Текст книги "Тайна усадьбы на холме (СИ)"

Автор книги: FoxyFry

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

========== Часть 1 ==========

Шла вторая половина июня, но погода стояла по-осеннему холодная. Бесконечные ливни, занесенные в Затонск заплутавшим сезоном дождей, доставляли массу хлопот: размывали дороги, затапливали дома близ низовья реки, «сводили людей с ума», как заявил на днях Николай Васильевич Трегубов, начальник местного управлении полиции. Прежний Штольман, закостенелый скептик и реалист, нашел бы чем на это возразить. Однако за последние годы, в силу обстоятельств и порой необъяснимых, но неопровержимых фактов, он изменил взгляд на некоторые вещи. Яков Платонович, пожалуй, не признался бы никому из посторонних, но в минуты особенной подавленности ему казалось будто сама природа вторит его душевному ненастью.

Его возвращение в Затонск не было встречено теплом и радостью, на которые он втайне позволял себе надеяться. Сдержанное уважение коллег и холодное равнодушие женщины, мысли о которой помогали ему выживать эти бесконечные пять лет, – всё, на что он мог рассчитывать. Однако дворянское воспитание, стойкий характер и сила духа не позволяли судебному следователю поддаться влиянию грозового уныния и пуститься во все тяжкие, уподобляясь их неуловимому убийце, который вот уже почти три недели держал весь город в страхе.

Три недели – три трупа. Все трое были молодыми красивыми невестами. И именно по этому общему признаку, не смотря на разные способы убийства (которые полицмейстер Трегубов продолжал считать лишь «несчастными случаями»), сыщики допускали, что имеют дело с серийным душегубом. Возможно, это лишь совпадение, но и погода резко испортилась три недели назад. Как бы то ни было, Штольман не спешил опровергать очередной опус господина Рябушинского, в котором тот сокрушался по поводу сгущающихся над Затонском как метафорических, так и вполне реальных туч, и предвидел во всем этом мистическую подоплеку.

– Барин, – оправдывающийся голос кучера отвлек следователя от размышлений, – дальше никак. Дорога совсем размыта.

Штольман выглянул из пролетки – небо было серым и пасмурным в вечерних сумерках, обещая к ночи пролиться очередным дождем. Отпустив экипаж, мужчина поднял ворот пальто и зашагал по влажной траве, аккуратно обходя многочисленные лужи, заполненные грязевым месивом распоротой повозками и копытами земли. Усадьба помещика Иволгина, возможного знакомого последней жертвы, находилась на пригорке за липовой рощей, Штольман направлялся к нему для допроса.

Когда деревья наконец расступились, и на возвышенности показалась усадьба, следователь был весьма удивлен: дом выглядел обветшалым и нежилым, окна заколочены, придомовая территория заросла бурьяном, но самое удивительное – с правой стороны по тропинке осторожно опираясь на сложенный зонтик, словно на трость, к нему пробиралась дама, при виде которой у Штольмана замирало сердце, а губы растягивались в улыбке.

– Анна Викторовна, добрый вечер. Не ожидал вас здесь встретить, – мужчина прибавил шагу. – Но все же очень рад.

– Яков Платонович, – свое удивление госпожа Миронова постаралась прикрыть обыкновенной вежливостью, – добрый вечер.

– Служанка генеральской дочки говорит, та ей рассказывала, как недавно познакомилась с неким Иволгиным. Полного имени его не знает, да и в лицо ни разу не видела. – Стоя на крыльце, Штольман осмотрелся и дернул дверь. – А в архиве я нашел только одно поместье за фамилией Иволгиных. А вы как здесь оказались?

Анна беспечно пожала плечами и прошла в приоткрытую дверь:

– Генеральская дочка привела.

Внутри дома все говорило о его многолетнем опустении: накрытые истлевшими простынями остатки мебели, толстые слои пыли, паучьи сети и ворохи жухлой листвы, занесенные осенними ветрами сквозь щели на окнах.

