Текст книги "Комедия в черно-белых тонах"
Автор книги: Elena_nora
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Elena_nora
Комедия в черно-белых тонах
Часть первая.
Миша, Миша, где твоя улыбка полная задора и огня? (с)
Автор песни «Мишка, Мишка, где твоя улыбка» Георгий Титов.
Последние пятничные рабочие часы финансового контролера Михаила Акельферда тянулись противной, изжёванной до безвкусия жвачкой. Какой-то закон подлости – первая их часть пробегает в ускоренном темпе, а вот когда дело идет к концу, последний окаянный отрезок времени растягивается, как весь рабочий день. Народ на отсиженных жопой рабочих местах измаялся, украдкой поглядывая на часы компьютеров, телефонов и на просто старые механические, времен Деда Мазая (ну, жмот шеф, жмот… видимо, и эти припер из дома или откопал у своей бабки на чердаке), висящие на стене общего кабинета. Мишаня тупо смотрел на монитор, залипая на цифрах, и даже не пытался врубиться в поганые столбцы. Анализ он сегодня точно не доделает – пусть его Давид Натаныч хоть на куски режет. И не потому что ему в лом, а потому, что Михась банально устал и не воспринимает адекватно не только рабочий материал, но и вообще… Вообще все! А эта сволочь, хоть бы раз на полчаса раньше с работы ушла. Нихрена. Биг Босс отсиживал свой широкоформатный сральник от звонка до звонка, карауля своих подчиненных, как котяра мышей. Мыши активно шуршали, стаскивая усатому и широкомордому (только что не шерстяному) тирану сыр из указанных мышеловок. Мышеловки исправно защелкивались, привлекая клиентов на «бесплатный» сыр. А как они хотели? Главное, пообещать призрачное счастье, а народ уж сам косяком попрет. Надежда на халявные денежки умирает последней. Главное, чтоб клиент не вникал в содержимое договора, написанного самым мелким шрифтом. Ну, вот какой дурак будет читать распечатанные на десятках страниц условия кредита, предоставляемого банком? Мало камикадзе находится, чем надо оперативно пользоваться. А если успеешь клиенту защелкнуть мышеловкой хвост, то, естественно, ему уже не вырваться, и будет он сожран до самых усов. А не-фиг облизываться на «бесплатный» сыр, дураков нет. За все надо платить…
Мышиный клубок исправно шевелился, принося банку в зубах человеков, а те, в свою очередь, стабильный и хороший доход. Мишаня же с комфортом маялся на периферии – отрезанный от люда, продуктивно страдал в своем кабинете. Приличная, неплохо оплачиваемая, но совсем не интересная должность, отвечающая за управление бюджетирования, давала возможность меньше тереться с другими работниками. На нем висели финанализ и контроль. Бумажки, бумажки, цифры, цифры… Вот какая ему, нафиг, разница, много или мало денежных средств потеряет компания от неэффективного и нецелевого использования? Да русский, если захочет, сто раз перепродаст, переложит и перезаймет, но хоть малый клок шерсти, из шкуры вырвет. А уж Давид Натаныч – тем более.
Формальность – она и в Африке формальность. Можно одно и то же заключение раз сорок сдать – главное, содержимое слегка перетасовать и местами дополнить. Однообразие… рутина… Михась был добропорядочным и исполнительным, поэтому весь анализ затрат, фактическую управленческую и финансовую отчетность сдавал вовремя, без пинков и напоминаний. И придраться было не к чему – все цифры и текст по сорок раз переставлены так, что никакой хрен не подкопается. Тем более Натаныч, для которого бумажка – самое святое на свете.
Михась конфликтным и строптивым работником не был. Его вообще все любили: родственники, сотрудники на работе, соседи по площадке, немногочисленные друзья, идущие с ним с детского сада рука об руку, продавщицы в магазинах, операторы на заправке, к которой он преданно, несколько лет подряд, подгонял свою расторопную машинку заправляться. Спокойный и размеренный, в «народе» он так и был Мишуткой, Мишенькой, Михасей, Мишаней – любым производным своего настоящего имени, данного ему при рождении. И только родные и близкие, то есть ближайшие родственники, называли его Мойшей. Мойша не сопротивлялся, ибо был примерным еврейским сыном, остающимся даже в свои двадцать пять «дитем неразумным», не выполняющий утреннюю норму по поеданию положенной каши.
