Текст книги "Янтарный ветер"

Автор книги: Дмитрий Денисовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Не особо помню, так… Отрывки какие-то, – осторожно ответил Александр, не зная пока, как реагировать на сказанное ему.

– Ну что ж, вспоминай, вспоминай. Мне очень надо, чтоб ты всё вспомнил. Вообще, это обычное дело после контузии – временная потеря памяти. Со мной тоже такое было. И память потерял, и рвало два дня нещадно, но ничего, отошёл, восстановился.

Хозяин избы отвернулся от Александра, подошёл к печке и налил в выпитую кружку горячей жидкости из чайника. Затем опять сделал два шага к Александру и протянул ему напиток.

– Это отвар из хвои и валерьяновых корней – в этих условиях лучшее средство для восстановления от контузии. Не обожгись, пей маленькими глотками. Невкусно, конечно, но пить надо!

Алюминиевая кружка была поднесена к руке Александра. Тот осторожно попытался её взять, это получилось. Ручка кружки была горячей и обжигала немного, но по сравнению с грудной болью при движении рукой это было терпимо и несильно беспокоило Александра. Он сделал глоток. Напиток на самом деле на вкус был отвратительным – горьким и одновременно пряным каким-то. К нему надо было привыкнуть, и после первого пробного глотка он начал понемногу пить этот горячий настой.

Хозяин избы терпеливо ждал и наблюдал. Когда кружка была выпита, он забрал её из руки Александра и протянул ему какой-то светло-коричневый брикет. – Держи галету! Попробуй поесть немного. Ты со вчерашнего дня не ел. Всю ночь без сознания лежал, хорошо хоть сегодня глаза открыл.

Галета была пресной, безвкусной, немного пахла плесенью. Александр жевал её без особого желания, но отвращения к еде не было, галета медленно была съедена. Это заметил хозяин избы и произнёс:

– Вижу, что рвоты нет, а значит, пойдёшь на поправку. Сейчас тебе только покой нужен. Постарайся меньше шевелиться, скажи, если захочешь по нужде, я тебе ведро помойное под кровать поставил. Помогу подняться, если сам не сможешь.

Последние слова Александр слышал уже неотчётливо. В комнате заметно стало теплее от горящих и потрескивающих в печи дров. Это ласковое тепло разморило его. После выпитого отвара и съеденной галеты как будто по щелчку выключателя его накрыл сон – безмятежный и глубокий. Он спал, видя во сне и опять вспоминая картинки из своего детства, к которым добавлялись и некоторые эпизоды из его дальнейшей жизни.

Глава 2

Продолжение протокола допроса офицера Истребительного соединения войск СС оберштурмфюрера СС Карлиса Бауманиса. 1945 год, март месяц, 18-й день

ВОПРОС: расскажите, как и когда вы вступили в полицейский батальон?

ОТВЕТ: по радио я каждый день слышал призывы вступать в добровольческие латышские полицейские батальоны, где обещалось, что ты будешь сыт, одет, обут. Никто не говорил про необходимость участвовать в расстрелах или карательных акциях. Объяснялось, что полицейские батальоны необходимы для поддержания порядка и помощи германской армии в борьбе с большевиками. Говорилось также, что национальные полицейские батальоны помогут в восстановлении независимости Латвии после победы германского рейха над Советской Россией.

В итоге, в основном из-за безысходности, я покинул хутор и в конце февраля 1942 года добрался до Либавы (Лиепаи), где и записался добровольцем в недавно созданный 21-й Лиепайский шуцманшафт[5]5
  Шутцманша́фт (нем. Schutzmannschaft), сокр. шу́ма (нем. Schuma), от шу́цман (нем. Schutzmann) – сотрудник охранной полиции в Германии до 1945 года. Особые охранные подразделения, сформированные и включённые первоначально в состав вспомогательной полиции Третьего рейха на оккупированных территориях в годы Второй мировой войны. Карательные батальоны, действовавшие под непосредственным командованием немцев и вместе с другими немецкими частями. Как правило, формировались из местного населения и военнопленных. Позднее на базе отдельных батальонов были сформированы части Ваффен СС.


