание и должен уединиться с тобой, прекраснейшая из жен нолдор!..

И когда он опустил её на постель и прижал к себе, она в полной мере ощутила стойкость, твердость и величину его чувств к ней.

***

Нерданэль охотно принимала знаки внимания от очередного ваниарского красавца и беседовала с ним. Золотоволосый Ристаро склонился над её рукой, улыбаясь; потом учтиво спросил:

– Должно быть, ты тоскуешь тут без мужа, светлая Махтаниэль? Говорят, тем, кто познал его страсть, ни за что не забыть её и не променять ни на что иное.

– Да, откровенно говоря, он относился к ваниар с презрением – говорил, что вам недоступна глубина чувств. Считал, что без сжигающих изнутри мучений никому не дано познать и возвышающего нас счастья, – призналась она.

– Ты позволишь мне возразить? – он снова поцеловал ее руку. – Так ли обязательно познавать этот ужасающий контраст и тянуться к счастью лишь из глубин скорби? Счастье – естественная стихия, как и любовь, и лучше всего, когда ничто их не омрачает. Как бы я хотел убедить вас в этом!

Но ее не требовалось уговаривать.

– Думаю, я и сама могу показать тебе кое-какие новые способы сделать друг другу приятно.

Через некоторое время её избранник уже тихо постанывал от удовольствия и лишь изредка открывал зажмуренные от удовольствия глаза и, как и Феанаро, оборачивался.

– Что с тобой, прекрасный? Тебе больно? Или просто неприятно? – заботливо поинтересовалась Нерданэль.

– Нет, что ты, – ответил он и зарделся румянцем смущения. – Приятно! Очень! Просто я боюсь, что так ты сама, госпожа моя, наслаждения не получишь.

Его забота об её удовлетворении была такой приятной и неожиданной, что Нерданэль, умилившись, приостановилась и погладила любовника по спине.

– Не беспокойся за меня. Один лишь твой дивный облик заставляет всё внутри сжиматься от удовольствия. В крайнем случае, мы потом продолжим обычным способом, – и она погладила его по упругим ягодицам.

========== Счастливы вместе ==========

Летиция стояла перед непростым выбором, и смятение овладевало ее душой. Когда-то ей случилось стать супругой Карнистиро Морифинвэ, и все кругом наперебой твердили ей, что она счастлива – и сама она постепенно в это поверила. Да и могло ли быть иначе? Она жена одного из принцев Первого дома, сына самого Феанаро… Но с течением лет позолота потускнела, а гордость сменилась непониманием и усталостью.

Стоя перед Орвалаурэо, державшим ее руки в своих, она вспоминала своё обещание верности Карнистиро. Но разве муж не освободил ее от священных слов, преступив веления валар, оставив ее без сожаления и последовав за отцом? Пути их разошлись, и для Морифинвэ теперь иные вещи были куда важнее девы-нолдэ. Здесь, в Валмаре, царила свобода, но наряду с тем все кругом было проникнуто необычайной гармонией, и Летиции казалось невозможным, чтобы решение, принятое в этих стенах, стало ошибочным.

Она подалась вперед и обняла Орвалаурэо со всей давно ждавшей своего часа страстью. И этот золотоволосый ваниа принял ее в свои объятия и подхватил на руки, а губы их соединились в долгом поцелуе.

– Никаких больше метаний, возлюбленная. Никаких сомнений.

И его тон, и манера держаться излучали спокойную уверенность. Они шли через длинные аллеи садов вокруг дворца Ингвэ, и Летиция сама не заметила, как оказалась в покоях своего нового избранника. Стены украшали тканые яркими шелками гобелены, пол устилал мягкий, как пух, ковер. Она устроилась поудобнее, поджав ноги, на широком диване, осматривая убранство: все говорило о том, что Орвалаурэо не уступает в знатности и богатстве покинувшему ее Морифинвэ. Главным украшением зала была высокая арфа, стоявшая чуть в стороне. Ваниа тронул ее золотые струны, и нежный их звон слился в зазвучавший под сводами мотив – завораживающий, заставляющий неотрывно вслушиваться в переливы музыки.