Маму он любил безмерно. А для Ширы Самуиловны Мойша был светом в окне. Ей он не мог ни в чем отказать. Прилежно и кропотливо учился, окончил с отличием ВУЗ, по специальности Международное банковское дело, принеся маме красный диплом, перевязанный красной ленточкой. Шира Самуиловна была на седьмом небе от счастья. Теперь вот, ей в радость, так же примерно работал на должности, которую она ему организовала у своего знакомого, старого хрена и дружбана детства Давида Натаныча. Должность скучная, но маму надо уважать, а с него не убудет. Натаныч, если спит зубами к стенке, вполне так ничего мужик. Жаль, что на работе не спит.
Жизнь его журчала тихим ручейком, без особых эксцессов. На работе, в силу трудолюбия и аккуратности претензий ему, конечно, перепадало (шеф не был бы самим собой, если б не раздал люлей даже самому усидчивому работнику), но перепадало меньше, чем остальным. Вечно взъерошенная голова Шириного отпрыска была не пуста и приносила Натанычу радость – Мишаня плодотворно и, главное, честно отрабатывал на его благо. Иногда босс баловал его редкими, но вполне заслуженными отгулами и премиями.
Мойша редко когда отлынивал от работы, но сегодня у него явно на нее не стояло. Мечтая о том, как быстро доберется до дома и прыгнет на свой любимый мягкий диван с чашечкой какао, он, взглянув на всякий случай на время, стал сворачиваться. Затем подумал и решил взять работу на дом – впереди было два выходных. Шеф его не убьет, а за эти дни он все добьет в уютной и спокойной обстановке и втихую принесет на сдачу прямо в понедельник с утречка. Подумано – сделано. Циферки перекочевали на флешку, часовая стрелка наконец доползла до вожделенной римской палочки. Мишаня потянулся, захрустев косточками, и встал, наконец, из-за рабочего стола. Тут завибрировал телефон – на дисплее высветилось «Жека» и Мишаня ответил.
Любимый диван и какао отменялось, потому что Лаваныч вопил в трубку минут десять, взывая к совести, грозя всеми карами и несчастьями, если тот посмеет не пойти с ним в «БарДак». Мишаня уговаривался долго, отбивался руками и ногами от похода в клуб, но Жека пообещал сделать ему повторное обрезание, закопать в курган и расстаться навеки, несмотря на дружбу с детсадовского горшка. Михась очень хотел, но просто не мог отказать наглому и вечно вносящему хаос в его размеренную жизнь другу, отмечавшему покупку очередной машины. Он попытался образумить Лаванова:
– Жень, ну ты же знаешь, что у тебя со мной будут проблемы. Опять, как в прошлом году, будешь меня таскать на закорках?
– Хрен тебе. Пить будешь под моим чутким руководством.
– Да я и тогда пил под ним, только не помогло. Да и мама опять расстроится.
– Я позвоню твоей маме и пообещаю, что все будет под контролем. Буду за тобой следить как за «Шахом» [1]. Ты не можешь мне отказать!
Жека неожиданно отключился. Мишаня поАЛЛОкал пару раз, дунул в трубку, пожал плечами и решил пока не перезванивать – авось прокатит. Заднее место чуяло, что друг так просто не отстанет, придется идти. Ну и фиг с ним. Хочет таскать его отключившееся тело – пусть таскает. Ну не приспособлен Мишин организм для употребления алкоголя. Ладно б, как всех нормальных людей, срубало после литра, так нет…
Не успев закончить разговор и сложить свои вещи, он ощутил, как в кармане опять завибрировало – звук у телефона он отключил, ибо Натаныч за это их драл, как дед Михей своих сидоровых коз. Звонила мама. «Вот сволочь, все-таки позвонил. Убью, наглую рожу», – подумал Мишаня.
– Алло, мамуль.
– Мойша, дорогой, ты сегодня будешь у нас?
– Нет, я домой. Взял немного работы, сегодня чуток расслаблюсь, а завтра спокойно посижу, и добью этот дурацкий финанализ.
– Не ругайся!
– Мамуль, да что я такого сказал? Дурацкий – это разве ругательное?
