Текст книги "Оно-но-Комати"

Автор книги: Дара Преображенская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Сюда нельзя, г-жа.

– Кто сказал? – я нахмурилась, посмотрела на закрытые двери.

– Так доктор сказал.

– Мне наплевать на то, что сказал доктор, я хочу видеть маму!

– Оно-но! – властный голос тётушки Акиры на некоторое время отрезвил меня, однако лишь на некоторое время. Я уговорила доктора разрешить мне присутствовать рядом с ним и во всём помогать.

– Вы научите ухаживать меня за мамой, и я буду делать это в Ваше отсутствие.

Доктор взглянул сначала на меня, затем на своего помощника – щуплого тщедушного человечка с ничем не примечательной внешностью.

– Хорошо, только пообещайте мне, что не упадёте в обморок от вида крови.

– Я не боюсь крови, – уверила я доктора, солгав в очередной раз. Но, кажется, г-н Иоширо поверил мне.

Доктор повелел разжечь как можно больше светильников в комнате больной. Вскоре здесь стало так светло, будто, в обители улыбающейся богини Гуань-Инь.

Помощник принёс подогретую воду, в которой доктор ополоснул руки, затем он приступил к осмотру, а я стояла в таком сильном напряжении, что мне казалось, ещё немного, и мои нервы вот-вот лопнут. Я видела напряжённое лицо доктора, и мне становилось с каждой минутой не по себе. Наконец, осмотр был окончен, и доктор Иоширо озадаченно посмотрел на меня.

– Г-н, что Вы скажете?

– Плохо дело. У Вашей матери повреждены все энергетические центры, ей требуется хороший уход и много воды.

– Она умирает, да?

Я едва держалась, чтобы не заплакать, и доктор почувствовал это. Он протянул мне пузырёк с какой-то жидкостью светло-зелёного цвета.

– Будете давать три раза в день по три глотка.

Я посмотрела на пузырёк, затем на бесстрастное лицо доктора Иоширо.

– Прошу Вас, доктор, останьтесь. Отец хорошо заплатит Вам, а я…я буду выполнять все Ваши рекомендации, только, пожалуйста, останьтесь.

Напряжённое лицо доктора говорило о его раздумьях, он пожелал переговорить с моим отцом.

Лихорадка, поразившая мою мать, оказалась заразной по словам доктора, и он рассказал, что в соседней деревне умерло несколько человек, поэтому в доме были приняты меры, чтобы предотвратить заражение ещё кого-нибудь из семейства.

Мама была помещена в отдельный пристрой, ей выделили отдельную посуду и столовые приборы; сестёр и тётушку изолировали в домике для гостей, и «последние новости» они могли получать лишь черед слуг. Моё упрямство вновь помогло мне, меня пытались тоже изолировать от больной, но я проявила чудеса упорства и настояла на своём.

– Нет! Я не оставлю маму! Я буду ухаживать за ней! Прошу тебя, отец, не отправляй меня в домик для гостей.

В течение недели я оставалась возле кровати больной, доктор учил меня готовить снадобья; он отлучался лишь временами, чтобы проведать своё семейство. В эти часы я была особенно напряжена. Иногда мама лежала спокойно, но мне порой казалось, что это происходило не от того, что ей становилось легче, а просто потому что у неё не было сил даже на то, чтобы стонать.

Временами она теряла сознание, затем приходила в себя, и я вновь начинала слышать глухие стоны. На ночь меня меняли слуги, я забыла о том, что такое сон и еда; все мои молитвы были обращены к небу, чтобы боги помогли моей матери, облегчили её страдания.

Я молилась Фукурокудзю и Дзюородзин – богам молодости и долголетия в нашем семейном алтаре, я подносила божествам блюда с рисом, слёзы мои иссякли, а сердце оставалось пустым. Оно всегда опустошается, когда сталкивается с большим горем. Моё сердце не являлось исключением.

Боги оставались безучастными, как и само небо. Разве небу есть дело до людских страданий и потерь?

Однажды я спросила доктора, когда помогала приготовить ему очередное снадобье:

– Скажите, г-н, моя мама будет жить?

