Текст книги "Последнее слово за мной (СИ)"
Автор книги: Evangelista
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Красная жижа ритмично капала мне на лицо. Сначала капли падали на щеку, а затем кривыми ручейками медленно стекали к шее. Я жмурилась, словно в глаза бил нестерпимо яркий свет. Живость леса, его шорохи и сопение, сливались в единую тишину. Это спокойствие мое сердце измеряло полусекундными толчками, отдаваясь в висках. Дышалось с хрипом, как утопающему.
Рев мотора позади отозвался мелкой дрожью в позвоночнике. Ноги подкосились, я бухнулась на колени, стремительно и обреченно.
Симфоническую тишину леса нарушил шорох тяжелой поступи. Тот, кто шел медленно и неотвратимо, постепенно приближался ко мне.
Я распахнула глаза, чтобы зацепиться взглядом за испещренную зарубками кору дерева.
– Снято! – гаркнуло откуда-то сверху.
Я поднялась с колен и отряхнулась. Прикид был еще тот: замызганная драная майка да коротенькие джинсовые шорты. Листья и грязь, густым слоем покрывающие мои ноги, придется отмывать долго.
– Перерыв полчаса, – громкоговоритель разносил звук во всех направлениях. – Молодец, Белли, – Майк уже был рядом со мной, опустив устрашающий прибор, во языцех прозванный скипетром. – То, что нужно. Сегодня ты в ударе. Отснимем побольше сцен, пока луна полная.
Я бестолково кивнула. Моего согласия никто не спрашивал. Майк, довольный такой реакцией, отвернулся к Эммету. Тот недовольно стягивал отвратительно скалящуюся маску.
Секундой после я уже лавировала между мушками съемочной группы. Собачий холод пробирал до костей. Теплую одежду мне принести никто не спешил.
– Вот, – ассистентка едва за шестнадцать накинула мне на плечи длинный и тяжелый мужской пуховик, я вздрогнула от неожиданности. – Прости, что долго.
– Будешь столько сиськи мять – Майк тебя живо выгонит, – сквозь зубы выплюнула я. – Тебя сюда работать взяли.
Девчонка потупила маленькие раскосые глаза, щедро вымазанные подводкой. Она казалась тонкой до невозможности, не стройной и не хрупкой, а неприятно тонкой, словно омертвевшая деревяшка. Мало что ей светило в нашем бизнесе с такой-то внешностью и расторопностью.
В кармане куртки надоедливой мелодией ожил телефон. Муж оставил уже пять пропущенных вызовов, но стараться не переставал.
– Привет, – я зашла в свой вагончик и плюхнулась в раскладное кресло. – На съемках. В лесу, тут очень холодно.
– Когда прилетаешь? – мое уточнение было ему совершенно не нужно.
– Вечером самолет, – индифферентно ответила я.
– Во сколько? – он не унимался.
– В одиннадцать тридцать, – раздражение в голосе я уже не скрывала. – Зачем тебе?
– Во сколько из отеля выйдешь?
– Около девяти, наверное. Зачем тебе? – повторила я. Давать странные отчеты мужу в два часа ночи мне совершенно не хотелось.
– Интересуюсь, – отрезал Джейкоб. – Хочу, чтобы все было нормально.
Все та же деревяшка принесла мне термос с чуть теплым крепким кофе.
– Ты меня пугаешь, – хмыкнула я в трубку.
– Самолет во Францию в пять часов, – словно не услышав, продолжил Джейк, – билет на столе. Пока.
Мое «пока» услышали только короткие гудки. Я снова принялась за кофе, укутала ноги в висевший на ручке плед. Закрытые глаза позволяли отстраниться от общего сумбура. Так неестественно выглядел этот островок человеческой потехи посреди массивного материка норвежского леса, первозданного в своей пугающей красоте
***
Швейцар катил позади меня тележку с сумками, холл отеля был непривычно пуст: пожилая пара у стойки администратора и женщина у входа, закутанная в толстовку с капюшоном. Она притулилась на самом краешке шикарного кресла, совсем не так, как принято на нем сидеть. Женщина ерзала, отдергивая руки как от огня, едва касаясь предмета интерьера. Полнейший диссонанс с местом, где его обитатели о такое кресло спокойно могут потушить сигару.