– Все равно не ругайся. А «расслаблюсь» – это где? Опять собираешься в свой дурацкий «Бардак»?
– Мама, не ругайся! – не упустил отправить шпильку обратно по адресу сынок. – И почему сразу «Бардак»? Я что, дома расслабиться не могу? Хотел просто полежать на диване.
– Да как там можно спокойно лежать? От одного звука твоего капающего крана с ума сойти можно.
– Да пусть капает, он мне не мешает.
– Мне мешает. Я таки на расстоянии слышу этот мерзкий звук. Вот прям через все четыре квартала…
– Честное слово, сделаю. Я же тебе обещал!
– Месяц назад, если не больше…
– Вот доделаю бумажки завтра и починю. Слово даю!
– Хорошо. Только ты особо не надейся на «расслабиться». Я Елене-то позвоню, чтоб присмотрела за тобой. На всякий случай.
– Мама! Мне уже двадцать пять!
– Правда? Это у меня, наверное, склероз старческий, так как мне все время кажется, что тебе еще нет и пятнадцати… а Елене я все-таки позвоню.
– Мам, да Елена Александровна там в кабинете сидит, как белый человек с нормальным режимом – до пяти. Так что ее уже нет на рабочем месте.
– Хм-м-м… ну ладно. В двенадцать чтоб дома был!
– Мама! – застонал в трубку Мойша. – Это просто нереально. Или ты имеешь в виду двенадцать утра?
– Двенадцать! – отрезала Шира Самуиловна. – Или я приеду в клуб и надеру тебе уши.
– Хорошо. Два коктейля меня не убьют? Вернее ты меня не убьешь? – решил сразу уточнить сынуля.
Шира Самуиловна помолчала несколько секунд в трубку, затем вздохнув, дала добро:
– Два и ни каплей больше. И время… Время контролируй, раз работу на дом взял. Не вздумай меня подвести перед Давидом. Ты же знаешь…
– Мама, знаю! Все будет нормально. Два коктейля по-быстрому, и в двенадцать я уже дома. Полпервого можешь позвонить и проверить, в кроватке или еще нет.
– И никаких «грелок»![2]
– Мама, ну что ты! Какие «грелки» в клубе? Только институтки в библиотеке!
Мишаня, отключив телефон, протяжно и глубоко вздохнул. Иногда мама бывала очень… строгой. Но спорить и тем более ругаться с ней никогда не хотелось. Плюс ко всему, одомашненный мамой Михась не особо любил шумные заведения, выползая в них раз в пятилетку. По большей части его туда таскал друг, Женька Лаванов. Удавалось ему это не часто, но было целым событием, потому что Михасю было достаточно понюхать пробку от вина, и его можно было не только выносить, но и делать с ним все, что захочешь – на утро ничего не вспомнит.
Маман естественно Женьку не сдала, сделала вид, что ничего не знает, но Мойшу сразу ограничила рамками. Два коктейля и в кроватку по расписанию. Не густо Лаваныч выбил, но если тетя Шира упрется – фиг сдвинешь, так что слава яйцам, что хоть на это индульгенцию выписала. С нее станется заявиться в клубешник и навалять двадцатипятилетним оболтусам по макушке. После пары случаев с разгневанной мамочкой парни лишний раз не рисковали, прочувствовав на своей шкуре железную длань Ширы Самуиловны.
[1] «Шах» – имеется в виду один из самых знаменитых алмазов
[2] «Грелка» – девушка
Часть вторая.
Иван Васильевич не меняет профессию. (с)
– Ван Васыч! Ван Васыч! – завопил с противоположного конца коридора, а затем стартанул на космической скорости к начальнику бармен.
– Черт, не бармен, а истеричка, – пробормотал начальник, вздрагивая от вопля и останавливаясь.
Естественно, взяв разгон, бармен Леха остановиться вовремя не смог, ибо тормоза придумали трусы, и влепился точнехонько в бампер разворачивающегося к нему шефа.
–Ой-я-не-хотел-извините-пожалуйста-но-там-Меркурий-просит-денег-и-Пепси-Колисты-тоже-за-компанию-подвалили-а-еще-Мартиросян-сказал-что-хрен-нам-а-не-Чивас-пока-не-закроем-долг-с-прошлой-недели [1],[2], – на одном дыхании выпалил Леха, преданно заглядывая в карие боссовы очи.
