Текст книги "Две встречи Агаты (СИ)"

Автор книги: Fred Heiko

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Тем вечером я долго шла, не поднимая карих глаз в светло-голубых линзах и не глядя на вечерние огни своего родного города. Обычно я не упускала возможности полюбоваться до боли знакомыми зданиями. Но в тот раз я была настолько поглощена своими мыслями, что архитектура перестала меня волновать. Я шла прочь от любимого театра, который в очередной раз подарил мне несколько часов непередаваемого восторга и отрыва от реальности. Эмоции, что я испытывала во время просмотра пьесы, вряд ли были бы иными, если бы та история произошла со мной на самом деле.

Да, пьеса, это важно. Тогда я второй раз посмотрела «Ходячий замок» – постановку, которую все городские СМИ единогласно окрестили премьерой года. Я сидела во втором ряду и на протяжении всего действия не могла пошевелиться от напряжения. Театр действует на меня опьяняюще – так, как никогда не действовал алкоголь, – за что я не устаю его благодарить. Тем же вечером я благодарила одного актера больше других. Того парня, что играл Хаула. Если меня спросят, почему я никогда не задавалась вопросами о том, как его зовут, сколько ему лет, где его можно найти вне театра, я не уверена, что мой ответ был бы убедительным. Наверное, я боялась, что чудо перестанет быть чудом, если я узнаю его «земное» имя.

Я дошла до небольшого парка, скудно освещенного грязными фонарями. Меня почему-то удивило, что все скамейки были пусты. Этот парк из тех, в которых негде присесть на пару минут, чтобы допить свой кофе. Большие часы на здании городской мэрии показывали 22:34. Я достала телефон и написала маме сообщение, что встретила знакомую и решила сходить в бар. Не знаю, что заставило меня впервые соврать матери, – не вид ли пустых скамеек? Я села на одну из них и некоторое время пристально смотрела на фонтан, круглый и незатейливый, шумно выбрасывающий в воздух тонкие струи воды. Я не смогла понять, как рука потянулась к запечатанной пачке сигарет, скрытой в маленькой светло-зелёной сумке. Я не курю, но недавно случившееся со мной совершеннолетие заставило меня купить эти сигареты в доказательство полной дееспособности. Я сняла плёнку с пачки и, скомкав, выбросила её в урну. Достав одну сигарету, я зажала её губами, боясь смять.

Только после этого я поняла, что не купила зажигалку. Никогда до этого я не чувствовала себя настолько глупо. А после случилось то, что, пожалуй, перевернуло мою жизнь.

Справа из-за спины к моему рту приблизилась чья-то рука и… щёлкнула колёсиком зажигалки. Спустя мгновение справа же от меня на скамейку сел молодой человек с буйной тёмной шевелюрой, длинные пряди которой касались не только острого подбородка, но и плеч. Он выдернул у меня изо рта сигарету так, что заныла верхняя губа.

– Девушкам незачем курить, – хрипло сказал он и, откашлявшись, сам затянулся этой сигаретой.

Всё произошло очень быстро. Сначала я смогла только испугаться, а уже потом похолодела от того, что узнала этот голос. Рядом со мной, откинув волосы с лица и насыщаясь моим никотином, сидел Хаул. Именно такой была моя первая мысль, пролетевшая раньше, чем то, что он реальный человек, талантливый актёр. В «Ходячем замке» его мастерство позволяло забыть о том, что у каноничного Хаула были светло-голубые глаза. Оно заставляло верить большим тёмно-карим глазам актера. (Смешно, но тогда я впервые подумала о том, что носить светлые линзы – чертовски глупая идея). Этот молодой невысокий, но хорошо сложенный парень во время своей игры не позволял думать даже о дыхании. Он виртуозно владел своим голосом: то кричал, то еле слышно шептал на сцене. Он плакал и смеялся, и зал вторил ему. А я не могла отнять рук от лица и молила время остановиться.

Теперь же он сидел со мной рядом в пустом парке, где шумел фонтан. У меня затряслись коленки.

Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем актёр повернулся, посмотрел мне прямо в глаза и очень тепло улыбнулся мне, спросив:

– Что, линзы носишь?