Я хотела, чтобы он вселил в меня надежду, но надежды не было. И, всё же, человек так устроен, что продолжает верить, надеяться, даже тогда, когда всё рушится на его глазах. Я делала некоторые успехи и временами слышала, как доктор хвалил меня за моё усердие. В конце концов, я научилась готовить настои из различных трав; знала, как помочь больному принять пищу, различала по пульсу и запаху испражнений, сколько ещё жизненной силы «ци» осталось в теле больного.

– Доктор, что такое «ци»? – однажды спросила я у господина Иоширо.

– О, знание об энергии «ци» пришло в Японию из Древнего Китая, и об этой энергии знали ещё со времён Конфуция и Лао-цзы. Энергией «ци» пронизано всё окружающее тебя пространство. Когда её мало, ты чувствуешь упадок сил; если она в избытке, ты, также, можешь заболеть.

Вечерами я долго размышляла над словами доктора Иоширо, я закрывала глаза и старалась представить себе мир, наполненный энергиями, и этот новый мир сильно отличался от того мира, который я знала раньше. Этот мир был иным и немного пугал меня.

Бывало, даже строгий доктор тряс меня за плечо, а когда я отвлекалась от своего занятия, он говорил мне:

– Идите отдохнуть, г-жа. Вам надо выспаться. Завтра Вам потребуется больше сил, потому что у больной может наступить кризис.

Спала я в соседней комнате, но сон мой не был крепким, даже во сне мне казалось, что я слышала стоны мамы. Сёстры, отец и тётушка Акира были где-то рядом, но я не видела их.

Как-то раз доктор Иоширо подошёл ко мне, его взгляд в тот момент отличался пониманием и жалостью. Впервые тогда я поняла, что доктор являлся тоже человеком.

– Вы хотели мне что-то сказать, г-н Иоширо? – спросила я.

– Вам нужно быть мужественной, г-жа. Однажды настанет тот момент, когда Ваша мать умрёт, Вы должны быть готовы к этому.

Настой был уже готов, я сняла горшочек с огня и перелила содержимое в пузырёк.

– Значит, моя мама умрёт?

Долгое молчание было мне ответом. Наконец, доктор Иоширо произнёс:

– Все признаки говорят об этом, г-жа. Пульс сейчас ускорен, затем он начнёт замедляться до тех пор, пока совсем не исчезнет, точно так же, как жизненная сила покинет тело больной.

Слова доктора проникали в моё сознание как бы через какую-то промежуточную среду. Я смотрела на умирающую маму, и скорбь с каждым разом сжимала моё горло. Слёз не было, я чувствовала себя уже не такой маленькой девочкой, как Кимико; мои руки опустились, пузырёк выпал из них, настой с сильным специфическим запахом растёкся по полу.

– Значит, уже ничего невозможно?

Доктор кивнул:

– Так бывает, человек не в силах контролировать мир. Вам нужно привыкнуть в этому, г-жа.

Я посмотрела на маму, в глаза бросались её восковая бледность и худоба. Она уже третий день ничего не ела; мне с трудом удавалось отпаивать её теми отварами, которые прописал доктор.

….Через три дня мама умерла, и наш дом погрузился в скорбь. На этот раз Кимико была молчаливой, она почти что ничего не ела, и всё время сидела с опущенными глазами. Хакира бросила свой сад мечты и почти не выходила из комнаты. В наш дом были приглашены многочисленные дальние родственники, которых я вообще не знала, а многих даже впервые видела. Это постаралась тётушка, она придерживалась строгих ритуалов синтоизма, хотя всем объявила себя последовательницей Будды. Я не смогла смотреть на скорбные лица этих людей, слушать их речи, потому что в глубине души понимала, что всё сказанное являлось не искренним.

Отца я тоже не могла повидать. Распорядившись насчёт похорон, он закрылся в своём кабинете и никого не допускал к себе. Даже я не могла войти к нему; слуги, исполняя повеление хозяина, отсылали всех обратно. Я знала, отец так и не смог смириться с потерей матери, ведь он её любил, любил спокойной любовью, переходящей в обожание и восхищение аристократической красотой и сдержанностью предмета своего обожания.

И тогда я бежала на берег и, молча, слушала пение Океана.

