Текст книги "Без слез (СИ)"
Автор книги: Дэви Дэви
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Спасибо, что скачали книгу в
Приятного чтения!
Дэви Дэви
Без слёз
«Смотреть вокруг и видеть луч
За черной гарью, за бетоном туч,
И сдюжить, не пережечь огонь в огарок свечи».
(АЛИСА «Rock-n-Roll Крест»)
1
Даже потом, спустя много лет, Руни Корд считал своё детство очень счастливым. Детство – это то, что было до учебного центра, до армии…
А самыми счастливыми были, конечно, выходные дни, которые они проводили вместе, всей семьей. Отцу не надо было на работу, а Наиль приезжал к ним накануне вечером из Флорес и оставался дома на целые сутки. В конце каждой рабочей недели…
Они жили в небольшом шахтерском городе, куда ни кинь взгляд – всюду сталь и бетон, да скупые на улыбки, суровые лица работяг. Женщины в этом городе не жили, только приезжали иногда в местный Флорес на заработки. С одной из таких отец Руни заключил когда-то контракт на ребенка. Если бы родилась девочка, отец мог бы уехать отсюда в более чистое и приятное место или – за большие деньги – уступить права на дочь. Сын – это, конечно, совсем другое дело. Но Руни всегда знал, понимал своим детским чутьем, что отец хотел ребенка не для выгоды и не для того, чтобы было кому содержать в старости. Нет, Руни был любим просто так. Крепкие объятья больших сильных рук стали для маленького Руни Корда первым уроком любви.
А второй урок он усваивал позже, когда слышал звуки за тонкой перегородкой, отделявшей его комнатку от отцовой спальни. Когда отец был с Наилем… Шепот, шорохи, приглушенные стоны, иногда легкие шлепки и тихий смех… Наутро отец улыбался и сиял, как не было усталости, накопленной за неделю тяжелого труда. И Наиль был раскрасневшийся и оживленный, и они с отцом обменивались многозначительными взглядами, и всё старались касаться друг друга… Руни было ясно – у них любовь.
Выходные начинались с совместного завтрака. Наиль отлично готовил, чаще всего он пек блинчики – специально для Руни, который их обожал, – а к блинчикам всегда привозил что-нибудь из Флорес: сахарную пудру, джем, а по праздникам даже настоящее варенье. Наевшись, они усаживались втроем на диване перед телевизором и смотрели развлекательные программы, дружно и весело обсуждали всё подряд… Кто-нибудь может решить, что такая жизнь скучна и однообразна, но Руни так не считал.
Лишь в последний год счастливого детства одно обстоятельство стало омрачать для Руни выходные – возвращение Наиля во Флорес. Мальчик всегда переживал, что Наиль уходит, но, по мере взросления Руни, отцовское: «Так надо!» стало утрачивать прежнюю убедительность. Руни тогда исполнилось девять, он уже многое понимал. И потому спросил отца:
– Как ты позволяешь, чтобы Наиль был с другими?
Отцу было больно от этих слов – Руни видел – больно от беспомощности, которую он не смог скрыть.
– Понимаешь, сынок… Наиль не может жить с нами. У меня кредиты и всё прочее… нет денег, чтобы выкупить контракт Наиля. Но сейчас меня повысили до старшего смены, и сверхурочные… Я буду понемногу откладывать, так что… Может, не так скоро, как нам бы всем хотелось, но мы будем жить вместе.
Тогда Руни решительно заявил, что не нужно больше покупать ему игрушки, он уже большой, зачем тратить деньги на какую-то ерунду, семья важнее. Отец одобрительно кивнул и похлопал Руни по плечу – как взрослого.
То, что Наиль жил отдельно и приезжал только на выходные, не мешало Руни считать, что у них самая настоящая семья. Мальчик был в этом уверен. До самой смерти отца…
Он хорошо помнил тот день. Отдаленный гул доносился со стороны шахт, в небо один за другим взмывали аэрокары с пожарными и «белыми мантиями»…
Родственники и шахтеры, свободные от смен, потянулись на площадь перед госпиталем. И Руни пошел туда со всеми, по дороге то и дело слыша слова: «обвал» и «жертвы». Но мальчик никого ни о чем не расспрашивал, говорил себе: «Отец вернется и всё расскажет» и ждал, сцепив зубы, глядя в небо немигающим взглядом.