– Сляднев, ты охренел? А ну дыхни, зараза! – почуяв неладное, нахмурился Ван Васыч. – Пил сегодня ночью на смене?
– Нет! – не на шутку струхнув, вытянулся Леха. – Ни-ни… грамма в рот, ни сантиметра…
– Дальше не надо, я понял. Какой долг? У нас никогда ничего не висит.
– Иван Василич, я знаю, что у вас никогда не висит. Ой! – Леха понял, что сказанул хрень. – Ван Васыч, я не то хотел сказать. Но он говорит…
– Слушай, Сляднев… – ласково проворковал шеф, – шел бы ты… натирать… стекло [3]. А то я все-таки возьму тестер и проверю. И если хоть полградуса обнаружу, сам знаешь, что будет. И куда. И не сантиметр!
Леху сдуло, как пылинку шлангом пылесоса, шеф хмыкнул и потащился разбираться к бухгалтеру. Тут Сляднев прав – не возразить. У него никогда и ничего не висело. В смысле работы… Работы, в смысле!
– Елена Александровна! – распахивая тяжелую дверь бухгалтерии, позвал Василич.
Пред шефом нарисовалась нехилая, обтянутая юбкой почти шестидесятого размера задница главного бухгалтера ночного клуба «BARДак» [4], торчащая из-за отодвинутого кресла. Ржать над почтенной бухгалтершей Ивану не позволила совесть, да и шеф он, в конце концов. Поэтому он деликатно поинтересовался:
– Вы молитесь, Елена Санна? Мне попозже зайти? А то тут непонятки с Мартиросяном возникли.
– В жопу! – рявкнула Санна.
– Меня? – обалдел Иван.
– И тебя тоже. Если не свалишь в закат! И Мартиросяна, старого козла!
Василич явно не ожидал со стороны всегда благовоспитанной, порядочной и никогда не позволяющей себе повысить голоса женщины подобной экспрессии.
– Или помоги, или проваливай, – глухо рычала бухгалтерша.
– Да что случилось-то? – уже не на шутку перепугался шеф, подскакивая к Санне.
– Шуруп случился! И травма моей любимой части тела!
– А? – не втягивался никак в тему шеф
– Вань, у тебя не только на голове гнездо, но и уши мхом заросли? – по-простецки, ибо ей позволял возраст и длительное знакомство с подопечным, поинтересовалась Санна. – Шуруп, говорю, случился. А моя задница случилась на полу в виду неустойчивости любимого предмета мебели в этом гнезде разврата и заядлых алконавтов.
– Почему алконавтов? – обиделся он. – У нас вполне приличное ночное заведение.
– Ага. Я и не спорю. Приличное ночное заведение для приличных и платежеспособных алконавтов, – пыхтела Санна. – А на счет разврата, смотрю, ты не оскорбился?
Ванька фыркнул, принял ту же позу и на коленках подполз к Елене Санне. Та, кряхтя, пыталась вкрутить на одном из «отростков» ножки офисного кресла (купленного, кстати, по ее размерам) махонький шуруп.
– А может, Михалычу доверить эту деликатную миссию? – поинтересовался Иван.
– Что-о? Да этот хрен лампочку вкрутить в служебном сортире не может под плафон, не то что шуруп. И за что ты ему деньги только платишь и для чего вообще держишь? И уж тем более я не позволю ему трогать мое кресло! Оно во всем клубе в единственном экземпляре и принадлежит тоже лично мне!
– Да я не спорю, для вас же и брал. Дайте я, – протянул руки Василич.
– Сгинь, нечисть. Иди, займись делом. А этому старому хрычу я сама позвоню. У меня даже комар по расписанию и дозированно ходит кровь пить у конкурентов, не то что этот прохиндей. Я ему сейчас все непонятки проясню… И вломлю по первое число. Апреля. Чтоб смеялся долго.
Елена Санна была женщиной серьезной, поэтому Иван Василич спорить не стал, и тихо смылся под негромкий гневный бубнеж главбуха. По поводу вопроса с Мартиросяном он был спокоен – если этот проныра прокололся, она из него вытянет жилы, замотает их морским узлом вокруг его же яиц и вдобавок завяжет пышным бантиком.
