Текст книги "Жрица (СИ)"

Автор книги: Хатт Старк Stark Hatt

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– А сейчас я хочу любить тебя, моя сестричка, моя Любочка, моя любовь!

Я перевернул ее на живот и сел сверху. Долго гулял я по всему ее телу, гладил спину, массировал грудь, целовал ее полные ягодицы и она, наконец распаленная, повернувшись на спину, раскрылась моим ласкам. Я легко вошел в нее, и вновь мы растворились друг в друге. Ее лоно обнимало мое естество, и это сладкое трение отдавалось даже в затылке. Ее голова была запрокинута, глаза закрыты. Она покусывала губы и дышала все тяжелей. Ее ноги резко сжали мои бедра и вновь отпустили, пока я выстреливал в нее свой заряд.

За окном светало.

Мы провели еще несколько дней вместе. Мне уже казалось, что продолжается наше болгарское лето, что и не было этих долгих месяцев разлуки. Но Люба и не думала отступать от своего плана моего обращения в новую веру. Очень скоро она твердо отстранила меня, сказав:

– Не ради утех только мы любим друг друга. Нельзя этого делать всуе, а только для служения. Когда это необходимо. Не обижайся. Я тоже страдаю иногда без твоих ласк, но терплю. И ты терпи. Лучше я тебе открою, что знаю сама: ты теперь посвящен и многое тебе дано узнать.

И она постепенно мне начала открывать все больше о ней, об обрядах и таинствах веры Истинной.

О том, что Небесный царь существует в двух ипостасях: как Небесный и как земной, Бог Живой, среди обычных людей. Его мать и жена Дева Инанна царит на небе, но и на земле вселяется в женщину, наделяя ее божественной силой. Если же обычная женщина зачнет от Бога Живого, то дитя будет великим героем на земле. То же и от Инанны: если она зачнет от обычного мужчины, то родится великий человек среди людей. Она же всегда остается при этом девственной и непорочной.

Мы возносим молитвы, – наставляла меня Люба, – чтобы божественное око увидело нас. Только великая вера и любовь даруют надежду на единение с божественной силой. В великой милости своей боги могут даровать нам спасение души через любовь. Только посвященным в веру и таинства ее может выпасть высшее счастье через плотское общение с людьми-богами, с земным воплощением – царя и царицы небесных познать высшую истину бытия. Только оно может принести нам смертным надежду на продолжение рода в великих детях, зачатых в мистическом таинстве соития.

И нужно молиться и задабривать небесную чету и ждать знака, знака судьбы. Путь к высшему блаженству единения с Царем небесным, повелителем всего сущего лежит через заступничество царицы. Только в ее власти допустить нас до высшей ступени знания Великой истины, знание меры всех вещей. Царица Инанна и есть истинная мать Бога, а не Богородица, как говорит старое учение. Ее же род – от луны, Селены, не от человека.

Люба с жаром отметала все мои сомнения, когда я говорил, что это уже совсем не христианская вера. Она принесла книгу Бытия и показала мне место, где сказано, что сыны божии брали себе в жены дочерей человеческих и от этого рождались силачи и герои.

– Не в словах вера, а в правде, – горячо твердила она на все мои возражения. – Ты сам увидишь свет истины. Это будет скоро. В полнолуние.

– Почему в полнолуние?

– В это время нужно служить Ей. И ты увидишь. Я научу тебя, как меня учила Варвара, моя благодетельница.

– Чему научила?

– Принести свой поклон великой Деве. В монастыре нам нельзя было это делать, тайно это было невозможно, но Варвара мне подробно рассказала, как это делается. Много часов она беседовала и наставляла меня, велела многое учить наизусть, как и она это делала когда-то.

– А от кого же она это узнала?

– От пророчицы одной, что была и их городе. А имени ее не открыла. Сказала, что книг никаких не существует, что вера истинная в книгах не нуждается – она в сердцах пишется и в душах хранится.

– А кто же такая сама Варвара? Ты не говоришь о ней.

– Не говорю, зато помню ее. Образ ее каждый день вижу. Она стоит, как великая Кормщица, на ветру. Волосы ее длинные развиваются, и она смотрит на меня, все смотрит и ни слова не говорит.

