Текст книги "Люблю (СИ)"
Автор книги: да_Винчи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
========== Ночь, когда пролились слёзы ==========
Ночь перед решающей битвой была…
Какой она была? Тихой?
Очень тихой.
Все солдаты почти не разговаривали, в напряжении стесняли оружие, сжимали зубы до скрежета и лёгкого ощущения неприятного чувства, даже лёгкой боли, стискивали в кулаках ткань тёплых шинелей напротив сердца, ибо этот орган как никогда раньше отчаянно бился, словно пытаясь покинуть обречённое тело хозяина. У некоторых, особенно у молодых рекрутов, это самое напряжение солёными каплями выступала на глазах – настолько щемящее чувство боли и тоски пожирало их мысли и сердце. Хотя все понимали, что операция обречена на удачу, что битва, которой вот-вот будет дан отсчёт, поставит точку в четырёхлетней войне, покончит с нею раз и навсегда, принесёт на землю мир, солдаты не могли не брать в расчёт то, что на войне…
А на войне, как на войне —
Патроны, водка, махорка в цене.
А на войне нелёгкий труд,
А сам стреляй, а то убьют.
Никто не может предугадать, что будет даже через банальные пять секунд. Откуда и в кого прилетит пуля, куда она попадёт, будет ли ранение смертельное? Успеет ли раненый добраться до госпиталя? А успеют ли ему помочь врачи? Столько неопределённости.
А на войне, как на войне…
Подруга, вспомни обо мне.
А на войне – не ровен час,
А может – мы, а может – нас…
Да. Эта ночь определённо была самым тяжёлым и трудным моментом, когда и кем-либо пережитым на войне. Но только не для вечно холодной ко всему Вайолет, которую заботили лишь слова Клаудии, в шутку сказанные её командиру.
– Сэр… – с привычным безэмоциональным голосом начала девочка.
– Да, что-то не так?
– Это правда? То, что сказал капитан Ходжинс.
– О чём это ты? – майор свёл брови на переносице, моментально прокручивая разговор с давним другом в голове.
– После окончания битвы… – девочка сделала паузу, будто бы замявшись, – я перейду в ведомство капитана?
Комбат-батяня, батяня-комбат,
Ты сердце не прятал за спины ребят.
Летят самолеты, и танки горят,
Так бьёт-ё комбат-ё, комбат!..
– Я… больше не нужна Вам? – дрогнувший голос заставил сердце мужчины сжаться. Этот маленький ангелок, казалось, вот-вот расплачется. – Вы больше… никогда не отдадите мне приказ?
– С чего ты это взяла? – он тепло улыбнулся, словно бы перед ним был нашкодивший, а теперь трогательно извиняющийся малолетний ребёнок, а не жестокая машина для убийства, коей он её никогда не считал.
– Но к-капитан сказал…
– Это была шутка, Вайолет, – он потрепал её по непослушным золотым волосам. Доверчивые глаза полные мольбы и надежды вмиг устремились на него.
– Шутка?
– Конечно.
Да, война, война, война…
Дурная тётка, стерва она!
Эх, война, война идёт,
А пацана девчонка ждёт.
– Что Вы делаете? – спросила она, уже лёжа в палатке, в самые последние часы перед наступлением.
– Пою, – кратко ответил мужчина, с печальной улыбкой смотря на изумлённые глаза своей малышки.
– Поёте? Зачем?
– А тебе не нравиться?
– Очень нравиться, просто… Я хочу понять, почему вы поёте.
– Не знаю, – он отвернулся с лёгкой улыбкой на губах, вновь неопределённым взглядом уставляясь на какую-то точку на потолке. – Скучно, наверное.
– Скучно? – вновь заинтересованно спросила она. – А что это?
Он бы улыбнулся в ответ, или бы даже может быть рассмеялся, потрепал её по светлой головке… если бы ему не была так больно и тоскливо на душе.
– Ну… – он призадумался, подбирая слова, – это когда тебе ничего не интересно, когда тебе безотрадно, всё вокруг кажется каким-то пресным и каким-то нудным, когда тебе тоскливо.
– Ясно. Слово «скучно» тождественно слову «тоскливо». Вы пытаетесь подавить тоску с помощью пения. То есть, вы поёте, чтобы занять себя до битвы?
– Ну… и для этого тоже, – кивнул майор, надеясь, что девочку этого будет достаточно, и она замолчит, перестанет терзать его и так израненное сердце.
– А есть ещё причины? – вновь с интересом спросила Вайолет.
– На языке просто песня вертелась, и… – он повернул голову обратно к блондинке. – Я хотел спеть… для тебя.
– Для ме… ня? – удивлённо повторила девочка.
– Ну да, в общем-то, – пожал он плечами, пытаясь быть непринуждённым, будто бы говоря о чём-то обыденном.
– А зачем Вам петь… для меня?
Он бы снова рассмеялся. Но от её слов только брови сошлись на переносице, а лицо приняло выражение невыносимо мучительной боли. Не физической, а душевной. Но она не способна была этого понять.
– Майор? Что с Вами?
– Всё хорошо, – ответил он, но голос выдавал его с потрохами.