Я кивнула и подумала о том, что раньше людям требовались недели, чтобы понять, что мой цвет глаз – ненастоящий. А тут, в полутьме, он раскусил мой нехитрый обман за несколько секунд. Актёр снова обратился ко мне:

– Как тебя зовут, курильщица?

Я набрала в грудь побольше воздуха, машинально заправила за ухо прядь волос и неуверенно сказала:

– Агата… – а после выпалила, – я была на твоём спектакле сегодня.

Хаул усмехнулся и, покачав головой, снова затянулся. Он не сводил с меня глаз, а я не могла не переводить взгляд с него на фонтан и обратно.

– Могла бы хоть для галочки спросить, как меня зовут.

Мне хотелось провалиться сквозь землю. Я не знала, как его зовут! К дрожи колен добавилась дрожь кистей рук. Я с опаской ждала стука зубов.

Но Хаул неожиданно сам спас меня:

– Для галочки… Меня зовут Хизер.

– Очень приятно, – быстро сказала я. Хизер пожал протянутую мной руку. очень постаралась сделать рукопожатие сильным, а не хлипким. Парень присвистнул:

– О, чёрт, да ты же дрожишь! Погоди-ка…

Он встал со скамейки и пошатнулся. Вернув себе равновесие, он выбросил сигарету в урну и снял с себя пиджак, под которым оказалась толстовка с большими карманами. Надо заметить, что это было самое начало сентября, и вечер достаточно тёплым. Не знаю, почему он тогда так разоделся. Хизер набросил на меня мягкий пиджак, будто обнявший мои плечи, и снова сел рядом.

– Спасибо, – неловко улыбнулась я, пытаясь успокоить свои руки, – но я… я просто разнервничалась.

Хизер уткнулся щекой в своё левое плечо, так, что я увидела его лицо в анфас и не смогла сдержать улыбки:

– Да ладно, я же не Джаред Лето! Есть у меня одно средство от волнения…

Он достал из кармана толстовки фляжку и потряс её. Внутри что-то призывно булькало.

– Будешь? – он отвинтил крышку и протянул мне. Я услышала запах чего-то сильно алкогольного. Не подумайте, я не знаток спиртного, но мне показалось, что это был ром.

– Спасибо, но я не пью, – покачала головой я.

– Я тоже. Но иногда полезно, – он отсалютовал мне фляжкой, – за знакомство, милая Агата! Осень – прекрасное время для дружбы.

Он сделал несколько больших глотков, и позднее осознание ударило мне в голову.

Хизер, лучший Хаул из всех возможных, такой красивый и талантливый, сидел рядом со мной в состоянии обыкновенного опьянения.

Я не знаю, почему я сразу этого не поняла. Наверное, в очередной раз была околдована его взглядом и тем, что он был так близко. Мне стало так горько. Я не люблю пьяных людей, и я боялась разочароваться в наскоро созданном идоле. Но «идол» не терял своего обаяния. Он казался мне ещё более красивым, чем там, в свете софитов на большой сцене.

Внезапно он потряс меня за плечо, укрытое его пиджаком, и я вздрогнула. Мне показалось, что его рука обожгла мою через плотную ткань.

– Прости, я замечталась.

– О чём мечтала? – спросил он, не убирая руки.

– Я даже не успела понять. Мечта улетела, – я на секунду замялась, а потом спросила, – ты что-то сказал?

– Я сказал что-то вроде «ку-ку».

Я невольно засмеялась:

– И на это я променяла свою мечту? Какой ужас.

Теперь пришла очередь Хизера хмыкнуть. Он вновь отхлебнул из фляжки и только после этого убрал руку с моего плеча:

– Я вообще плохой человек.

Мне снова стало неловко:

– Такой хороший актер, как ты, просто не может быть плохим человеком, – сказала я и быстро добавила, – не подумай, я не подлиза! Но ты был великолепен.

Я почувствовала, как вспыхнули щёки, и поблагодарила всё в нашем мире и над ним за то, что ночью темно.

– Ну… ты тоже ничего такая, – Хизер снова засмеялся, но смех быстро прекратился, – спасибо тебе. Редко встречаю людей, которым я смог бы поверить в этом вопросе. Тебе я верю. Ну, или мой друг верит, – он снова потряс своей фляжкой.

