Текст книги "Не тот (СИ)"

Автор книги: Diamatta

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

И, глядя на побледневшую и онемевшую Усаги, она расплакалась сильнее, а потом еще долго стояла, провожая ее взглядом, не в силах сдерживать слезы.

========== 9. Агония ==========

После того как Усаги покинула номер отеля, Сейя практически не вставал с постели, почти все время погруженный в дрему или сон; так было легче, так можно было не ощущать боли, страха и ледяных объятий смерти.

Несколько раз ему все же приходилось подниматься, хотя это и требовало усилий – пришлось открыть окно и впустить в помещение воздуха, потому что он задыхался, страдая от недостатка кислорода; из-за кровопотери дыхание зачастую становилось поверхностным и неглубоким, от чего Сейе было так плохо, что приходилось опираться на подоконник, цепляясь изо всех оставшихся сил, чтобы не упасть.

Подышав немного и присев за стол, он не без труда написал записку и положил ее на гладкую поверхность стола; потом же, собрав все оставшиеся силы, он дошел до двери номера и повесил табличку «не беспокоить» на ручку снаружи, добрел до ванной, кое-как принял душ, надел чистую рубашку и брюки, попил немного воды и лег, думая, сможет ли встать снова.

Он уже был в какой-то степени готов к смерти – оставшись без Усаги, понимая, что она не верила ему, не хотела и не могла помочь, он уже не видел смысла жизни; осознавал он и тот факт, что с такой тяжелой кровопотерей у него вряд ли оставалось много времени. По-настоящему сильную боль ему причиняла невозможность поговорить с Усаги еще раз, увидеть ее, коснуться, побыть вместе хотя бы недолго… Ему ужасно не хотелось умирать в одиночестве, однако он уже практически смирился со своей судьбой.

Лежа в кровати, он думал о своей жизни, пока голодающий без нужного количества кислорода мозг позволял ему делать это – думал об Усаги, о Мамору, о Какью и Тайки, оставшихся на далекой Кинмоку… Он спрашивал самого себя – если бы он знал, что все обернется таким образом, стал бы он все равно искать свою родственную душу? – и ответом было безоговорочное и сакраментальное «да».

Когда у него резко снизилось давление, а кислородное голодание усилилось, безразличие ко всему происходящему снова накрыло его тяжелой волной. Мысли путались, думать о чем-то уже не оставалось сил, и он впал в состояние, близкое к бреду; когда стало совсем плохо, и сердце едва не выпрыгивало из груди, чтобы еще сохранить его угасающую жизнь, он пару раз в полубессознательном состоянии позвал Усаги, пока не провалился в забытье.

***

Прибежав в отель, Усаги старалась сохранять спокойствие, хотя удавалось ей это плохо – ее всю трясло, было страшно терять время, счет которому шел на минуты, если не на секунды. Она уже видела, что вторая буква имени соулмэйта на ее руке начала чернеть, и это вводило ее в состояние неописуемой паники.

Услышав от администратора, что на двери нужного номера висела табличка «не беспокоить» и получив одобрение на посещение, она понеслась к лифту.

Несколько секунд ожидания казались вечностью, но вот она наконец оказалась перед нужной дверью и, помедлив, потянулась было постучать; однако что-то остановило ее, и она повернула ручку – дверь оказалась открыта.

Усаги вошла внутрь, увидев едва приоткрытое окно, бутылку воды на столе, пару вещей, сложенных на стуле; пройдя дальше, она увидела Сейю, недвижимо лежавшего на кровати лицом вверх.

Девушка бросилась к нему, пораженная заостренными чертами его лица и мертвенной бледностью его кожи, которая на контрасте с черными волосами казалась еще белее.

– Сейя… – она крепко сжала его ладонь, поражаясь ее ледяному холоду. – Сейя, пожалуйста, очнись…

Она звала его, плача и пытаясь добудиться – и через какое-то время парень все же смог открыть глаза, потускневшие и запавшие; от одного их вида девушке захотелось рыдать навзрыд.

– У…саги… – произнес Сейя. – Что-то… случилось?

– Посмотри, пожалуйста, посмотри… – та показала ему свою руку, на которой появилось имя несчастного брюнета.

