Текст книги "Кор-15: Город живых (СИ)"

Автор книги: Хартигэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

  Тали и голод – понятия неделимые. Но Тали не может утолить голод – Ли заругает. Станет говорить множество слов, а потом и вовсе махнет рукой и уйдет.

  Ли. Она недовольна, когда Тали ее так называет. А как правильно не говорит. Только смотрит долго, но, как будто, мимо Тали. Когда она так смотрит, Тали понимает, что сделала что-то не так. И тогда ей становится так неуютно, что сразу хочется кушать.

  А сейчас Ли смотрит именно так – пусто и неподвижно, только не на Тали, а в черное ночное небо. И голод с новой силой поднимает голову, шепчет, что можно бы и забыть о запретах, раз уж Ли все равно...

  ***Два месяца и восемь дней назад***

  Звук пробивался сквозь затхлую тишину, не давая уйти. Монотонный, настырный, одновременно надрывный и бесцветный.

  – Пойдем. Не стоит так убиваться, накличешь еще, – голос низкий, с хрипотцой, мягкий и обволакивающий, он отчетливо проникал сюда, в тесную темную коробку, вибрируя деревом стенок.

  – Не тебе решать, чего она стоит! – этот, высокий, голос полон ненависти.

  – ЭТОГО она точно не заслужила, – низкий голос завибрировал от едва сдерживаемого гнева. – Поверь тому, кто знает не понаслышке, – добавил он уже мягче.

  И снова этот звук. Нахлынул липкой волной, вцепился, теребит, заставляя пульсировать обжигающе-ледяной сгусток в желудке. Звук звал, тянул к себе, манил, приказывал.

  Нельзя! Это неправильно, не нужно слушать звук, он обманывает.

  Бум.

  Бум-бум-бум.

  Что-то застучало по крышке. Сначала легкие, редкие удары, потом целые горсти мягких камушков. Тишина сгустилась, уплотняясь и съедая навязчивый звук, с которым так не хотелось расставаться. Ледяной ком в желудке лопнул, отозвавшись голодным эхом по всему телу.

  ***Два месяца и девять дней назад***

  Отчаяние застилало глаза злыми слезами, заставляя мир расплываться, точно дождливый город за окном. Талэйна изо всех сил сжала кулачки, чувствуя, как впиваются ногти в ладони. Несмотря на закрытую дверь, ругань с кухни на нижнем этаже без проблем долетала в ее комнатку в мансарде под крышей нелепо высокого, узкого дома. Лишь самые громкие фразы, обрывки, но и этого было достаточно, чтобы понять: зря они сюда приехали.

  – Ты хотела сделать аборт!

  – Ни единой минуты. Это ты считал, что от твоего предложения невозможно отказаться. А я отказалась.

  – Сука! – звон бьющейся посуды заставил Тали сжаться в комок. – Так и знал, что от тебя еще будут проблемы. Где выродок?

  Тяжелые шаги прогрохотали по шаткой деревянной лестнице. Сейчас дверь распахнется, и... Что тогда произойдет, Тали не знала, но что-то очень плохое – без сомнения. Она схватила наушники пеера и врубила звук на полную. «I like to move it, move it», – задорно закричали лемуры из мультика в ушах, заглушая звук шагов и нависший над Тали страх.

  Мама с самого утра была на нервах. Разбила чашку в дурацкий красный горох, а потом долго рыдала над осколками. Тали пыталась ее успокоить, мол, посуда к счастью бьется. За что получила излишне крепкие объятия и кучу обещаний, что теперь у них точно все хорошо будет, вываленных прямо в ухо всхлипывающим шепотом.

  В том, что все будет хорошо, Тали сомневалась. В этой дыре ничего не могло пойти хорошо.

  Они приехали три дня назад. Тали снова нездоровилось, и дорогу она почти не запомнила. Туман в голове немного рассеялся лишь когда они выбрались из автобуса в промозглый зимний вечер, полный моросящего то ли снега, то ли дождя.

  Автобусная станция встретила пришельцев гулкой пустотой и неприветливым взглядом кассира, вперившимся в Тали из-за мутно-грязного стекла билетной будки. Мама как-то чересчур нервно на эту будку косилась. Схватила Тали за руку покрепче и почти волоком протащила мимо, не дав толком рассмотреть объявления, которыми стекло было густо обклеено изнутри. Тали только и успела зацепиться взглядом за «Найден ярко-розовый чемодан с женскими вещами» и подивиться, что дата находки – аж целых одиннадцать лет тому.