Я уставилась на здание музея, которое было видно через струи воды, выбрасываемые фонтаном. В котором же часу его выключают? Почему-то мне снова стало очень грустно. Зачем я сидела там с незнакомым человеком? Почему я не ушла сразу? Я не тешила себя его популярностью в нашем городе, но мне было приятно находиться с ним рядом. Он казался мне… хорошим. Я так редко встречала хороших людей.

А Хизер опять что-то говорил, точнее, тихо пел. Если бы у людских голосов можно было бы определить их цвета, его тембр был бы золотистым, с искоркой.

– Words like violence

Break the silence

Come crashing me

Into my little world…

Я с удивлением узнала одну из своих самых любимых песен. Но еще удивительнее было то, что я начала ему подпевать, хотя мой голос – неказистого тёмно-зелёного цвета.

– Painful to me

Pierce right through me

Can’t you understand

Oh my little girl?*

На последних строчках куплета я перехватила взгляд больших тёмных глаз. Где-то под ключицами появилось ощущение страшной тяжести. Я бы сказала – свинцовой, но, честно говоря, свинец я видела только среди других химических элементов в периодической системе Менделеева. Зато каждый день я волочу на учебу тяжелый рюкзак с книгами. Так вот, глядя на Хизера, я будто заталкивала себе между ребер толстые грамматические справочники и учебники, а затем поджигала их. Но мне не хотелось тушить этот пожар.

Внезапно мне показалось, что я могу стать его Софи, что история, так любимая мной с детства, могла бы сбыться со мной. Ведь не мог он случайно оказаться здесь! Да и я совсем не хотела идти в этот парк, к этому прекрасному фонтану…

Неужели это судьба?

– Надоело, что люди от тебя чего-то ждут. Точнее, надоело пытаться соответствовать.

Я вздрогнула и побоялась повернуться вправо, чтобы посмотреть на Хизера. Повеяло холодом, и я не могла поверить, что этот холод шел от человека с такими добрыми глазами и золотистым голосом.

– Я почти пять лет служу в нашем театре. Пять чертовых лет. Я даже не вспомню, сколько ролей я отыграл. Но ты думаешь, что кто-то о них помнит? Нет. До этого идиотского «Ходячего замка» никто не думал обо мне, никто не замечал моей игры и моей отдачи, но стоило мне сыграть этого эгоистичного мага, этого героя-любовника, как ко мне внезапно проснулся небывалый интерес. Будто я до этого не рыдал на сцене, – он усмехнулся, – люди такие тупые.

Меня затрясло. Голос Хизера стал старше, стал металлически-ненастоящим; парень зло бросал фразы, смакуя их грубость. Он снова отпил из фляжки и потянулся в карман толстовки за сигаретами.

– Люди такие тупые, – повторил он, – но тупее всех – девушки. Знаешь, сколько раз ко мне подбегали знакомиться на улице после этой премьеры? – я покачала головой, не сводя взгляда с фонтана, но Хизер вряд ли это увидел, – я вот не знаю. И почти каждая из них норовила увлечь меня, соблазнить, выторговать продолжение знакомства, чтобы трещать потом, как она провела ночь с самим Хаулом, – Хизер засмеялся, но мне больше не нравился его смех, ставший лающим и грубым, – а я ведь поначалу им верил, хотя очень быстро обжегся. Если я за что и могу поблагодарить этот спектакль, так это за то, что я убрал из своего сознания презуп…чёрт, презумпции невиновности для девушек.

Парень затянулся сигаретой так, что мне показалось, что она вспыхнула до половины, а после он, выдохнув облако дыма, долго молчал. Я же не знала, как мне себя вести.

Сейчас я понимаю, что мне нужно было просто уйти.

– Да… – заговорил он снова, – легче считать, что все девушки – шлюхи, а потом понимать, что ошибся насчет какой-то одной дамы, чем наоборот, – я почувствовала на себе его взгляд. Хизер хмыкнул, – ты уж прости, мелкая, я тебя не знаю, но уверен, что какой-нибудь обиженный парень обязательно думает так и про тебя.