Бах! Едва скрипнув, захлопнулась входная дверь. Анна от неожиданности взвизгнула. Штольман кинулся к двери. Свет едва просачивался сквозь доски на окнах, но он стоял совсем рядом и добрался наощупь.

– Что за шутки? – сердито отозвался Яков Платонович, упорно дергая ручку. – Бесполезно. Дверь заперта снаружи, – сделал он вывод.

– Как такое возможно?

Следователь тяжело вздохнул, но так и не ответил. В наступившей тишине Анна отчетливо слышала его шаги, затем чиркнула спичка, на мгновение ярко освещая лицо мужчины. На небольшом приставном столике слева от двери обнаружился старый переносной фонарь, внутри даже сохранился огарок свечи.

– В таких домах больше одного выхода. Найдем другой, – предложил Яков Платонович, поднимая фонарь вверх, чтобы осветить путь. Вдруг Анна вздрогнула и шумно вдохнула, прикрыв в ужасе рот руками.

– Там!

– Что? – Штольман выставил вперед руку с фонарем, но не увидел ничего, кроме причудливой игры света и тени из-за пыльных стеклышек фонаря.

– Там был кто-то, – пояснила Анна, переводя дыхание. – Какой-то темный силуэт.

С минуту следователь внимательно всматривался в темноту коридора. В гробовой тишине, с натянутыми нервами ему стало казаться, что тьма смотрит в ответ. Прогнав наваждение, он обернулся к своей спутнице.

– Вы уверены?

Анна Викторовна посмотрела на него таким взглядом, что он не раз пожалел о своем скоропалительном вопросе.

– Теперь вы ставите под сомнение мое психическое состояние, Яков Платонович? Я думала, это, как и многое между нами, вы решили оставить в прошлом?

Сыщик не успел ответить – впереди жалобно заскрипела половица. Задержав дыхание, Штольман и Анна устремили взгляд в сторону звука – никого.

– Кто здесь? – требовательно и громогласно зазвучал голос следователя, эхом отскакивая от стен опустевших комнат. – Мы из полиции. Назовите себя.

В ответ все та же неприветливая тишина.

Подав Анне знак следовать за ним, Штольман неторопливо двинулся вперед, на мгновение остановился у первого дверного проема справа, выставил перед собой руку с фонарем, освещая комнату, насколько это было возможно, и, не заметив никакой опасности, шагнул внутрь. Послышался треск, хруст, дернулся свет, и Яков Платонович едва не упал на пол. Анна крепко вцепилась ему в плечо, до боли в пальцах, но удержала его на ногах.

– Осторожно! – перепугано выдохнула госпожа Миронова. Штольман аккуратно вытянул едва не провалившуюся под пол ступню из расщелины, перехватил фонарь в левую руку с тростью, а правую предложил спутнице, помогая ей перепрыгнуть через дыру в прогнившем паркете.

– Отрадно, что вы так обо мне беспокоитесь, Анна Викторовна, – заулыбался мужчина, не сводя с нее глаз. Анна остановилась, выдернула руку из его ладони и постаралась вернуть бесстрастное выражение лица.

– Не хотелось бы остаться одной в этом жутком месте.

Штольман усмехнулся, но промолчал, не желая обострять конфликт. С тех пор, как он вернулся, им не часто удавалось поговорить, а отношения и вовсе стали напоминать прогулку по краю пропасти – одно неосторожное слово, и сорвешься вниз. Он полностью признавал ее право на обиду и готов был вымаливать прощение, но столь несвоевременная гостайна связывала его по рукам и ногам, вынуждая держать рот на замке, а Анна Викторовна желала откровений по принципу «всё или ничего». Вот и оставалось Якову Платоновичу любоваться ею издалека, да время от времени провоцировать на выпад, ибо в ее демонстративном пренебрежении он находил утешение – стало быть, не все потеряно.