Дел никто не отменял, и Иван потащился в кабинет – к своим бумажкам, телефонам и компьютеру. Правда, предварительно провел инспекцию заведения, раздав ЦУ, вставив пистоны и отсыпав заслужившим похвалы. Сотрудников своих он никогда не обижал, поэтому о текучке кадров в его детище слыхом не слыхивали. Даже капризные официанты (да-а-а… очень нежная и избалованная каста) держались в полном составе с момента открытия заведения. А прошло уже немало – четыре года. Пошел пятый. Удерживать на плаву клуб столько времени нужен талант, ибо клиенты быстро пресыщаются и ищут новых развлечений. Кто-то прогорает, кто-то тихо работает просто на свою окупаемость, а вот у Ивана «БарДак» приносит хорошую прибыль. Никто не жалуется, народ исправно приносит сюда свои денежки, официанты получают свои щедрые чаевые, к которым виртуозно приучили своих клиентов.
Иван хмыкнул, вспомнив, как впервые впал в ступор от наглой «скромности» своих подопечных. Поймал он тогда на горяченьком Стасика – старшего официанта. Тот, рассчитывая клиента и узрев, что сей недостойный чел оставил всего штуку [5] на чай, сделал скорбное лицо и вернул ему их обратно. Клиент в недоумении решил уточнить, все ли в порядке с головой у обслуживавшего его мальчика, на что тот, опустив глаза, ответил: «Вам, наверное, у нас что-то не понравилось. Пожалуйста, извините за обслуживание, и не надо чаевых». Естественно, принявший на грудь клиент принялся уверять, что все просто отлично: обслуживание, закусон, развлекательная программа… Стасик «недоверчиво» переводил взгляд с лица клиента на купюру. До того видимо дошло, что нельзя ребенка оставить без сладенького, пошуршал в лопатнике, вытащил еще четыре штуки, прибавил к предыдущей. «Так пойдет?» – поинтересовался он. Стас расцвел, заблагоухал и заискрился одновременно, заверяя клиента (который стал постоянным и таскается, кстати, сюда до сих пор) в искреннем желании видеть его здесь ежедневно [6]. Иван, понаблюдав за этим цирком, сначала всыпал старшОму по шее, но затем, оценив примененное «война – хуйня, главное – маневры», поржал и выдал в качестве медали «За смекалку» бутылку виски. При этом пригрозил, что будет пристально следить за их «чувством меры», чтобы офики [7] вконец не оборзели. Но как показала практика, клиенты были совсем не против и отстегивали обслуживающему персоналу приличную чаюху [8].
В конце рабочего дня в гости заглянула Санна, заверив Ивана в том, что конфликт разрулен, а Мартиросян – «старый, мало того, что вшивый кобель, так еще и слепошарый. Не доглядел за своими растяпами, прозевавшими оплату от их заведения». Так что все ОК, а она пошла к Шире Самуиловне залечивать душевные и физические травмы. Подруга ее всегда поддержит и накапает пятьдесят грамм успокоительного. И в нагрузку приказала Ивану проследить сегодня вечером за ее сыночком, собравшимся расслабиться в этом злачном месте. «Мойша приличный, добропорядочный еврейский мальчик, – наставляла Санна, – и если с ним тут что-нибудь случиться, Шира оборвет тебе уши, острижет налысо твои космы, снимет с тебя твои клоунские штаны и выпорет, несмотря на твой здоровый рост и нарощенное на жопе мясо. А мне попадет за компанию».
Иван про себя возмутился. На хрен ему нужен этот шпендик? Велика ценность… Видел он его раз издалека (ну, если второй этаж можно назвать «издалека»), мельком и несколько секунд – ничего примечательного. Костлявое, угловатое существо в узеньких очочках и с лохматой головой. И росту в нем с гулькин нос – мужичок с ноготок. По рассказам Санны, выбирается раз в год «покутить», и то принудительно, под присмотром друга. А после – разговоров не оберешься. Не пьет, не курит – курам на смех, а туда же, в клуб… Пусть и раз в год. Сляднев потом рассказывал, как его тогда через час тот же дружбан на ручках выносил – с чего только его так ушатало. Толком и выпить-то не успел.