Я отвела взгляд. В глазах защипало, и я не могла понять, то ли это обида, то ли линзы дали о себе знать в конце длинного дня. Но в груди у меня что-то кольнуло так, будто в бушующий там огонь ткнули палкой, и я поняла, что дело не в линзах.

А мелкой меня никто никогда не называл.

– Я не знаю, как жить среди всего этого, – сказал Хизер намного тише, чем говорил до этого, – я просто не знаю, зачем мне нужны все эти маски довольного жизнью и любящего всех вокруг человека.

Хизер уронил голову на фляжку, которую сжимал в левой руке. В правой же продолжала тлеть сигарета. Мне вдруг стало жаль Хизера, талантливого актера, неожиданно приоткрывшего мне свою душу. Конечно, этого монолога не было бы, если бы он был трезв, как и не было бы нашей встречи; конечно, он наговорил ужасных вещей, умудрился оскорбить и своих поклонниц, и меня, но мне всё равно было его жаль. Я протянула к нему руку и несмело погладила его по голове. Удивительное ощущение. У него были прямые и очень мягкие волосы.

Хизер что-то тихо сказал, я, не убирая руку, села чуть ближе и наклонилась к нему. Тогда я совсем забыла про то, что рядом со мной сидит местная знаменитость, я забыла про то, что ещё несколько часов назад видела в нём лишь Хаула. Я гладила по голове совершенно земного, очень грустного и достаточно озлобленного на мир парня.

– Что ты сказал, Хизер? – от долгого молчания и оттого, что я впервые назвала его по имени, мой голос звучал хрипло и еще более некрасиво, чем обычно.

Он повторил. Это было лишь одно слово, но оно ударило меня больнее, чем его рассуждение о презумпции невиновности.

– Уйди.

Я тут же убрала руку и отвернулась от него. В глазах потемнело, будто на миг кто-то выключил и без того скудное парковое освещение, а сердце стучало так, что, казалось, сейчас пробьет ребра. Медленно взяла свою сумку за ремешок и так же медленно встала. Едва я сделала несколько шагов, как Хизер позвал меня по имени. Я с радостью обернулась, тут же забыв обо всём, что было. За долю секунды я успела представить всю нашу семейную жизнь в большой светлой квартире, но…

– Верни пиджак, пожалуйста, он мне очень идёт.

И снова всё рухнуло, а свет странной мечты, вспыхнувший в этом кошмарном парке, погас.

Я подошла к Хизеру и, стянув пиджак с плеч, положила его на протянутую мне правую руку. Вдруг он накрыл мою ладонь свободной рукой и крепко сжал. Я увидела тонкий ободок кольца на безымянном пальце.

Что же там, у нас внутри, так отчаянно горит и бесконечно падает вниз?

Я постаралась взять себя в руки и подняла голову. Наши взгляды встретились.

«Что за взгляд? Я смотрю в твои глаза, мне кажется, что ты хочешь меня убить. Стоп, назад! Грусть в душе твоей, а за – за ней многое может быть».**

– Ты играл Бенволио пару лет назад, и твоего героя мне было жалко больше, чем Ромео и Джульетту вместе взятых. Я буду продолжать ходить на твои спектакли, буду дарить тебе цветы, а ты, Хизер, будь счастлив, потому что ты достоин этого, как никто другой.

Я говорила это, не справляясь со слезами, а после высвободила свою руку и пошла, не оглядываясь, в сторону станции метро. Перед глазами вместо знакомых кафе, жилых домов и банков были только его глаза, тёмные и очень грустные. Такой взгляд не смог бы сымитировать ни самый талантливый актёр, ни игрок своей и чужими жизнями, каким он, я надеялась, никогда не станет. Я шла, рыдая и не стыдясь этого, потому что стыдиться было не перед кем – улицы были по-прежнему пусты.

И только когда я дошла до метро, немного успокоилась и наконец увидела пару молодых людей (в то время мне настойчиво казалось, что я попала в какой-то заколдованный мир), я поняла, что когда я отдавала Хизеру пиджак, в парке было ужасно тихо.

Фонтан не работал, а я не посмотрела на часы, чтобы узнать, в котором часу его выключили.