По центру комнаты, видимо некогда столовой, стоял большой деревянный стол, обильно покрытый многолетним налетом грязи. Во главе стола лежало что-то крупное. Штольман подошел, ближе поднося фонарь, – массивные кузнечные клещи.

– Почти не запылились, – отметил он их отличие от столешницы.

– Что это? – Анна Викторовна указала на темно-бордовые пятна на металле. – Кровь?

– Вполне вероятно… Там что-то еще, – он занес лампу чуть дальше над столом, и они оба замерли в немом потрясении – россыпь человеческих зубов.

– Вы чувствуете это? – вполголоса спросила Анна, и Штольман посмотрел на нее в ожидании пояснения. – Могильный холод, – добавила она, не отрывая взгляда от останков челюсти какого-то несчастного.

– Будет вам, Анна Викторовна, – следователь облизал пересохшие губы, – просто старый заброшенный дом. Полы отсырели, дерево стонет при каждом шаге, а из расщелин веет сыростью.

Едва он договорил, как из глубины комнат раздался протяжный страдальческий стон замученного до полусмерти человека.

– Пол стонет, говорите? – тяжело дыша, Анна настороженно всматривалась в темноту за порогом столовой. Штольман промолчал, не зная, что думать. И в наступившей тишине отчетливо послышался леденящий душу шепот: «Анна…»

Яков Платонович перевел взгляд на свою спутницу – на ней лица не было: бледная как смерть, глаза перепуганные. Мужчина нахмурился и решительно стиснул зубы. По возможности бесшумно, он опустил трость на стол, протянул фонарь Анне и залез рукой за пазуху, извлекая из кармана свой вороненный «бульдог». Взяв револьвер в правую руку и выставив перед собой, он крепко обхватил другой рукой ладонь Анны и потянул ее за собой. – Надо выбираться отсюда.

Осторожно ступая, они подошли к дальнему дверному проему, в нем даже сохранилась дверь, и Штольман аккуратно повернул ручку. Та легко поддалась, и дверь медленно с натужным скрипом отворилась. Комната, в прошлом служившая уютной гостиной, теперь, как и всё в этом доме, выглядела пустой и безжизненной. Пугающей своей мрачной тишиной. Вдруг внимание следователя привлек портрет над камином.

– Анна Викторовна, посветите здесь, – попросил Штольман свою спутницу, в нерешительности застывшую посреди заманивающей их в свои коварные сети комнаты. Госпожа Миронова подошла ближе, подняла руку с фонарем вверх и ахнула, от испуга отпрянув назад. На стене висел ее портрет, жутко искажая лицо, будто полотно начало таять, как мороженое в жаркий день, и поплыло, закручиваясь в устрашающие спирали. Внизу картины, словно на руках у Анны, распяли мертвого ворона. Кровь все еще стекала с обезглавленного трупа птицы, образуя бордовую лужицу на каминной полке. Штольман провел пальцем по полотну, пробуя краску.

– Написана не так давно, – сделал он вывод, подошел к побледневшей и напуганной спутнице и осторожно придержал ее за плечи. – Анна Викторовна, вспомните, не случалось ли у вас за последние пару месяцев странных знакомств. – Следователю не нравилось, какой оборот принимало это дело. Неужели таинственный гипнотизер сделал свой первый шаг.

– Что? Единственное знакомство, случившееся со мной за последнее время, это встреча с нашим соседом, господином Клюевым. А главная странность всего Затонска – это ваше возвращение, Яков Платонович. Почему вы спрашиваете?

– Боюсь, я… мало, что могу вам сейчас рассказать, – неуверенно ответил следователь, уже предполагая неприятную реакцию со стороны собеседницы. Хмыкнув, она резко сбросила с себя его руки и отошла в сторону.

– Впрочем, чему я удивляюсь? Все, как обычно, – зло усмехнулась она.