Из первого же вернувшегося кара вылез приятель отца, отстранил медиков и побрел, шатаясь, к Руни. Он был в рваной одежде и черный от копоти.
– Такое дело, парень… – хрипло начал он. И замолк, притянул Руни к себе…
Руни всё понял. Отец не вернется. Никогда.
На похоронах Наиль всё время беззвучно плакал. Он прятал от Руни лицо, вытирал украдкой мокрые щеки, но слезы текли и текли. А Руни не проронил ни слезинки. Глаза ему будто запорошило бетонной пылью, и вокруг всё сделалось серым и блеклым.
Серое смотрело на Руни пустым безразличным взглядом… Таким же был взгляд у чиновников, которые пришли забирать мальчика. Тогда-то Руни и дали понять, что Наиль – не его семья.
Наиль пытался убедить их, потом умолял… Говорил, что будет выплачивать по кредитам отца Руни, предлагал взятку. Но от него брезгливо отмахивались:
– Вы в своем уме?! Неужели думаете, что Вам позволят забрать ребенка – сына достойного гражданина – во Флорес?! Разрешить Вам его воспитывать, при Вашем-то занятии?!
Всё, что смог выпросить Наиль – разрешение проводить Руни до кара. Он держал мальчика за руку и сбивчиво что-то говорил, объяснял. Руни будто не слышал слов, а только то, что голос у Наиля был такой… виноватый… Мальчику хотелось сказать что-то… подбодрить, может, утешить… но нужных слов не находилось. Поэтому Руни только крепче сжимал руку Наиля и смотрел на него молча, серьезным неподвижным взглядом, за который в школе прозвали Змеем… Смотрел и запоминал, чтобы сохранить при себе: бледное тонкое лицо, светлые глаза, вокруг которых расходились лучиками чуть заметные морщинки, русые волосы до плеч… Наиль обычно собирал волосы в хвост, но отец любил, когда они распущены. И Руни любил, маленький, бывало, заберется к Наилю на колени, дует ему на волосы – и они так забавно разлетаются…
Перед тем, как сесть в кар, Руни обнял Наиля и, наконец, нашел слова – какие обычно говорил отец, уходя на работу:
– Не вешай нос! Живы будем – не помрем!
А потом смотрел из взлетающего кара на маленькую беспомощную фигурку, и переживал… не оттого, что летел в неизвестность, а оттого, что некому теперь позаботиться о любимом мужчине отца…
* * *
Дальше был медицинский центр и мерное жужжание приборов – «белые мантии» тщательно обследовали его, куда более тщательно, чем когда в школу принимали. Результаты обследования потом показали двоим военным в черно-серой форме. Те остались довольны, одобрительно цокали языками. Один из них подошел к Руни, весело спросил:
– Эй, молчун, ты хоть говорить-то умеешь?
– Да, шаид.
– Может, просто боишься?
– Нет, шаид.
Руни говорил правду, как и всегда. Он понимал, что эти черно-серые заберут его с собой, что он станет солдатом. Что в этом страшного? Солдаты погибают на войне. Шахтеры погибают в шахте. Смерть всегда смерть. Боишься или нет – что будет, то и будет. «Ценить надо то, что есть сейчас!» – так говорил отец. А сейчас у Руни ничего не было. Только память…
…Молчаливый угрюмый мальчик спокойно шагал по плацу учебного центра, глядя себе под ноги и не испытывая ни малейшего желания осмотреться. Он и так знал, что увидит вокруг. Серое. Он сгущалось, обступало корпусами учебных классов и казарм…
* * *
Их было несколько десятков. Примерно одного возраста. Многие не по годам рослые и крепкие, как Руни, должно быть, одна и та же «физио-программа». Но были и такие, в чьей внешности не было заметно ни следа применения «ф-про» – мальчишки как мальчишки. Некоторые молчали – спокойно или подавленно – но большинство что-то выспрашивали, возбужденно обменивались впечатлениями и предположениями. Множество голосов создавали такой гвалт, что Руни раздраженно морщился.