Комментарий к Фонтан

*Depeche mode – Enjoy the silence

** Макс ИвАнов сказал о немом диалоге Агаты и Хизера лучше, чем я могла бы.

========== Сказочник со спицами ==========

За прошедший год я стала чаще гулять, носить туфли и грызть себя за прошлое.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что вчера я одна шла через дворы в районе близ моего университета, хромала, потому что новые туфли натёрли обе щиколотки и в очередной раз думала о человеке, которого никогда не будет в моей жизни. Раньше я всегда тихо посмеивалась над девочками, которые переживают несчастную любовь как трагедию вселенского масштаба.

Но стало совсем не смешно, когда я превратилась в одну из этих девочек.

Я ничего не могла поделать с собой и часто приходила в себя во время очередного просмотра его Instagram, когда всерьез думала, что готовилась к занятиям.

Я научилась рисовать лучше только для того, чтобы изображать его во время выступлений.

Я дарила ему цветы всякий раз, когда приходила на его спектакли.

Я знаю, что он узнаёт меня.

Я поняла, что мои мысли мешают мне жить, поэтому я решила выделить определённое время после занятий для этих прогулок. Как бы я себя не чувствовала, как бы не устала за день, мне нужно было ходить и думать о нём. О Хизере.

Наверное, я сумасшедшая.

Вчера всё шло как обычно. Я купила кофе, выпила его на ходу, обжигая язык и нёбо, прошла мимо магазинов, школы, больницы, мимо одинаковых домов и нескольких кафе. Я привычно свернула с главной улицы и оказалась в тех самых дворах, с которых начала свой рассказ. Я шла в определённый двор, в котором обычно никого не было. Небольшой квадратный дворик с несколькими скамейками и детской площадкой. Там я сижу на качелях, иногда с музыкой, иногда без; иногда рисую на коленке, иногда плачу. Думаю, у каждого есть такие места. После этого «сидения» мне становится чуть легче, и у меня появляются силы для того, чтобы пойти домой.

Но вчера я зашла в любимый двор и увидела, что моё одиночество нарушили.

Я остановилась, как вкопанная, когда увидела парня, сидящего на качелях. Он что-то мастерил, я, даже близоруко сощурившись, не смогла сразу понять, что он делал. Настроение, и без того паршивое, испортилось ещё сильнее. Я пошла мимо, стараясь сделать вид, что так и планировала. Ноги дико болели.

Я даже не смотрела на этого парня, что было не похоже на меня. Но когда я поравнялась с ним, он внезапно подал голос:

– Вы ведь сюда шли?

Я остановилась. У незнакомца был очень приятный низкий, хотя и молодой, голос. Я привычно наделила его цветом. Глубоким синим, как открытый океан на хороших фотографиях.

– Да, я шла сюда, – немного резко ответила я, в очередной раз мысленно дёрнувшись от звука собственного голоса.

– Вы мне не помешаете. Качелей же здесь две. Но если я мешаю вам, скажите, и я уйду.

Меня подкупила вежливость молодого человека, и я сдвинулась с места, начав движение к свежепокрашенным качелям. Я наконец подняла голову и посмотрела на него. И ужаснулась.

Это был парень из числа тех, кого обычно единогласно считают красивыми. Смуглая кожа, прямые тёмные волосы, лежащие неряшливой шапкой, достающие до скул, и непривычный моему взгляду разрез глаз позволяли угадать в нём метиса. Он был одет в чёрные зауженные джинсы, белую рубашку с подвёрнутыми по локоть рукавами и чёрный жилет с эмблемой местной школы. «Надо же. Школьник», – с легким пренебрежением подумала та, что перестала быть школьницей меньше двух лет назад. Тогда же я увидела, что он что-то вяжет. Но не это меня испугало.

Меня испугали запекшаяся кровь на его губе, ссадина на правой щеке, не до конца стёртая пыль на джинсах, грязный рукав рубашки.

– Что с тобой случилось?! – воскликнула я, чуть не выронив сумку из рук.

Парень поднял голову и посмотрел на меня.

Тёмно-карие глаза.

Любые глаза этого цвета неизменно напоминают мне об одном человеке. О человеке, к которому обычно обращены все мои мысли в том дворе. Но глаза метиса смотрели на меня совсем иначе. Они тоже смеялись, но совсем другим смехом.