«И всё снова возвращается на круги свои», – думала я. Я совсем не понимала, о каких кругах шла речь, просто, подобное выражение я много раз слышала от других, а дети склонны повторять за взрослыми. Нет, тогда я впервые ощутила себя не ребёнком, а взрослой. Именно тогда я поняла, что мы взрослеем вовсе не годами, а вехами, которые у каждого человека свои. Эти вехи – страдания на нашем пути.

Смерть моей мамы оказалась первой такой вехой для меня. Я внутренне повзрослела, но внешне осталась прежней девочкой со вздёрнутым носом и любопытным взглядом. Уже в то время от многих окружавших меня людей я слышала, что в будущем я стану очень красивой, и меня ждут поклонники, которые будут страдать от любви ко мне. Но в тот день, когда умерла мама, я не думала о своём будущем. Оно меня совсем не волновало.

Мысленно я много раз представляла себе эту старую сакуру с опавшими цветами, скамейку, молодого самурая с таким задумчивым взглядом…..

Сад с сакурами превратился для меня в некую несбываемую мечту. Я думала об этом, но никому не доверяла своих мыслей. Если бы тётушка Акира проникла в мои собственные мысли, она была бы очень недовольна и сочла бы, что мои мысли были очень дерзкими и вульгарными.

Вот почему я предпочитала молчать, чем удивляла весьма всех тех, кто знал меня. Я всегда была живым ребёнком, интересующмся всем тем, что попало в поле моего зрения в отличие от меланхоличной Хакиры и наивной Кимико. С такими детьми обычно бывает трудно, потому что они требуют к себе иного подхода. У них живой ум, прыгающий с предмета на предмет, и неустойчивое внимание.

Тётушка не раз упрекала отца в том, что он медлил с моим обучением.

– Это заняло бы Оно-но, – говорила тётушка Акира.

– С учёбой ещё успеется, – отмахивался отец от её назойливости.

И всё же, она вырвала у него обещание, что на будущий год он отпустил меня в Киото в частную школу г-жи Юко Фуздивара, созданную специально для обучения девочек.

– Оно-но ждёт прекрасное будущее. Девочек с такой необычной внешностью весьма ценят при дворе, а г-жа Юко – очень внимательная особа из рода Фудзивара, близкого к императорской семье.

Я видела, как хмурился отец.

– Я не повзволю, чтобы моя Оно-но стала одной из императорских наложниц, – отвечал он.

– Я не это имею в виду, Хоакито, – возражала Акира, обмахиваясь своим красочным веером, – Оно-но могла бы получить должность при дворе и составить хорошую партию с одним из придворных нашего императора.

Я помню, как отец тяжело вздыхал и молчал, не найдясь, что ответить на такое весьма заманчивое предложение тётушки.

Глава 3
«Разорённое гнездо»

«Распустился впустую,

минул вишнёвый цвет.

О, век мой недолгий!

Век, не смежая, гляжу

Взглядом на дождь.

.

Когда Ясухидэ

Назначен был в Микава,

Он написал мне:

«Не хотите ли взглянуть на земли,

Коими и буду управлять?»

Я отвечала:

«Оборваны корни плавучей

Плакучей ивы.

Так и я бесприютна!

С лёгкой душой поплыву

По течению,

Лишь только услышу: «Плыви!»

(Оно-но Комати).

……..

Г-жа Юко Фудзивара оказалась вполне состоятельной женщиной лет сорока, хотя выглядела она намного моложе своих лет. Я слышала о том, что она содержала целый штат массажистов, которые усердно работали, и благодаря этому владелица школы для девушек имела цветущий вид.

Когда она впервые увидела меня, г-жа Юко поморщилась, велела мне пройтись вдоль комнаты на цыпочках, затем почему-то посмотрела на мои зубы, будто, оценивала лошадь перед скачками.

Тётушка допила свой чай и посмотрела на владелицу школы:

– Ну, что я говорила, гжа Юко. Это – настоящая жемчужина, и в будущем, я уверена, она сделает великолепную карьеру при дворе.

– А какого она рода? – спросила г-жа Юко.

Я видела, как тётушка покраснела:

– По матери эта девочка имеет аристократические корни и косвенно принадлежит Фуздивара.

– И кто же её отец?

– Землевладелец и одновременно государственный чиновник. Но, уверяю Вас, г-жа Юко, она всё впитала от матери и даже внешность.