[Закрыть] батальон…

ВОПРОС: расскажите о формировании и деятельности 21-го Лиепайского полицейского батальона, особенно о военных преступлениях данного батальона и вашей службе в нём.

ОТВЕТ: подробности о деятельности батальона мне достоверно известны только со времени моего вступления в него, в последних числах февраля 1942 года. За время моей службы в батальоне я, конечно, слышал от ветеранов батальона об осенних акциях 1941 года и расстрелах большевиков и евреев в Лиепае, в том числе о массовом расстреле в Шкедских дюнах, которые проводились айнзатцгруппой[6]6
  Айнзацгруппы полиции безопасности и СД (нем. Einsatzgruppen der Sicherheitspolizei und des SD, сокр. EGr, рус. «целевые группы», «группы развёртывания») – военизированные эскадроны смерти нацистской Германии, осуществлявшие массовые убийства гражданских лиц на оккупированных ею территориях стран Европы и СССР.


[Закрыть], из которой впоследствии был сформирован 21-й Лиепайский полицейский батальон.

Но с первого дня моего зачисления в батальон до отправки на Восточный фронт и затем до переформирования батальона во 2-ю латышскую добровольческую бригаду войск СС ни я, ни кто-либо из вновь прибывших служащих батальона, насколько мне известно, участия в убийствах гражданского населения не принимали, в отличие, например от 24-го Лиепайского батальона, который был переброшен в Белоруссию и воевал с партизанами, проводя карательные акции и массовые расстрелы. Это мне стало известно позже, по рассказам бойцов 24-го батальона, часть которого также была позднее переформирована во 2-ю латышскую добровольческую бригаду войск СС. Некоторые из этих бойцов были награждены за карательные акции во время проведения крупномасштабной антипартизанской операции «Зимнее волшебство»[7]7
  Операция «Зимнее волшебство» (нем. Operation Winterzauber) – карательная антипартизанская операция, проведённая латышскими полицейскими батальонами при поддержке СД, литовского и украинского полицейских батальонов в период с 15 февраля до начала апреля 1943 года в треугольнике Себеж – Освея – Полоцк на севере Белоруссии и в Себежском районе Псковской области. Сама постановка задачи предполагала массовое уничтожение находившихся в зоне операции деревень и значительной части местных жителей. Это осознавали как руководители операции, так и её исполнители. «Все русские и белорусские деревни на границе с Латвией, которые в первую очередь образуют опорные пункты для нападений со стороны бандитов, следует полностью сжечь», – указывалось в приказе № 363 командирам групп Шредеру и Кнехту. В советских источниках количество погибших во время «Зимнего волшебства» мирных жителей составляет не менее 10–12 тысяч человек.


[Закрыть] на территории Белоруссии…

ВОПРОС: не отвлекайтесь, пожалуйста, на рассказ о 24-м полицейском батальоне, известном вам с чужих слов, а опишите подробности формирования и вооружения 21-го Лиепайского полицейского батальона, куда вы лично и добровольно вступили, а также деятельности батальона на территории Латвии?

ОТВЕТ: 21-й Лиепайский полицейский батальон был сформирован подполковником Теодорсом Рутулисом в конце февраля 1942 года из добровольцев Курземского края Латвии. Батальон состоял из трёх рот. Я был зачислен во вторую роту под командованием капитан-лейтенанта Знотена. Обмундированы мы были в униформу из старых запасов латвийской армии и чешскими шлемами с немецкой полицейской маркировкой, вооружены – русскими винтовками Мосина.

Насколько я помню, весь 21-й батальон состоял из 18 офицеров и около 450 солдат. Чуть позднее к батальону были прикомандированы также около 80 инструкторов, в основном из числа немецкой полиции, вооружённых русскими и французскими пулемётами и немецкими автоматическими винтовками.