  Этот чемодан не давал Тали покоя почти два дня. Возможно, потому что ярко-розовый – это и ее любимый цвет тоже, и она прониклась невольным сочувствием к растеряше, забывшей на станции такое сокровище. Выбросить чемодан из головы никак не удавалось, да и не о чем было больше думать: с момента приезда на улицу Тали не выпускали, телефон отобрали, а вайфаем в новом доме пока что и не пахло.

  Тали на стенку готова была лезть, особенно в первый день: наутро пораньше мама куда-то ушла, заперев Тали в доме, а вернулась поздно ночью. Вид у нее был жутко уставший, под глазами пролегли такие глубокие синяки, будто мама перепутала и накрасила синими тенями под глазами, а не над. Тали, в ожидании матери прикорнувшая на все еще укрытом пленкой диване в гостиной, даже испугалась сперва, решив, что в дом лезет зомби.

  Они потом вместе долго смеялись. Вот тогда мама и сказала впервые свое «теперь все будет хорошо». Так сказала, что Тали ей ну вот ни капли не поверила. Она за ужином еще несколько раз это повторяла, но Тали казалось, что убедить в этих словах мама пытается в первую очередь себя, а не ее. А утром Тали поняла, что сейчас лопнет от любопытства, и решила спросить про розовый чемодан. Вот этого вопроса мамина любимая уродская чашка и не пережила.

  А когда стемнело, к ним явились гости. Вернее, один гость. Тали изгнали наверх, она даже рассмотреть пришельца не успела. Разговор внизу был тихим очень недолго, уже спустя пару минут перешел на повышенные тона. И то, что Тали удалось услышать, ей совершенно не понравилось.

  ***Три месяца назад***

  – А где мой папа?

  Тали не тошнило уже почти неделю, и она даже стала оставаться на продленку. Тали там не очень нравилось: приходилось терпеть подначки мальчишек и обязательно дружить с девочками против других девочек. Тали не хотелось дружить против кого-то, но еще больше ей не хотелось, чтобы дружили против нее.

  – Зачем тебе папа, когда у тебя есть я? – мама говорила шутливым тоном, но на Тали это больше не действовало. Она прекрасно понимала, как тяжело маме одной, особенно, с тех пор, как Тали заболела. А как здорово было бы, если бы маме не приходилось работать по ночам!

  – У всех девочек в школе есть папы. У некоторых папы живут отдельно, но это нормально, родители иногда разводятся, – Тали постаралась говорить так же проникновенно, как их школьный психолог. Такой тон должен был успокоить маму, чтобы она «пошла на контакт». Тали понятия не имела, что это за контакт, на который нужно было идти, но вдруг подслушанная под дверью кабинета психологии уловка сработает?

  – Эх, Тали, Тали, – мама взъерошила короткие, едва отросшие, волосы, чмокнув Тали в макушку.

   – Но это не значит, что с ними нельзя видеться. Хотя бы иногда,чтобы получить алименты, – Тали хмуро вывернулась из теплых рук, буркнула, насупившись: – Пообещай мне, что мы поедем к папе? Или я не буду есть суп! – привела она свой последний, самый весомый, довод.

  – Твой папа среди мертвых, – мама вздохнула, присела на край стула, уставившись неподвижным взглядом куда-то мимо Тали.

  ***Два месяца и девять дней назад***

  – Открывай, мелкая!

  Дверь вздрогнула под мощным ударом, жалобно крякнуло кресло, которое Тали с большим трудом притащила из угла и подсунула спинкой под дверную ручку.

  – Да не трону я тебя, – голос за дверью смягчился, сделался заискивающим. – Просто познакомиться хочу.

  – Где мама? – Тали знакомиться совершенно не хотелось. Ей хотелось, чтобы гость ушел и оставил их с мамой в покое.

  – Чай заваривает, – мужчина снова начал терять терпение. – Открывай. Дай хоть посмотрю на свою инвестицию.

  Кто его знает, может, она и в самом деле зря испугалась, накрутила себя? Мало ли, что там могло послышаться.