– Дурные корни когда-нибудь дадут о себе знать, – изрекла владелица Школы.

– Оплата будет высокой. Перед смертью я дала слово сестре, её матери, что Оно-но получит хорошее образование. Не секрет, во всём Киото Ваша школа для девушек лучшая.

– Только лишь во всём Киото? – разочарованно спросила г-жа Юко.

– Ну, конечно же, я имею в виду всю Японию. Выпускницы Вашей Школы составляют цвет придворных и входят в свиту императрицы-матери. Я уверена, наш молодой император скоро женится, и тогда Оно-но могла бы быть в свите нашей Молодой Императрицы.

Г-жа Юко махнула рукой:

– Ну, это уж вряд ли. Император Ниммё вряд ли вообще женится. Уже были отвергнуты несколько предложений и даже попытка породниться с Китайским императором провалилась.

– Не переживайте, женитьба не за горами, а Оно-но – очень способный ребёнок.

Эти светские разговоры совсем не забавляли меня, я стояла возле выхода, потупив взгляд и ожидала решения владелицы Школы. Наконец, г-жа Юко улыбнулась, отодвинула от себя пустую чашку только что выпитого ею чая с маленькими сладкими пирожными.

– Хорошо, дорогая Акира. Я принимаю Вашу племянницу к себе, но помните о том, что отныне её положение станет зыбким. Если оплата за обучение перестанет поступать, я отдам её в гарем императора. Этим я хоть как-то компенсирую те затраты, которые будут потрачены на то, чтобы привести девочку в «должный вид».

С того дня потянулись унылые дни. Я очень скучала по отцу и сёстрам.

Мне выдали форму, и отныне я считалась ученицей Школы г-жи Юко, куда, оказывается, по слухам, которые мне удалось услышать, было трудно попасть. Со мной в комнате кроме меня жили ещё три девочки, принадлежавшие к знаменитым аристократическим родам; они вели себя очень высокомерно, и мне было неуютно, потому что все знали о том, что я – полукровка, и перешёптывались на мой счёт.

Разве будет уютно чувствовать себя человек, когда ему кажется, что негласно все перешёптывались о нём, наблюдали за каждым его шагом? Мне не хватало детских шалостей с Кимико и споров с Хакирой.

В первую же неделю моего пребывания в Школе я была наказана за то, что нарисовала цветок сакуры на уроке по грамматике, и мне надоело зубрить азы хироканы. Мои иероглифы получались кривыми, будто, это были больные люди. Переучиваться намного сложнее, чем впервые постигать науку письма. Оказалось, раньше я неправильно писала многие иероглифы.

Наказание заключалось в том, что целый день я должна была провести в тёмном чулане. Оказалось, в тот день, пока я пребывала в этом чулане, Школу посетила императорская семья, поэтому я вновь не смогла увидеть императора, хотя я об этом ничуть не жалела.

Мои мысли на этот раз были заняты другим. Я думала об Океане, на берега которого я часто бегала, чтобы услышать успокоительный плеск волн; о горе Фудзи, мелькающей белой шапкой вдалеке. Я думала о саде с опавшей сакурой, о молодом самурае, о заклинателе змей Шуджи. Мне хотелось снова побывать в этом саду, но у меня не было такой возможности. Я писала свои стихи на клочках бумаги, которые брала с собой; я уносилась вдаль за своими мыслями и мечтами.

…..Это всё сердце моё,

Что отплыть я решилась

В столь непрочной ладье.

Всякий день

Её заливают

Невольные горькие волны…..

…..Однажды мадам Су-дзуки увидела то, как я писала стихи, я совсем не заметила того, как она прошмыгнула в чулан, когда я пребывала там во время своего наказания (за малейшую провинность меня каждый раз садили в этот противный чулан, и в этом я даже стала находить свою прелесть). Во-первых, здесь я была предоставлена самой себе; во-вторых, я могла поразмышлять над своей жизнью, а в последнее время после смерти мамы мне редко это удавалось.

Мадам Су-дзуки – учительница хироканы, стройная в великолепном сером кимоно с красивыми вышитыми на нём иероглифами, нравилась мне, однако её глаза казались мне всегда такими испуганными. Складывалось впечатление, что мадам Су-дзуки чего-то боялась, и я решила, что источником её страхов являлась г-жа Юко, владелица Школы для девочек.