Однако какая б в душе буча не поднялась от просьбы бухгалтерши, но Санну Иван уважал, и за недомерком все-таки решил присмотреть. С него не убудет, Санне приятно, а ее Шире Самуиловне тем более. Елена Санна ему была вместо матери – в меру строга, справедлива и в помощи никогда не отказывала – с юных лет. Поддерживала, направляла и заботилась. Научила всему, затем вместе с ним влезла в это дело, не спала первый год так же, как и он, раскручивая «БарДак». Он ей многим обязан.
Деваться некуда – даст наказ своим работникам, напряжет охрану на присмотр, да сам в камеры посматривать будет, так что цел будет этот маменькин сынок.
[1] Меркурий – взято название реально существующего поставщика вино-водочных изделий.
[2] Чивас – имеется в виду виски Chivas Rеgal.
[3] Стекло – в работе бармены этой общей фразой называют посуду для своей работы – роксы, хайболлы, флюте и другие подобные полезные вещи.
[4] «BARДак» – взято название реально существующего заведения.
[5] Штука – имеется в виду тысяча рублей.
[6] Реально произошедший случай, взят из жизни.
[7] Офики – официанты.
[8] Чаюха – среди своих официанты так обзывают чаевые.
Часть третья
Нашлись добрые люди… Подогрели, обобрали. То есть подобрали, обогрели… (с)
Близился вечер.
Мишаня добрался до родного угла, где был проконтролирован еще раз Женькой на предмет сборов в злачное место.
А Ван Васыч, оставил заведение на несколько часов, чтобы смотаться домой, переодеться, и, скрипя зубами, вернулся обратно, выполнять задание двух старых подружек.
А Елена Санна стучалась в дверь Ширы Самуиловны.
Лаваныч заявился строго в назначенное время, видимо боясь, что Михась может срулить в самое безопасное место – мамину квартиру. Тогда его оттуда точно не выцарапаешь. Проведя быстрый осмотр и удовлетворившись увиденным, он подхватил Акельферда под белы рученьки и уволок к стоящей у подъезда новой машине – хвастаться.
– Ну как? Как тебе? – теребил он Мишу, восторженно сверкая глазами и нарезая круги вокруг свежекупленного.
– Да нормально.
– Нормально?! – завопил Женька, – ты, засушенный банковский бланк! Да она просто шикарная красотка!
– Красивая, красивая, – согласился Мишаня, – только ты что, потом пьяным за руль собрался садиться? – подозрительно сощурив глаза, уточнил Михась, в жизни не переходивший дорогу на красный свет.
– Да ты что! У тебя постоит. Такси вызовем. Какой мне кайф, только что обмыв эту прелесть, въехать в первый же день, в какой-нибудь столб.
– А-а-а… Ну, тогда ладно. Пойдем обмывать твою новинку. Надолго ли…
– Ну чего ты гундишь, как старая перечница. Это всего-то третья машина.
– И ты не собираешься останавливаться на достигнутом, – подколол Мишаня, – чего тебе на старой не ездилось? Или у этой колеса квадратные?
Перепираться с Акельфердом было гиблое дело, если тот за что-нибудь уцепится, то заведется часа на три и будет бухтеть безостановочно. Поэтому Жека, быстренько свернув разговор, вызвал такси и через пять минут заталкивал Мишаню на заднее сиденье. Через двадцать минут они входили в заведение, чтобы дать новой машине Лаваныча зеленый свет и благословить на гладкую дорогу.
В это время на кухне, уютно пристроившись за щедро накрытым столом, сидели две старые подруги. Шира Самуиловна подливала в рюмку Елене Санне коньяк, подкармливая шоколадкой, горяченькими отбивными и солеными огурчиками. Санна была охоча на покушать, поэтому закусывала от души и много, не заморачиваясь последовательностью принимаемых блюд. Шира смотрела на Санну, умиляясь ее аппетиту.
– Если б мой Миша так же ел, а то не в коня корм. Еда впрок совсем не идет.
– Подумаешь, прямая кишка без извилин, совсем прямая… и ростом не вышел. Зато весь в корень ушел.
Шира прыснула, затем захохотала
– Лен, ну вот за что я тебя люблю, так за твою прямоту и убойное чувство юмора.
– Нет, ну а что? У всех мелких мужиков в штанах будь здоров. Вот вспомни моего Григория.