– Где она сейчас? В монастыре осталась?

– Где она, не знаю. Нас разлучили месяц ранее до моего отъезда. Так вышло. Монашки доносили матушке настоятельнице, что мы слишком много вместе времени проводим, да и не молитвенные дела обсуждаем и не пересудами занимаемся, а что-то такое делаем – не понятное им. Они что-то начали подозревать. Мне настоятельница дала такое послушание, чтобы я с ней не могла подолгу находиться. Потом Варвару удалили в дальний скит, а там уж – не знаю.

Перед отъездом мы все же улучили минутку быть вместе, проститься без соглядатаев. И тогда она меня благословила на служение. Сама же сказала, что чувствует близкий свой конец от болезни. Это в голове – она объяснила. – Это червь, который разрастается и убьет меня. Но я не боюсь. Душа моя спасена, и я знаю, ты продолжишь мой путь, когда меня не будет.

С тем и расстались.

Я все жду какого-либо знака, чтобы явлено было: жива ли она? Либо если нет, так дух ее должен пребыть с нами. Я чаю, может на действе, которое скоро свершится будет мне такой знак.

Приближалось полнолуние. Вечером, когда за окном царил полумрак, мы садились друг против друга за круглым столом. Люба читала мне по памяти заклинания-славословия и заставляла повторять и учить наизусть. Слова казались мне путаными, но потом, от многократных повторений, я привык к их странному звучанию. Мне казалось невозможным дать понять сестре, что новой верой я не проникаюсь так глубоко и безоглядно, как ей бы хотелось. Я смертельно боялся дать ей хоть какой-то намек на те сомнения, которые испытывал сам. Я был почти уверен, что это будет страшный удар для нее, которого, возможно, не выдержит ее уже порядком расшатанная психика. Она жила этим. Вечер за вечером мы вместе погружались в этот мир, полный образов, идущих из глубины, странных и завораживающих воображение.

Мне стала сниться Инанна, одетая в мерцающее облако, несущаяся на распростертых крыльях. Она влетала в анфиладу гигантских ворот, которые смыкались за ней каменными кольцами, и погружалась в глубокое необъятное подземелье в поисках своего сына. То вдруг она мне чудилась обнаженная и сверкающая серебром, с синими волосам, ниспадающими до колен. Она сидела на серебряном диске и плакала по своему сыну, а слезы ее расплавляли серебро, которое растекалось повсюду бесконечной лентой сверкающей реки. То она вплывала в мой сон розовым облаком, которое обволакивало и убаюкивало меня. Облако превращалось в прекрасную кобылицу. Я сбрасывал одежду и легко вскакивал ей на спину, без всяких стремян или седла. Медленно она спускалась к берегу и входила в подернутую дымкой испарений воду таинственного сокрытого от людей озера. В отражении спокойной недвижной поверхности я видел, что это Люба несет меня, а не лошадь.

К обрядам мы готовились вместе. Люба попросила меня купить вещи, какие обычно и покупают на новогодние торжества: серебряные нити для елки, блестки, тонкие свечи в серебряной упаковке и другие мелочи. На мои вопросы, зачем это понадобилось, она молчала, но сказала, что сам все скоро увижу.

– Ты помнишь, что я велела делать перед инициацией? – Три дня воздержания, поста и молитв,– напомнила она, то же и сейчас надо. – Только молитвы уже те, что выучил недавно.

В этот вечер я шел к ней с трепетом и предвкушением чего-то что сам в деталях не знал, но мне угадывалось смутными предчувствиями.

Она открыла мне дверь в странном наряде. В отблесках многочисленных свечей я видел, что он был сделан из полосок черной материи, прошитой серебряной нитью, похожей на парчу. Полосок было множество, но никаких намеков на рукава или платье не было – они свисали с шеи и с талии, длинные-длинные куски ткани, и закрывали все тело.

– Пойди в спальню, разденься и облачись в то, что я тебе приготовила, – сказала она без предисловий.