Наконец, пришли офицеры-преподаватели, и шум смолк. Мальчишек разбили на группы и начали «приводить в порядок». Сначала они помылись в душе, потом всем выдали форму, отобрав прежнюю одежду, а потом повели стричься – оставляя на голове только короткий ежик. И тут произошел первый инцидент. Пока Руни спокойно дожидался своей очереди, в коридор выбежал мальчишка с длинными кудрявыми волосами, который, как сразу стало ясно, отчаянно не желал стричься.
– Пошли в жопу!!! – орал строптивец, отбиваясь аж от двух дюжих работников центра. – Суки! Бляди! Уроды вонючие!!! Отвяньте!!!
И прочее в том же духе…
Руни оторопел. Отец так не ругался, даже когда ему на ногу упал ящик с инструментами. Да и вообще – большинство этих ругательств Руни и слышать-то никогда не доводилось, и значение было не знакомо…
Мальчишка был не особенно высоким и, к тому же, тощим, но он с поразительной ловкостью уворачивался от своих преследователей, отбивался руками и ногами, так что взрослым сильным мужчинам потребовалось немало трудов, чтобы справиться с будущим солдатом.
Но, в конце концов, мальчишку подстригли. И тут-то Руни понял, почему тот сопротивлялся – уши у мальчишки были слегка оттопырены, и он, видимо, здорово этого стеснялся. Руни не смог сдержать улыбку. И стриженый бунтарь, продолжавший злобно пыхтеть, тут же заметил это.
– Чего уставился? – налетел он на Руни. – Смешно, да?
И, не дожидаясь ответа, двинул Руни ногой под коленку. Удар был сильным и жестоким, и Руни даже ойкнул от боли. Но отец учил, что…
– Ты слабее меня. И, к тому же, дурак. Поэтому я не буду тебя бить, – с достоинством ответил Руни и отвернулся от противного мальчишки. Он слышал, как тот что-то пробурчал, но уже не так заносчиво и без злости.
Один из бугаев, тащивших мальчишку стричься, тряс рукой и вполголоса жаловался товарищу:
– Представляешь, палец мне сломал. Дикарь какой-то!
… А после опять были тесты… или как там оно называется… Огромный зал, со множеством разных штук, на которых проверяли их силу, скорость, реакцию.
Самой неприятной была штука, которая стремительно крутилась. А покрутившись на ней, надо было пройти по прямой линии. Многих мальчишек при этом шатало, некоторые падали, а кого-то даже тошнило… Таких бедолаг уводили, и далеко не все оставшиеся сочувствовали им.
– Это же учебный центр по подготовке десантников. Тут не место всяким хлюпикам! – уверенно усмехнувшись, процедил худой черноглазый мальчишка.
– Как знать, может, ты сам окажешься в числе хлюпиков! – ответил ему такой же уверенный голос. Сказавший это был высоким, скуластым, с зелеными глазами. На секунду взгляды мальчишек скрестились, и Руни чуть ли не физически почувствовал напряжение между ними, посмотрели – будто ударами обменялись. Такие уж точно не подружатся…
Руни все тесты прошел успешно, и даже от крутящейся штуки у него только чуть-чуть голова закружилась, но и это сразу прошло. А в конце ему вручили карточку курсанта, из которой Руни узнал, что его будут готовить к службе в разведывательно-диверсионном подразделении десанта. Тех, кто получил такие же карточки, собрали отдельно. Среди них Руни – с некоторым удивлением – увидел своего недавнего обидчика.
Потом новоиспеченных курсантов, наконец-то, повели в столовую. Только почувствовав запах еды, Руни понял, как сильно он проголодался. Порции были прямо-таки огромные, и много настоящего мяса… Руни уплетал за обе щеки, не замечая ничего и никого, и лишь когда отодвинул пустые тарелки, увидел, что тот противный мальчишка, из-за которого нога до сих пор нестерпимо болела… тот мальчишка, сидевший всё это время рядом с Руни, к еде даже не прикоснулся. Лицо у него было позеленевшее, он старался не смотреть на тарелки перед собой и часто сглатывал.
Сначала Руни подумал: «Так ему и надо, вредине!» Но мальчишку было жалко, и отец учил, что сильные не должны быть злопамятными…
– Эй, тебе чего, плохо совсем? – шепотом спросил Руни.
Мальчишка мрачно посмотрел на него.
– Это всё та блядская крутилка! Как бы не блевануть теперь…
– Так, может, в туалет? Я тут видел, у входа в столовую. Давай отведу! – предложил Руни.