  – Здесь вам не банк, на инвестиции любоваться, – буркнула Тали, осторожно подходя к двери и хватаясь за кресло.

  Видимо, она сказала что-то смешное. Резкий, хриплый смех заставил Тали вздрогнуть, едва не уронив тяжеленное кресло на ногу.

  – А ты за словом в карман не лезешь, – веселье за дверью продолжалось.

  Тали почти расслабилась, окончательно уверившись, что опасность ей просто показалась.

  Удар, громкий, будто выстрел петарды, заставил дверь затрещать. Жалобно взвизгнуло, прочертив ножками по полу глубокие борозды, кресло. Тали, завизжав почти в тон креслу, отскочила. Ей показалось, что в щель приоткрывшейся двери заглянул ужас.

  Когда Тали была совсем маленькая, она жутко боялась монстра, жившего в шкафу с огромным зеркалом во всю дверь. Потом она подросла и поняла, что монстра не существует. А теперь внезапно осознала, что вот он, монстр, выбрался из шкафа и ломится в дверь.

  Дверь натужно заскрипела, открываясь сильнее. Рука, просунувшаяся в расширившуюся щель, выглядела как та самая черная рука из страшилок, которых никто, якобы, не боялся. Тали боялась, но не подавала виду, храбрясь, как остальные девочки. Но сейчас никого поблизости не было, и Тали дала волю своему страху. Завизжав с новой силой, она кинулась к окну.

  Можно, конечно, было спрятаться в шкаф, но эта мысль пришла Тали в голову только когда она уже смотрела на стремительно прыгнувшую в лицо мостовую. Камни замерли, став близкими и далекими одновременно. Тали смогла рассмотреть тонкую корочку гололедицы, сковавшей мокрые от дневного снегодождя булыжники, влипший в эту ледяную глазурь бурый разлапистый лист...

  Тихий хруст и маленькое землетрясение прервали короткое ощущение полета.

  ***Два месяца назад***

  Пустота под ложечкой сосала, выкручивала и рвала тело на части, требуя себя заполнить. Звуки и запахи существовали где-то там, за пределами этой пустоты, но не имели ровно никакого значения. Темная, корявая линия пересекала белое пространство вверху, заставляя взгляд цепляться за ее неровности. В ушах шуршало, будто комья мягкой земли продолжали сыпаться сверху в разрытую могилу, пытаясь отрезать путь к единственному, что сейчас имело значение.

  – Есть хочу, – чтобы заставить рот издавать звуки, пришлось напрячься: сообразить, что для этого нужно шевелить губами удалось не сразу.

  – Сейчас, милая.

  Воздух зашевелился, запахло чем-то одуряюще несъедобным.

  – Держи, – в губы ткнулось, негромко стукнув по зубам. В рот полилась плотная струйка вязкой жидкости.

  Ледяная пустота в желудке довольно заурчала, кинулась навстречу обжигающему теплу. Глоталось жадно, торопливо. Стекавшая по подбородку струйка значения не имела: она была гораздо тоньше той, что проваливалась в голодную бездну внутри тела. Бездна урчала, принимая подношение, но голод и не думал утихать.

  – Есть хочу, – во второй раз слова дались легче.

  – Я могу принести еще бульона, – растерянно ответил воздух.

  Тяжелая, густая волна гнева выплеснулась из бездны, обжигая холодом.

  – Это не еда! – Тычок, звон бьющейся посуды.

  Тали подскочила на кровати, сжимаясь в комок. Знакомую комнату тускло освещал ночник, выхватывая на белом потолке круг с перечеркивающей его почти точно пополам балкой. В комнате пряно пахло куриным бульоном и еще чем-то затхлым и неприятным. Будто бы сыростью, но не такой, как в лесу после дождя, а такой, как в старом подвале с протекающими трубами.

  Мама стояла у кровати, прижимая руки к груди. Осунувшееся лицо, новые морщинки вокруг губ, мокрое, жирно поблескивающее в свете ночника пятно на блузке, крохотная слезинка, застывшая в уголке левого глаза.

  – Ма, что случилось?

  – Тали, ты... – мама всхлипнула, кинулась к Тали, протягивая руки.

  Между большим и указательным пальцами правой ладони показалась тонкая струйка крови, сочившейся из свежего пореза.