Я повиновался. В спальне я нашел кусок совершенно черной материи с нашитой на него широкой серебряной полосой. Он надевался на манер набедренной повязки.. Переступая босыми ногами, я вышел в коридор квартиры, которая вновь преобразилась. Большинство свечек в коридоре было уже погашено, а в глубине его, там, где у нас гостиная, слышались какие-то постукивания.

Я открыл дверь, звуки усилились, но я почти ничего не увидел. В комнате было темно, только луна светила вполнакала из-за тонких полупрозрачных облаков. Любу я увидел не сразу. Ее шуршащий наряд подсказал мне, что она стоит в самом углу. Между нами было почти все пространство комнаты, которое покрывал огромный старый ковер, засыпанный серебряными блестками, так что не было видно, какого он цвета. Большое, в полный рост зеркало, из спальни теперь стояло в другом углу, напротив окна, так, чтобы свет луны падал на середину ковра. В этом слабом луче стояли два бокала, наполненные искристым напитком.

Сестра сделала шаг в мою сторону.

– Пришел час торжества, – сказала она,– я верю, явится нам Она, во всем своем величии. Так приготовимся!

Она подошла к центру ковра и села перед бокалами на колени, указав мне сделать то же. Люба прочитала короткую молитву. Она заклинала богиню снизойти на нас через священный напиток. Затем взяв свой, она передала мне бокал и мы медленно, по глотку, осушили их. Напиток напоминал шампанское, но вкусом был резок, и даже горек. – Что это может быть? – подумалось мне. Но тут жрица встала и простерла обнаженные руки мне навстречу.

– Приди, о мой возлюбленный брат! Наша царица, Инанна, ждет нас!

Она взяла мои руки в свои и повела в плавном подобии танца, вокруг пятна на ковре, который отбрасывал свет луны. Мои глаза уже совсем привыкли к темноте, и я видел, как извивается ее обнаженное тело под ворохом наряда. Она то отдалялась, то приникала ко мне, то вдруг подпрыгивала. Волосы ее с вплетенными серебристыми нитями развевались от резких движений. Я старался как мог повторять ее па. Палочки все постукивали, и мы все кружились под их ритм. То ли от этого, то ли от вина, у меня началось легкое головокружение. Танец, меж тем, все убыстрялся, дыхание наше учащалось. Но Люба, казалось, была неутомима. Теперь она неслась по комнате, выкрикивая славословия богине-матери, призывая ее войти в нее, одушевить ее, спасти ее. Стало жарко. Внезапно сестра сбросила верхнюю часть своего наряда и осталась обнаженной до пояса. Я увидел, что тело ее тоже покрыто множеством серебристых блесток, они переливались маленьким звездопадом от ее движений в луче света.

Как зачарованный я смотрел на эти блики, и сам кружился и кружился до изнеможения. Напиток, вероятно, давал мне новые силы продолжать это.

Она сделала мне знак сбросить одежду и сама тут же сорвала с себя последнюю часть наряда. Я сел на пол и, подняв голову, в восхищении смотрел на ее переливающееся звездами тело. Она стояла, слегка приподнявшись на носки, вытянутая в струну, с закинутой вверх головой. Блестящая от выступившей влаги грудь вздымалась от неукрощенного бурного дыхания. Сердце мое выпрыгивало из груди. Она была прекрасна.

Она протянула ко мне руки, и я подполз к ней, обняв ее стройные ноги.

– Она здесь, она с нами, – прошептала она, прерывая шумное дыхание. – Ты чувствуешь? Я чувствую, она во мне сейчас! Это такое блаженство! – она закрыла глаза. Затем, встряхнув головой, она вдруг резко опустилась на пол, и жаркое ее лицо стало от меня совсем близко.

– Любимый, – прошептала она, – ты сейчас будешь любить нашу мать истинную – Деву Инанну! Ты войдешь к ней в лоно, ты станешь ее мужем.

Она вытянулась на спину ковре так, что ее бедра оказались в круге света. Луна, очищенная от облаков, и поднявшаяся выше к зениту, казалось яростно светила в нашу комнату, превращенную в святилище.