Я скоро поравнялась с ней, и тогда за доли секунды произошло то, чего ожидать не мог никто, даже – как мне показалось – сама женщина. С громким криком, похожим на охотничий клич, она кинулась ко мне, а рука ее взметнулась вверх. Металлический блеск словно послужил триггером: я увернулась от ножа и спряталась за вовремя подъехавшей тележкой. Из моих легких запоздало вырвался позорный визг.
Двое квадратных парней в черных костюмах были уже рядом, они схватили женщину за руки, но та не оставляла бесполезных попыток вывернуться.
Я обессилено уселась на холодный гладкий пол. Сердце билось как сумасшедшее.
***
– Известные люди всегда должны быть готовы к такого рода инцидентам, – на лице полицейского расцвела совершенно неподходящая ситуации добродушная улыбка. Точно я была его старинным другом.
– Известность – это не гормон, который купирует выделение адреналина, знаете ли, – я скривилась. – У меня нет возможности долго здесь задерживаться, жесткий график.
Администратор отеля, который терся рядом добрые полчаса, что мы потратили на полицию, будто распластавшись на амбразуре, выступил передо мной.
– Миссис Блек не имеет более желания с вами разговаривать, – затем он добавил что-то на родном языке.
– Преступницу вы поймали, свидетели есть, если понадобятся еще какие-то бумаги от меня, я смогу переслать их вам по почте. Связаться со мной можно через моего агента, вот визитка, – сунула в протянутую руку розовый прямоугольник. – Прощайте.
Охранники отеля по наущению хозяина обступили меня с двух сторон. Под импровизированным конвоем я отправилась в аэропорт.
***
– Я ведь говорил тебе: найми телохранителя, – будь мой муж среднестатистическим человеком, то мне пришлось бы держать телефон за метр от себя, дабы не оглохнуть. Но Джейкоб, как я поняла давно, далек от статистики: он говорил тихо и четко. Я достаточно хорошо знала супруга, чтобы понять: сейчас он не на шутку зол.
– Мне неудобно с ними, – закапризничала я, глотнув немного шампанского. – За мной и без того куча народу наблюдает, а тут еще церберы со взглядами серийных убийц.
– Эти церберы не подпустили бы к тебе ту сумасшедшую и на пять метров, – он стал еще больше чеканить слова. – Ты вообще понимаешь, что случилось?
– Прекрасно понимаю. – Я отставила бокал, стараясь не повысить голос. – Какая-то ненормальная баба решила за что-то со мной разобраться, и у нее ничего не вышло.
– У нее вышло, по крайней мере, добраться до тебя, – Джейкоб не успокаивался. – А не смотри ты на нее в тот момент? Или окажись она чуть умнее? Что за наплевательское отношение к своей жизни?
– Моя жизнь вне опасности, – ответила я. Откуда он может знать, куда я смотрела? – Джейк, я сегодня спала часа три, от кофеина скоро даже телефон в руках держать не смогу, – потерла переносицу и вздохнула. Муж в трубке молча ждал продолжения. – Послушай, произошел неприятный, но совершенно не стоящий внимания инцидент. Мне не нужно, чтобы это обсуждалось в прессе. Не время для подобного рода шумихи, Канны начинаются. И говорить должны о фильме, а не о всяких сумасшедших.
– Хорошо, – нехотя сказал супруг. – Позабочусь об этом.
– Спасибо. Объявляют посадку, – я хотела избавиться от надоевшего разговора. – Позвоню, когда приземлимся.
– Тебя встретит Эдвард Каллен, твой новый телохранитель, – не позволив осуществить желаемое, добавил он. – И он же поедет с тобой завтра. Тебе необходима охрана.
Час от часу не легче. Посадку объявили почти сразу, как я нажала «отбой». Работница аэропорта услужливо показывала, куда нужно пройти. Она давала пассажирам последние инструкции, словно напутствия своим горячо любимым детям, которые отправляются в последний путь.
***
Дом не встретил меня ощущением чего-то родного или хотя бы любимого. Он был холоден и горд, словно скандинавские горы. Только горничная подхватила мои сумки после указания отнести их в мою комнату.