– Надпись… – едва слышно прошептал Сейя, – мое имя… – он выдохнул и снова вдохнул, отчаянно, глубоко. – Она все же… есть… Жаль, что так… поздно…

– Не поздно… Не говори так… – Усаги лихорадочно расстегивала пуговицу на манжете его рубашки, закатывая рукав; обнажив свое имя, покрытое запекшейся кровью, она слегка вздрогнула, но, сглотнув боль и страх, соединила их надписи.

Место соприкосновения букв засветилось мягким светом, и девушке даже показалось, что сияние звезд вновь вернулось в глаза ее соулмэйта – но это была лишь иллюзия, длившаяся пару мгновений.

Те буквы имени брюнета, которые еще не почернели на ее надписи, засияли золотом; имя же Усаги на его белой руке ярко засветилось полностью, поблескивая, словно дорогое украшение, и Сейя почувствовал, как внутри постепенно прощавшегося с жизнью тела разливается восхитительное по своей теплоте чувство. Он уже был с ним знаком, только с другого ракурса: это была любовь; теперь же ее столь желанную нежность и сладость обуславливал тот факт, что она была взаимной.

– Так… тепло. – Он прикрыл глаза и с трудом, но все же смог улыбнуться уголками губ. – Я… умру счастливым…

– Ты не умрешь!! – девушка сжала его плечи. – Я прямо сейчас вызову скорую, они… спасут тебя, я обещаю…

Сейя вдохнул и снова взглянул на Усаги.

– Не поможет… Я говорил, меня… можешь спасти лишь ты, и вот… ты тут… Я не жилец, Усаги, я… умираю… Но если ты со мной, то… Я ничего не боюсь…

– Сейя, все еще можно исправить… – Усаги трясло, хотя она старалась никак не показывать этого; крепко сжав ладонь парня одной рукой, второй она начала лихорадочно строчить сообщение Ами, спрашивая, что можно сделать.

– Усаги, я правда… так счастлив… – раздался тихий голос Сейи; она хорошо понимала, что разговор давался ему нелегко, хотя соединение надписей придало парню немного сил. – Я так… люблю тебя… Достань из-под подушки вещь…

Девушка послушно протянула руку, замечая, как сильно она дрожит, и извлекла из-под подушки небольшой подарочный пакетик; открыв его, она зажала рот рукой, и слезы потекли из ее глаз.

– Помнишь? – продолжил Сейя, снова улыбнувшись вымученной, но по-настоящему счастливой улыбкой. – Самый первый… день… Ты хотела это сердце, и я… купил… Как я рад, что могу наконец… подарить его тебе…

Безуспешно пытаясь скрыть слезы, девушка рассматривала кулон в виде небольшого синего сердца на изящной цепочке; украшение переливалось разными оттенками благородного цвета – так же, как когда-то и глаза Сейи, которые теперь потеряли блеск, и внезапная мысль о том, что именно из-за нее эти прекрасные глаза потухли, вонзилась в нее подобно раскаленному ножу, причиняя невероятную боль.

– Спасибо тебе, Сейя… Любимый… – всхлипывая, она надела подарок, и Сейя попытался протянуть к ней руку.

Усаги помогла ему, и он провел холодными сухими пальцами по ее шее.

– Такая… мягкая. Теплая… Боже, как я… счастлив… – шептал он, и этот шепот убивал девушку – каждое слово словно расстреливало ее душу, вновь и вновь давая ей понять, как сильно она ошибалась и как много она потеряла. Наблюдать за тем, как счастье и любовь умирали прямо на ее глазах по ее же собственной вине, было совершенно невыносимо.

Экран ее телефона вспыхнул, оповещая о новом сообщении от Ами, и Усаги схватила его, лихорадочно пробегаясь глазами по строчкам и бледнея на глазах: ее гениальная подруга писала, максимально смягчая информацию подходящими словами и выражениями, что нужно смириться с необратимым.