Лучи его переливались на ее лоснящемся блестящем теле, которое еще подрагивало от танцевальной скачки. Они высвечивали на волосиках лона дрожащие капельки влаги, но не в силах были проникнуть в его глубину. Я любовался этими античными бедрами и, казалось, в самом деле сейчас богиня лежит передо мной.

– Приди, – прошептала она, раскрыв слегка бедра, – Я – Дева небесная, я – Инанна. Мы ждем тебя, возлюбленный!

Я раздвинул ее врата и вошел. Она закричала, прижав меня к себе. Я входил и входил в нее множество раз. Я сжимал ее ягодицы, я гладил ее груди. Я ласкал и ласкал ее скользкое, извивающееся подо мной тело. Я чувствовал в себе большую силу, и хотел отдать ей всю ее.

То я оказывался на ней, то она седлала меня в жаркой борьбе. Так катались мы по ковру, нагие и потные, обсыпанные серебряной блесткой, покрывавшей нас почти с головой. Она стонала и хрипела в полузабытьи, то я коротким вскриком пришпоривал мою богиню-лошадку. Наконец судороги страсти, овладели ею.

– Да, о-о-о, да, – шептала она, – о-о-о, о-о-о… Ее голова была запрокинута, глаза закрыты, из приоткрытых припухших запекшихся губ со свистом вырывалось дыхание. Я чувствовал ее лоно, крепко обнимающее меня там, внутри ее тела и ногти, впивающиеся мне в спину. Она широко распахнула глаза и бедрами резко подалась ко мне навстречу. Я услышал мокрый шлепок от соударения наших животов.

– Да, да! – резко вскрикнула она, – зачни, зачни себя во мне! Влейся, наполни меня всю!

– Да, сестричка, да! Я иду к тебе! А-а-а!!! – и вот я хлынул в нее потоком. Волна шла за волной, вызывая во мне все новые судороги. Это было как взрыв фейерверка, когда от главного большого заряда разлетаются в небе мелкие звездочки, и каждая падает, постепенно угасая в темном небе.

Наши тела замерли, и некоторое время мы лежали, прижавшись друг к другу, пока дыхание совершенно не успокоилось. Звуки палочек, которые сопровождали наш безумный танец, умолкли – видимо кончилась запись. Было очень тихо, луна вновь ушла за пелену облаков – так что только тусклые блестки чуть проглядывали в наступившей темноте.

Я чувствовал себя пустым, как совершенно опорожненный сосуд, из которого все выжали до капли.

– Скажи мне, – прошептала Люба, – ты был с ней? Ты чувствовал это?

– Не знаю, сестричка, – пробормотал я, – ты была сегодня совсем другая!

– Это была не я! Это Она была в моем теле, через меня ты вошел в Нее. Она любила тебя, да! – ты не понимаешь!... Но, ты поймешь, – успокоилась она, – свет Истины излился на тебя, и ты теперь будешь мудрым.

Я молча поцеловал ее утомленное лицо. – Я буду мудрым. Я буду с тобой если, захочешь, в твоем служении. Если ты мне позволишь.

Я откинулся на спину, и еще полежал немного в темноте. Ковер подо мной становился все более жестким, а воздух в темной комнате – все холоднее.

Я помог Любе подняться. Ноги плохо держали ее.

– Таинство свершилось. Следы эти надо убрать, – сказала она твердо,– поможешь?

В ярком свет зажженной люстры ворох блесток, разбросанные куски одеяний казались остатками какого-то циркового действа. Пришлось много потрудиться, чтобы все вновь приняло привычный вид.

В нашей большой ванной вновь были зажжены свечи, и мы опустились в нее, чтобы смыть, наконец с себя, эти прилипшие блестки и высохшую влагу священного танца и ритуального соития. Намыливая, я медленно ласкал ее мягкую сейчас расслабленную грудь, округлые плечи, усталые бедра, и, под моими руками ее тело вновь становилось телом моей любимой сестрички. Она, сидя в ванной, высоко вскинув руки, выбирала серебряные нитки, заплетенные в волосы.

– Что это мы пили? – спросил я, вспомнив напиток со странным вкусом.

– Это просто дешевое шампанское, – ответила она, – и еще кое-что.

– Что же?