Она слушала его, как зачарованная, пока он не оборвался, смолкнув.

– Наверное, я наскучил тебе своим музицированием, – мягко улыбнулся Орвалаурэо, поднимаясь с места и подходя к Летиции.

– Нет, нет! – поспешно возразила она, снова взяв его руку.

Однако он больше так и не отстранился от нее, чтобы сыграть еще что-нибудь. Звуки музыки сменились тишиной, прерываемой иногда негромким вздохом или нежными касаниями сливающихся в поцелуях губ. Пока пальцы девы бессознательно перебирали длинные золотые пряди волос юноши, его руки, лежавшие на ее талии, потянули за шнуровку платья, обнажая ее плечи. И поцелуи его обжигали, хоть и были полны ласки.

– Меня никто не понимал так, как ты, – призналась она. – И я совершенно влюблена в твои волосы.

На миг ей подумалось: ведь Орвалаурэо наверняка усмехнется сейчас и спросит, а что же насчет остального? Разве песня не была более чем хороша? Разве не предстали перед ней как наяву белые яблони, розовые вишни в самом цвету и золотая листва Лаурелина?

– Я рад, – сказал он и улыбнулся ей, перебросив вперёд длинную гриву волос, чтобы ей было удобнее разобрать все по прядкам и полюбоваться на каждую.

***

Лилтарэ вскочила с постели, едва угас серебристый свет луны, сменившись розовым потоком рассветных лучей. Она подняла взор: потолок был незнакомым, – белый, с тонкими ребрами нервюрных изогнутых прожилок, он походил на огромный лист дерева, который упал сверху и прикрыл их.

В памяти быстро пронеслись недавние сладостные ласки. Удовольствие, которому они предавались, длилось долго, так что под конец утомленные Эльвион и Лилтарэ уснули в объятиях друг друга. Ваниа и сейчас спал. Локоны его разметались по постели, лежали на спине, на покрывале рядом, блестя вдвойне ярко в свете златого светила. Эльвион потянулся и зевнул, и, едва завидев Лилтарэ рядом, потянулся к ней.

Она присела на край постели.

– Как это чудесно – что мы тут одни, – призналась она.

– Я тоже рад, что встретил тебя, – с жаром ответил ваниа. – И что мы смогли уединиться, и…

Оба нежданно смутились снова.

– Ты такой смелый и так уверен в себе, – сказала Лилтарэ. – Знал бы ты, насколько мне этого не хватало!

Ваниа, казалось, замер, но ненадолго, и тут же широко улыбнулся.

– Приходится, ведь я живу отдельно от своей родни – и довольно далеко отсюда, говоря по правде, – при этих словах он заметно смутился и погрустнел. – Так что я не уверен, что ты согласишься последовать за мной в леса, но уверяю, моя леди, если бы ты согласилась, я бы тебе показал, как хороши они в дни урожая, да и в любые другие дни…

Похоже, он полагал, что слова об его отшельничестве могут испугать. Возможно, иную деву они и могли бы отвратить, но только не Лилтарэ. Она снова взяла его за руки, убеждая, что охотно последует за ним хоть на край Амана.

– Нет, нет, я только рада буду поселиться с тобой там вдалеке от всяких чужих глаз, чтобы только ты и я, и никого вблизи…

Она с надеждой взглянула в его лицо, заканчивая: – Ведь мы будем там наедине? Всегда?

– Да, вот я и боялся, что ты не сможешь без друзей и подруг, Лилтарэ.

– О, нет-нет, у моего прежнего мельдо был чрезмерно… Ммм… Одержимый контролем атто и шесть братьев, так что я только рада буду жить лишь вдвоем с тобой.

Эльвион от избытка чувств подхватил ее на руки, поднявшись и покружив ее по комнатам.

Было заметно, что тут он бывал редко, но и впрямь, какая разница? Скоро им не помешает никто. Лилтарэ прижалась к нему всем телом и ощутила свидетельство его чувств к ней, явно заметное под тканью златотканых одеяний. Любовники покраснели вновь, немного отстранившись друг от друга.