Мужа здесь не оказалось, а следовавший за мной тенью Каллен уже отправился в комнату для гостей, справедливо полагая, что у родных пенат меня опасность не поджидает.
Представившись в аэропорту, он сказал, что теперь моя безопасность – его прямая обязанность. Сказал, как выплюнул. Я даже удивилась: его недружелюбие заставило подумать, что прежде я успела крепко насолить ему.
– Спокойной ночи, – буркнула вслед я, когда он уже поднимался по лестнице.
– И вам того же, – даже не обернулся.
Диван в гостиной был единственным, ради чего стоило сюда возвращаться. Огромные старинные часы показывали два ночи. Сон не шел, хоть и был необходим уставшему организму. Откинув голову на мягкую спинку, я просто закрыла глаза: голова гудела, мысли устало роились.
***
Разбудил меня знакомый голос. Открыв сперва глаза, не поняла, где я. Затем взгляд уцепился за журнальный столик с любимыми цветами мужа, в окне я увидела панораму городской жизни в разгаре дня и с запозданием вспомнила, что нахожусь дома.
– Белла, – снова позвал Джейкоб.
Я буркнула что-то невразумительное, не желая просыпаться. Веки снова закрылись.
– Белла, тебе пора собираться, – продолжил муж. – Скоро самолет.
Я поняла, что все так же полусижу на диване, заботливо укрытая пледом. Рядом оставили поднос с кофе. Уже был, кажется, день: солнце поднялось высоко над горизонтом, а улица полнилась автомобильными пробками и потоком людей.
Муж сидел рядом, наблюдая за моим пробуждением.
– Ты вернулся, – бестолково отметила я, разглядывая его довольное лицо.
– Специально заехал, чтобы кое-что тебе подарить.
Джейкоб потянулся к карману пиджака, а я тем временем попыталась размять затекшую шею. Несколько предыдущих дней оказались выматывающими: ноги были точно ватные, а голова отказывалась ясно мыслить.
– Мне очень жаль, что тебе пришлось пережить тот инцидент, – начал он, вытащив небольшую коробочку и спрятав ее в ладони. – И мне бы хотелось немного тебя порадовать. Небольшой подарок, чтобы ты не расстраивалась.
Разжав пальцы, он открыл бархатный кубик. Под куполообразной крышечкой оказался кулон размером с полпальца и серьги, за которые явно отдали немалую сумму. Ювелирное украшение в форме яйца было инкрустировано ярко переливающимися камнями, в чьем природном происхождении не стоило и сомневаться.
– Я заказал это специально для тебя. Сделано под Фаберже, – он крутил маленькое украшение в пальцах. Свет преломлялся в гранях камней, их словно наполняли искры.
Муж передал мне коробочку, и я смогла лучше рассмотреть подарок. На малахитовом фоне из блестящих капелек был выложен цветочный узор: золотые листья и стебли, лепестки оформлены драгоценными минералами. Я распознала бриллианты, рубиновую шпинель, сапфиры и изумруды. Изящность украшения подчеркивал его размер, миниатюрность лишь делала его еще более хрупким. Гарнитур удивительно гармонично смотрелся вместе: серьги изображали бабочек, сияющих легкими крылышками, усыпанными теми же камнями.
На моих губах расцвела улыбка, я подняла глаза на Джейкоба. Тот наблюдал за мной с каким-то странным волнением.
– Нравится?
– Не то слово, – заверила я. – Это великолепно.
– Я рассчитывал, что ты возьмешь их во Францию, – муж провел рукой по моей шее. – Я уверен, на тебе они будут смотреться просто изумительно.
– Конечно, – я поймала его ладонь. – К платью для открытия они будут в самый раз.
– Примерь, – он откинулся на спинку дивана. – Я хочу посмотреть.
***
Я снова сидела в аэропорту, и снова все было слишком знакомо. Только на этот раз рядом устроился Каллен. Тот самый, что не проронил лишнего слова за несколько часов, которые уже провел со мной.
Несколько раз я пробовала завязать разговор, но темноволосый мужчина не снимал своих черных очков и упрямо ронял односложные ответы. Будто каждое слово от сердца отрывал.