– Какого?
– Ну, четвертый, который. Тоже от горшка два вершка, зато в штанах знатный агрегат был. Жаль мужик рано отошел… Хорошие у него были яйца…
– Да-а-а… Наши с мамой мечты о том, чтоб Мойша набрал мало-мальский приличный вес ушла в небытие. Видимо, правильно говорят, маленькая собачка до старости щенок, – сокрушалась Самуиловна, – толку-то нет. Кости все так же гремят, рост не прибавляется, кудри не распрямляются и вес никак не набирается. Хотя ты права, хоть содержимым в штанах природа не обидела.
– Шира, ты что, до сих пор его яйца проверяешь? Мальчику уже третий десяток идет – середина-наполовину, – изумилась Санна.
– Да ты что! – замахала руками на нее подруга. – Это я так, по старой памяти.
– А теперь уточни, до каких лет тебя старая память заставляла инспектировать обрезанный Мойшин отросток?
Самуиловна смутилась, но все-таки призналась:
– Лена, ну ладно тебе. Ну, подсмотрела случайно… Мальчик из душа вышел и нечаянно полотенце с задницы потерял…
– Вуайеристка ты старая, Шира. Что я еще могу тебе сказать… женить его уже надо.
– С ума сошла? Он еще маленький!
– Это на третьем десятке-то? Честно скажи, что не хочешь рядом около него баб видеть. Так и будешь караулить до сорока.
– Так и буду, – грустно согласилась Самуиловна, тяжело вздыхая.
– Ладно, не будем о грустном. Наливай, а то у меня сегодня на работе одни нервы…
– Опять Мартиросян небось выкинул что-нибудь?
– Да и он, нервотрепщик. И стул сегодня решил взбрыкнуть и поменять центр тяжести моей пятой точки. Еле в дОлжный вид его привела.
– Кого? Мартиросяна или стул?
– Да дался тебе этот Самвел. Забодал он меня уже! Что ни неделя, то какой-нибудь финт выкинет, а мне разбирайся с ним.
– Может, коньки подбивает, а ты все из себя неприступную крепость строишь? Может, у него любовь?
– Шира, с ума сошла? Какая любовь? Он одной ногой уже на кладбище…
– Любви все возрасты покорны, Лена.
– Широчка, поправка без «ко» – По…рны – уже не про меня. Помнишь, сколько мне стукнуло? Я в порны уже лет сорок как опоздала.. Кабы не больше… А этому козлу еще больше, чем мне!
– Ну, не скажи. Знаешь, какие у них мужики ебливые… причем до старости.
– Да на хрен мне старый, да еще ебливый козел? Мне покоя хочется, на печку залезть в теплых носках и кота под бок.
– Да ты посмотри, какая альтернатива коту-то! – воскликнула Шира, – высокий, красивый, носатый…
– Волосатый…
– Грузин.
– Армянин, Шира, армянин…
– Тьфу, тебе не угодишь! Дай, вон, тогда шанс Михалычу, он давно к тебе в кабинет просится люстру поменять.
Санна икнула, выпучила глаза и замахала руками.
– Нахрен! Уж лучше армянин!
– Во! – торжествующе возопила Шира Самуиловна, – а я что говорила! Тем более у тебя что в двадцать лет жопа была ого-го и титьки, что сейчас. Мужики до сих пор на них клюют. А армян лавашем не корми, дай только за жопу подержаться, да за большую…
Женщины веселились, вспоминая и сравнивая достоинства всех своих бывших и нынешних ухажеров. Через три часа, Шира ставила на стол крепко сваренный и вкусно пахнущий кофе.
– Что-то у меня сердце неспокойно. Женя опять утащил моего мальчика в ваше заведение.
– Он под присмотром, не переживай.
– Переживаю. В прошлом году Женя его на руках домой принес. Я думала, он как минимум в него литр текилы влил – вообще никакой был. А он, оказывается, всего четыре коктейля выпил, в которых было льда больше, чем алкогольного содержимого, и два глотка вина сделал. Недоразумение, а не ребенок…
– Да-а-а… Не в тебя пошел, – скосив глаза на две пустые бутылки из под коньяка, пристроившихся на полу у батареи, сказала Санна.