– Не может… быть… должен быть выход… – одними губами шептала девушка, сходя с ума от давивших на нее осознания и безысходности. – Он не должен умереть…

Увидев на руке надпись с именем Сейи, она уже тогда начала понимать его слова о тепле и радости, которые ощущаешь, находясь рядом с родственной душой; ей становилось ясно, что Сейя говорил совершенно честно и открыто, не пряча своих чувств. Он так искренне радовался, находясь рядом с ней – Усаги сразу вспомнились все их первые встречи, когда улыбка не сходила с его лица, словно освещая его самого и все вокруг…

Если бы она могла закричать, выражая свое отчаяние и боль, то от ее крика наверняка содрогнулся бы не один человек; если бы ей сказали опустить руки в пылающий костер, чтобы на губах ее соулмэйта снова появилась та самая нежная и полная счастья улыбка, она бы безоговорочно сделала это; если бы она могла хоть как-то помочь и спасти его, она бы заплатила любую цену – но вселенная не шла на компромиссы и уступки, наказывая ее за собственную глупость и неверие. Все страдания Сейи возвращались ей в сто, в тысячу крат.

Вытерев слезы, она снова повернулась к нему.

Он лежал, прикрыв глаза – в его состоянии ему было тяжело постоянно напрягать их, чтобы смотреть сосредоточенным взглядом; однако едва Усаги коснулась его лица, он снова посмотрел на нее.

Кожа его лица тоже была сухой, будто мраморной, и Усаги попыталась сглотнуть ком в горле, вспомнив, насколько красивым ее соулмэйт был еще пару недель назад; конечно, он не потерял своей красоты даже перед лицом смерти, но глаза, из которых выпали все звезды, и общее состояние вызывали в девушке дрожь и чувство ужасной вины.

– Усаги… – позвал ее Сейя. – Ты ведь останешься… со мной… Не уйдешь. Правда?.. – девушке показалось, что на его лице отразились волнение и страх.

– Конечно, я рядом, Сейя… Ничего не бойся, мы со всем справимся, – собрав в кулак все силы, девушка улыбнулась ему, гладя его по лицу, волосам, плечам, спине.

– Я так рад… Обними… Меня…

Усаги прижалась к нему, одной рукой обняв его, а второй продолжая нежно гладить.

Ее убивало его бессилие, невыносима была мысль о том, что он не мог даже обнять ее в ответ – и во всем этом была виновата она сама.

Сейя подался к ней поближе, прижимаясь крепче и ощущая мягкое, согревающее тепло. Ему не было страшно и уже не было больно – смерть крепко держала его за руку, постепенно уводя из мира живых и давая лишь еще немного времени, чтобы попрощаться с ним, и он понимал, что назад дороги нет; однако свет Усаги грел его на прощание, словно мягкое, теплое солнце, и он бесконечно радовался тому, что тьма вокруг него рассеялась в последний момент: он уходил с легким сердцем.

Обнимая его, Усаги вновь и вновь осознавала слова Сейи, по-новому глядела на то, о чем он говорил ей. Теперь ей стало понятно, почему ее тянуло к этому юноше раньше, теперь она ощущала самую настоящую любовь, такую, которую никогда не испытывала к принцу Земли. Ей до безумия хотелось повернуть все вспять, до того момента, когда она попросила прекрасного пришельца не называть ее Серенити и открыла ему свое земное имя, а он вздрогнул, услышав его, и переспросил – в тот момент она, конечно, понимала, почему…

– Принцесса… – вдруг прошептала она, вспомнив о своих силах. – Я могу спасти его, могу… Серебряный кристалл! – твердым голосом произнесла она, и через пару мгновений прекрасный камень засиял в ее руках. – Прошу, спаси моего возлюбленного… Он достоин жить, как никто другой…

Сейя тихо вздохнул, почувствовав на своем теле теплый свет лунного кристалла, и Усаги восприняла это как добрый знак, с надеждой держа артефакт у его груди.

Собрав все силы и крепко сжав руку любимой, парень зашептал:

– Прошу, Усаги… поцелуй меня… Я так ждал этого… Не хочу умирать, не получив от тебя… поцелуя… Умоляю… Скорее…

Волна темного отчаяния накрыла девушку с головой, когда она поняла, что кристалл не поможет: он мог бы вернуть Сейю к жизни как воина, погибни он в какой-либо битве, но не мог восстановить кровь, которую он потерял.