  – Есть хочу!

  Внутренности разорвало миллионом ледяных ножей, завязало в тугой узел, а потом разорвало еще раз. Рот наполнился густой, почти сухой слюной, на губах отчетливо проступил солоноватый привкус.

  – Да-ай! – это слово удалось почти прорычать.

  Еда была так близко! Руку протяни – достанешь. Главное – дотянуться, схватить, вонзить зубы, позволяя горячему живительному потоку хлынуть в горло. А потом глотать, глотать, глотать, жадно захлебываясь и причмокивая от удовольствия.

  Болезненный удар отбросил назад. Твердый угол впился в спину, вышибая часть голодного льда наружу. Из горла вырвался разъяренный визг.

  – Молчать, тварь! – Второй удар заставил зубы клацнуть, а голову мотнуться назад, врезаясь макушкой в твердое. – Еще одно резкое движение, и упокоишься без обеда. Навеки!

  Он сильнее. Следует подчиниться.

  Голова сама покорно склонилась, взгляд уперся в носки начищенных до блеска ботинок, а послушно проглоченный визг заклокотал на дне гортани приглушенным рычанием.

  ***Два месяца и девять дней назад***

  Темный силуэт склонялся над ней, лицо, прячущееся в тенях, приближалось.

  Тали не чувствовала боли, лишь соленоватый привкус быстро остывающей крови на губах.

  Она знала, что умирает. Страшно не было, было обидно, что так. Что столько бессонных маминых ночей, столько усилий врачей – все пошло коту под хвост. Тали почти выздоровела, остался один рывок, нужно лишь где-то раздобыть денег на последний курс лечения. Именно поэтому они и приехали в этот дурацкий город.

  Тали знала, что все пойдет не так, у нее с самого начала, с момента, как они сели в автобус, было дурное предчувствие. Но чтобы так, из-за ее, Талэйны, глупости? Ну вот что она себе навоображала, почему в панике кинулась убегать от того дяденьки? Черная рука – п-фф! Всего лишь обычная человеческая рука в перчатке.

  – Спокойно, малышка. Сейчас я тебе помогу, – мужской голос раздался над самым ухом.

  Мостовая выскользнула из-под щеки, мир сделал пируэт и повернулся к Тали темно-беззвездным небом, на котором туманно расплывался тонкий серп луны. Силуэт наклонился ниже; чиркнул кремень зажигалки, озаряя лицо.

  Если бы Тали смогла закричать, то она обязательно закричала бы. Из зимних теней выступило ее собственное лицо. Злое, с голодным взглядом белесо-синих глаз, перекошенное в какой-то хищной ухмылке.

  – Потерпи немного, – выплюнули ее собственные губы, точно ругательство.

  Прохладные сильные ладони обхватили голову Тали, гася жар ужаса, в который ее бросило.

  Тихий хруст позвонков.

  Темнота.

  ***Месяц и три недели назад***

  – Почему ты не сказала, что она моя дочь?

  – А с чего ты взял, что твоя?

  – Шлюха!

  – Папенькин сынок!

  – Так это с ним ты спуталась?

  – Не твое дело.

  Голоса долетали откуда-то извне, раздражая и вызывая глухой гнев.

  Комната была пуста. Цепь, прочно впившаяся в левое запястье, давала сесть, но не позволяла сползти с кровати. Мертвая плоть в тарелке на тумбочке насмехалась над голодом, который безраздельно владел мыслями.

  Схватить кусок, запихать в рот, жадно разрывая его клыками... Вкуса не было – просто сухая бесцветная масса, провалившаяся в желудок, но так и не сумевшая утолить голод.

  «Бззззз...» – тонкий, едва различимый, звук на грани слышимости не давал сосредоточиться.

  «Бзззз...» – звук приблизился, перетек из уха в ухо, дразнясь.

  Запахло едой. Едва заметно, но остро. Крошечная точка, дразнящая и неуловимая – она кружила вокруг головы, заставляя слюну стекать из уголка рта тонким ручейком. Исчезающе мелкая, полная одуряюще горячей крови, эта капелька манила и звала.

  Рука метнулась, выхватывая из воздуха драгоценную каплю.

  – Тали, нет!

  Хлопнула, распахиваясь, дверь, хлесткий удар заставил пальцы разжаться, выпуская добычу.