В аэропорту очки ему пришлось снять, и я мельком увидела его глаза: зеленые, кажется, с оттенком серого. Он глядел на меня какие-то секунды, и рассмотреть точнее не удалось. Но одно я могла сказать точно: его взгляд при всей своей холодности словно прожёг во мне дыру. Я почти физически чувствовала, как меня пригвоздило к месту.
Он шел слишком близко: то чуть опережая, то отставая. Шел со сноровкой человека его профессии: цепко оглядывал окружающих и внимательно следил за мной. Никогда я не чувствовала себя в таком положении. Вот сейчас-то, думалось мне, стоит сделать один неправильный шаг – и пиши пропало.
Такие фривольные мысли мне порядком не нравились. Этот Каллен никоим образом не мог мне навредить, ему платят за то, что я нахожусь в безопасности. И уж тем более стоит принимать во внимание тот факт, что главный здесь мой муж.
Однако от неприятного ощущения избавиться не удалось. Живот сжимался тугим узлом, когда я замечала, что он бросает на меня взгляд.
То, что в самолете мы сидели на соседних креслах и его вольготно расположившаяся на подлокотнике рука находилась в опасной близости от моей, задора ситуации не добавляло. Собравшись за время полета выкинуть всю эту дурь из головы, я решительно положила свою руку рядом с его. Она тут же сделалась точно свинцовая и совершенно не моя. Казалось, я за несколько часов ею даже не пошевелила ни разу. Проерзала добрых полчаса, но стоически отказывалась ее убирать.
***
В отеле мы оказались около восьми вечера. Жить нам предстояло в одном номере. Этот факт Джейкоб умолчал, справедливо полагая, что я найду в нем мало привлекательного. Мое измученное за последние несколько часов сознание словно отторгало любые новые переживания, навалившаяся отчаянная усталость камнем тянула вниз. Смирившись на сегодня со всем, я без слов прошла в свою спальню.
Завтра я все выскажу и Каллену, и Джейкобу. Они оба завтра узнают, почем фунт лиха, и не испугают меня ни взгляды эти жуткие, ни отрывистые фразы – ничего меня не испугает.
Завтра.
Я свалилась на широкую мягкую кровать и вдохнула приятный аромат чистого белья. Позабытый покой, что я ощущала сейчас, убаюкал меня почти сразу: уже находясь на грани двух миров, я подумала, что только в безликих номерах далеких от Америки отелей наконец-то свободна.
***
– Ты не заказал завтрак? – я ступила в залитую солнцем гостиную номера. Каллен, обратившись лицом к входной двери, читал газету на французском. – Уже двенадцать часов, самое время. Я всегда завтракаю в двенадцать.
– Я его уже съел, – в его ответе было столько же эмоций, сколько в шуршании переворачиваемой страницы печатного издания. – Я завтракаю в девять.
– Я думала, раз уж меня заставили с тобой нянчиться, ты принесешь хоть какую-то пользу, – пытаясь высушить полотенцем волосы, я опустилась на софу. – Закажи мне омлет и яблочный сок. Но омлет без бекона, вообще без всего. И сок свежевыжатый.
Каллен снова зашелестел газетой, головы в мою сторону не повернув. Еще вчера я бы молча проглотила такое неуважение, но сегодня чувствовался необыкновенный прилив сил. Сказалась ночь, проведенная в сладком беспробудном сне.
Полная решимости расставить все точки над «i», я прекрасно понимала, что терпение – лучший союзник.
– Я говорю, закажи мне омлет и…
– Я охранник, – прервал он, углубившись в чтение.
– Сопровождающий, – ремарка все-таки не понравилась ему. Я ясно расслышала резкий выдох.
– Охранник. От слова «охранять». Телефон на столе.
Я поджала губы.
– Даже если и так, можно же оказать дружескую услугу, – стараясь изобразить ехидство, заметила я. Прозвучало капризно и униженно.
– Охранники не дружат, – он снова перелистнул страницу. – Охранники – охраняют. «Охранять» – значит защищать от опасности.
– Смерть от голода – тоже опасность. Разве охранник не может быть другом?