– Я могу обращаться к вам на ты? Прошу прощения, что отвечаю вопросом на вопрос.

Он смотрел на меня, а его руки беспрестанно двигались, связывая в единое полотно плотную тёмно-зелёную нить.

– Да… Да, конечно, можешь. – всё ещё испуганно ответила я. – Тебе нужна помощь?

– О, да… у тебя нет зеркала? Как-то не очень хочется смотреться во фронтальную камеру без дела.

Он говорил это с таким искренним смешком. А мне было страшно. Я давно не видела крови.

– Зеркала?.. Нет, у меня его нет.

Парень закатил глаза и засмеялся. Я снова вспомнила о своём большом кошмаре, но отогнала эти мысли.

– Что за девушки пошли… И зачем вам нужны эти сумки, если у вас нет даже зеркальца? Не обижайся только, – он улыбнулся, – сильно меня раскрасили? Просто я ничего не чувствую. Так, тянет немного, да и всё.

– Губа разбита… и ссадина на щеке, – я еле сдерживала слёзы. Вид этого избитого красивого парня наложился на мои собственные переживания, и я почувствовала себя просто отвратительно.

– О, да тут разве есть чего пугаться? Ты такая впечатлительная, – наши взгляды встретились, и его улыбка померкла. – Ты что, плачешь? Из-за меня?

У меня не было сил и желания открывать ему своё сердце. К тому же, в какой-то степени он был прав, поэтому я быстро смахнула слёзы с щёк (что оказалось бесполезным) и кивнула.

– У тебя большое сердце, – сказал он, внимательно глядя на меня, – Но здесь не из-за чего плакать. Садись, я всё тебе расскажу.

Я машинально села, бросив сумку рядом, и снова вытерла слёзы. Метис подал мне своё вязание и вновь растянул разбитые губы в улыбке:

– Подержи, пожалуйста, я достану тебе воды.

Дрожащими руками я аккуратно приняла мягкий моток шерсти, спицы и уже связанное полотно и положила их себе на колени, пройдясь пальцами по связанному изделию. Парень тем временем порылся в своём рюкзаке и достал оттуда бутылку воды. Пока он этим занимался, я увидела, что воротник его рубашки был смят чьим-то злым кулаком. Я поспешно опустила голову и часто задышала, стараясь успокоиться.

Мне кажется, люди могут знакомиться без таких эмоциональных потрясений. Но это явно не про меня.

Парень протянул мне бутылку и сам забрал с моих колен свою работу. Я поблагодарила его и отпила немного воды.

– Ты хорошо вяжешь. У меня так никогда не получится. – сказала я всё ещё дрожащим голосом, – Что это будет?

– О, спасибо. Но здесь нет ничего сложного, – спицы снова застучали в руках молодого человека, – и это будет… шарф. На большее я пока не способен.

Он немного помолчал и добавил:

– Сегодня, например, меня побили из-за этого шарфа. Вяжу его руками, пóтом и кровью, – он усмехнулся.

– Сегодня? – я подняла голову и не смогла оторвать взгляда от его рассечённой щеки, – Так это случилось не в первый раз?

– Нет, что ты. Раньше меня стабильно били раз в две недели.

– Но почему? – я была поражена, но в памяти быстро всплыли картинки из моего детства. Конечно, и в моей школе были такие мальчики. Мальчики, которых били ни за что. Как быстро я отвыкла от жестокости, царящей в стенах школы.

– На самом деле, повод можно придумать всегда. Из-за цвета кожи, из-за пятёрки по геометрии, из-за того, что не дал списать на контрольной. – он нахмурился, но не воспоминаниям, как я подумала, а слабо натянутой петле. – Потом меня начали бить за группы, которые я слушал, за аниме, которые смотрел, за картинки, которые ставил на аватар в соцсетях.

Парень слегка поправил ногой стоящий на земле чёрный тканевый рюкзак, и я увидела висящие на нём старые значки с героями разных аниме. Многих я не знала, но, когда увидела полустёртое изображение Хаула-блондина, поспешно отхлебнула ещё немного воды и снова повернулась к парню.