– О, как же стремительно страсть разгорается во мне при одном взгляде на тебя, моя леди!

И Лилтарэ сказала ему, что вовсе не против встречать подобное доказательство любви сколь угодно часто.

***

Лэхтэ решала схожий с ее подругами по покинувшему их несчастью вопрос: правильно ли она делает, так быстро позабыв о своем Атаринкэ? Он ведь был так хорош, и она должна была быть просто счастлива стать его женой, и прочее… Вместе с тем, стоило поглядеть на Тинтиларо, как сомнения ее не только ослабевали, но даже и исчезали вовсе, так что забывалась даже их с Курво клятва верности. Об этом она и поведала новому избраннику.

– Что ж, раз так, постараюсь не удаляться от тебя надолго, моя леди. Лишь бы не надоесть тебе.

– Никогда, – уверила его она. – Ты так прекрасен, что я совершенно теряю дар речи при желании описать, каков ты, или сделать тебе приятное, сказав, как восхитительны твои волосы или глаза.

– Разве это важно?

– Нет, но… Строго говоря, Атаринкэ я видела так редко. Он почти все время проводил в мастерской, а когда приходил, бывал слишком утомлен, даже чтобы…

Она покраснела. Не говорить же о близости снова?

Тинтиларо смущаться не стал.

– И этим тоже я готов радовать тебя сколь угодно часто, – прошептал он с хитрой улыбкой.

В любом случае, Лэхтэ ощущала себя окружённой его любовью и заботой, даже если он отдалялся или был занят. Сейчас же, сидя на его коленях и иногда подавая ему с подноса кусочки фруктов – она и вовсе таяла от счастья.

– Я думала, что вы, ваниар, вовсе не таковы. Атаринкэ говорил, вы скучны и ведёте праведный образ жизни, следуя строго указаниям валар, но теперь я вижу, что строгости никакой нет и даже не понимаю, почему боялась прикоснуться к тебе и вообще отправиться на праздник.

– А уж как счастлив я, – заметил Тинтиларо, в мгновение ока прижав ее к постели своим гибким и сильным телом.

Лэхтэ обвила его шею руками. Ей по привычке было неловко, что она отвлекает столько его внимания на себя: ведь у него тоже наверняка есть занятия, куда более важные, чем предаваться сладостным ласкам с возлюбленной.

Тинтиларо будто угадал ее мысли:

– Обычно я занимаюсь зодчеством и часто часы напролет провожу на стройке, объясняя каменщикам свой замысел, или сижу над чертежами, думая, как опереть арки сложного свода, но, поверь, для тебя я всегда отыщу время – и буду рад, если ты сопроводишь меня в занятиях: ведь единый твой взгляд вдохновляет меня и наполняет энергией, побуждая творить!..

Лэхтэ кивнула и снова счастливо прижалась к нему. Тинтиларо перевернулся на спину, давая оседлать себя и придерживая деву за талию. Пред тем оба они быстро избавились от одежд и теперь могли вдоволь любоваться друг другом. В Тинтиларо манило все: и чуть детские припухлые губы, и нежность объятий, и длинные волнистые волосы, до которых так и хотелось дотронуться, а уж стоило едва встретиться с его взглядом… Лэхтэ читала в его очах такую откровенную страсть, что медлить с ласками не стала – и сама первой направила его член в себя, ибо желание, томившее ее, стало невыносимым. Тинтиларо негромко простонал, показывая, сколь по душе ему подобное начало, и дальнейшие движения их были в меру долгими, в меру быстрыми – и слаженными, словно друг подле друга они провели целую вечность. Он удерживал ее за талию, отрываясь лишь для того, чтобы коснуться груди. Твердый налитой член его вновь и вновь достигал самой сокровенной точки лона, и с губ девы, изнемогающей от наслаждения, раз за разом срывался шумный вздох. К общему удовольствию, одна поза сменилась другой, и Лэхтэ готова была уже молить о пощаде: таким невероятно долгим казалось наслаждение от их близости.

Она чувствовала, что слабеет.