– Мадам, ваша прежняя идея заказать себе завтрак и занять свой рот делом более полезным, чем болтовня, нравилась мне гораздо больше.
У меня перехватило дыхание. Воздух словно застрял в легких.
– Ты хамишь.
– Я даю оценочное суждение вашим идеям. Закажите себе завтрак.
Я чуть было не ответила возгласом: «А вот и не буду!», но поняла всю глупость этого поступка во время. Стыдно признавать, но этот раунд остался за ним.
Победитель не тот, кто выигрывает сражение, а тот, кто побеждает в войне.
Я заказывала себе завтрак, нарочито долго выбирая блюда, мельтеша у Каллена перед глазами и громко рассуждая вслух. Ему это совершенно точно не понравилось, и даже страницы он переворачивал с особым резким шорохом.
– Сегодня у меня свободный день, – сделав последний глоток кофе, я отставила чашку. – Где-нибудь через час я с подругой отправляюсь к морю. Здесь близ «Карлтона» есть набережная, но на ней сейчас наверняка слишком много людей, как ты думаешь?
– Наверное.
Попытка не пытка.
– Будь готов к половине второго, – бросив дружелюбие, скомандовала я.
***
Людей и правда было полно. Очки в пол-лица я не снимала, как, впрочем, и Каллен. Я полагала, что он отправится за мной в костюме и при галстуке, что могло бы дать мне пищу для злорадства: солнце палило хоть и не безжалостно, но с явным рвением. Однако Каллен надел светлые штаны с легким поло и выглядел щеголевато.
Джесси, прибывшая на Лазурный берег по той же причине, что и я, придерживая широкополую шляпу на голове, кокетливо рассказывала о приключениях на любовном фронте. В этот раз что-то про ревность и разбитые мужские сердца.
– …но я ведь ему ничего не обещала! – вздернув брови, удивилась она.
– Когда-нибудь твои забавы плохо кончатся, – я рассеянно глядела по сторонам.
Удобные шезлонги и огромный зонтик, отбрасывающий островок тени, стояли в относительном уединении. Лазурь моря перед нами сливалась с чистым оттенком неба. Нас обдувал легкий ветер. Совершенство портила исполинская фигура Каллена, истуканом стоявшего близ моего шезлонга. Он сложил руки за спиной и внимательно осматривал окрестность. Только слепой мог не увидеть в нем охранника.
– Муж, значит, был непреклонен? – окидывая Каллена взглядом, плотоядно улыбнулась Джессика. – А он у тебя не ревнивый, я смотрю. Мне казалось, Джейки не так уж глуп.
– Брось свои пошлые шуточки, – буркнула я. – Он мне скорее мстит за что-то.
– Дорогая, ты не в состоянии оценить подарок, который свалился тебе на голову. Лето, Лазурный берег, ты в номинантах на Каннах, такой мужчина рядом – и ты недовольна? Я начинаю думать, что после вступления в брак девушки подвергаются какому-то обрезанию. Женской его версии.
– После вступления в брак девушки обычно обзаводятся мозгами, Джесс. И тебе бы это тоже не помешало.
– Ты знаешь, – беззлобно улыбнулась она, – однажды один друг сказал мне: может, женщины и становятся в браке умнее, но только за счет того, что они делают глупее мужчину.
Она поймала губами трубочку коктейля и откинулась назад.
– Фильтруй своих друзей, Джесси, пока ты еще можешь адекватно мыслить, – я последовала ее примеру. Последний глоток «Мохито» разморил меня окончательно.
– Иногда ты невыносимо скучна, Белль. – Мое имя в ее устах зазвучало аристократично. – И все-таки не понимаешь своего счастья.
Когда Джессика отправилась по своим делам, назвав их необыкновенно важными, на пляже я осталась в компании каменного изваяния, называвшегося моим телохранителем. По его виду нельзя было сказать, что он недоволен положением вещей. Может, ему просто нравился здешний климат. Я оповестила, что хочу пройтись, и он обернулся, даже подав мне руку. Неожиданная галантность меня приятно поразила, и руку я приняла, в шутливом кокетстве склонив голову набок.