Я не понимала тогда, откуда у меня были подобные мысли, просто, я всегда чувствовала неискренних людей. Неискренние люди всегда готовы действовать исподтишка, они могут ударить в спину; это именно те люди, которых ты никогда ни в чём не заподозришь. В будущем мне приходилось много раз сталкиваться с подобными людьми.

Мне казалось тогда, что многоуважаемая в обществе г-жа Юко относилась именно к таким людям, и в будущем у меня была возможность убедиться в этом. Но тогда это были лишь мои собственные мысли. Увидев, как я медленно вывожу свои иероглифы на клочках старой бумаги, мадам Су-дзуки попросила меня дать ей мои записи. Сопротивляться было бессмысленно, и мне пришлось ретироваться. Прочитав первые строки написанного, мадам Су-дзуки подняла от изумления брови.

– Это….это – твои стихи, Оно-но? – спросила она.

Я кивнула.

– Что ж, уединение в этом чулане пошло для тебя на пользу.

Взяв свои трофеи, она удалилась, а через день я была приглашена в личные покои г-жи Юко. Маленькая служанка ловко делала ей массаж стоп, сама владелица Школы полулежала на ярко-красном диване в роскошном кимоно.

Покои г-жи также были роскошными, стены украшали картины из бамбуковых стеблей с изображёнными на них птицами. В центре комнаты стояла фигурка богини Гуань-Инь, сделанная очень искусно и тонко руками неизвестного мне мастера.

Здесь же по углам курились ароматические палочки, поэтому запах был дивным. Когда обо мне доложили, г-жа Юко открыла глаза и внимательно посмотрела на меня. Но на этот раз взгляд её был несколько иным, чем в приёмной Школы.

– Так ты и есть та самая Оно-но Комати, о которой ходят легенды в Школе?

– Обо мне ходят легенды в Школе? – удивилась я, однако вопрос мой явился большой дерзостью. Ученице полагалось молчать и отвечать только на те вопросы, которые относились лишь непосредственно к ней. Г-жа Юко прогнала служанку-массажистку, обошла меня со всех сторон, будто, я была неким загадочным зверьком, которого следовало изучить, позвонила в колокольчик. Пришёл слуга, протянул г-жа старые листы бумаги, те самые листы, изъятые у меня мадам Су-дзуки.

– Так это твои стихи? – спросила г-жа Юко, обратившись ко мне, – это ты их написала?

– Да, г-жа.

К моему крайнему удивлению владелица Шуолы улыбнулась, хотя я ожидала, что снова подвергнусь наказанию.

– Ты делаешь определённые успехи в письме. Мне нравятся твои стихи. Удивляюсь, почему ты скрывала от нас свой талант?

Я пожала плечами.

– Я не скрывала, г-жа. И потом, я вовсе не считаю это талантом, просто, я пишу их, когда мне бывает плохо, и некому высказать мои мысли.

– Я представлю тебя самому императору Ниммё. Говорят, он очень любит стихи, иногда сам их пишет.

При имени императора я сжалась, хотя совсем недавно сама хотела видеть императора.

– Но…..

Г-жа Юко немного нахмурилась, затем улыбнулась:

– Оно-но, я давно знаю твою тётушку Акиру. При дворе она отвечает за гардероб наложниц. Тётушка мне ничего такого про тебя не рассказывала.

– Она и не знала о моём увлечении стихами.

– Значит, ты скрывала от неё своё увлечение?

Я пожала плечами:

– Нет, я не скрывала. Тётушка никогда не интересовалась моими мыслями. Да и мне не до этого было. Когда болела моя мама, у меня не было свободного времени, чтобы предаваться своим собственным мыслям. Я ухаживала за матушкой.

Г-жа Юко пригласила меня к столу, нам подали чаю.

– Бедна девочка, – пробормотала владелица Школы, – да, кажется, я что-то слышала об этом. Я даже знала твою матушку Мий-око, ведь она выросла в здешних краях и едва не вышла замуж за одного придворного самурая.

– Что же помешало её замужеству? – несмело спросила я.