– Пожалуйста, – одними губами прошептала она.

Но он ее услышал.

Тинтиларо легко удержал ее на весу, и ничто не казалось ей таким удивительным и возбуждающим, как то, что он сейчас обладает ею. Каждый его жест был проникнут заботой о ней; был чувственным, но не вызывал смущения.

Скоро она вновь сама обвивала руками его стройный стан, громко вскрикивая, прислушивалась к тому, как он шумно дышит, и наслаждалась каждым мгновением их близости.

***

Нерданэль лениво прикрыла глаза, призывая себя к спокойствию.

– Что-то гнетет тебя? – Ристаро находился поодаль: стоя перед сундуком, он помогал ей уложить вещи, чтобы нолдэ могла переселиться в его жилище в Валмаре. Но даже стоя в десяти шагах, он, тем не менее, верно уловил перемену в ее лице и все сомнения, которые выражали черты его любимой.

– Иногда мне говорят: «Как могла ты так легко забыть о супруге и сыновьях!», и…

– И ты жалеешь?

Нерданэль фыркнула:

– И знал бы ты, как они меня раздражают, эти непрошеные любители укорить меня в моем выборе!

Оба расхохотались. Ристаро обнял ее: некоторый страх на его лице сменился восторгом перед ее смелостью.

– Мне тоже часто нашептывают, что вряд ли я смогу сравниться в твоих глазах с тем, кто был назван прекраснейшим и талантливейшим из эльдар.

– Я вовсе не собираюсь сравнивать тебя с ним, Ристо, – и Нерданэль легко чмокнула его в кончик носа. – И потом, я успела сильно поумнеть с тех пор, как повстречала королевского сына, и теперь знаю, что никакая внешняя привлекательность и никакая одаренность не заменят того, что есть у тебя.

– Любви и желания сделать тебя счастливой? – ваниа пожал ее руку.

– Бесстрашия перед моими экспериментами и благоразумия, – снова рассмеялась она. «А еще легкости, простоты и спокойной жизни», – подумала Нерданэль, но договаривать не стала. В самом деле, к чему сравнивать? Она теперь свободна и вольна связать свою жизнь с любым. Так что если ей и оставалось печалиться о чем-то, то разве что о покинувших ее сыновьях – но и они, если подумать, сделали свой выбор.

Для влюбленных никакое путешествие не может быть слишком длинным или унылым, поскольку они заняты собой: вот и Нерданэль не заметила, как на горизонте показались остроконечные вершины домов Валмара.

Ристаро ввел ее в свой дом.

– И все же сам я кажусь себе перед мастером Феанаро гнетуще бездарным, – заметил он, показывая ей обставленные совсем просто покои, мебель белого дерева и некрашеную ткань, что покрывала ложе.

– Это же прекрасно, – успокоила Нерданель его. – Твое жилище как холст, который ждет моих красок.

– Ты и сама как яркая краска, – Ристаро обвил ее талию руками, любуясь ярко поблескивавшими рыжими прядями избранницы, – или как цветок Лаурелин, что чудом упал мне в ладони.

Она в шутку подергала его за длинный локон, заметила, что цветок вновь хочет в объятия своего золотого мэллорна, и Ристаро не заставил ее долго себя просить.

– А вот что я в тебе люблю, так это твою нолдорскую страсть, с которой ты отдаешься любому делу. Все прочие девы, коих я встречал, в сравнении с тобой кажутся боязливыми и медлительными – хоть, может, я и несправедлив к ним, – говорил Ристаро, расшнуровывая ее походное простое платье и скидывая свой плащ.

– Тебя это пугает?

– Притягивает, мелиссэ.

Она нежно провела ладонью по его груди, ощущая кончиками пальцев стук его сердца, затем прильнула к гладкой горячей коже губами.

– Я разве что опасаюсь, что тебе наша жизнь покажется чересчур размеренной и спокойной.

– Что ж, в наших силах привнести в нее элемент хаоса, – засмеялась она. – Или, по крайней мере, призвать дитя, а может, и не одно. В этом у меня большой опыт, поверь.