Со времени моего вступления в батальон до марта 1942 года я с другими добровольцами проходили обучение военному делу и строевой подготовке под руководством немецких инструкторов. Нас обучали стрельбе, боевой подготовке, минному делу. Ежедневно проходили также уроки политической подготовки, где рассказывалось о последних указах фюрера, победе германского оружия, событиях на восточном фронте, зверствах большевиков. Кстати, на одном из уроков политической подготовки мне было сообщено о гибели моих сестёр и бабушки в пересыльных вагонах по дороге в Сибирь. Эта информация была получена военной полицией от наших бывших соседей из города Крустпилс, которую им якобы сообщили органы НКВД ещё до войны. Эта горькая весть, как и расстрел отца органами НКВД перед войной, а также та информация, которую я получал во время уроков политической подготовки, окончательно убедили меня в ненависти к большевикам, советскому строю и России в целом. Именно тогда сформировалось моё мировоззрение – надежда на свободную и независимую Латвию в составе третьего рейха с помощью германского оружия.

Поскольку я был в отличной физической форме благодаря предвоенным занятиям спортом, а также из-за моего хорошего знания немецкого языка я был лично отмечен Фридрихом Еккельном[8]8
  Фридрих Еккельн (нем. FriedrichJeckeln) – немецкий военный деятель и военный преступник. Обергруппенфюрер СС и генерал полиции Третьего рейха на оккупированной территории СССР во время Второй мировой войны. Руководил широкомасштабным уничтожением евреев в Прибалтике, Белоруссии и на Украине. Дата рождения – 2 февраля 1895.
  2 мая 1945 года в Берлине взят в плен советскими войсками. На судебном процессе в Риге за военные преступления Ф. Еккельн был приговорён военным трибуналом Прибалтийского военного округа к смертной казни и 3 февраля 1946 года публично повешен в Риге.


[Закрыть], верховным руководителем СС и полицией Остланда, который прибыл на инспекцию батальона в середине марта 1942 года. По его личному указанию мне было присвоено звание унтер-офицера, и я был назначен инструктором 2-й роты батальона по физической подготовке…

День 2-й

9 сентября 1945 года

Эпизоды сна были не связанными, картины менялись одна на другую, подчиняясь только какой-то необъяснимой общей фабуле, построенной подсознанием Александра. Вот он с одноклассниками покупает горячие бублики у уличной торговки с плетёной корзиной на животе. Одноклассники смеются, что-то рассказывают наперебой. Мимо идут прохожие, нарядные и счастливые. Красные флаги на столбах еле колышутся тёплым ветром. Из репродуктора громко играет какой-то марш. Праздничный, солнечный, ласковый день безмятежного конца мая, наполненный детским весельем и ожиданием больших летних каникул…

Вот он, уже подросший, повзрослевший, получает аттестат зрелости на школьной линейке, в окружении своих одноклассников. Благоухающий запах сирени вокруг. Лицо матери, доброе и ласковое. Мать стоит вместе с другими радостными родителями на школьном дворе. Александр, гордый хорошими оценками аттестата, смотрит на улыбающуюся мать и ощущает безмерное счастье, наполненное ощущением светлого будущего молодого парня, у которого вся жизнь впереди…

Вот он в форме курсанта военно-юридической академии, подтянутый и стройный, идёт с какой-то девушкой по бетонной дорожке летнего зелёного парка. Девушка с мороженым в одной руке что-то весело говорит ему, он отвечает. Он видит восхищённые взгляды стайки встречных девчонок-старшеклассниц, и эти взгляды нравятся ему и вызывают ощущение гордости будущего командира Красной Армии.

Весь сон был цветным, безмятежным и состоял только из позитивных моментов – никакой грусти, никакой тревоги, никакой войны.