– Он был предательски убит при загадочных обстоятельствах.

Я выпила несколько глотков ароматного зелёного чая, говорили, этот напиток пользовался особой популярностью при императорском дворе, и считалось большим шиком пить чай в обществе, причём, нужно это было уметь делать, потому что при дворе проводились долгие чайные церемонии. Слова г-жи Юко произвели на меня впечатление, и весь вечер я думала над тем, кто был этот загадочный самурай, в которого была влюблена моя мать.

Когда я возвратилась от г-жи Юко в сопровождении служанки, меня окружили девочки, с которыми я обучалась и жила в одной комнате. Я познакомилась с двумя девочками, с которыми у меня в последствии завязалась дружба. Одну из них звали Мэзуми. Она была старше меня на пять лет и принадлежала самому влиятельному аристократическому роду при дворе императора Ниммё – Фудзивара.

Фудзивара пытались сохранить своё влияние при императоре на многие века, и им это вполне удавалось, несмотря на то, что потомки Фудзивара постоянно сражались с другим аристократическим родом «эмиси», который уже стал терять своё влияние.

Мэзуми была скромной девушкой, несколько даже робкой для своего аристократического происхождения. Мне нравилась её скромность, и поэтому мы быстро сдружились.

Вторую девочку звали Теусика, она была ненамного младше меня и знала множество рецептов приготовления риса. Весёлая Теусика понравилась мне именно тем, что никогда не унывала. Когда я возвратилась обратно в домик для воспитанниц, девочки обступили меня со всех сторон, пытаясь прикоснуться то к моим волосам, заплетённым в косички, то к моему кимоно.

– Ну, как? – спросила Теусико, – Г-жа Юко на этот раз ничего с тобой не сделала?

– Напротив, г-жа Юко была добра ко мне, – я видела, каким сильным было удивление Мэзуми.

– Г-жа Юко не любит тебя и постоянно наказывает за малейшие провинности. А сейчас ты говоришь, что она была к тебе добра. Она не любит тебя, потому что твой отец неблагородного происхождения.

– Г-же Юко понравились мои стихи, и она хочет познакомить меня с императором.

Лицо Мэзуми изменилось, когда она услышала об императоре.

– Я слышала, что г-жа Юко дружит с г-жой Хатико, смотрительницей гарема императора Ниммё. Она подбирает наложниц для императорского двора.

Когда занятия в тот день были окончены, и девочки после обеда прилегли отдохнуть, мне удалось вырваться за ворота Школы и найти заветную калитку, чтобы проникнуть в сад с опавшей сакурой и беседкой. Цветы остальных сакур, также, постепенно облетели, устилая собой аллею и тропинку к озеру. Я спустилась по тропинке и увидела возле беседки самурая Тэкэо. Он был занят созерцанием озера. Когда он видел меня, его взгляд стал совсем другим.

– Это ты? Почему тебя не было здесь так давно? Я прихожу сюда уже месяц, однако в одиночестве блуждаю по саду.

Я едва сдержала свои слёзы:

– Моя мама была тяжело больна. Совсем недавно она ушла в Страну Забвения. Она много страдала перед этим.

Самурай Тэкэо посмотрел на меня своим печальным взглядом.

– Сочувствую, – произнёс он, – что же ты делаешь в Киото? Ты говорила, что родилась в округе Акита, где у твоего отца есть небольшое поместье.

– Я учусь в Школе г-жи Юко.

– Школа г-жи Юко, – самурай улыбнулся, – Император должен появиться в Школе по особому приглашению самой г-жи Юко.

Я кивнула:

– Да.

– Император спрашивал меня о причинах этого предстоящего визита, – сказал Тэкэо.

– Всё дело в том, что владелица Школы хочет представить меня лично императору.

Тэкэо выглядел изумлённым.

– Вот как? И что же побудило г-жу Юко познакомить Сына Богов с обычной девочкой из провинции Акита?

Я была смущена, я совсем не знала, что ответить самураю, к которому так сильно благоволил император Ниммё.

– Г-же Юко понравились мои стихи, и она хотела устроить литературную вечеринку.

Брови Тэкэо поползли верх:

– Что же такого в твоих стихах, Оно-но?