И тут мальчишка снова взбеленился не пойми с чего:
– Иди на хуй со своей помощью! Чё я тебе – инвалид?!
«Тьфу! Ему помочь хотели, а он… Точно – дикарь!» И Руни опять отвернулся, сделав вид, что вредного мальчишки просто не существует.
* * *
В казарме их ещё раз разделили. На два отделения. После чего Руни и всё отделение, в которое он попал, отправились спать.
Однако, несмотря на то, что все уже едва ноги передвигали от усталости, двухъярусные кровати тут же стали причиной яростных споров – кто внизу спит, а кто наверх должен лезть.
– Хорош галдеть! – раздался, положив конец шуму, уже знакомый Руни уверенный голос. Этот был тот – зеленоглазый… – Сделаем так…
Задумка у зеленоглазого была следующая: они построятся в шеренгу по росту, и те, кто окажется в первой половине шеренги – более рослые и крупные, а следовательно, более тяжелые – займут нижние койки, а те, кто ниже и, соответственно, легче – будут спать наверху. Руни идея понравилась. Особенно, если учесть, что сам он явно мог рассчитывать на нижнее место…
Но с зеленоглазым согласились не все. Сразу двое мальчишек угрожающе придвинулись к нему:
– Какого ты тут раскомандовался?
«Будет драка» – понял Руни. Он оглянулся – кажется, у входа стоял преподаватель… Да, так и есть: офицер-преподаватель, скрестив руки на груди, спокойно наблюдал за происходящим…
А зеленоглазый, тем временем, быстро разобрался с теми, кто решил оспаривать его верховенство: одного ударом кулака в грудь опрокинул на ближайшую койку, другого пнул ногой в живот, и тот никак не мог разогнуться.
– Будет так, как я сказал! – прищурившись, он обвел взглядом притихших мальчишек. Краем глаза Руни заметил, как офицер-преподаватель что-то быстро пометил в электронном блокноте…
И все начали занимать свои спальные места. Давешний вредина оказался как раз над Руни – на верхней койке. Руни только вздохнул – а что тут поделаешь…
… Сон не шел, несмотря на усталость. В казарме оказалось довольно холодно, и сырость лезла изо всех щелей. Руни ворочался, пытаясь согреться, кутался в тонкое одеяло… И слышал, как сверху шебуршится неспящий вредина. Через какое-то время Руни изумленно услышал, как мальчишка слезает вниз и… пытается улечься рядом с ним?..
– Ты чего? – обалдело зашипел Руни.
– Чего-чего… – ворчливо пояснил мальчишка. – Тут, как в холодильнике. И одеяло такое, что сквозь него на небушко смотреть можно. Вдвоем согреемся… Двигайся давай!
И ткнул Руни кулаком в бок.
Руни послушно подвинулся, отметив, что в словах мальчишки есть смысл.
– Меня, кстати, зовут Сет, – шепнул мальчишка прямо в ухо Руни, прижался всем телом… Руни вздрогнул – ступни у Сета были прямо-таки ледяные. И всё же, стало тепло… удивительно тепло…
– А я Руни Корд, – прошептал Руни, засыпая.
2
Ночной марш-бросок вымотал Руни до состояния полного отупения. Он ощущал себя чучелом, на каких ножевые удары отрабатывают…
И ведь днем-то их тоже гоняли, по выражению Сета – «как сраных котов по бане». А посреди ночи снова подняли… Тяжелее всего было то, что в конце не досчитались Большого Алефа. Потом Волк – зеленоглазый Яромир Шоно, в первый же год получивший нашивки командира отделения – сообщил всем, что Алефа нашли, он, видно, зацепился за какую-то корягу, свалился в овраг да и свернул себе шею. Умер сразу, даже не пискнув. Вот и не заметил никто…
Руни дольше всех торчал под душем, выскребая себя, будто хотел смыть не только грязь, проникшую даже в волосы и в рот, но заодно и воспоминания о громком заливистом смехе Алефа…
Потом побрел в столовую. Хотя, аппетита не было совсем, при одной мысли о еде во рту противно становилось. В отличие от Руни, его друг бодро работал челюстями.
– Где тебя носит? – проворчал Сет с набитым ртом. – Я тут задолбался твой хавчик оберегать от разных там ненасытных.