– Ну, а сегодня меня побили за то, что я вязал на крыльце школы. Думаю, это был мой прощальный подарок им, – летом мы выпустимся, они будут скучать по мне.

– Они побили тебя за то, что ты вязал? – шокировано повторила я. У меня не укладывалось это в голове.

Метис посмотрел на меня:

– Прости меня ещё раз за вопрос вместо ответа. Но как тебя зовут?

Я почему-то смутилась и поправила волосы. Боже, как это по-дурацки выглядит.

– Агата. А тебя?

– Очень приятно, Яков. А что касается твоего вопроса… это ведь так по-гейски – вязать.

Я опешила. Я, правда, не знала, что сказать. Но я знала, что я хотела бы сделать: я хотела бы плюнуть в лицо каждому из тех, кто долгие годы бил и оскорблял этого парня.

– Я не гей, но это обычно никого не интересует, – продолжил как ни в чем не бывало Яков, – и хотя это слово не является для меня оскорблением, оно становится неприятным, если вместо него используются разные синонимы.

Какая-то часть меня выдохнула в тот момент, и я ужаснулась сама себе. Вечно я думаю не о том.

– Но Яков… А что же учителя? Твои родители?

– О, они очень помогали мне раньше, хотя я не стремился получить их помощь. Но в какой-то момент мои друзья стали умнее и перестали бить меня так, чтобы оставались заметные следы. Сегодня что-то пошло не по плану, – Яков тронул свою губу и задумчиво поднял брови, – дома скажу, что упал. Со мной такое бывает. Нужно только успеть постирать одежду до прихода родителей, а потом… да помогут мне мои актёрские способности.

На последней фразе я вздрогнула. Не знаю, заметил ли это Яков.

Хизер, Яков… Есть ли в этом городе кареглазые парни с менее редкими именами?

– Ты не скажешь родителям о том, что тебя избили?

– Агата, к чему им это знать? Только распереживаются, особенно мама. К тому же… я рассказал об этом тебе, хватит на сегодня.

Я улыбнулась и вернула ему бутылку с водой:

– Спасибо за доверие. Но чем я его заслужила? Мы ведь были незнакомы до последнего.

– У тебя большое сердце, – повторил Яков с уже привычной мне улыбкой, – а ещё ты меня пожалела.

Мы немного помолчали. Потом я заговорила. Но не о том, о ком ни с кем не говорю.

– Недавно я встретила свою старую подругу. Точнее, девушку, с которой мы были очень дружны несколько лет назад, а потом внезапно потеряли друг друга. Она поделилась со мной очень многими личными вещами и сказала, что не говорила об этом никому из тех, с кем общается сейчас. И мне было так горько оттого, что я не могла сказать ей о том, что меня тревожит. Оттого, что я никому не могу рассказать о дыре в моём, как ты говоришь, большом сердце. Я не знаю, зачем я тебе это говорю, – я отчего-то засмеялась и поняла, что снова плачу, – наверное, я завидую тебе. Ты так просто смог рассказать о своей проблеме, а я молчу о ней и не могу уйти от неё. Я дура, да? – я посмотрела на Якова. Тот отвлёкся от вязания, только почувствовав мой взгляд. Он посмотрел на меня. Его глаза были спокойны, и мне даже стало обидно. Поднялся ветер, закруживший успевшую опасть листву. Я застегнула куртку. Яков продолжал смотреть на меня.

– Нет. Ты не дура. Мне было просто рассказать тебе свою не очень-то интересную историю, потому что я давно перестал переживать из-за неё. Мне стало всё равно, я научился с этим жить. Я не считаю, что выбрал единственно правильный путь, но он оказался наиболее приятным и понятным для меня. А ты, из-за чего бы ты не переживала…

– Это такая ерунда, – выпалила я, – абсолютная ерунда.

– Нет. Если тебе грустно или тяжело из-за чего-то, значит, это не ерунда. То же касается и счастья. Здесь не бывает незначительных или неправильных поводов. А если кто-то считает так, то пошел бы он лесом, – Яков положил руку мне на предплечье и немного потряс. – Почти все конфликты в моей жизни можно было бы избежать, если бы люди были солидарны со мной в этом вопросе. Если бы мои одноклассники просто не думали о том, что я счастлив, когда смотрю любимое аниме или когда вяжу. Ты не обязана оправдываться в том, что заставляет тебя чувствовать так или иначе. Ты не должна говорить об этом, если не хочешь. Но ты справишься со всем, потому что… Я уже дважды говорил почему.