– Узнаешь в свое время, – ответила Люба, – твое обучение еще далеко не закончено. Свет Истины должен пролиться не только на тебя, но и на других. Так учила меня Варвара. Она сказала, что благословляет меня нести Учение другим людям.

– А обо мне ты ей говорила?

– Конечно. Ей я обо всем могла рассказать, и она в своей мудрости все могла понять. Даже то, что у нас с тобой случилось в Болгарии. Варвара тебя не осуждает, и меня тоже. Она говорит, что это было угодно Небесной чете, чтобы так вышло. И она же мне предрекла, что первым мной обращенным будешь ты! Так и случилось.

– Да, так случилось потому, что я тебя люблю.

– А ты меня любишь почему, думаешь? Потому, что такова воля Великой Девы! Это же ясно.

– Нет, мне не ясно. Я не орудие чьей-то воли. Я сам тебя люблю, без воли чужой, без приказа.

– Ты это просто пока еще не понимаешь. Но, со временем, поймешь. Еще и других будешь учить.

– А как ты себе представляешь этих «других», откуда они возьмутся?

– Это я пока не знаю, но верю, что так будет. Нужен знак. И тогда все начнется во имя Богов, но через меня, через нас с тобой.

Через несколько недель Люба позвонила мне в большом волнении:

– Я получила известие от Варвары! Она жива! Представляешь?! Но она сейчас очень стала больна. Известие от нее мне передал Родион, студент, который там был на послушании – готовился принять монашество, да передумал и вернулся. Она мой адрес ему дала, и вот он меня нашел. Только сейчас приходил. Варвара в записке пишет, что говорила с ним, и считает его достойным Истинное учение воспринять. Значит, так угодно Царице. И с ним приходила его знакомая девушка, сокурсница, Марией зовут. Вот и знак тебе! Хорошая такая девушка, мне понравилась. Хотя Варвара ее никогда не видела и не писала про нее, но мне показалось, что она тоже достойна.

– Любочка, – а может, не надо? Мы служили вдвоем, и будем так продолжать. А? Наши обряды не для посторонних людей.

– Успокойся, Петенька. Ты просто еще слаб в вере. Ты многое не постиг еще. Так угодно Истине – что бы у нас были последователи, чтобы они тоже несли ее свет дальше. Приходи ко мне завтра, я их позову. Посмотрим на них, поговорим. Варвара не может ошибиться! Скоро будет настанет Первая четверть. Можно готовить инициацию!

Услышанное совершенно расстроило меня. Я не представлял себе, как это в наших действах еще кто-то будет принимать участие. Мне это казалось диким. Не то, что учение захватило меня. Нет, конечно. Но эти обряды волновали меня глубоко, но, прежде всего потому, что в них рядом со мной была моя любимая сестра, которой я обладал, и которая отдавалась мне со всей страстью, что была способна. Причины этой страсти для меня не так уже были важны, как тот зримый огонь, с которым она отдавалась мне. И как я могу допустить, что она, может статься, с тем же пылом отдастся в руки незнакомому мужчине? Как этого можно избежать?

Я понимал, конечно, что Любу со всей ее экзальтацией мне вряд ли удастся переубедить. Если уж ей был Знак, то она ему последует, и мне не остановить. Скорее, уж она порвет со мной, коль скоро новая вера у ней сильнее родственных уз. С тяжелым сердцем на следующий день я звонил ей в дверь.

Гости были уже там, и пили чай на кухне. Люба познакомила нас. Родион оказался молодым человеком, лет 22-23 невысокого роста, с длинной спутанной шевелюрой и редкой бородкой почти без усов. Он точно походил на типичного послушника, каких много в монастырской братии: худой, несколько сутулый, и с большим размером ноги. Глаза его неопределенного цвета – то ли карие, то ли зеленые, он застенчиво прятал в чашке дымящегося чая. И все отмалчивался.

