Текст книги "Природа зова (СИ)"

Автор книги: Cold February

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== Природа зова ==========

– Ты слышал? Норны пропели песнь, – саркастично произносит Ангрбода. – Тебе Судьбой уготована прелестная спутница.

– Да? И кто же она? – без энтузиазма осведомляется Локи, спускаясь поцелуями по стройному телу.

– Асинья.

– Асинья?

– Дня от роду.

Локи заходится басистым шуршащим смехом. Какая нелепица.

«Какая нелепица», – думает он. Стоя у детской кроватки, скрытый темнотой ночи, приросший к земле, точно кто-то вбил гвозди в ступни. Понимая, что совершенно не может отвести взгляда от только проснувшегося личика. Такая крохотная… Взять бы и раздавить. Сдавить шею, раздробить кости. Пролить алую кровь, багряную, невинную да горячую, сладкую.

Локи сглатывает. Ну почему она не кричит?.. Почему не разорется, как все младенцы, чтобы сбежались мамушки?! И он таки смог разорвать эту порочную, оплетающую по рукам и ногам красную нить! Стягивающую горло силком до алых порезов.

Родственная душа. Соулмейт. Вторая половина, посланная Судьбой. Половина, от которой, если и захочешь, никуда не денешься, не избавишься. Так и будешь вечно прозябать с тугим ошейником на шее словно собака. Явление настолько редкое, что даже Норны о нем слагают песни. Не каждому в жизни дается такой «подарок».

Локи впервые в жизни обдает с ног до головы холодный, точно пустоши Нифльхейма, животный страх. Да чтобы он стал жертвой такого… Невозможно!

Локи, сын Лаувейи, побратим Одина, властитель Коварства, Лжи и Обмана, огненной стихии, что унаследовала его мерзкий характер. Он не имеет ничего общего с тем, что рассказывают. Локи куда хитрее, куда коварнее, куда кровожаднее, куда злее. Он не веселый шут, каким его принято считать, не изворотливый умелец, не охотник до юбок, не спутник всеми любимого Тора. Локи это знает. Локи уверен в этом.

Когда он впивается суженными ненавистными глазами в не сводящие с его лица голубые, он ни в чем не уверен. В левой руке судорожно стиснут кинжал: кисть дрожит, костяшки под плотно натянутой кожей даже в ночной тьме побелели. Губы сжаты в тонкую линию.

Локи тут, едва луна ложится серпом на небе, уже целую седмицу. Дежурит у новорожденной княжны аки дворовый пес. И никак не найдет в себе силы убить ее.

Когда он с ней, ему кажется, что он стоит на краю, а внизу черная беспроглядная бездна Гиннунгагап. Земля под ногами дрожит, он вот-вот упадет, и Ничто, жадно разинув пасть, поглотит его в Неизвестность.

Что ж, Локи падает. Дыхание частое и прерывистое, как у загнанной лошади. В его левой руке еще сильнее стиснут кинжал. В ее – его большой палец.

Локи это не нравится.

Ему хочется что-то уничтожить.

Ему хочется уничтожить ее.

Вместо этого – он бежит.

Ее нарекают «Сигюн». Ее пытаются от него спрятать. Локи скалится, посылая Огонь следить за наивными асами, коим в голову ударили эль, брага и природное чванство. Как будто можно что-то от него спрятать… От Огня, что исправно сидит вечерами да ночами в каждом доме. Лазутчик, приглашенный добровольно да полюбовно.

Как кто-то вообще посмел что-то от него спрятать?! И не просто «что-то» – то, что принадлежит Локи по праву, Судьбой наделенному. Его соулмейт!

Но пусть потешатся. Локи не прельщает идея возиться с младенцем. Он оставляет Сигюн на несколько неожиданно долгих и внезапно тоскливых зим, что не удается согреть ни одной искусительнице.

В одну из таких зим Пламя взрывается – внутри своего властителя ль, в камине чертога Йотунхейма ль, – снося весь холод на своем пути от одной лишь маленькой новости.