Чуть заметная улыбка на уголок конвульсивно дернулась на его губах. Глаза заменяли две непроницаемые стекляшки, я видела лишь свое отражение в коричневых тонах.
Гуляли мы долго. Я все время о чем-то говорила, рассказывала о Франции и о работе, пытаясь иногда расспросить и о его жизни, но не добилась ровным счетом ничего: он слушал, практически не подавая признаков жизни (если не считать таковыми размеренные шаги).
Когда в изнеможении я присела на краешек мраморного фонтана на набережной, где помимо меня толпились с десяток туристок, Каллен подошел почти вплотную и произнес одну единственную за всю прогулку фразу длинней трех слов:
– Рекомендую пересесть на скамейку. Или взять такси до гостиницы, если вы устали.
Я вздохнула. Лед не тронулся.
Но что-то будто подсказывало: сегодняшняя моя попытка была не такой уж и тщетной.
***
На следующий день состоялась церемония открытия. Подарок мужа необыкновенно шел моему образу, и Джесс, с которой мы перекинулись мимолетом парой фраз, томно отметила:
– Если бы мне дарили такие побрякушки… – она закатила глаза. – У твоего мужа губа не дура.
Каллену мероприятие определенно не нравилось. Его взгляд я чувствовала физически: он мазал им по всем мимо проходящим, иногда те ощутимо напрягались. Каково же было мне перманентно чувствовать кожей это каленое железо?
К светской жизни он был не приучен, оттого чурался репортеров, камер и вспышек. Мне с большим трудом удалось уговорить его отходить, чтобы каменная физиономия не испортила съемки.
***
Следующий день прошел суетно, но моего персонального защитника это нисколько не испугало.
Я поймала себя на том, что взяла обыкновение поглядывать на Каллена и рассматривать его взлохмаченные волосы. Мне удалось заметить, что вечернее садящееся солнце отливает в его вихрах оттенком бронзы.
В номере отеля он всегда сидел в гостиной и читал. Сидел прямо напротив входной двери, развернувшись к ней лицом.
Скользя взглядом по его ладной фигуре, я увлекалась этим занятием: сложен он был хорошо, чего уж греха таить. Плечи – они нравились мне больше всего – широкие и мускулистые, руки тоже накаченные. Да и лицо Каллена не было лишено мужской привлекательности: тяжелый подбородок, прямой нос и проницательные глаза. Они были чрезвычайно умными, эти глаза, я могла судить так по тому, как он иногда на меня смотрел. Молчаливо, тяжело смотрел, но вместе с тем гипнотизирующе.
Я подозревала, что из всех его выдающихся качеств именно глаза сыграли со мной самую злую и жестокую шутку.
В своих попытках наладить контакт я была непреклонна ровно так же, как и неудачлива. За все то время, что мы здесь находились, трескотня моя не умолкала, а он, кажется, выработал к ней иммунитет. Поначалу я могла добиться хотя бы язвительных комментариев, но позже и их уже не удостаивалась.
Я говорила:
– Мы едем на шопинг, – и красноречиво поглядывала на часы, которые показывали позднее время.
И он снова надевал только что сброшенный с плеч пиджак.
Я заходила в отдел с мужской одеждой и брала летнюю цветастую рубашку:
– Она подойдет к твои глазам.
И он смотрел на меня стеклами очков, не обращая внимания на протянутую вещь.
Я заказывала бутылку шампанского в ресторане и придвигала к нему изящный бокал:
– Плесни себе тоже.
Он звал официанта и просил воды.
Он садился за руль, а я с промежутком в пять минут меняла наш маршрут, то задаваясь целью посетить СПА-салон, то заехать к давнишней подруге, то просто погулять в парке. Каллен не говорил ни слова и поворачивал в указанных направлениях.
Иногда в голове возникал вопрос: зачем мне вообще все это? Зачем я так отчаянно пыталась ему понравиться? Но когда он пускал свой снисходительных взгляд или вздергивал бровь, что получалось весьма эффектно, во мне словно дрожжевое тесто поднималась доселе незнакомая ярость, которую невероятно сложно было контролировать.
Точкой невозврата стал шестой день моего пребывания в Каннах.