Говорила его подруга – Маша, еще, вероятно, моложе своего спутника – молодая женщина лет 20. Ее лицо, миловидное, с мелкими чертами, но с бойким выражением поворачивалось то к Любе, то ко мне, то к Родиону за одобрением. Она была не накрашена, недлинные рыжеватые волосы убраны в еще более короткую прическу, оставляющую ее тонкую шейку совсем без защиты. Мне сразу бросилась в глаза ее кожа – очень белая, с тонкими прожилками вен. Она тоже была худой, но не как Родион – худосочный и костлявый, а гармоничной худобой – стройной и пропорциональной фигурой, с тонкой талией и узкими бедрами.

Она, казалось, совсем не чувствовала стеснения среди новых знакомых, и с воодушевлением рассказывала про себя, про Родиона, про институт, где они познакомились, про увлечение православием, про их «гражданский брак», про далекий городок, из которого она родом – про все подряд.

Мы слушали. Затем Люба сказала:

– Желаете ли вы узнать о новом Учении?

– Да, да, конечно, – горячо подтвердили они, особенно Родион. – Мне матушка Варвара, можно сказать, на смертном одре завещала – путь к вере Истинной найти.

– Прежде чем поведать вам о ней, хочу предупредить: путь этот только для избранных. На этом пути себя жалеть нельзя – всего отдать придется. Ради спасения души своей тело свое будете попирать, если придется. Готовы?

– Да, да, – закивали наши студенты. – Мы готовы. Ради Истины – на все готовы.

– Тогда ждите часа. Будет скоро Первая четверть, тогда и посвящу вас. А пока время еще есть, будете приходить ко мне вечером каждый день, чтобы я вас готовила.

– Все кончено, – подумал я с горечью. – Кончилось наше золотое время! Что теперь будет?

Мне велено было в подготовку не вмешиваться, а ждать назначенного дня.

И вот настал этот день. То есть не день, а вечер. С не меньшим, вероятно, трепетом, чем Родион и Маша я позвонил в дверь. Мне открыла Люба. Их еще не было – она сказала мне прийти пораньше. Она была в ниспадающем до пола черном одеянии, на котором ярко выделялся золотистый жезл крестообразной формы – знак Царственной Инанны. Волосы ее были убраны высоко, лицо дышало спокойной торжественностью.

Везде вновь горели свечи. Мы прошли в комнату. Я увидел выложенный в центре ковра большой квадрат, две стороны которого были из белой ленты, а две из черной – друг напротив друга. По четырем его углам стояли приготовленные свечи, толстые, красного цвета. В центре его располагался небольшой серебряный круг с вписанной в него восьмиконечной звездой. Все было готово.

– Я знаю, что ты чувствуешь сейчас, – сказала она. – Но ты не бойся ничего. Знай, что я с тобой, – чтобы не происходило. Я – с тобой, – повторила она твердо, посмотрев мне прямо в глаза.

На ее лицо упал едва заметный слабый лучик нарождающейся луны. Раздался звонок.

– Теперь, пора! – сказала она. – Открой им дверь и проводи сюда. Я буду ждать здесь.

Я открыл, и они вошли, торопливо поздоровавшись, сняли верхнее платье и обувь. На лицах читалось сильное волнение, даже страх. Они стали перед моей сестрой, взявшись за руки и робко глядя перед собой. Она протянула им сложенную белую одежду и сказала:

– Выйдите в соседнюю комнату и там облачитесь в это, как я вас учила.

Они молча исчезли за дверью, где, сняв с себя все оставшееся платье, надели на себя белые длинные до полу «крестильные» рубашки.

Церемония началась.

Вначале все мне напоминало, как это происходило со мной. Вопросы – ответы, все по обряду. Приближалась минута священного омовения. Люба взяла за руку Родиона, а я – Марию, и мы очень медленно, произнося призывы к богам, двинулись к чаше с водой, роль которой играла все та же наполненная купель – ванна.

– Готов ли ты ступить на путь служения, – спросила сестра, – пристально глядя на стоявшего перед ней с покрасневшим лицом испуганного новообращенного.

– Да, – только и выдавил из себя он.

Своей рукой она медленно сняла с дрожащего Родиона рубашку. Он стоял, стараясь не шелохнуться. На впалой его груди, почти без волос, свисал на ниточке небольшой деревянный крестик. Родион, опустив глаза, растерянно глядел на свои худые мальчишеские бедра, на сморщенный, как от холода, мужской орган в окружении редкой рыжеватой поросли и, наверное, чувствовал себя ужасно.