Сон его был прерван звоном металлической посуды. Как ни старался Александр хоть ненадолго продлить эти мгновения то ли сна, то ли добрых воспоминаний, это ему не удалось. Он окончательно проснулся. Голова почти не болела, да и общее самочувствие несколько улучшилось. Он попробовал широко вздохнуть, но это не совсем ему удалось, терпимая боль в груди ещё оставалась.

В избе было по-утреннему свежо, но не холодно благодаря недавно затопленной печке. Единственное окно запотело, и капельки воды прочертили его сверху, остановившись на смоляной замазке в нижней части. Сквозь окно внутрь избы пыталось проникнуть яркое утреннее солнце бабьего лета, обычного в этих краях в середине сентября.

Хозяин избы, одетый в шерстяной свитер, по-видимому, что-то готовил у стола, мешая алюминиевой ложкой в котелке. К привычным уже запахам добавился запах пряной тушенки.

Благодаря этому запаху Александр почувствовал, что был явно голоден. Он помнил о единственной галете, съеденной вчера, но время, когда он полноценно поел в последний раз, так в памяти пока не восстановилось.

Александр попробовал в мыслях проанализировать ход последних событий. Частично ему это удалось. Память явно понемногу возвращалась. Возвращалась она пока разрозненными эпизодами, без чётких очертаний, обрываясь на последних событиях, произошедших с ним, но отчётливо наполненная событиями вчерашними.

Александр попробовал сначала пошевелиться и затем сесть на кровати, опустив ноги на дощатый пол. С трудом, но он сделал это, хотя сломанные, по-видимому, рёбра резкой болью отозвались в груди. Немного закружилась голова, но терпимо, он схватился рукой за почерневшие железные витые прутья подголовника его кровати, чтобы не потерять равновесия. Старая кровать заскрипела, и это услышал хозяин избы. Он довольно резко обернулся, понаблюдав за Александром некоторое время, и сказал довольно приветливым тоном:

– Проснулся? Вижу, вижу, на поправку быстро идёшь. Вообще, по себе знаю – в военное время люди быстро восстанавливаются и после ранений, и после контузий. От чего доктора в мирное время неделю лечат, на войне за день заживало. А уж всяких там простуд и ангин так и вовсе никто не замечал. А может, Господь и специально не насылал на войне такие хвори, потому что и так хватало смертей и ранений. Я вот до войны очень часто с ангиной маялся, а за последние четыре года забыл о ней напрочь.

Хозяин избы явно хотел выговориться, как человек, давно находящийся в одиночестве. В тоне его отсутствовала вчерашняя злая ирония. Нет, конечно, дружеского, тёплого тона в словах тоже не было, но было очевидно, что человек приглашал к диалогу.

– Да проснулся вот. Вроде мне получше, по крайней мере, получше, чем вчера, – ответил Александр, давая понять, что диалог возможен в меру его сегодняшнего положения.

– Ну, тогда доброе утро! Сейчас есть будем. Наверняка ты проголодался. А если аппетит вернулся, значит, точно поправишься. Есть-то хочешь?

Хозяин сказал быстро, явно обрадовавшись, что Александр разговор поддерживает.

– Хочу! А ещё больше хочу, чтобы ты рассказал подробности, как я тут оказался и где мы? Пелена какая-то в голове, последних событий совсем не помню.

– Успеется, время есть. Ты сейчас поешь и опять ложись. Надо тебе отлежаться. Порезы и ссадины я тебе шнапсом и хвойным отваром промыл. Руки перебинтовал и грудь туго обтянул, чтобы рёбра восстановились. Крови изо рта не было, значит, лёгкие и внутренности не повреждены, а остальное – чепуха, оклемаешься.

После этих слов хозяина избы Александр понял, что так сильно стягивает его грудь, – это широкая, с неровными краями полоса брезента, по-видимому, сделанная из распоротого вещь-мешка не первой свежести, в несколько слоёв обёрнутая вокруг груди и не дающая широко вздохнуть.