Я пожала печами:

– Я написала, когда мне было очень одиноко. А вообще после смерти мамы, которую я очень любила, мне всегда одиноко.

– Значит, стихи льются из тебя фонтаном? – спросил Тэкэо.

– Вовсе нет.

– А ты могла бы прочесть мне немного? Я, конечно же, не считаюсь большим ценителем поэзии, но…но я понимаю красоту этого мира.

Преодолев своё смущение, я взобралась на камень и, закры глаза, продекламировала:

– «Яркий солнечный свет

Пробился сквозь чащу лесную –

И отныне цветы распускаются на деревьях.

Даже в древнем Исоноками…..»

Помедлив немного, я продолжала:

– «В эту Вечную ночь

Окутаны мглою кромешной

Белой сливы цветы,

Но хоть цвет и

Сокрыт от взора

Утаишь ли благоуханье?!»

Я не заметила того, с какой силой притянул меня к себе Тэкэо, он посмотрел в мои глаза и хрипло произнёс:

– А если однажды ты войдёшь в гарем императора Ниммё, будешь ли ты самой лучшей для него?

Вопрос Тэкэо смутила меня и разозлил:

– Я никогда не войду в гарем императора! Я – не уличная девка и не пустышка! Однажды я выйду замуж за уважаемого чиновника и буду пользоваться уважением общества.

Тэкэо отвернулся, посмотрел на начавшую опадать сакуру:

– Так ли тебе неприятен наш император?

– Я никогда его не видела, – ответила я.

– Но однажды ты хотела бы увидеть. Как ты его себе представляешь, Оно-но?

– Тётушка Акира говорит, что он увлекается философией, но я думаю, наш император – высокомерный толстый старик.

Мне показалось, что Тэкэо улыбнулся.

– Почему ты так говоришь, ведь ты же никогда не видела нашего императора?

Я пожала плечами:

– Не знаю, просто, я думаю, все императоры – сладострастные высокомерные старики.

– А ты хотела бы его видеть?

– Да, чтобы затем похвастаться Кимико, моей младшей сестре. Однажды мы поспорили с ней, я проиграла этот спор.

– Ты хочешь выиграть?

– Очень хочу, если это случится, Кимико отдаст мне рисовые шарики, когда я навещу её во время каникул. Я уже рассказывала Вам о моём давнишнем споре с сестрою.

Тэкэо хотел что-то сказать, однако снаружи за калиткой послышался шорох. Он взял меня за руку.

– Нам нужно уходить. Это – служанки императрицы, если они увидят нас здесь в любимом месте императора, нам несдобровать.

В тот день Тэкэо вывел меня через «чёрный ход» и перед тем, как расстаться, прошептал:

– Приходи сюда завтра, я открою тебе одну свою тайну.

Меня заинтриговали эти слова, и я пообещала самураю, что обязательно приду после урока хироканы.

Но на следующий день меня ждали страшные новости. Пришло известие о том, что умер мой отец, наш дом был распродан за долги соседнему феодалу, Хакира скрылась, и до сих пор никто ничего не знает о её точном местонахождении. Что касается Кимико, то говорили, она была продана в рабство к одной госпоже из небольшого городка под названием Шайори недалеко от округа Амита.

Тётушка Акира привела меня к себе и долго утешала.

– Успокойся, дорогая. Тебе нельзя волноваться, иначе ты станешь плохо учиться и быстро разочаруешь г-жу Юко.

– Мне наплевать на г-жу Юко, если мои близкие неизвестно где, и мой дом разорён!

Я разрыдалась, вспоминая об отце, который, должно быть, уже покоился в земле, а я так и не смогла проводить его в последний путь. Возможно, он заразился от мамы неизвестной лихорадкой, так как в то время он был очень слаб и ничего не видел, поглощённый своим горем.

Я видела, как нахмурилась тётушка, но она тут же взяла себя в руки, не полагается ругать человека, попавшего в беду.

– Прошу Вас, позвольте мне уехать! Мне нужно разыскать своих сестёр и помочь им устроить их судьбу.

– Ты думаешь, ты сможешь их разыскать?

– Как Вы можете так говорить, тётушка! Это же – Ваши племянницы.

– Я могу отправить слугу Йоши, чтобы он разыскал сестёр.