– Отдай мне это, – приказала жрица, и он протянул ей крестик. Она взяла его за руку и жестом велела войти в наполненную ванну и опуститься на колени. Он повиновался и стал к нам лицом, ожидая дальнейшего.

Сестра подошла ближе и медленно стянула с себя свои черные ризы. Она стояла, торжественная, обнаженная как греческая статуя. В который раз я любовался ею. Родион тоже смотрел на нее, как зачарованный. Одним движением она оказалась в ванной рядом с ним, положила ему руки на плечи. Ее грудь касалась его бледной кожи на его груди.

– Теперь прими крещение Истинное, очистись от прошлого, – промолвила она, нажимая ему на выпирающие худые ключицы, так что они вместе медленно опустились в воду. Люба зачерпнула ее, и несколькими движениями омыла его лицо, плечи и грудь.

– Провозглашаю тебя очищенным от скверны, рожденным для жизни во Истине, – сказала она и затем обняла его и поцеловала в губы мягким материнским поцелуем. Мне подумалось: А он и впрямь тебе по возрасту почти в сыновья подходит!

Она вновь подняла его из воды и, велела выйти из ванны вытереться рубашкой. Она сделала знак, что подошла очередь Марии. Та приблизилась к «купели» и сестра стянула с нее рубашку через голову. В колеблющемся свете свечей, ее силуэт, который я видел сзади, показался мне легким и грациозным. Худая спина и плечи не портили ее фигуры, а узкие бедра были все же мягкими и женственными.

Жрица повторила чин крещения-иницации. Они обе повернулись к нам боком и медленно без всплесков, опустились в воду. Их груди соприкасались сосками: любины острые темные упирались в светлые миниатюрные соски на такой же маленькой, но точеной груди Маши. Люба так же обняла ее и поцеловала в губы долгим поцелуем в знак причастности к Истине.

Мария не показалась мне особенно смущенной, когда она вышла из ванной и торопливо вытерла стекавшую воду. Движения ее были быстрыми и уверенными.

Затем настала моя очередь, я снял с себя темный балахон, но лезть в воду мне не пришлось, поскольку я уже был крещен в новой вере. Дело ограничилось тем, что Люба, зачерпнув воды, помазала мне лоб и плечи. Затем она сама вышла из ванны и, высушив себя, подошла ко мне. Она обняла меня, прижавшись своим прохладным обнаженным телом и жарко поцеловала. Я чувствовал в ней возбуждение от предстоящего продолжения ритуала.

Мы вернулись в комнату. Зазвучала тихая монотонная музыка. Каждый из нас, кроме Любы, которая опустилась на колени в центре, должен был обойти квадрат четыре раза, по числу сторон света. Нагие фигуры в слабом свете свечей, горящих в дальних углах, двигались перед моим взглядом. Угловато и неуверенно ступал Родион своими большими ступнями, легко и грациозно шла Маша, будто такое делала каждый день. После каждого цикла Люба зажигала одну из четырех больших красных свечей по углам квадрата. Последней была она. Торжественная поступь ее подводила черту этой части церемонии.

Мы сидели на коленях, выпрямившись, друг напротив друга по сторонам квадрата. Я напротив Марии на темной линии, Родион напротив Любы на белой линии.

– Великая Дева Инанна есть любовь! – провозгласила Люба. – Да воздадим поклонение божественной Царице! Она благосклонно взирает на нас сегодня, ибо ей угодно принять в свое лоно двух новых обращенных. Ликуйте и радуйтесь, ибо ваши души будут сохранены для жизни в Истине. Родион! Встань и подойди ко мне. Я дарую тебе Истину!

Родион стал и приблизился к сидящей по прежнему на коленях Любе. Она потянув вниз, усадила его прямо перед собой. Положила его руки себе на грудь. Я с ужасом подумал, что вот сейчас это совершится, да еще прямо на моих глазах. Что моя возлюбленная сестра сейчас будет в объятиях другого мужчины, ну, пусть, почти еще мальчика. А я ничего не могу сделать!