Хозяин продолжил, подав при этом Александру ложку и тарелку с едой, из которой шёл пар:

– На, держи. Пища богов – картошка с тушёнкой! И осторожно, не обожгись. Только с печи снял.

Александр взял тарелку и ложку. Нестерпимо вкусный запах этой «пищи богов» окружил голодного парня, и он принялся жадно есть несмотря на то, что содержимое тарелки было очень горячим и немного отдавало горечью старой, проросшей картошки.

Хозяин избы также, только медленно принялся есть из своей тарелки, сидя на деревянном стуле за столом, вполоборота к Александру, и одновременно наблюдая за ним.

– Спасибо! – сказал Александр, съев содержимое тарелки, и поставил её пустую рядом с собой на кровать.

Хозяин, после некоторой паузы встав из-за стола, убрал тарелку Александра и продолжил разговор:

– Ну что, будем заново знакомиться? Меня зовут Карл или Карлис, как тебе будет удобнее называть. Ну а ты офицер, раньше, по-моему, капитан контрразведки Красной Армии, но имени и фамилии твоей я не помню, да это было мне и ни к чему. Узнал ли ты меня, гражданин начальник?

В вопросе хозяина опять прозвучала недобрая вчерашняя ирония, указывающая на то, что эти слова вызывают у него далеко не лучшие воспоминания и еле скрытую обиду.

Александр узнал его, точнее сказать, вспомнил какие-то эпизоды из жизни, связанные с собою и с ним. Не до конца восстановившаяся память ещё не могла сложить всю хронологию событий, но общая картина уже начинала вырисовываться. Каждый возникший в памяти фрагмент обрастал сопутствующими. Это было похоже на строящееся многоэтажное здание. Этаж за этажом, окна, двери, лестницы, отделка. До крыши ещё было далеко, но фундамент нагрузку держал крепко и не разрушался.

Его, Александра Горина, майора контрразведки «Смерш» 1-го Белорусского фронта, тогда ещё в начале весны капитана и начальника одного из отделов управления, свела жизнь с этим молодым латышским парнем по имени Карлис по долгу службы на долгих дорогах войны. Поэтому он и вспомнил вчера ещё его глаза. Тогда, в начале весны, глаза эти были такими же зелёными и молодыми, но взгляд был другим, не таким твёрдым, как сейчас, – тревожным, сильно уставшим и испуганным. Не всплыли пока ещё в памяти все подробности допроса этого молодого парня, но то, что он, Александр Горин, его допрашивал, причём в течение нескольких дней, это вспомнилось очевидно.

Немного поразмыслив, он решил продолжить разговор, тщательно следя за своими словами, в основном потому, что очень хотел восстановиться и собрать воедино все недостающие пока ещё фрагменты своего сознания.

– Александром меня зовут! Больше ничего не помню. Тебя тоже не помню, но я не против, если ты, Карлис, расскажешь о том, что сам знаешь. Очень это неприятное чувство – беспамятство. Чувствуешь себя маленьким, беспомощным ребёнком.

– Ну, Александр так Александр! Не верю, что не узнал меня. На войне все чувства усиливаются в несколько раз, как и проницательность. Вижу, что знаком я тебе. Но если хочешь играть в тайны, пожалуйста. Не нужны мне от тебя никакие военные секреты, тем более что война закончена и мне, в общем-то, тоже скрывать от тебя нечего. Надо думать о будущем, а твоё будущее зависит только от меня. Согласишься помочь мне, я помогу тебе, и если не будешь геройствовать в ближайшее время, тогда своим будущим внукам сможешь рассказать о том, что случилось на самом деле. Давай договоримся так, я начну рассказывать, а ты спрашивай, что тебя интересует и что ты не помнишь? А сейчас приляг опять, слаб ты ещё, отлежись.

Карлис постоял над Александром некоторое время, дождавшись, пока тот самостоятельно вернётся в горизонтальное положение на кровати.