– Я понимаю, вы сердитесь на меня, но… – он замолчал, догадываясь, как прозвучат его слова, но не мог не предостеречь ее, – я бы на вашем месте не стал столь скоро доверять господину Клюеву.

– К счастью, вы не на моем месте. Я считаю Андрея Петровича весьма интересным и благородным человеком. Как, впрочем, и Полину!

– Что? Какую Полину?

– Ту самую, Яков Платонович. Из книжного магазина. – Она смотрела на него так выразительно, с осуждением и плохо скрываемой обидой в глазах, что и без слов становилось ясно, она в курсе его знакомства с госпожой Аникеевой.

– Кто вам сказал?

– Вы! Только что! – с гневной насмешкой воскликнула Анна и, кинув на него осуждающий взгляд, будто уличая его в гнусном предательстве, порывисто отвернулась, переводя дыхание и часто моргая, изо всех сил приказывая слезам остановиться.

Штольман на мгновение опешил, переваривая увиденную сцену, а затем радостно усмехнулся.

– Что тут смешного? – тут же среагировала взвинченная Анна.

– Не могу не радоваться вашей ревности. Признаться, она мне очень льстит и дает надежду, что у меня еще есть шанс.

– Вы это серьезно? Пытаетесь усидеть на двух стульях? И так открыто мне об этом говорите?

– Анна Викторовна… Аня, вовсе не это я хочу вам сказать…

– А что? Скажите уже хоть что-нибудь. Я устала ждать.

Штольман подошел к ней совсем близко, от чего у нее невольно сбилось дыхание. Его присутствие, его запах до сих пор казались блаженным сном, и она боялась вновь протянуть руку и обмануться. Он же оглянулся по сторонам, словно их могли подслушать, и заговорил тихо-тихо, почти шепотом.

– Я приглядываю за ней по долгу службы как за крайне важным свидетелем зверского преступления. – Она не отрывала взгляда от его глаз, но молчала. Мужчина тяжело вздохнул и продолжил: – Анна Викторовна, когда я вижу, какие страдания вам причиняет мое молчание, я готов поступиться своей честью и нарушить клятву, рассказав вам всё, о чем вы пожелаете знать. Но за это меня могут вновь запереть за стенами каземата. А я не готов снова с вами расстаться. – В ее глазах появились слезы. – Все, что я могу сказать, этот преступник крайне опасен. И я почти уверен, что он уже здесь. В Затонске. Потому я настороженно отношусь к новым личностям.

– А при чем здесь я? – едва слышно спросила Анна.

– Ему нужен ваш дар.

Их уединенная беседа была прервана внезапно заигравшей мелодией. Вздрогнув от неожиданности, оба посмотрели в сторону источника звука. Около камина слева на меленькой высокой тумбе стояла шкатулка в форме кубка, инкрустированного драгоценными камнями. В центре кубка вертелся крошечный белый ангелочек. Вдруг он замер, в то время как зацикленная мелодия продолжала играть снова и снова. Фарфоровая фигурка подрагивала, словно сопротивляясь механической силе, вертящей его по кругу, и упорно продолжала всматриваться в темноту дальнего угла комнаты. Штольман накрыл кубок крышкой, прекращая заевшую мелодию, и протянул руку, жестом прося Анну передать ему фонарь. Один осторожный шаг. Второй. Третий. И вот уже слабый свет свечи начал выхватывать из темноты какие-то очертания. Следователь сделал еще один шаг, поднял фонарь выше и его взору открылось написанное кровью послание в полстены: «Ты – ошибка мироздания! Гореть тебе в Аду!» Рядом на полу валялась голова ворона.

Штольман обернулся. Анна побледнела, казалось, ноги ее не держат, она ухватилась рукой за угол камина, пошатываясь, с отрешенным взглядом.