Усаги вытерла слезы, не желая делать их первый поцелуй соленым, и коснулась губ Сейи.

Несмотря на свое тяжелое, надрывное дыхание, парень даже попытался ответить на поцелуй, но не смог; однако, радуясь ласке, пусть и предсмертной, он улыбнулся в последний раз.

– Усаги, знай… – он говорил отрывисто и торопливо, боясь не успеть. – Я люблю тебя, и… Женился бы на тебе… И делал бы тебя… счастливой… И я счастлив сейчас, как… никто… другой…

Каждое его слово вонзалось в девушку подобно острому кинжалу, не давая дышать, заставляя захлебываться от слез; боль захлестывала ее, как штормовая волна бумажный кораблик, а душа металась от безысходности.

– Сейя, я… – она обнимала его, словно надеялась удержать рядом с собой… – Любимый, прости меня за все…

– Мне… не за что… прощать. – Брюнет дернулся, глотая столь необходимый воздух и стремясь успеть договорить. – Я… правда счастлив. Ты… ни в чем не… виновата…

Предагония мобилизовала все его внутренние резервы, заставляя инстинктивно бороться за угасающую жизнь, но лишь сильнее истощая последние остававшиеся силы; на мгновение его сознание резко прояснилось, и он тихо произнес:

– Прости, что… оставляю тебя одну…

Эта фраза буквально прожгла Усаги насквозь, так, что у нее потемнело в глазах. Она готова была растерзать себя из-за острого, невероятно болезненного чувства вины: своим безразличием и неверием она фактически убила своего соулмэйта, а он просил у нее прощения…

Сейя часто, поверхностно задышал, как-то отчаянно и судорожно ловя воздух, а потом мозг дал сбой – и он закрыл глаза, проваливаясь в тьму и переставая понимать, что происходит.

Смерть крепче сжала его руку своей холодной рукой, и парень покорно отправился следом за ней, бросив последний взгляд на мир живых.

Он заметался, когда его тело свело судорогой, и Усаги в ужасе вцепилась в его руку, понимая, что это конец.

У нее не было сил смотреть на его мучительную агонию, поэтому она уткнулась лицом в одеяло на краю кровати, до крови закусив губу, чтобы не кричать; слезы бесконечным потоком лились из ее глаз. Единственное, что она могла сделать – не отпускать его руку, чтобы даже умирая, он знал, что он не один.

Пятнадцать минут Сейя угасал, уже не цепляясь за жизнь – для него время больше ничего не значило, но Усаги оно показалось темной вечностью, кошмаром, который она заслужила, хотя и готова была молить всех возможных богов, чтобы больше никогда не проходить через подобный ад.

Каждый вдох брюнета, который становился все более редким и поверхностным, звучал для нее как похоронный звон, сводя ее с ума; каждое предсмертное подергивание его руки заставляло ее сильнее сжимать его ледяные посиневшие пальцы, и ее сердце сжималось так, что, казалось, грозило разорваться от невероятной боли.

Усаги смогла поднять голову лишь тогда, когда осознала, что Сейя больше не шевелился.

– Сейя… – едва слышно прошептала она, вцепившись в его мертвое тело. – Сейя…

Она вскинула голову и издала душераздирающий крик боли, от которого чувство вины лишь глубже разрезало ее сердце острым осколком стекла.

Какое-то время она полулежала недвижимо, обнимая его, все еще будучи не в силах поверить, что не смогла спасти, что отдала его смерти, оставшись без родственной души, счастья и радости в жизни…

Еще несколько раз она позвала его по имени, почему-то надеясь услышать ответ, даже несмотря на то, что он умер при ней, на то, что она слышала его последний вздох – от горя ей показалось, что вся та агония, которую она пережила вместе с Сейей, лишь привиделась ей, как кошмарный сон, и парень вот-вот открыл бы глаза, словно очнувшись от глубокого сна, и обнял бы ее в ответ, снова подарив любовь и тепло…

…и вдруг ее взгляд упал на полностью почерневшую надпись на руке.