Руни молча хлопнулся рядом. Всё раздражало… даже нет – бесило. Запахи, чавканье, стучание ложек по тарелкам… вид жующего Сета…
– Алеф погиб, – мрачно процедил Руни. – Глупо, нелепо. И часу не прошло.
Дикарь прекратил, наконец, жевать и резко отодвинулся от стола.
– Тааак… Ну, Алеф угробился, хороший был парень, жаль… Но нам всем чего теперь – не жить? Забыл, как в первое время чуть не каждый месяц кого-то теряли?
– Не забыл, – кивнул Руни. Плакать плохо… Не плакать – ещё хуже… Не слёзы, так злость… – Думаешь, должны были уже привыкнуть? Ты привык?..
Сет замотал кудрявой шевелюрой, он растерян, он обижен.
– Да что на тебя нашло?!
Сейчас бы Руни остановиться. Разве друг виноват в чем? Но Руни больно, он не понимает толком, от чего, и не умеет удержать в себе. Всегда плохо – когда хочется плакать, но не плачешь…
– Как можно… Запросто сидеть и жрать, как будто ничего не произошло, и Алефа на свете не было? Не по-человечески это, без души!
Сет вскочил, лицо у него горело, и, когда говорил, воздух ртом хватал через слово, задыхался как будто.
– Я, по-твоему, не человек?! Души у меня нет?! Да ты… Я… А! Да чего там!
И убежал. А Руни тупо отметил, что Дикарь так и не доел…
* * *
Ночью опять было холодно и сыро. Но Сет не залез к нему в койку греться. «Ну и пусть его!» – думал Руни, слушая тишину прямо над собой – Сет лежал непривычно смирно, в отличие от Руни, не вздыхал и не елозил по койке. – «Начнет стучать зубами от холода, так опять ко мне прыгнет!» Но Дикарь остался на своем месте, а Руни заснул только под утро.
Весь день они не разговаривали. Ну, Руни, правда, чего-то незначительное спросил, а Сет, не глядя в его сторону, неопределенно промычал в ответ. И на следующий день, и потом – всё та же фигня. Дикарь не фыркал, не матерился – и это было самое скверное…
А Руни… Руни и не думал раньше, что ему может быть так неуютно без болтовни друга…
За эти несколько лет Сет Айри – Дикарь, бойкий, заводной, нахальный, полная противоположность Руни Корду – стал для Руни… стал кем-то… о ком он не мог не думать. Может быть, частью самого Руни… Это не мучило, а просто принималось как факт, даже с тихой благодарной радостью. Почему? Нууу… Наверное, потому, что у Сета замечательные чуть оттопыренные уши. И всегда холодные ступни, которые, тем не менее, согревают по ночам, да так, что аж жарко. Но главное – когда Сет был рядом, вездесущий серый становился не таким унылым и безысходным, отступал понемножку, освобождая место для других цветов…
Руни понял, что Сет нужен ему. И признал – не сразу и не быстро, но признал – что обидел друга незаслуженно. Но всё никак не мог решиться подойти и сказать об этом Дикарю. И тут не столько в самолюбии было дело, но больше в том, что Руни боялся – вдруг, Дикарь пошлет его куда подальше и не захочет мириться. Да, он помнил, что сильный не должен быть злопамятным, но… то ли не мог признать сильным Сета, то ли – ещё хуже – сам был не таким уж сильным, раз по сию пору держал в памяти вредного мальчишку, больно съездившего Руни по ноге.
Позже Руни будет есть себя поедом за то, что вовремя не помирился с Сетом, не сделал первый шаг, как должен был. Что думал всё о себе, а не о том, насколько плохо и горько может быть от их несуразной ссоры Дикарю, что он переживает, дергается…
… Это случилось в перерыве между занятиями. Слово за слово – между Сетом и Ригдолом возникла, непонятно из-за чего, перебранка. И Ригдол не нашел ничего лучше, как перекинуться на родичей Сета…
Дело в том, что большинство ребят в отделении не знали своих матерей, но у Сета ситуация была особая – он рос с матерью, зато отца в глаза не видел, понятия даже не имел, кто таков. В отделении это частенько служило предметом разнообразных подначек. Иногда довольно жестоких. Но у Сета язык был, как бритва, и за словом он в карман не лез. Обычно… А тут – вспылил сразу, и понеслось:
– Вы все мне завидуете! Тому, что моя мать была настоящая актриса из Верхнего Города!