Сигюн звала его.

Локи ступает за порог детской следующей ночью, подчиняясь Силе. А после он рождается заново.

Сигюн разглядывает его с – ни дать, ни взять – чистым детским любопытством, сверкая бликами в круглых аки блюдца глазах от поднявшейся на небосвод луны. И Локи завороженно замирает, не смея отвести взгляда. Не умея. Как взгляд отвести, когда на тебя смотрят так?! Когда тебе улыбаются так?! Как будто всю свою жизнь мучались, не находя себе места, какой-то недостающей части, а теперь наконец-то ее нашли.

Он на нее так же смотрит?.. Сколько зим с ее рождения прошло? Пять? Шесть?

Локи улыбается ей. Хищно, нагло, лукаво. Хорош уже в гляделки играть.

– Чужак у тебя в спальне. Мужчина взрослый. А ты даже не пискнешь? – с каждой фразой делает он шаг вперед.

Сигюн склоняет голову набок, искренне изумляясь:

– А зачем?

Голосок тонкий, переливчатый словно трель. Локи усмехается.

– Могу чего недоброго тебе сделать. Неужто не боишься? – справляется он с интересом, нависая над хрупким телом в кровати.

Боялись его от мала до велика – все. Даже Один с Тором. Опасались, право, больше и держались настороже, но то все одно… Перерезать сейчас малой глотку (нигде бы не екнуло!) Локи мог бы в два счета. Мог бы…

– Не боюсь. Ты же не сделаешь! – она вновь улыбается.

Локи тоже улыбается. Криво. Обозленно. Нет в ее преисполненных уверенностью словах лжи. К сожалению.

– Локи!

Он крупно вздрагивает, едва мелодичный голос дает о себе знать прямо под ухом. А следом хлипкие тонкие ручонки надевают венец из фиолетовых цветов прямо Локи на голову.

Он хмурится. Ему это не нравится.

Он вновь слишком уходит в себя рядом с ней.

Он теряет бдительность.

Он снова здесь. В самом дальнем углу сада княжьей усадьбы, под деревом. Фривольно развалился прямо у корней, раскинув ноги, на кои без тени смущения взобралась маленькая княжна, лисицей ускользнувшая от вездесущих мамушек. К нему.

Пышет тут своей чистой радостью да добротой с теплотой средь его тьмы, что аж тошно. Сама голову в пасть голодному зверю кладет и лишь веселится. О, Локи бы тоже не прочь повеселиться… Только его веселье кровью врагов до локтей оборачивается, да так, что купаться в ней можно.

Локи скалится мыслям своим. Плотоядно.

Большие голубые глаза, меж тем, смотрят в ожидании: похвалы, какой-то реакции. Чего-то. Локи прикрывает веки, мелко играя желваками от ходящего ходуном поганого чувства под кожей. Кинжал прямо под рукой, и в кончиках пальцев свербит. Перерезать бы горло!.. да… Локи открывает глаза, сводя вместе брови. В ядовитую зелень продолжает бесстрашно и безрассудно упираться восторженный взгляд. Сигюн почему-то всегда смотрит на него так – с восторгом.

Локи невольно дергает кистью, оглаживая клинок, и тут же запускает пальцы в рыжие волосы. Сигюн в ответ льнет к большой ладони послушной ласковой кошкой и обнимает его за широкие плечи. Нутро змеиное в секунду разражается теплой волной – ради этого он здесь, чего лгать? – а следом холодеет в мгновение.

– Приворожить меня решила? – с усмешкой спрашивает Локи, пряча во взлетевшем уголке губ потаенную злобу.