Александр лёг, вытянул ноги и был готов слушать. Немного болело в груди, и ныли ссадины и порезы на лице и руках, но в общем состояние его разительно отличалось от вчерашнего. Ему было гораздо лучше, тем более приятное чувство сытости помогало в этом. Особенно он был рад тому, что пелена тумана в его голове начинала рассеиваться, что придавало ему спокойствия и уверенности.

– Ладно, Карлис. Поживём, увидим. Расскажи о себе и почему ты здесь?

– Ну что же, начнём, как на допросе когда-то. Я, Карлис Бауманис, бывший оберштурмфюрер СС, воевал на Восточном фронте. Думаю, что подробности моей биографии тебе хорошо известны и мне нет смысла скрывать. Если даже что-то не помнишь сейчас, потом всё равно вспомнишь. Тем более что теперь наши дороги переплелись и в ближайшем будущем нам придётся быть неразлучными. Я в конце марта попал в партизанскую засаду в Курземском котле недалеко от фронта, был контужен и доставлен вашей разведкой на противоположную сторону. Попал в отдел «Смерш», где ты допрашивал меня несколько дней, потом был перевезён в пересыльную тюрьму в Тукумс, где ждал сбора обвинительных материалов на меня и окончательного приговора трибунала. Слава богу, сразу не поставили к стенке и в середине июня повезли в Ригу давать показания в Прибалтийском военном трибунале. По дороге удалось сбежать. Подробности рассказывать не буду, ни к чему это, но при побеге добыл форму красноармейца и переоделся в неё. Передвигался ночами, днём отсыпался в лесах. Пробирался в Лиепайский уезд. Почему туда, расскажу тебе потом. Подкармливали на хуторах, почти никто не отказывал. Поскольку война только недавно закончилась, а отдельные бои в Курземском котле затихли только в начале июня, в этих краях царила послевоенная неразбериха и военные посты на дорогах были уже почти все сняты, поэтому удалось добраться до Руцавы на южной границе Лиепайского уезда почти без происшествий. Оттуда – несколько километров до побережья моря и озера Папес. Я знал о местонахождении этой избы лесника в папских болотах и точных приметах ближайшего схрона, подготовленного немцами перед отступлением. А потом всё просто – добравшись сюда, обустроился, принёс одежду, продукты и оружие из схрона. Ближайшие окрестности почти безлюдны. Озеро и болота охраняют от случайных прохожих. Дорог больших тут нет, и меня пока никто не беспокоил до этого времени. Я на всякий случай несколько лёгких противотанковых мин поставил на ближайших лесных дорогах – телегам не повредят, а грузовики с солдатами не пропустят. Да и пёс, прибившийся ко мне по дороге, тоже даст знать о незваных гостях. Так что живу пока спокойно, охочусь иногда. Изредка на озеро хожу за рыбой. Но продуктов и из схрона хватает. Даже шнапс и сигареты есть. Я-то не балуюсь этим, но, если ты захочешь, скажи.

Рассказывая это, Карлис не стоял на месте. Помыл алюминиевые тарелки и ложки в ведре с водой, положив их потом на деревянный стол. Открыв железную дверцу еле горящей печки, добавил туда несколько свежеколотых дров, лежавших прямо на полу, и, закрыв печку, поставил видавший виды закопчённый чайник на огонь. Обернувшись к Александру, он проверил, не уснул ли тот, и, убедившись в его жадном внимании, сел на грубо сколоченный деревянный стул и продолжил свой рассказ:

– Не знаю, куда ты ехал на машине в моём лесу, но подорвался на моей leichte Panzermine (нем.) лёгкой противотанковой мине. Мой маленький 4-килограммовый подарок, прикопанный в колее, разорвал в клочья твой двухдверный трофейный Opel Olympia. Тебе повезло, твоему водителю – нет. Я думаю, что тебя взрывом выбросило из машины через брезентовую крышу. Будь у «Опеля» цельнометаллическая крыша, наверняка мы бы с тобой сегодня не разговаривали. Водителя твоего, точнее, то, что от него осталось, я похоронил в лесу, а тебя перенёс к себе в избу.