Черные буквы на светлой коже выглядели ужасающе – они были подобны обгоревшим остовам разрушенного здания, и при виде их Усаги накрывал всеобъемлющий ужас и полное и окончательное понимание того, что Сейи не стало – навсегда.

Она вздохнула – хрипло, рвано – и сползла на пол, обливаясь слезами. Осознание того, что она больше никогда не почувствует его прикосновений, не услышит его голоса, не увидит взгляда, в морях которого с самого начала плескалась бесконечная любовь к ней, ломало ее под собой, словно давильный пресс – хрупкий предмет.

Она сама загубила две жизни – его и свою, так как перспектива пустого и бессмысленного существования без Сейи, во всепоглощающем одиночестве и сжирающей изнутри боли, виделась ей бесконечным девятым кругом ада, еще более страшным, чем то, что она испытывала в тот момент. Ей казалось, что она уже упала в пропасть, с силой ударившись о выступ, и теперь, поломанная, разбитая, медленно скатывалась к краю лишь для того, чтобы полететь дальше в темную глубину, крича от боли, страха и бессилия.

Представив себя на месте Сейи, она внезапно почувствовала острое желание умереть – такой эффект возымело ее воображение.

Усаги честно и открыто признавалась самой себе, что если бы ей пришлось истекать кровью, пока ее соулмэйт гнал ее прочь, предлагая лишь дружбу, она бы не дала ему ни минуты покоя. Она бы ночевала у него на крыльце, она ходила бы за ним, цеплялась бы за него, как утопающий за соломинку, слезами, криками, уговорами, истериками добилась бы желаемого, получила бы спасение, практически или даже совершенно невзирая на его чувства к другой женщине. А Сейя…

Усаги с силой впилась зубами в тыльную сторону ладони, чтобы сдержать крик – если до этого чувство вины было похоже на раскаленный нож в ее груди, то теперь он множился, превращаясь в десяток, сотню, тысячу подобных ножей, превращая ее душу в рваную ткань.

Сейя проявил уважение к ее чувствам – пусть и мнимым – к Мамору, он попросил о помощи, когда его трясло от страха и боли, но не давил на нее, он смирился с неизбежным, когда произошел их последний разговор…

Вспомнив темное отчаяние в его глазах, его резкий рывок к ней с мольбой остаться, она все же закричала, пытаясь выплеснуть из себя эту боль, но та тягучей смолой затягивала ее, запечатывая страдания внутри.

Если бы только она послушала, поняла, поверила, он… Он был бы жив, дарил бы ей объятия, смех, любовь, тепло – все, что хранилось в глубинах его души, все то, чем он был счастлив делиться с самого начала.

Снова и снова ставя себя на его место, Усаги понимала, что в последние дни жизни Сейя чувствовал себя как человек, погибающий без воды в жаркой пустыне, перед которым внезапно открылся оазис, дав ему надежду на спасение – однако едва он коснулся губами чистой, прохладной воды, она испарилась, сделав его смерть лишь мучительнее и страшнее.

С трудом она встала, захлебываясь слезами и стараясь не смотреть на тело любимого – ее пожирали дикий стыд и кошмарное чувство вины перед ним; его предсмертные слова гудели у нее в голове.

Он сказал, что умирал счастливым, что любил ее… А просьба простить его и вовсе жалила ее мозг раскаленным острием, дробя реальность на осколки.

Шатаясь, она подошла к столу, чтобы выпить немного воды, и вдруг обратила внимание на лист бумаги с запиской.

Взяв ее трясущейся рукой, Усаги пробежала глазами по строчкам и бессильно опустилась на стул, снова начав рыдать во весь голос.

Понимая, что ему предстоит одинокая смерть в отеле и что его тело в любом случае найдут, своим уже неровным перед приближающейся кончиной почерком Сейя оставил послание, в котором просил никого не винить в своей смерти и обращаться с трупом в соответствии с законодательством, будь то захоронение или кремация.

Вновь поставив себя на его место, Усаги закусила губу, ощущая во рту вкус соленой крови: просто представив, каково это – знать, что придется умереть непонятым и в полном одиночестве, она искренне захотела покончить жизнь самоубийством.