  – Что там? – Мужчина, вошедший следом, остановился на пороге, перегородив дверной проем.

  – Комар, – женщина уставилась в пространство пустым взглядом. – Чертов долбаный комар. Полный, насосался уже. Чертов долбаный комар посреди зимы, – повторила она уже тише и разрыдалась.

  – Нет. Что там, – мужчина мотнул головой в сторону кровати. – Почему? Ты хоть понимаешь, что приволокла бомбу замедленного действия к себе домой? Чем ты вообще думала?

  – Я мать.

  – Ты БЫЛА матерью! Эта тварь больше не твоя дочь. Ли, твоя дочь мертва. Ты сама лично закопала ее две недели назад.

  Звук пощечины. Безвольно дернувшаяся голова женщины, рыжие волосы, взметнувшиеся пламенем вокруг головы. Резкий запах крови из разбитой губы. Дурманящий, упоительно ароматный и такой вкусный.

  Рывок, цепь, болезненно впивающаяся в запястье, оглушающий визг, рвущийся из горла... Удар в висок заставил мир крутануться и ударить спинкой кровати в лицо.

  ***Полтора месяца назад***

  – Я не понимаю, – она начинала злиться. – Я есть хочу, почему мне нельзя поесть?

  – Тали, мы это уже проходили. Ты должна быть сильнее голода. Ты ведь не хочешь снова сидеть на цепи?

  Тали – это она. Она не понимает, зачем у нее должно быть какое-то название, ведь и так ясно, что она – это она. Вот названия для окружающих – это очень хорошая идея. Научиться бы еще в них не путаться...

  – Не хочу.

  Цепь натирала и не давала далеко отойти от кровати. К счастью, цепь стала ненужной, как только Тали поняла, что ей просто нужно делать то, что ей говорят, и не давать волю своему голоду.

  – Тогда будь паинькой, перестань об этом говорить.

  – Но Ли! – У рыжеволосой женщины много названий. «Илина», «шлюха», «мама», «Ли» – слишком много. Ли звучало самым простым.

  – Я просила не называть меня так! – Взгляд женщины сделался отрешенным. Казалось, она смотрит прямо на Тали, но не видит ее. Точнее, видит не ее. Нижняя губа Ли задрожала, на подбородке проступили красноватые бугорки.

  – Но почему мне нельзя утолить голод? – упрямо повторила Тали.

  – Твой голод может утолить только свежая кровь.

  – Хорошо. Можно мне немного крови? – Тали постаралась придать голосу заискивающие интонации. Даже улыбнуться попыталась – она заметила, что окружающие растягивают уголки губ в стороны, чтобы продемонстрировать, что не собираются делать Тали больно в данный момент.

  Ли очень строгая. Но она не бьет Тали, не то, что он.

  – Тали, что мы с тобой учили?

  – Что убивать – это плохо?

  – Именно, – Ли улыбнулась, показывая Тали свое одобрение. – А чтобы получить кровь, придется убить. Ты ведь не хочешь быть плохой девочкой?

  Тали отчаянно замотала головой. Плохой девочкой она быть не хочет. Ведь тогда придет он. Он приходит редко, и Тали его боится. Ли называет его Смотрящим и, кажется, тоже боится. Он всегда знает, когда Тали начинает терять контроль над голодом, и тогда Тали несдобровать.

  ***Месяц назад***

  – Тали, я тебя люблю! – Ли ворвалась в комнату, широко улыбаясь.

  Вместе с ней ворвался и запах сырости с улицы, но не обычный – вонючий и морозный – а теплый, с металлическим оттенком. Приятный, чем-то напомнивший Тали запах крови. Мысли о еде уже не причиняли столько мучений. Она почти научилась терпеть голод, загоняя его в дальний угол, а сегодня это оказалось намного легче сделать, чем вчера.

  – Ты продержалась сорок дней, – Ли продолжила осыпать Тали потоком слов. – Это же просто замечательно, значит, у нас с тобой все будет хорошо!

  Последняя фраза прозвучала так, что Тали ни на мгновение в нее не поверила. Ей вообще показалось, что Ли говорит ее больше для себя, чем для Тали.

  – Вот, держи, это надо отпраздновать, – В руки ткнулся мягкий теплый сверток.