Как не злиться? Он чувствует, как Сигюн, словно паук, с каждым днем оплетает по рукам и ногам, заставляя ощущать себя крайне беспомощным. Петля, раньше он думал… Нет!.. Поводок! Локи даже не может ее убить, раз и навсегда прекратив внутреннее стенание посаженного на цепь зверя. Еще и венок из приворотной травы{?}[Friggjargras/ Трава Фригг. Произрастающее в Исландии растение – гренландская ночная фиалка – получила имя одной из самых известных богинь скандинавского пантеона. По свидетельству Афанасьева, из травы Фригг варят любовный напиток и используют ее в качестве сильного приворотного средства.] этой… К чему только?

Локи помнит, как Сигюн выглядит. Наизусть. Каждую веснушку на коже. Закрыть глаза – повторит, воспроизведет, выжжет Пламенем на пепелище. Знает, пробовал. Локи зациклен на каждой ее черте, и это неподвластно объяснению. Оно как болезнь, как сглаз, как холера!

И Локи ненавидит это.

Локи ненавидит женские слезы. Ее слезы он ненавидит вдвойне.

Кулачки остервенело трут раскрасневшиеся глаза на не менее красном лице. С виду кажется – еще чуть-чуть и задохнется. Локи безразлично поглаживает растрепанные от бега длинные волосы, прижимая к своему животу, успокаивая. Успокаивая? Шутка ли! Подросшая за три зимы княжна только пуще заходится ревом, сыря длинный камзол из кожи.

Локи медленно выцеживает воздух сквозь зубы. Терпение висит на очень тоненьком волоске. Проклятый ребенок! Проклятая древняя связь! Стоял бы он тут, утирая малой сопли, если б не это! У Локи внутри все клокочет от бессильной ярости, отчаянно ищущей возможности выплеснуться. Кровь вскипает.

Заметили. Выяснили. Разгадали. Узнали про все ее вылазки. И к кому! К Богу Лжи и Обмана!

Одно греет черную душу, одно тешит злорадство: то, как подкосились ноги у асгардской княжны, то, как вмиг стало белым лицо у князя, славного асгардского воина. Как бишь его?.. А, не суть важно. Не удалось родную кровь скрыть от «верной погибели», не удалось против Судьбы пойти. Как будто, если б можно было, Локи б уже этого не сделал! Наивные дураки! Что толку клацать зубами и бросаться угрозами мнимыми в Бога Коварства. «Держись от нее подальше!» Локи невесело скалится. Держался бы. Если б мог. Если бы все за них двоих уже Судьбой не решено было.

«Ты, князь, умом тронулся иль совсем страх потерял, что мне угрожать вздумал? – Локи хищно сверкнул глазами тогда, оскабившись. Люто, по-волчьи. И рявкнул гневно: – Она мне Судьбой принадлежит. И ты для меня ее растишь. Понял?!»

Зачем сказал это, Локи сам не вразумел, но что сказано – то сказано. Гордость взыграла, собственничество. Он фыркает точно зверь и, наклонившись низко-низко, поднимает костяшкой пальца рыжую голову кверху, упираясь острым взглядом в зареванные глаза.

– Слезы твои – пустая трата хорошего страдания.

От звука его голоса Сигюн стихает. И смотрит пристально-пристально. Не молвит ни словечка – слушает.

– Родители твои все равно ничего сделать не смогут. Уже не смогли. Против Судьбы не попрешь.

Локи иронично хмыкает, разглядывая. Поняла ли она его сейчас? Хоть немного? Да вряд ли.

– Все одно, – хлюпает носом Сигюн, – меня накажут.

Локи хочется рассмеяться. Вот уж, право, проблемы!

– Не накажут, – уверенно заявляет он, прижимаясь своим лбом к ее. И собственное дыхание встает поперек горла. Слишком близко. Губы против воли дают обещание: – Я не позволю никому причинить тебе боль. Когда-либо. Потому что сначала им сделаю больно я!

Ее зрачки расширяются, и Локи с каким-то утробным удовольствием подмечает в них страх. Зверь ликует! Именно. С самого начала она должна была его бояться. Локи обожествляет опьянение этой открытой игрой. Возносит на пьедестал эталона.

Это то, что ему нравится.

Ему не нравится, как он к ней прикасается.