На месте взрыва также собрал твои вещи в чемодан и нашёл обгоревший портфель с документами. Всё это я позже принёс сюда. Насчёт портфеля не переживай, не интересует он меня, разве что в любознательных целях!

Последнюю фразу Карлис произнёс, видя, как напрягся Александр после его слов о портфеле. Потом он продолжил уже без пауз:

– До ближайшего жилого хутора – несколько километров. Я иногда хожу туда. Старики, живущие там, вполне доброжелательно относятся ко мне, помогают в чём могут. Сын их погиб на восточном фронте, поэтому они не слишком рады советской власти и предупреждают меня о местных событиях и облавах против латышских партизан в этих краях. Иногда у них меняю шнапс на хлеб, козье молоко и картошку. В общем, тут пока довольно безопасно, и думаю, нас не потревожит никто ещё довольно долго. Но война закончилась, и, похоже, советская власть вернулась надолго, поэтому надо самому позаботиться о своей дальнейшей судьбе, никто не поможет. От ваших мне снисхождения ждать бессмысленно, точно лоб зелёнкой помажут. Здесь тоже очень долго скрываться не позволят – рано или поздно ваши и сюда пожалуют. Был у меня один продуманный, но очень рискованный план, поэтому и шёл специально в эти края. Но теперь у меня есть ты, и это обнадёживает. Стоит поразмыслить, как быть друг другу полезными в этой ситуации. Повторю, война закончилась и не стоит нам теперь вспоминать, как мы смотрели друг на друга через глазки прицелов. Жизнь продолжается, новая жизнь! Я тебя выхожу, поставлю на ноги, но и от тебя жду не благодарности, нет, а возврата долга – простого человеческого долга, извини за патетику. Согласись со мной, если бы я тебя не подобрал в лесу, ты кровью бы истёк и местным хищникам на корм бы пошёл.

– Ну, положим, ранение моё твоих рук дело. Не заминируй ты дорогу, не пришлось бы за мной ухаживать.

Александр сказал это спокойно, не желая спорить с хозяином избы. Не в том он был ещё состоянии, чтобы спорить, осознавая свою беспомощность и временную зависимость от врага. А вот то, что говорящий был ему врагом и, несмотря на свой миролюбивый тон, врагом лютым и безжалостным, Александр осознавал чётко. Понимал он, конечно, что его жизнь в теперешнем и безоружном положении зависит от хозяина избы. Прекрасно понимал, если Карлис захочет покончить с ним, большого труда это ему не составит. Поэтому, чтобы несколько сгладить обстановку, Александр спросил:

– Как долго думаешь меня тут держать?

Его вопрос как будто бы обрадовал Карлиса. Хотя никакого согласия от Александра он не получил, но продолжению разговора был явно доволен и продолжил своим слегка хрипловатым голосом:

– Ты, гражданин начальник, не торопи события и не обижайся. Относись к этому как к неизбежным обстоятельствам, как к военной необходимости. Поставь себя на моё место. Как ещё я могу защитить себя и сохранить себе жизнь? Я, между прочим, не иду мстить и убивать приспешников вашей власти, в отличие от многих моих братьев по оружию. А вот причин для мести у меня предостаточно, поверь! Захочешь, расскажу потом. И жалости от тебя не жду. Знаю, что такое чувство вам – контрразведчикам – неведомо. Поэтому и предлагаю в этих обстоятельствах быть друг другу полезными, и только! И ещё один немаловажный для тебя аргумент – если всё пройдёт, как я предполагаю, никто о нашем временном «пакте о ненападении» не узнает, и ты вернёшься к прежней жизни. Мало того, сведения, которые я тебе сообщу после того, когда ты выполнишь свою роль, будут очень полезны твоему командованию, и ты сможешь распорядиться ими по своему усмотрению. Ну что, согласен на такой расклад?