Ригдол – будь он неладен, зараза! – почуял слабину и давай добивать:
– Ладно заливать! Никакая не актриса, а обычная шлюха, как у всех у нас. И даже хуже, потому что сама, небось, не в курсе, от кого сыночка нагуляла!
Тут-то Дикарь и кинулся на Ригдола. Произошло это так быстро… гораздо быстрее, чем Руни успел оказаться рядом, чтобы разнять… И Волка, как назло, поблизости не было. Зато офицер-преподаватель – тот как из-под земли вырос. И сцапал Сета. А драка в учебное время – это серьезное нарушение, за него жестоко наказывают.
* * *
Волк вышел от начальства. Что-то слишком быстро. Ясно, не стали разбираться, кому это надо…
Лицо у Волка было хмурое… Тоже понятно – ему как командиру за каждого провинившегося втык дают. Да и всё отделение могут наказать – снимут, допустим, часы отдыха… Волк ведь из-за этого с лица спал, да?..
Командир бросил рассеянный взгляд на Руни, поманил за собой к туалету и уже там коротко сообщил:
– Пятьдесят плетей.
Потом глянул испытующе и добавил:
– И Ригдола не трогай, я сам с ним разберусь. Понял?
Руни не ответил. Он смотрел вниз, на носки ботинок, на пол… Кто-то воду разбрызгал возле раковины… А тот парень – из отделения Бешеного Тито – который в прошлом месяце обматерил преподавателя… ему тоже должны были дать пятьдесят… умер на сорок втором… Умер… Что там ещё Волк сказал? Что-то насчет Ригдола. Ригдол, да…
Волк схватил его за плечо, тряханул как следует, да ещё и шмякнул спиной о стену.
– Блядь! Ты меня вообще слушаешь?! Я тебе что про Ригдола сказал? Ну-ка, повтори?
Волк сказал: «Не трогать!» Ага, как же… Руни исподлобья смотрит в прищуренные зеленые глаза, говорит ему прямо в лицо, очень уверенно:
– Он не будет смотреть, как бьют Дикаря!
Руки Волка всё ещё цепко удерживают Руни, но голос помягчел как-то, доверительнее стал:
– Не будет, обещаю. Я знаю, что он Дикарю сказал… Но ты его не тронешь – не то и тебя высекут за компанию, Батя злой сейчас, все драки под запретом.
– А?..
– А я командир, так что, это не драка будет, а воспитательные меры… – Волк, наконец, отпустил его, заговорил уже спокойно, без напряга. – Дикарь крепкий, сам иногда удивляюсь, прям, двужильный… Но ты же ему потом, после всего, нужен будешь.
Руни кивнул, снова глядя вниз. Брызги на полу складывались в затейливый узор… Хорошо, он не тронет Ригдола. Сейчас не тронет…
Волк ушел, бросив через плечо:
– Щас занятия начнутся, давай за мной!
– Угу, – согласно промычал Руни.
Узор из брызг напоминал смешную рожицу. Руни озлобленно затоптал её ботинками… Серое вокруг стремительно темнело, оборачиваясь беспросветно-черным…
* * *
Волк всегда держал слово, за то его и уважали. Он выполнил данное Руни обещание: Ригдол не смотрел, как пороли Дикаря, потому как лежал в лазарете с разбитой рожей и поломанными ребрами. Яромир Шоно никому не спускал плохих слов о женщине, тем более, если она чья-то мать…
Но Руни было не легче от этого. Если Сет… Руни не хотел даже мысленно произносить это слово, но оно упрямо лезло в голову… Если Сет… умрет… Тогда Ригдол лишь получил отсрочку, но он тоже умрет. Обязательно. Руни по всем правилам вызовет его на смертельный поединок и убьет. Руни не сомневался, что сможет это сделать – воткнуть нож в Ригдола, продырявить его, как чучело… Может, Волк разозлится и будет против, и скажет, что это бессмысленно… Но на то Волк и командир, а Руни – это просто Руни, Змей… И лучше думать о поединке с Ригдолом, спасаясь от воспоминаний о глупой ссоре, об обидных словах, о том, что всё было бы иначе…
… Первый же удар короткой ременной плети разорвал кожу на спине Сета, прочертил кроваво-красным…
Руни смотрел, не позволяя себе трусливо закрыть глаза, слушал – как свистела, врезаясь в обнаженное тело, кожаная хищница. И слышал – когда удар приходился на удар – хриплый мат, клекотом вылетавший из горла Дикаря…
Руни вцепился зубами в кулак, грыз и грыз, прокусывая кожу, машинально сглатывая собственную кровь, и даже не чувствуя… Потому что по-настоящему больно – это стоять и смотреть, без возможности что-то сделать… закрыть собой, принять на себя его муку… Это больно и страшно, и никакие мысли о мести не помогают, за них не спрячешься…
Когда отсчитывали последние «сорок девять-пятьдесят», голое окровавленное тело уже безвольно повисло на скручивающих руки ремнях… А Руни, прогоняя из глаз едкую серую муть, вдруг понял, почему не плакал тогда… по отцу… и почему не станет плакать сейчас…
… Сет был жив, отключился только.