Вечер выдался погожим: прохладным, но теплым и достаточно светлым. Прогуляться мне захотелось нестерпимо, требовалось восстановить утраченное равновесие. Слоняющийся рядом Каллен не укреплял мое душевное спокойствие: мне казалось, что все изнутри из-за него жжется, как от реагента.
Часов около десяти мы вышли из отеля и отправились по набережной, я чуть впереди, а Каллен тащился сзади. Снова нельзя было понять, что творится у него на душе.
Для прогулки я принарядилась на славу: свободное дизайнерское платье из шелка воздушно-голубого цвета, распущенные волосы, эффектный макияж. Легкость наполняла меня, и о ложке дегтя можно было забыть, если бы не одной обстоятельство, упорно возвращающее меня с небес на землю: туфли, изумительно подходящие к платью, безбожно натирали.
О том, что рядом со мной Каллен, забыть не представлялось возможным. Ударить перед ним в грязь лицом мое самолюбие не позволяло. Я проявляла чудеса мужественности и опыта, чтобы походка моя оставалась под стать образу – плавной и летящей.
Уже знакомый фонтан вдали вселил в меня надежду. Последние силы ушли на то, чтобы величаво приблизиться к сооружению. В этот раз здесь было немноголюдно.
Надень я в тот день джинсы или другое платье – даже бы не подозревала, что в жизни случаются черные полосы. Однако тем вечером на моей стороне был кто угодно, но не удача.
Когда, всучив Каллену телефон и велев сфотографировать себя на фоне «достопримечательности», я умостилась на неширокой мраморной полоске и потянулась к туфле, то сделать хоть что-нибудь было поздно. Уже будучи мокрой с ног до головы, поняла, что произошло.
Чертов камень оказался невообразимо скользким от воды, да и шелк выбранного платья не предполагал сильного трения.
Пока я усиленно отплевывалась и пыталась вылезти, Каллен столбом стоял напротив, вцепившись в телефон. Он уставился в его экран, и губы его подозрительно подрагивали.
– Чего ты стоишь?! – мой возглас походил на звериный рев. – А если бы я головой ударилась и сознание потеряла? Если бы я захлебнусь сейчас?! Помоги выбраться, мать твою!
– Вы велели мне снять вас с фонтаном, – меланхолично ответил Каллен. – Мне кажется, снимок удался.
Он сунул смартфон в карман пиджака, любезно протянул мне руку и сделал то, чего ожидать было нельзя.
Он улыбнулся.
А я поняла, что мне определенно нравится смотреть, как он улыбается.
Его ладонь я схватила почти в оцепенении. Конечно, почему б ему не улыбнуться, если я так опозорилась? Только сейчас я отметила, что ухмылка носит скорее иезуитский характер, и служит выражением не благосклонности или искренности, больше коварства и насмешки.
Как ни старайся, а злостное пыхтение все равно прекратить не получалось.
Я протянула руку, гневно сведя брови:
– Телефон! Хватит уже ржать, премии лишишься! Вот сейчас позвоню мужу и скажу, что ты меня не уберег, и я оказалась на грани жизни и смерти!
– Умерьте пыл, миссис Блек, – ответил Каллен. – Или вам хочется снова охладиться в воде?
Я замерла, не в силах выдавить и слова. Столкнуть меня обратно ему не составит никакого труда, в этом можно не сомневаться. Сам он казался выше на полторы головы, а в размерах превосходил в два раза. Кроме того, толика лихости в глазах заставляла меня поверить ему на слово.
Стоя напротив его широкоплечей фигуры, с раскрытым в изумлении ртом и замершими изогнутыми бровями, я наблюдала за расцветающим оскалом его тонких губ.
А потом Каллен удивил во второй раз. Он снял с себя пиджак и накинул мне на плечи.
– Вы простудитесь, миссис Блек. – Дорогая ткань колыхала аромат его туалетной воды. Пиджак мягко обнял мою замерзшую фигуру.
Словно ничего особенного не случилось, он самостоятельно прервал игру в гляделки и зашагал туда, где высилась громадина здания отеля.
***
Вот почему сейчас я уже в номере повторяла случившуюся накануне сцену. С той только разницей, что оскал принадлежал мне, а не ему. Ради этого я вся подбиралась, пускала в глаза искорки мужества и всем своим видом говорила: «Так тебе!».