– Анна, – Яков Платонович бросился к ней, но его словно кто-то ударил в грудь, выбивая из него весь дух. В следующий миг фонарь вырвался из его руки и отлетел к центру комнаты, следом за ним из крепких пальцев выскочил пистолет. С недоумением посмотрев им вслед, Штольман перевел дыхание и снова попытался прорваться к Анне. В этот раз его никто не отшвырнул, и он успел подхватить оседающую на пол девушку.

– Анна. Анна, очнитесь, – встряхнул он ее, и она вцепилась руками в его плечи. Широко раскрытые от страха глаза горели безумным блеском.

– Он пришел за мной, – прошептала она.

– Нет-нет…

Но Штольман не успел договорить. Комната затряслась, пол заходил ходуном. В противоположном углу упало и разбилось зеркало: десятки осколков отражали свет брошенного на полу фонаря. Вдруг послышался треск, и от зеркала поползла громадная трещина, вспарывая паркет, словно металлический плуг борозду. Трещина ветвилась и расходилась, оттесняя Штольмана с Анной в правый угол от камина, рядом с заколоченным окном. Прижавшись спиной к стене, Анна вскрикнула от осознания, что прятаться больше негде. Яков Платонович встал перед ней, выставил вперед руку, упираясь в стену, закрывая ее собой от любых угроз. Налетел не понятно откуда взявшийся порыв ветра, с грохотом захлопнул дверь и задул свечу. И вдруг все стихло.

В темноте Штольман мог видеть лишь ее подрагивающий силуэт и слышать неровное дыхание вперемешку со всхлипами.

– Ну, полноте вам, Анна Викторовна, – стараясь успокоить, он осторожно взял ее за локотки.

– Разве вам не страшно? – по ее голосу он понял, что она смотрит на него снизу вверх.

– Ну, что же вы, – мягко пожурил он, стараясь придать голосу оптимизма, хотя сам тяжело дышал, и во всей его позе чувствовалось напряжение, настороженность. – Уж вам ли не знать, с вашим-то опытом общения с потусторонним миром. Не взаправду все это. Играет с нами кто-то.

Штольман почувствовал, как она скользнула ладонями вдоль лацканов его пиджака, теснее прижимаясь к нему. Он сместил одну руку ей на спину, желая своим крепким объятием подарить ей покой.

– Все страхи уйдут при свете дня, – старался заверить он ее. – А от всего остального я сумею вас защитить. Даже ценой свой жизни.

– Не надо, – она снова подняла на него взгляд. – Я не переживу еще одной твоей смерти.

– Аня… – прошептал он, нежно касаясь ладонью ее щеки. Судорожно вздохнув, она прижалась другой щекой к его гладко выбритой скуле.

– Я так скучала, – шептала она в ответ, обдавая жарким дыханием его кожу под ухом.

– Прости меня. – Он не прекращал ласкать ее щеку. – Будь моя воля, я бы ни за что не покинул тебя той ночью. Я готов до конца жизни просить прощение, лишь бы иметь возможность быть рядом с тобой.

– Ты же знаешь, любящая женщина не может не простить, – она отстранилась и снова посмотрела ему в лицо.

– И все же решила помучить, – усмехнулся он. – Согласен. Заслужил. – Глаза привыкли к темноте, и теперь он видел перед собой ее лицо, чувствовал ее дыхание на своих губах. – Я готов снести гораздо больше, если в итоге ко мне вернется страстная, жизнерадостная… моя Анна.

Ее учащенное дыхание, ее аромат, ее близость сводили его с ума, и даже его железная выдержка дала слабину. Склонив голову, он прикоснулся к ее губам, и она тут же ответила на поцелуй, обхватив руками за шею и жадно притягивая к себе. И словно рухнули все преграды, словно не было этих пяти лет. Словно только вчера он оставил ее в их теплой постели. Память сумела все сохранить: это были те самые руки, те самые губы, те самые ласки, мысли о которых согревали его в сырых подвалах казематов. И это было наяву, а не в очередном лихорадочном бреду. Он крепче стиснул ее в своих объятиях.