Руни увязался в лазарет вслед за Волком, но «белые мантии» так и не подпустили их к койке, на которую уложили Сета. Волку сказали подождать несколько минут – потом ему сообщат необходимую информацию.
А тем временем старшие парни, оказавшиеся в лазарете после недавно прошедшей игры, с любопытством глазели на то, как принесли Сета, и теперь делали ставки – помрет или нет. Руни смотрел на них свирепым взглядом и наотрез отказывался уходить, будто эти парни способны беду накликать своими словами. Волку пришлось увещевать:
– Змей, хрена ты придурков этих слушаешь? Мне медик сказал, что жить будет точно, и к вечеру уже должен очухаться. Пошли, вечером, после занятий, придешь!
И Руни пошел… покорно поплелся на занятия, снова подчинившись серому миру, уверившись на годы вперед, что «Ничего не поделаешь!» – самая поганая фраза на свете…
Но был вечер, и была радость… Когда Дикарь чуть приподнял кудлатую голову, и его запекшиеся губы зашевелились.
– Что, что? – Руни приник к самым этим губам. Может, надо чего, водички там?..
– …не думай… я не… бездушный… жалко… Алефа…
Руни сжимал его руку в своих ладонях и кивал, улыбаясь, и давился невидимыми слезами…
* * *
Этим вечером на ужин выдали фрукты, и ребята собрали Дикарю кой-чего. А Руни доставил всю эту вкуснятину в лазарет.
Сет, торопливо пробурчав слова благодарности, с жадностью набросился на принесенные дары. Руни смотрел на друга и чувствовал, как физиономия расплывается в нелепой растроганной улыбке. Удивительное дело: сейчас вид увлеченно жующего Сета делал Руни безмерно счастливым. Буйная энергия Дикаря вернулась и била фонтаном – ярких красок, жизни, тепла. И всем этим друг снова щедро делился с Руни.
Дикарь, тем временем, заглотил последние кусочки, слизал липкий сок с пальцев, и, довольно ухмыляясь, сказал:
– Мне «белые мантии» обещались, что послезавтра выпустят.
Руни оглядел его с сомнением:
– Чего так скоро? Ты ж не встаешь ещё…
– Нее, поссать уже ползаю, – бодро возразил Сет. – Да и… достало тут валяться. Тоска – хоть в стакане утопись! Я лучше в строй поскорее… Хотя, наверное, долго ещё на брюхе спать придется.
Руни провел ладонью над спиной Сета, не прикасаясь, чтобы не сделать больно – раны только-только подживать начали, подернулись багровой корочкой.
– Шрамы останутся…
– Ну и останутся! Бойцу красота не к лицу! – беспечно хохотнул Сет. – Или ты меня в бордель решил пристроить?
Тут Руни спохватился – он же ещё Дикарю подарок принес.
– А, кстати, про бордель, – Руни зашарил по карманам. – Вот… Выменял у старших. За десерт.
Он протянул другу несколько голографических рекламок – такие выдавали бесплатно в борделях. На рекламках, для пущей наглядности и завлекухи, красовались изображения «товара» в самых соблазнительных ракурсах.