  Тали жадно втянула воздух, принюхиваясь. Неужели, еда? То-то за Ли тянется едва уловимый вкусный запах.

  С трудом сдерживая нетерпеливый рык, она поспешно разорвала упаковку. На кровать выпало что-то мягкое, ярко-розовое. Очарование предвкушения пропало, намек на аромат крови развеялся.

  – Это не еда, – Тали раздраженно отбросила розовую тряпку от себя.

  – Это кенгурушка. Ярко-розовая. Как ты мечтала... – Ли издала сдавленный всхлипывающий звук и выскочила из комнаты.

  Тали недоуменно приподняла бесполезный предмет, рассматривая со всех сторон. Это ведь не еда. Как можно мечтать об этом?

  ***Шесть дней назад***

  Стены давили, сжимаясь, точно прутья клетки. С недавних пор Тали стало тяготить одиночество.

  Ли днями где-то пропадала, приходила поздно ночью, уходила рано утром, разговаривать с Тали она почти перестала. Все время ее отсутствия, Тали надлежало сидеть в комнате взаперти. Вот только Тали быстро разобралась, как взломать окно, и частенько выбиралась через него на острую крышу. Сидела там и жадно втягивала носом запахи ночного города внизу. Вылезать наружу днем она остерегалась – вдруг кто увидит.

  Все закончилось, когда Ли вернулась раньше обычного, и Тали не успела приладить вырванную створку окна обратно. Она ничего не сказала, только посмотрела по-своему, а наутро пришел Смотрящий, задал Тали крепкую взбучку и приварил к окну тяжелую решетку, а дверь укрепил металлическими штырями.

  В первый день Тали почти все время провисела на оконной решетке, тщетно пытаясь ее выломать. Вечером опять пришел Смотрящий, и Тали отчитали за непослушание. К окну ей подходить запретили, пригрозив снова посадить на цепь, если ослушается.

  Смотрящий на этот раз к Тали даже не прикоснулся, только окинул долгим взглядом и вышел из комнаты, потянув Ли за собой. Дверь хлопнула, закрываясь, но шаги вниз не спустились. Тали кинулась к двери, приложила ухо.

  – Теперь что не так?

  – Все не так. Тебе придется избавиться от упыря.

  – Да пошел ты!

  – Илина, ты знаешь, я тебе симпатизирую. Но даже я не смогу защитить тебя, если Григор узнает, ЧТО ты держишь у себя в доме.

  – Сизер, ты старый мудак.

  – Да, я стар, – скрежещущий смех заставил Тали вздрогнуть и отпрянуть от двери. Смех был нарочитый и угрожающий, он давал понять: Смотрящий знает, что Тали подслушивает. – И опытен. Григор не станет разбираться в мотивах. Полетят головы. Сначала твоя. Потом и мне перепадет. Голова моя ему не по зубам, но в немилость попаду точно.

  – Обязательно. Ведь это ты меня рекомендовал на должность его секретаря. Наверняка и внезапное появление вакансии – твоих рук дело... – Ли повысила голос – Что за игры ты ведешь?

  – Я всегда веду какую-то игру, пора бы это понять. Но в этой партии размен фигур пошел слишком быстро. Чтобы не остаться без миттельшпиля, придется распрощаться с планом превращения и перейти к гамбиту.

  – Ты на каком сейчас языке бредишь?

  – На шахматном, – теперь смех Смотрящего дразнил Тали, говорил: «Выкуси. Я хочу, чтобы ты это услышала, но ты все равно не поймешь, о чем речь. И будешь бояться. А мне нужно, чтобы ты боялась.»

  И Тали стала бояться. Она пока что не понимала, чего именно боится, но страх с каждым днем делал комнату все более тесной. В первую очередь потому, что голод с каждым днем поднимал голову все выше. Повезло еще, что когда вот так: в одиночестве, взаперти за железными решетками – терпеть еще можно.

  Но каждый раз, когда в комнату заходила Ли, отвести взгляд от трепыхающейся, горячей жилки на ее шее становилось все сложнее.

  ***Сегодня***

  «Хряп», – тихий, почти неслышный уху хруст возвестил о крошечном успехе.