Карлис задал последний вопрос, одновременно протягивая кружку со вчерашним отвратительным на вкус, но полезным отваром, который он налил из закипевшего чайника. Александр немного приподнялся выше к изголовью кровати и лёжа взял кружку, из которой шёл густой пар. Маленькими глотками стал отпивать, морщась то ли от резко горького хвойного вкуса, то ли от слишком горячего содержимого. Странно, но вкус напитка явно отличался от вчерашнего. К вкусу хвои и валерьяновых корней добавились какие-то другие травяные привкусы, которые, впрочем, не сильно смутили Александра. Из знакомых привкусов он почувствовал только мяту и ещё, наверное, чабрец.

Он был доволен паузой в разговоре и не видел необходимости отвечать. Он нуждался в некотором времени, чтобы осмыслить и обдумать сказанное Карлисом.

Возвращающаяся наконец-то память и жизненный опыт военного лихолетья подсказывали Александру не верить этому человеку. Но какой у него был выбор? Медленно всплывали в памяти эпизоды упомянутого уже допроса. И всё то, что вспоминал о нём, ещё сильнее убеждали, что перед ним опытный, умный и хорошо обученный противник, на руках которого кровь не одного бойца Красной Армии, готовый хладнокровно убивать и дальше, не щадя и не испытывая никаких мук совести.

Но и сам Александр не был обычным, рутинным исполнителем команд своих военных начальников. Его специальная подготовка контрразведчика «Смерш» давала ему возможность быть не просто подневольным персонажем последующих событий, а начать самостоятельную игру с противником на его поле, с обязательной последующей победой, в которую он, Александр, верил, даже несмотря на временные трудности с физическим состоянием. Он чувствовал, что голова его светлела, память довольно быстро возвращалась, и это, конечно, придавало уверенности и спокойствия. Его с Карлисом противостояние началось с явной форой у противника, но это было знакомо и привычно Александру. Пауза с ответом явно затягивалась, и он произнёс:

– Похоже, выбора у меня нет. Давай только разговоры пока отложим, спать хочу, и голова немного кружится.

Очень ему нужна была сейчас отсрочка, какое-то время для анализа ситуации и прогноза дальнейших действий. Он протянул выпитую кружку Карлису, тот её взял и, выплеснув остатки хвои и кореньев в приоткрытую дверь, поставил на стол. Александр закрыл глаза, и Карлис, увидев это, сказал:

– Ну вот и ладно, поспи, поспи. Это тебе на пользу. Проснёшься, продолжим.

Александр лежал с закрытыми глазами пытаясь упорядочить и разложить по невидимым полкам свои мысли, всё больше обретающие прежнюю твёрдость, и взвешивая все прочие возможности.

Он услышал, как на опушке леса гулко закуковала припозднившаяся кукушка, перебивая редкие и тихие голоса других птиц. Почему-то не успевшая улететь в тёплые края кукушка кому-то долго доказывала своё право пребывания в осеннем лесу. Александр как-то неосознанно вспомнил народные поверья, связанные с этой птицей, которые рассказывал ему дедушка в деревне. Деревенские жители верили, что кукование вблизи жилья считается предвестником неурожая, а на крыше дома – болезней, пожара или смерти. Верили также, что если услышишь кукушку, кукующую тебе в глаза, будешь плакать, а если в спину – умрёшь, особенно если она кукует на заходе солнца. Александр никогда не верил в приметы и попытался отогнать эти зловещие поверья, всплывшие в его памяти. Попробовал ненадолго переключиться на более необходимые ему воспоминания, от которых зависела его жизнь.

Через короткое время то ли от выпитого отвара, то ли по команде нуждающегося в восстановлении организма его снова накрыл глубокий и крепкий сон.