– Аамм, – Дикарь демонстративно облизнулся. – Пожелаю себе сладких снов. Представляешь, через год… нет, даже раньше… нас тоже будут в город выпускать. Сходим во Флорес, а? Навестим лапушек?
– Ага, – невпопад ответил Руни.
Он тоже разглядывал картинки вместе с Дикарем. Поначалу. А потом всё больше пялился на кудрявый затылок Сета… смотрел, как блики света играют на ладных плечах, перепрыгивают на израненную спину… Руни представлял уже зажившие рубцы… нет, даже в рубцах спина будет такая, что глядел бы и глядел, хоть глаз вырви… Под эти мысли ладони Руни принялись оглаживать бока Сета, спустились под простынку, заползли на худую крепкую задницу. Пальцы как раз уже нацелились пробраться между твердых ягодиц… как Сет встрепенулся, одернул Руни, правда, беззлобно, скорее, насмешливо:
– Эй, Змеище, хорош меня лапать!
Руни отдернул руки, как обжегшись. Было неловко, не по себе, будто застали за чем-то стыдным. И, в то же самое время, еле унял себя – так хотелось опять коснуться Сета, вот так – особенно – коснуться, трогать его т а м, гладить ещё и ещё… Да поласкать – по-настоящему, по-взрослому…
«Что ж теперь делать-то?» – недоумевал Руни. Получалось так, что прежней дружбы с Дикарем уже нет, а пришло взамен что-то новое. Но Руни растерялся и не знает, что с этим новым делать… А Сет, похоже, не готов принять…
* * *
Произошедшая перемена сбивала Руни с толку. Внешне-то, вроде, всё шло, как раньше, но Руни многое теперь не мог себе позволить из прежнего. Например, прижиматься к Сету холодными ночами, греться об него…
Между тем, Дикарь, как ни в чем не бывало, сигал к Руни под бок всякий раз, как ему было зябко. И для Руни это было теперь сродни пытке. Мало того, что он перестал себя чувствовать хозяином в собственной постели. Хуже то, что… горячее, упругое тело Сета – и рядом совсем, а не тронь! Только и оставалось на долю Руни – смотреть, как Дикарь крепко спит, как разглаживается во сне лицо, становится таким спокойным и чуть ли не нежным… Слушать – глубокое мерное дыхание… Чувствовать – как изредка вздрагивает всем телом, дёргается… может, ему порка недавняя снится – тот ещё кошмар… но чаще – чуть улыбается, да, бывает, причмокивает, как маленький. С ума сойти…
– Дрыхнешь, сволочь, и никакой тебе заботы, – шептал иногда в сердцах Руни, отодвигался, насколько мог, но, заснув-таки, непременно видел во сне Дикаря, да в таких ракурсах, что век бы не просыпаться…
3
Отделение собралось на контрольное занятие по проведению форсированного допроса.
Накануне было объявлено, что занятие пройдёт «с использованием живого материала», и эта новость обсуждалась не все лады.
– А что значит «на живом материале»? – первым поинтересовался новичок – Малыш Эйдо Мар.
– А то и значит – привяжем тебя к колышкам и будем му-у-учить, – тут же отозвался один из главных зубоскалов отделения.
– Ага, зверски изнасилуем, – плотоядно ухмыляясь, вторил другой.
Руни только хмыкнул неодобрительно – ну, чего достают парня? Хотя, новичков завсегда стараются поддеть, и по части насмешек да подколов Малышу будь здоров как достаётся. Но он – ничего, держится, и шуточки терпит, и вообще… Все ж знают: чем позже попал в учебный центр, тем меньше шансов выжить. Но Малыш, видно, духом не падает, старается вовсю. Многие парни, в том числе и Руни с Сетом, новичка за эту стойкость зауважали, а командир, вроде как, под крылышко взял, опекает помаленьку…
– Правда, Волк, что это за такой «живой материал»? – это уже Дикарь спросил.
Командир пожал плечами:
– Я знаю столько же, сколько и вы. Веснич же любит туману напустить…
Едва Волк это произнес, как появился офицер-преподаватель Веснич, специалист по допросам. Да уж, помяни чёрта – он тут как тут… Веснич был длинный, сухой, весь какой-то бесцветный, и ничего в нём примечательного, если б не взгляд – неподвижный, почти как у Руни, но острый, холодный. Поглядишь – и будто на битое стекло напорешься…