  Тали торжествующе улыбнулась, но улыбку пришлось тут же проглотить. Смотрящий всегда каким-то образом знал все ее намерения. Когда он вошел, Тали сжалась, ожидая удара. В том, что тот последует, сомнений не было: Смотрящий пришел один. Ли не с ним, а значит, защитить Тали будет некому, а значит, ее поколотят.

  Она ошиблась.

  – Развлекаешься? – хриплый смех резанул по ушам, вытравливая сладкий отзвук маленькой победы.

  Тали испуганно зыркнула, но в глаза смотреть не решилась. Опустила, по обыкновению, взгляд в пол.

  – Присядь, – Смотрящий бесцеремонно плюхнулся на кровать, похлопал по одеялу рядом с собой. – Да садись, в ногах правды нет, – он потянул замешкавшуюся Тали за рукав.

  Она присела – на самый краешек, стараясь держаться от Смотрящего как можно дальше.

  – Хочешь? – Когда и как в его руке появился нож, тали не заметила.

  Быстрый росчерк сверкнувшего бликом лезвия – и по комнате пополз одуряющий аромат. Рот наполнился густой слюной, на губах отчетливо проступил солоноватый привкус. Ледяная пустота, прочно обосновавшаяся внизу живота и ставшая почти обыденной, жадно распустила свои иглы-щупальца. Помимо воли Тали верхняя губа приподнялась, выпуская утробный рык наружу.

  Легче не стало, и тогда она попыталась зажмуриться, чтобы хотя бы не видеть тонкую струйку, ало-ртутным ручейком стекающую по шершавой ладони и капающую прямо на подушку. Ее подушку.

  Уловка почти не помогла. Несмотря на зажмуренные веки, Тали точно знала, сколько восхитительно горячей, ароматной крови покинуло тело ее мучителя. Предательские нос и уши старательно сообщали о каждой упавшей впустую капле. Тали наморщила нос и постаралась как можно плотнее зажать уши руками.

  – Убивать плохо, – едва слышно прорычала она.

  – Ты уверена? – Запах шибанул в ноздри, заставив вздрогнуть и открыть от неожиданности глаза.

  Захлебнувшись слюной, Тали заметалась, судорожно отодвигаясь подальше от искушения.

  – Плохо!

  На последнем звуке голос сорвался на вой, она вскочила, отпрыгнула, беспомощно попыталась закрыться спинкой кровати.

  – Да ладно, ладно, – Смотрящий, насмешливо глядя Тали в глаза, неспешно достал из кармана носовой платок, нарочито медленно обмотал им ранку.

  Это не сильно помогло – запах крови все еще слишком настырно лез в нос – но хотя бы пропало сводящее с ума зрелище такой близкой, но такой недоступной пищи. Переступить через то, чему учила Ли, и побоями вколачивал Смотрящий, Тали не могла. Во всяком случае, пока что. Возможно, если бы она знала, что точно справится с добычей...

  – Ты способная ученица. И хорошая девочка. Сильная, – Смотрящий продолжил делать вид, что не понял, чем Тали занималась в тот момент, когда он явился. Хотя все он прекрасно понял, вряд ли каменная крошка на подоконнике укрылась от его внимательного взгляда. – Но боюсь, этого слишком мало. Рано или поздно природа все равно возьмет свое. Возможно, ты протянешь еще какое-то время. Еще месяц. Может, два. Если бы к тому времени, когда голод станет сильнее тебя, ты научилась не срываться и не идти в разнос от вкуса крови, ты, наверное, смогла бы питаться кровью домашних животных. Все равно без человеческой загнешься рано или поздно, но это произошло бы не так быстро.

  Тали слушала неожиданный рассказ, распахнув глаза и развесив уши. С тех самых пор, как она научилась худо-бедно осознавать себя как мыслящее существо, а не как пустоту, наполненную голодом, она не раз задумывалась, почему все именно так. Почему Тали испытывает голод, а окружающие – нет? Почему ее все боятся? Даже Ли, хоть и говорит, что любит, даже Смотрящий, хоть Тали и уверена, что бояться должны его.

  – Спокойно, спокойно, ты слишком любознательна для нежити, – Смотрящий рассмеялся.

  Тали поморщилась.

  – Мне вот интересно, ты поняла, что при любом раскладе долго не проживешь?

  Тали пожала плечами. Она понятия не имеет, что значит «долго».