– Нет, пожалуйста, тётушка, позвольте мне уехать на некоторое время, я буду Вам очень благодарна. Прошу Вас, поговорите с г-жой Юко, чтобы она отпустила меня.

Тётушка была рассержена на меня за мою дерзость.

– О, боги, за что мне такое наказание! Г-жа Юко перестанет благоволить мне, если я только заикнусь об этом.

– Но почему?

– Как ты не можешь понять, Оно-но! Завтра приглашён император в литературный салон к г-же. Она меня даже слушать не станет, и весь свет отвернётся от меня тогда.

Я поняла, тётушка волновалась за своё положение в обществе, за свою репутацию, чем за судьбу моих сестёр.

Я сбежала на следующий же день, пошла после занятий в храм к монаху Акайо. Боги не желали внимать моим мольбам, мои глаза не просыхали от слёз, которые струились по моим щекам, как две полноводные реки.

Акайо проводил меня в сад при храме и сел напротив меня на небольшую удобную скамью. Лето было на исходе, уже клонились к земле красочные гибискусы и рододендроны, которые очень любила моя мама. Помню, в нашем доме всегда было очень много этих цветов, и от этого интерьер казался светлее и уютнее. Он взял мои руки в свои и долго смотрел в мои глаза.

– У тебя что-то случилось, Оно-но?

Я рассказала ему всё, что мне самой было известно. Мы долго сидели, молча.

Наконец, Акайо первым решил прервать молчание.

– И что же ты хочешь делать, Оно-но? – спросил он.

– Г-н Акайо, помогите мне уехать из Киото, чтобы я могла найти своих сестёр. В моей душе не будет покоя, пока я не узнаю, что с ними.

– Хорошо, Оно-но, я помогу тебе, а тётушке твоей всё объясню чуть позже, когда соберусь к ней с визитом.

– Прошу Вас, г-н Акайо, не делайте этого, иначе тётушка Акира не будет благоволить к Вам.

Монах вздохнул и спокойно ответил:

– Мне неважно, кто благоволит ко мне, а кто нет. Великий Будда говорил, что люди обладают человеческим сердцем, которое одно может понять боль другого человека.

Акайо скрылся в храме и вышел с небольшим свёртком.

– Это – еда для тебя, – сказал он, затем протянул мне небольшой клочок бумаги, – В Шайори живёт одна моя дальняя родственница, исповедующая буддизм. Я написал рекомендацию для тебя, чтобы она предоставила тебе жильё.

– О, спасибо! Как мне Вас отблагодарить, г-н Акайо?

Акайо улыбнулся:

– Ничего не нужно. Будь благодарна жизни за то, что умеешь мыслить.

Так впервые я очутилась в маленьком городке Шайори, в котором мне было суждено столкнуться с первыми трудностями в жизни.

Городок Шайори не произвёл на меня того же впечатления, что и Киото. Это был небольшой городок с приземистыми несколько угловатыми домиками местной знати, явившимися, по-видимому, выходцами из Китая, потому что во всём ощущалось приверженность китайским традициям и обычаям. И даже фонари, состоявшие из ярко-оранжевой ткани, здесь разжигались совсем так же, как в Китае. Нет, я никогда там не была, но в Японии люди мыслят как-то иначе, по-особенному. До сих пор мне казалось, что мы более утончённые, чем типичные китайцы.

Наряду с домиками знати чуть в стороне от них я заметила бедные домишки людей низшего сословия.

Город располагался на холме, именно поэтому он напоминал ступени, кварталы, дома разделялись друг от друга с помощью садов. Размер этих садов, вероятно, говорил о достатке их владельца. Сразу бросалось в глаза «ухоженность садов» людей из «высшего сословия». И, всё же, эти сады отличались от типичных японских. Для японского сада характерна строгость, некая торжественность, здесь минимум растений и максимум пустоты. Китайцы же любят пестроту и яркость. Невольно я вспомнила о Хакире, моей старшей сестре.

Я выходила на улицы Шайори и останавливала прохожих, спрашивала их о хромой девушке, но никто ничего определённого так и не смог сказать. Я обратила внимание на то, с каким почтением люди кланялись мне, когда моя повозка останавливалась, и я выходила оттуда.