– От кого у него это, ума не приложу…
– Не волнуйся, я Ивану ЦУ оставила, чтоб он за ним проследил и доставил в целости и сохранности. А на него можно положиться.
– Ну, если ты Ваню подключила, то я могу быть спокойна. Как он, кстати?
– Да молодец. Головастый, рукастый. Все-таки не зря я его тогда присмотрела. Хороший мальчик. Досталось ему – будь здоров. Такое не каждому пожелаешь, но он выплыл. Упорства и мозгов ему не занимать. Хороший ребенок.
– Ребенок? Мой значит уже переросток, которого женить надо, а твой питомец – ребенок? Сколько ему уже?
– Двадцать девять было в прошлом месяце. Растет…
Подружки еще немного пообсуждали своих детей и подопечных, допивая кофе. Отведшая душу, Елена Санна отправилась домой, а Шира Самуиловна – следить за стрелкой часов и ждать новостей от сына.
Тем временем, уставшего после рабочего дня Мишу растормошить пытался не только друг, но и приглашенный им народ. За столом набилось девушек: количеством три штуки, парней – четыре штуки, не считая Лаваныча и Акельферда. Перевес был явно в мужскую сторону. Мишаня тихо скучал, крутя в руке безалкогольную бурду – сразу дегустировать коктейльную карту он не рискнул, распределив время между приемами двух положенных порций. Маму конечно можно было и не слушать, но Мишаня знал, что для него это добром не кончится. Вырубиться на диванчике через пятнадцать минут после прихода ему было некомильфо, да и Жека обидится. И если честно, то Мишане не очень-то и хотелось – к алкоголю он был равнодушен. Вот поесть он любил, на его весе это не сказывалось. Женька, постоянно следящий за своим телом, не позволяющий ничего лишнего (алкоголь, конечно, не считается) и сгоняющий часами лишок в спортзале, часто бесился, наблюдая, как Михась, посмеиваясь, пожирает тоннами булочки, плюшки и пироженки, запивая всё это всякой калорийной хренью.
Компания становилась шумнее, алкоголь разогревал, веселье набирало обороты, народ стал чувствовать себя более раскованно. И никто, естественно не замечал, что за столиком пристально наблюдают – охрана, официанты, бармен, работающий напротив их столика и сам босс заведения, уткнувшийся в камеру. Женька сыпал шутками, заводил публику, девчонки, выбрав себе жертв, переместились кто к кому. А Михась решил заказать первый пробный. Напиток он растягивал, как мог, хотя кто кого растягивал – еще надо посмотреть, ибо через пятнадцать минут у Акельферда уже блестели глаза, на лице появился румянец, очки съехали на кончик носа, и, самое главное, открылся словесный понос. Превзойти в этом его не мог даже Лаваныч, самый крутой пиздобол их района. Если Михась попадал в струю, то завладевал вниманием полностью. Девчонки побросали своих ухажеров, сгрудились вокруг Мишани – только что на колени к нему не лезли. Пацаны впали в ступор, наблюдая эту вакханалию. Женькин недомерок, тихо просидевший как чучело овсянки [2] целый час, вдруг ожил и прикарманил весь, и так немногочисленный женский состав, находящийся за столиком. Женька, понаблюдав привычную для него картину, вздохнул, хряпнул стопку и обратился к мужской части стола:
– Пацаны, без вариантов. Это надолго, пока он не свалится. Придется ловить рыбку чуть дальше. Пошли?
Пацаны недоверчиво переглянулись, но видя, что дамы не обращают на них внимания и полностью увлечены этим недоразумением, послушались заказчика банкета.
Мишаня же, сидящий в малине, незаметно дососал свою первую порцию. Девчонки наперебой хватали его за руки, лапали за коленки, заглядывали в рот, тискали и приглашали танцевать. Идти на танцпол тот отказался наотрез, ибо чувствовал, что его начинало штормить. Плюс ко всему он банально не умел танцевать. Но говорить еще мог.
А за камерой в кабинете охреневал от происходящего Ван Васыч. Ничего себе суповой набор дает… Все мужики по-тихому свалили из-за стола, оставив этого шпендика с тремя – тремя! – тёлками. Вечер обещал быть интересным, и Иван нисколько не пожалел, что остался выполнять поручение Елены Санны.