– Какого черта вы отправились туда без меня?! – голос его был так напряжен, словно вот-вот начнет трескаться.
– Я перед тобой не обязана оправдываться, – как можно капризней заявив, вальяжно обошла диван и плюхнулась на него с совершенно беззаботным видом.
– Я обязан вас охранять, так как же я буду это делать, если вы сбегаете из номера, и я понятия не имею, где вас искать?!
– Я не нуждаюсь в постоянной няньке. Со мной все в порядке.
Вся сцена напоминала хождение по лезвию, только непонятно, кто выполнял роль эквилибриста: Каллен или я, полная удовольствия от наблюдения этого образчика мужской красоты перед собой.
– Ты можешь идти в свою комнату. А я закажу чаю. Кстати, хочешь тоже?
– Ты еще и пьяная, – взорвался он. – Какого хрена ты туда поперлась? Да еще вся брюликами обвешанная!
Алкоголь и впрямь имел место быть. Без него, сдается, я бы не решилась так себя вести.
– Брюлики мои, хоть спать в них буду, – язык еле заметно заплетался. – Я же сказала: ты свободен. И вообще, надоел уже мне. Выметайся куда-нибудь, Бога ради.
Я чувствовала себя хозяйкой положения: сейчас рвать и метать готов он, а я лишь вальяжно откинула голову на спинку дивана. Меня словно покачивало, а тело наполнялось приятной легкостью.
Я провела прекрасный вечер, сбежав с Джессикой на одну из вечеринок, сполна отомстила Каллену за вчерашнее унижение, да еще и пребывала после всего этого в прекрасном расположении духа.
Умиротворение как рукой сняло, когда я почувствовала, что отрываюсь от земли. И держат меня почему-то за затылок. Моему взору предстал его абсолютно бешеный и неуправляемый взгляд. С удивлением обнаружила, что он вызвал внутри совсем малую толику испуга, но довлело над ним иное чувство, сосредоточившееся внизу живота. Я взглянула на его сжатые губы.
– Не смей так делать! – прошипел Каллен.
– Как? – я даже не пыталась прогнать туман из головы. Приблизилась к лицу перед собой, понимая, что играю с огнем.
Я услышала, как Эдвард шумно вдохнул, ощутила, как напряглось его тело, как рука сжалась в моих волосах. Вторая скользнула к талии, притягивая меня ближе.
– Перестань, – то ли он сказал, то ли я пискнула – разобрать не могла.
Отчетливей всего я сейчас ощущала смешавшееся с сумасшедшим стуком сердца наше одно на двоих отрывистое дыхание. И понять, чье сердце так билось, чьи легкие сокращались в невероятном темпе, у меня тоже не получалось.
То, что я запомнила, наверное, навсегда – это как Эдвард прижал меня к стене. Не могла воспроизвести в памяти, как мы у нее оказались, как так случилось, что мои ноги уже обвивали его талию. Но то, как сильно он припечатал меня к жесткому бетону, как при этом одной рукой крепко сжал грудь, а второй – оттянул волосы, то, как из меня вырвался постыдный стон – этого забыть не получится.
Мои ладони опустились на крепкие плечи, цеплялись за них, словно за последнюю опору. Я впивалась в его губы с такой силой, будто от этого зависело мое дыхание.
Его руки, казалось, были везде: он то держал меня за талию, то сжимал грудь, то проводил ладонями по ногам. Иногда пальцы Эдварда впечатывались в кожу слишком сильно, а губы душили меня. Он отравлял меня поцелуями, прижимался к шее, мучил меня и мучился сам: я слышала его негромкое рычание, и мышцы живота сокращались еще сильнее.
Он целовал меня рьяно и отчаянно, ключицы, горло, подбородок – от каждого касания его губ я то ли кричала, то ли всхлипывала. Лишенная способности действовать, могла лишь изредка впиваться в его кожу, пытаться стянуть опостылевший пиджак и рубашку, ногами прижимать к себе сильнее. Все, что я чувствовала – силу желания слиться с ним сейчас воедино, потерять грани себя.