  – Впрочем, ты ведь и так мертва, – мужчина прервал смех, даже улыбаться перестал. – Уже не человек, а лишь ненужное горе для матери, которая не способна отпустить.

  Тали напряглась: если нет улыбки, значит, вскоре последует удар. Удара не последовало, последовала резкая смена темы.

  – Несмотря на то, что этот город принадлежит живым, в нем есть еще такие, как ты. И один из них уже много недель творит черте-что на улицах вверенного мне города, – Смотрящий нахмурился, полез за пояс, выудив оттуда тускло блеснувшую металлом опасную даже на вид штуковину. – Шесть трупов, а я до сих пор не могу поймать засранца. Шесть убийств, Тали. Шесть. Если это один и тот же упырь, его уже не остановить. Не человеку, так точно. Вот ты говоришь: убивать плохо. А он не в курсе. Он жрет. Жадно, расточительно, бросая трупы прямо на улице, едва попробовав. Представляешь, каждую неделю он убивает, чтобы насытить свой голод. А ты боишься дать волю своему.

  Каждую неделю... Тали сглотнула и даже на мгновение зажмурилась крепко-крепко, чтобы отогнать подступивший к горлу ледяной комок голода. Так не бывает. Это какое-то обжорство просто. Да если бы у Тали была возможность так... каждую неделю... Клыки перестали помещаться во рту, верхняя губа поползла вверх, кривясь в хищной гримасе. Она жалобно взглянула на Смотрящего.

  Он вздрогнул, но быстро вернул себе прежний невозмутимый вид. Только вот металлическую штуковину наставил на Тали.

  Она недоуменно уставилась в темное, глубокое отверстие в вытянутой передней части штуковины. Из отверстия пахло резко и неприятно. Настолько резко, что даже запах крови, все еще царивший в комнате, потерялся на фоне этого нового запаха. Стараясь не подавать виду, Тали втянула ноздрями как можно больше этой вони. Наваждение немного отступило. Но тут Смотрящий заговорил вновь.

  – Да, представь себе. Он еще и гурман, ко всему прочему. Не ограничивается шейной артерией, нет, ему подавай брюшную аорту. Разворотит полтела, а коронерам потом запихивай это все безобразие обратно, чтобы отдать родственникам на захоронение. Вот ты, представься тебе такая возможность, с чего бы начала? Впилась бы в шею, верно?

  Тали сжала кулачки и дернулась. Она покажет этому гаду, с чего бы начала. С горла, конечно же. Только не с артерии, а с гортани, с мягкой части прямо под подбородком. Один глубокий укус, рвануть посильнее, вырывая голосовые связки... заставить его наконец-то замолчать! То, что почувствуй она вкус крови, ее собственный голод молчать больше не будет, как-то вылетело из головы, вытесненное злостью на Смотрящего.

  – Стоять!

  Окрик заставил вздрогнуть, но не остановиться – злость оказалась сильнее. Шаг. Такой крохотный, но такой огромный: Тали почти сумела перешагнуть через бездну страха, все еще отделявшую ее от нападения на Смотрящего. Все-таки уроки она запоминала хорошо, и страх стал его надежным защитником. Даже сейчас.

  Резкий, отрывистый звук разорвал тишину едва начавшейся ночи. Нечто мелкое, но ужасно быстрое вырвалось из темного отверстия, направленного на Тали, просвистело мимо ее уха и с визгом впилось в стену у окна за спиной.

  – Двинешься еще хоть на волосок – выстрелю уже в тебя, – Смотрящий снова говорил спокойным, ровным голосом. – Знаешь, что это? – он взмахнул шумной штуковиной. – Это Беретта. Милая дама – в считанные секунды может оборвать любую жизнь. Даже такую иллюзорную, как та, которой наделило твой труп безудержное материнское горе. Предупреждал же: нельзя так взахлеб убиваться над свежей могилой.

  Тали замерла, завороженная речью. Она даже не сразу осознала смысл слов, лившихся таким ровным потоком, что они почти убаюкивали.

  – Умничка. Вся бы нежить себя так контролировала... Глядишь, и в отпуск можно было бы смотаться... Некоторые, вон, смогли его себе позволить, даже длительный, – закончил Смотрящий уж очень загадочно.