Она несколько раз поцеловала его. Руки его по прежнему были у нее на груди, они поглаживали ее, даже сжимали немного. Я увидел, что член его совсем уже не такой сморщенный, он с каждой минутой расправлялся и уже почти нацелился ей в живот.

Маша тоже наблюдала за этой сценой и, взглянув на нее, я теперь увидел наконец на ее лице смущение, впервые за все это время. Наши взгляды пересеклись. В этот момент Люба встала, отстранив от себя порядком уже распаленного Родиона и подошла к Маше. Она взяла ее за руку и подвела ко мне.

– Благословляю вас! Соединитесь во имя Царицы Инанны и во славу ее! – торжественно произнесла она и вложила руку Маши в мою. Затем она повернулась и вновь приняла объятья новообращенного.

Его руки протянулись к ней, притянули к себе. Я будто во сне видел сзади ее сверкающие полушария, прижимающиеся к чужой ноге, чужие руки, гладящие ее стройную спину, ее голову, лежащую на чужой груди. Ноги с большими ступнями косо торчали из-под ее ног. Он все силился выбраться из-под нее, навалиться на нее сверху, но она не хотела. Наконец, он сдался. Она повалила его на спину и оседлала. Его нога оказалась между ее ягодиц, и они не спеша терлись об нее, с силой вдавливаясь.

– Знай же, что властью Царицы я вновь стала девственна! Я, Дева Любовь, готова принять тебя! – промолвила она и с этими словами она привстала и, взяв его член за корень, направила в себя.

– У-у-у! А-а-а – услышал я его стоны. Люба медленно приподнималась и опускалась. Я был виден его мокрый поршень, ходивший между ее ног. Вдруг она обернулась и посмотрела на нас через плечо.

– Будь что будет, – подумал я, взяв безвольную машину руку в свою. Повинуясь моему движению, она опустилась на ковер рядом со мной. Мне хотелось быстрее преодолеть ее смущение. Ее робкие поцелуи постепенно стали все крепче, грудь напряглась и соски затвердели под моими руками. Ноги еще оставались тесно сжатыми, но руки уже опустились мне на плечи и поглаживали спину. Она закрыла глаза и дышала все чаще, когда я оторвался от ее губ и стал целовать поочередно ее маленькие изящные груди с торчащими в стороны сосками. Я проходился поцелуями также по всей ее тонкой грациозной шее, спускался к хрупким ключицам и вновь встречался с ее губами. Они уже теперь не отстранялись, как в первый момент, а сами тянулись к моим. Привстав, она села боком, на мою ногу и, повернувшись, обняла меня за шею. Она чувствовала уже возбуждение моей горячей плоти, которая упиралась ей в бедро. Я же чувствовал своей ногой ее увлажнившееся лоно и порывистость движений. Моя рука начала путь от ее колена по все более нежной белоснежной коже внутренней стороны бедра к ее саду любви. И она не отстранялась до конца и не сжимала ноги, так что я смог коснуться ее влажных врат, и она дрогнула от этого прикосновения. Повинуясь порыву, я ссадил ее с себя, взял крепко за бедра и, не дав ей опомниться, широко их раздвинул. Я приник губами к ее женственности и насладился благоуханием ее сада. Я чувствовал, что она тоже воспаряет вместе со мной по ее встречному движению навстречу моему языку, по тому, как сжимала она бедрами мою шею.

Оторвавшись, я замер на мгновение над ее распростертым телом, с напряженным моим естеством, зависшим над ее раскрытым лоном. Ее тело, такое маленькое и легкое, уже ждало моего проникновения.

– А ведь это могла быть и моя дочь! – подумалось мне, когда я вошел в нее. Ее почти мальчишеские бедра дрогнули и подались сначала от меня, а потом мне навстречу. Она застонала и обняла меня ногами. Мы поднимались и опускались вместе на волнах наслаждения. Они набегали и растекались струями, раз за разом. Но в глубине все сильнее раскручивался водоворот, поднимая темные воды к поверхности. Каждая волна была все отвеснее, все мощнее, все напористее.