– Ты ходишь в хорошую школу. В моей такому не учили, – я попыталась улыбнуться, – Ты очень хороший, Яков. И ты говоришь правильные вещи. Спасибо тебе.

Метис прислонился щекой к поручню и кивнул:

– Я рад, если смог тебе немного помочь.

Яков встал с качели (он такой худой и высокий, с длинной шеей и узкими плечами), убрал вязание в рюкзак, потянулся и сел обратно. И начал раскачиваться.

Я смотрела на то, как он набирал скорость, как лучи стремящегося к горизонту осеннего солнца освещали его тёмные волосы и будто изнутри подсвечивали смуглую кожу, как он щурился и улыбался. Парень громко обратился ко мне:

– Эй, давай ко мне! Я сейчас достану неба ногой, смотри!

Он начал вытягивать вверх левую ногу, будто действительно хотел носком достать облака или даже солнца. Я немного подумала, потом сняла туфли (если бы ноги могли благодарно вопить, они тут же сделали бы это) и начала медленно раскачиваться. Через некоторое время я почти сравнялась с Яковом и, смеясь, тоже старалась достать ногой до неба. Казалось, мне нужно было преодолеть ещё несколько сантиметров. Мы перекрикивались с Яковом о чём-то странном. Как в детстве, когда каждый разговор на качелях был новой игрой, уникальной, неповторимой. Я внезапно почуствовала себя очень счастливой. Но эта магия не могла длиться вечно, и вскоре мы, не сговариваясь, начали замедлять ход. Когда мы остановились, взъерошенный Яков сказал мне:

– Я прекрасно провел время. Намного лучше, чем рассчитывал. Но мне пора. Стирка ждет, – он провел рукой по своему жилету и засмеялся. Я тоже засмеялась. Мне было легче смотреть на него, чем в начале нашего знакомства. Я не видела в его чертах другого человека.

– И я тоже, Яков. Спасибо тебе еще раз.

Парень встал с качели и внезапно достал телефон из кармана и подал мне руку:

– Давай сфотографируемся?

– Ты серьезно? – я удивленно округлила глаза, – я же тут рыдала. На кого я похожа?

– А у меня губа разбита, и что? – парировал смешливый метис и внезапно стянул меня с качели.

– Дурааак, я же разутая!

– Кто же качается на качелях босиком?!

Мы снова засмеялись. Я быстро надела туфли и всё-таки встала рядом с новым… знакомым? Странно называть его таким безликим словом. Яков приобнял меня за плечо (а я его – за талию, выше брать мне было неудобно) и направил на нас свой телефон. Я была не менее растрепанная, чем он, раскрасневшаяся и по-дурацки улыбающаяся. Мой метис же, действительно, напоминал героя аниме. Они там красивые в любом состоянии. Яков сделал несколько селфи и отпустил меня. После этого, как ни в чем не бывало, он снова наклонился к своему рюкзаку, достал из него тетрадь и ручку. Он быстро написал что-то в тетради, косо вырвал лист, сложил его в несколько раз и протянул мне.

– Здесь мой номер и имя, по которому ты сможешь найти мою страницу в Facebook. Ты же захочешь увидеть эти фото?

– Конечно, ты еще спрашиваешь, – с улыбкой закатила глаза я.

Яков надел на плечи свой рюкзак, увешанный значками. Я думала, что после этого он точно уйдет, но он снова поверг меня в шок своим вопросом:

– Тебе будет с чем носить тёмно-зелёный шарф?

Я почувствовала, что краснею:

– У меня чёрное пальто… И любимая сумка – зелёная.

– Тогда нам придется увидеться еще раз! – Яков подмигнул мне и раскрыл руки для объятий, – пока, Агата, я был рад с тобой познакомиться!

– О, мы уже дошли до обнимашек, – я сказала это внезапным для себя игривым тоном и крепко обняла парня, – а если серьезно, то я тоже очень рада нашему знакомству.