«Яков Платоныч! Яков Платоныч!» доносилось с улицы. Штольман оторвался от желанных губ и отдышавшись произнес:

– Аня, я не сразу смогу все устроить между нами. Это дело из Петербурга все еще довлеет надо мной. Но я хочу, чтобы ты знала и никогда не забывала, что ты – единственная женщина в моей жизни, с той самой ночи и до конца моих дней. – Затем он шагнул в сторону и забарабанил кулаком по оконным доскам. – Коробейников! Сюда!

Прикрывая глаза рукой и щурясь с непривычки, Штольман выглянул в только что вскрытое городовыми окно: на улице было по-прежнему пасмурно, но яркий дневной свет все же больно бил по глазам.

– Что за чертовщина? Который сейчас час?

– Почти десять, – ответил Антон Андреевич, – всю ночь вас искали по всей округе. Да еще Анна Викторовна пропала. Виктор Иванович чуть весь участок не разнес.

– Здесь она, – Штольман протянул руку в сторону, и в следующий миг в окне появилась немного растрепанная госпожа Миронова. Коробейников нахмурился, заметив их сцепленные руки, но промолчал. – Что-то не так с этим домом. Обыскать бы его. Прикажите городовым очистить от досок все окна.

Штольман и Анна обернулись. При свете дня гостиная выглядела совсем мирно: ни разбитого зеркала, ни картины, ни надписей, ни трещин в полу. Яков Платонович прошел на центр комнаты, поднял с пола свой револьвер. «Идем», – позвал он Анну, протягивая руку. Судя по крикам и возне в соседнем помещении что-то нашли. Дверь в кабинет была заставлена шкафом, вероятно по этой причине никто не смог раньше обнаружить жертву, чьи останки превратились в мумифицированный скелет в истлевшем сюртуке и со скалившимся черепом на коленях.

– Интересно, кто это может быть? – вслух рассуждал Антон Андреевич.

– Иволгин, – ответила Анна, отрешенно глядя в пустоту комнаты.

– Иволгин? – удивился Штольман. – Вряд ли его вчера убили. С кем же тогда встречалась генеральская дочка? – следователь подошел к письменному столу и аккуратно извлек бумаги из-под слоя пыли. – Письма датированы 1851 годом.

– Она, – вдруг добавила Анна Викторовна, и все тут же обернулись, увидев огромный портрет на стене рядом с дверью. Девушка была запечатлена за секретером с письмом в руках, рядом лежал нож для вскрытия писем с украшенной камнями рукояткой.

– Знакомая вещица, – заметил Штольман.

– А ведь правда, – ахнул Коробейников, – три недели назад к нам заявился воришка с чистосердечным признанием и этим ножичком.

– Она убила его этим ножом на кануне свадьбы. А воришка вынул его из груди, высвобождая гневный, неотмщенный дух на волю. Он не мог найти свою невесту и убивал других. Они все трое здесь, – Анна с печальной улыбкой посмотрела в окно. – Ушли.

– А… что сделать… чтобы и он ушел? – поинтересовался Коробейников, указывая на скелет.

– Упокоить останки в земле, Антон Андреевич. И если вы не против, я, пожалуй, пойду домой.

– Я провожу вас, – тут же вызвался Штольман, не дав Коробейникову и слова вставить.

– Они мне все показали, – призналась Анна, когда они устроились в полицейской пролетке. Погода начинала налаживаться, и среди рассеявшихся туч засияло солнце. – Как он их убил. Первую напугал до приступа. Вторую напугал так, что она в реку бросилась и, запутавшись в юбках, не смогла выплыть. Ну, а третья…

– Так она же слепая была? – вспомнил Штольман.

– Вот именно. Ее испугать не получилось. И он с ней заговорил. И привел к тому обрыву.

– Он охотился на невест. Но что ему нужно было от вас?

– Не знаю, Яков Платонович, – лукаво заулыбалась Анна, – ты мне это и скажи…