Ему не нравится, как он на нее смотрит.

Ему не нравится, как он ее хочет.

Минует пять зим, Сигюн расцветает, превращаясь в юную прыткую деву. Она отравляет его своими глазами, улыбками и губами. Своим голосом, своими объятиями. Бездумными, глупыми и легковерными по детской наивности.

Локи сдерживает себя, но чувствует: есть что-то, что рано или поздно выдаст его.

Когда Сигюн рядом, когда они сидят под тенью садовых деревьев, а солнце стремительно катится за горизонт, когда ее рыжие волосы превращаются в багряное пожарище, его ум, оскверненный образом молодой нимфы, становится бессвязным месивом и облаком пустоты.

Локи может только смотреть, жадно и пристально, не выпуская из поля зрения ни одной детали, ни одного движения, ни одной тени, падающей на молочную кожу, ни одного скользнувшего завитка по открытым плечам и ключицам.

Локи понимает, что Сигюн замолкает, только когда ее губы перестают двигаться и складываются в сдержанную улыбку. Выжидающую.

Локи это не нравится.

Очевидно, что-то его выдаст.

– Тебе скучно? – она склоняет голову, нервно приминая белыми зубами губу.

Локи хочется срезать эти губы, чтобы навсегда обезобразить красивое лицо и притупить оглушающее влечение. Локи хочется выколоть ее голубые глаза, так нагло засевшие гниющей занозой в сердце.

Ему интересно, может ли Сигюн все это увидеть? Все эти кровавые желания вперемешку с вожделением. Сможет ли она узреть, что на самом деле каждую секунду с ним находится в огромной опасности? Ему интересно, сможет ли она рассмотреть это на его всегда ровном лице, сквозь искусно сотканную из Лжи маску? Сможет ли природа его соулмейта помочь ей прочесть это в его диких почерневших глазах, как строчку в одной из тех книг, которые он привозит ей из каждого своего странствия?

Сможет ли она увидеть, что он готов выдать себя прямо тогда?

– Расскажешь мне об очередном своем путешествии? – она придвигается ближе к нему, почти вплотную. Кладет на его руку обе своих руки.

Сигюн обожает его истории. Сигюн обожает звук его голоса. Сигюн знает, как ужасающе огромно его эго, и как ему льстит быть в центре внимания.

Локи судорожно обводит языком губы и искривляет их в лукавой улыбке. Даже через плотную выделанную кожу камзола ее пальцы жгут яростным огнем.

Жгут его. Локи с иронией усмехается.

– В этот раз был Мидгард…

Княжеское поместье разрывается от льющихся рекой эля и браги, громогласного пьяного смеха, мелодии бардов, нескончаемых историй и поглощаемых явств. День рождения юной княжны. Ей сегодня шестнадцать.

Сигюн ускользает из ставших душными стен под сень стрекочущих насекомых, шуршащих листвой деревьев и забирающегося в складки белого платья ночного ветра. Она удовлетворенно вздыхает и с проказливой улыбкой сгребает подол в охапку. Путь знаком, утоптан за годы вечерних побегов: по мощеной тропинке, через пышный розарий к корням векового дуба.

Бабочку влечет на огонь – это всегда неизбежно.

– Знала, что найду тебя здесь! – воодушевленно восклицает Сигюн, порывисто обнимая Локи за талию.

Самолично бросается в распростертый капкан, с ужасающим клацаньем закрывающийся в ответных объятиях. Вонзающийся в кожу острыми зубьями, заливая все вокруг кровью. На губах Локи проскальзывает тень самодовольной улыбки.

– Лжешь, и так отвратительно, так неприкрыто.

Он усмехается, одним взглядом заставляя Сигюн покраснеть и отвести глаза, отступить. Он позволяет ей отступить. Молочные пальцы принимаются теребить юбку. Нервно. Стыдливо. Ставить своего соулмейта в неловкое положение почему-то становится для Локи своеобразным развлечением. Особенно, если все завершается так.