– Нет! – Вайолет подскочила и, приблизившись к мужчине, положила свою хрупкую ледяную ладошку на его лоб, но он моментально отвернулся от неё на другой бок. – Я же вижу, что Вам плохо! Вы больны?
– Я здоров, – снова тем же тоном ответил Бугенвиллея.
– Но Вы страдаете! – снова возразила ему Вайолет.
– Давай… – заминка, – …мы вернёмся к этому разговору после битвы. Я тебе всё расскажу.
– Хорошо, – согласно кивнула она.
– Попытайся хоть немного отдохнуть. Битва впереди нелёгкая. Тебе надо спать.
– Есть, – девочка вернулась в изначальное положение и закрыла глаза. Теперь Гилберт не выдержал, подрываясь с места словно ужаленный.
– Это просьба, а не команда! – вскричал он. И как же ей объяснить, что она не робот, а человек, со своею душой, мыслями, чувствами и характером? Как донести ей это, если другие постоянно твердят ей, что она – просто оружие, его собачка? – Почему… ты все воспринимаешь как приказ, несмотря ни на что?! Скажи, ты совсем не можешь без моих приказов?
– В каком смысле? – она тоже встала и теперь испуганно смотрела на майора.
– После окончания войны ты могла бы убежать. Ты же ведь… девушка.
– Но если я уйду из армии, что же я буду делать? – искренне удивилась Вайолет.
– Жить, – коротко ответил майор. – Жить свободно, подобно другим. Жить и наслаждаться жизнью!
– Но зачем мне жить без Вас? – сердце майора пропустило удар и снова болезненно сжалось. Голос девочки еле заметно дрожал. – Кто будет отдавать мне приказы? Разве я больше не нужна Вам? – в уголках бездонно голубых глаз начали поблёскивать в свете керосиновой лампы жемчужные слёзы.
– Ты… так сильно хочешь получить мои приказы? – тихо, обречённым тоном словно бы сам себе прошептал вопрос он, но тут же снова перешёл на повышенный тон. – Ты… действительно веришь, что я вижу в тебе инструмент?! Если бы это было так, я бы не держал тебя на руках и не заботился о том, чтобы никто не связывался с тобой, когда ты вырастешь! Несмотря ни на что, ты не понимаешь… что я чувствую… к тебе. Обычный… – он осёкся, – любой… наверняка бы понял. Причина, по которой я злюсь и страдаю – это ты! Но ты не понимаешь этого!
И угораздило же его влюбиться в неё.
– Разве у тебя нет чувств?! Это ведь не так, верно?! Нельзя сказать, что у тебя их нет. Разве не так? Если у тебя нет чувств, тогда что это за выражение? Ты ведь можешь сделать такое лицо, правда? – продолжал кричать он, с какой-то извращённой радостью замечая её полные ужаса глаза и дрожащие зрачки. Даже от одиноко скатившейся по щеке слезы сердцу стало легче. – У тебя есть чувства! У тебя… такое же сердце, как у меня, верно???
Говорят, лишь трое скажут вам правду – ребёнок, пьяный и человек в гневе.
Гилберт часто думал о том, из-за чего всё-таки Вайолет стала той, кем стала. Или из-за кого? Он самолично доводил себя до отчаяния своими размышлениями, хотел перерезать глотки всем тем, кто был причастен к саморазрушению души, сердца и разума малышки. Его малышки. Он люто ненавидел смутные образы людей, возникшие и до сих пор возникающие в его сознании. Но майор также понимал, что и он был причастен к этому. Он испортил ей жизнь. Он отпустил её на войну. Он сделал ей больно. И делает до сих пор. Отчаяние пожирало его, заставляя желать смерти, желать покончить с собой.
Он считал, что не достоин её.
Но отчаянно любил.
Желал ей лучшего.
Хотел защитить.
Для него она не инструмент. Не оружие.
Для него она обычная девушка. Девушка достойная жить свободно и быть любимой.
– Ты очень важна… и драгоценна.
– Нет, майор! Не смейте умирать!
– Я не хочу, чтобы тебе было больно. Я хочу, чтобы ты была здорова. Я хочу, чтобы ты была счастлива.
– Замолчите!
– Вайолет… ты должна жить дальше и стать свободной. Сбежать из армии и жить своей жизнью. Ты будешь в порядке, даже если меня не будет рядом. Пожалуйста, живи.
– Нет! Замолчите! Пожалуйста, замолчите! Мы выберемся отсюда! Вместе выберемся! Я верю в это!
– Вайолет, я…
Слова болью отзываются во всех полученных ранах. Боль уже стала неотъемлемой частью и тела, и души. Пуля, застрявшая в глазу, невыносимой тяжестью давит на мозг. Не то что просто говорить и думать – дышать было сложно. А сердце разрывалось от вида слёз дорогого ему человечка.
Именно человечка.
Он бы отдал всё, чтобы она жила свободно.
Чтобы она не страдала.
Чтобы могла беззаботно улыбаться.
Чтобы улыбнулась сейчас.
– …люблю тебя.
Вот и всё.
Он чувствует небывалую лёгкость.
Он сказал это.
Признался.
Разум и тело отключаются.
– Я… люблю тебя? – эхом повторила она, заливаясь слезами ещё больше. – Что… что это значит? Что значит «я люблю тебя»?!