Для нее время тянулось бесконечно долго, фактически же прошло уже больше часа; тело Сейи медленно остывало, пока девушка сидела на полу возле его кровати, обхватив колени руками и слегка покачиваясь в попытках успокоиться.

Чтобы немного отвлечься от ужасной боли и страшной горечи потери, она закрыла глаза, представляя себе их совместную жизнь с Сейей.

Вспомнив, как восхитительно он выглядел в тренче, когда пригласил ее на свидание, она позволила разыграться своей фантазии, думая об их возможной свадьбе, каким счастливым и красивым бы был Сейя, улыбаясь, радуясь и целуя ее – сердце болезненно сжалось от этих мыслей; когда же она представила его в роли своего супруга и отца ее детей, боль лишь усилилась, не давая ей ни секунды успокоения.

Усаги проклинала себя за свое неверие, ненавидела себя за то, что была так слепа, чувствовала себя убийцей; слова Сейи о том, что принцесса Серенити была известна за свою доброту и понимание, заставляли ее презирать себя – ведь к нему она так долго практически не проявляла ни того, ни другого.

Она сидела полностью потерянная, не зная, что делать дальше, пока боль в руке не отвлекла ее.

Усаги посмотрела на надпись воспаленными и красными от слез глазами – та была все такой же черной, как и раньше, и никак не изменилась, однако сомнений быть не могло, что боль вызывала именно она – руку жгло и тянуло, причем с такой силой, что Усаги заплакала непроизвольно.

Ей уже не нужны были объяснения, почему так происходит – она и сама догадалась сразу: смерть отвергнутого соулмэйта не могла пройти без последствий. Видимо, чтобы сломать девушку окончательно, к страшным по своей тяжести душевным мукам прибавились еще и физические, хотя Усаги и понимала, что заслуживала подобного наказания.

Отчаяние и страх погребли ее под собой тогда, когда она поняла, что эта боль будет преследовать ее безостановочно долгие годы, всю жизнь…

Посмотрев на Сейю и коснувшись его лица, она прошептала:

– Прости меня за все еще раз, Сейя, но я не такая сильная, как ты… Я не смогу жить с этой болью, не смогу переносить чувство вины, я… Просто… Не смогу… Жить без тебя…

Отправив все понимающей Ами последнее сообщение, она снова извлекла Серебряный кристалл и, тяжело выдохнув, окинула взглядом его мягко блистающие грани. Она понимала, что оставляет все незаконченным, понимала, что бросает все на произвол судьбы, но ей уже было все равно – после смерти Сейи мир погас и перестал существовать.

– Серебряный кристалл, – произнесла она, стараясь не плакать. – Прошу тебя, дай нам возможность возродиться в следующей жизни, снова узнав друг друга, стать парой и жить счастливо… Наверняка в следующей жизни я буду немного глупой и наивной, но… Но… Я уже точно не повторю столь ужасных ошибок…

Вспышка яркого света озарила комнату, а потом растаяла, как утренняя звезда в небе – и Усаги легла рядом с Сейей, прижавшись к нему и обняв.

– Я клянусь тебе, Сейя… – она говорила тихо, прикрыв глаза. – Я ни за что не оставлю тебя одного, ни за что не совершу такой глупости, неважно, будут ли у нас надписи или нет, я обещаю… Только прости меня…

Темнота постепенно накрывала ее, и, в последний раз приоткрыв глаза, девушка увидела, как ее собственное тело и тело ее соулмэйта понемногу растворяются в воздухе, и, слегка улыбнувшись, плотнее прижалась к брюнету.

– Я люблю тебя, – нежно-нежно прошептала она, положив руку на его грудь и закрыв глаза.

Мысли постепенно растворялись, подобно телу, и хотя вокруг становилось все темнее, Усаги казалось, что впереди она видела лишь свет – свет любви и надежды, надежды на счастье с любимым человеком.

Сумерки накрывали летний Токио теплой волной, неся с собой дождь; вода обрушилась на город, словно смывая все краски и чувства, оставляя за собой лишь серые пятна неба и улиц, которые сливались в одну бесконечную серую ленту домов, людей и дорог.