Юная княжна Сигюн так мила, чиста и невинна, что у Локи изо всех сил свербит измазать ее в грязи.

Он приподнимает опущенную голову и очерчивает линию подбородка. Чувствует, как дрожит кожа под пальцами. Ядовито-зеленые глаза невольно темнеют. Локи поддевает золотую серьгу. Его богатый и щедрый подарок. Носит. Нравится.

Сигюн бегло улыбается, как бы подтверждая его мысли – нравится, очень, – и молвит, тихо:

– Я уж думала, ты ушел. – В этот раз правда. С потаенным страхом в глазах. Так отчаянно греющим черную душу.

– Разве тебя должно волновать то? – льет Локи сладкие речи. – Это твой праздник.

Для Локи сей день – черное пятно, желчный яд, выедающий так мучительно лелеемую свободу. Вся прежняя жизнь теперь сосредоточена в одной хрупкой наивной девушке. Бельме на глазу.

Отвратительно.

Сигюн фыркает, морща нос, и играючи хватает Локи за простираемую руку, тяня на себя. К кованой железной лавке – его творению рукотворному{?}[Т.к. Локи бог Огня, некоторые источники утверждают, что он покровительствовал кузнецам (а те, в свою очередь, ему поклонялись).

], настолько искусно исполненному, что позавидовали бы даже цверги.

– Ты сам знаешь, любой праздник без тебя мне не мил. – То, что Локи хочет услышать.

То, что Локи обожает от нее слышать. Это его успокаивает. Это держит венец победителя на его голове. Это притупляет его желание кровавой расправы над живым существом, Судьбой с ним повязанным. Она создана для него, рождена для него, живет для него. Его соулмейт. И потому, вместо того, чтобы быть послушным ведомым псом, Локи предпочитает быть своевольным волком. Он дергает Сигюн на себя под удивленный короткий вскрик и, заглянув в голубые глаза, тешит своего урчащего зверя:

– Отчего же?

Локи знает ответ. А она?..

Сигюн замирает, не сводя взор. И со смущенной улыбкой пожимает плечами.

– Просто. Просто т…

Локи заставляет ее замолчать, прижимая к губам указательный палец. Тишина. Локи нужна тишина. Насладиться невинным замешательством, собрать по крупицам теряемое самообладание.

Локи все это не нравится.

Не нравится, как от проклятой близости сердце начинает бить чаще, точно у какой-то дворовой девки. Не нравится, как от рваного вдоха напротив по коже ходят мурашки. Как опускается глубоко вниз жгучее желание взять то, что по праву принадлежит.

Локи знакома похоть. Когда нет никакого желания ждать, а есть только животная потребность сношаться. Локи знакомо возбуждение, крайнее и свирепое, когда в руках по клинку, а горячая вражья кровь льется рекой, омывая предплечья по локти, лицо и шею. Когда в висках стучит, перед глазами плывет, а о ребра треклятый орган бьется галопом.

Здесь и сейчас, рядом с Сигюн, Локи не знает чего хочет больше: взять ее аль разорвать. Чтобы больше никогда подобного не испытывать. Он не умеет подавлять свои желания. Между «отдавать» или «брать» он всегда выбирает второе.

Локи кладет руку Сигюн на затылок и наклоняется. Низко, порывисто и стремительно, жадно ловя изумленный вздох. Почти касается губ, таких сладких, манящих, губительных, бередящих ум в течение последних нескольких лет.

Но Сигюн успевает выскользнуть из его рук каким-то неведомым чудом. Отпрыгивает, словно горная лань от голодного волка, уставившись точно такими же круглыми и ошарашенными глазами. В них страх и паника, пучок совершенно смешанных чувств, отчаянно сбивающих юную деву с толку. Сигюн все еще ощущает омерзительный привкус медовухи на своих губах. Привкус взрослости, похоти. И предательства.

Она пятится назад, дрожа как осиновый листок, леденея до кончиков пальцев под хмурым взглядом. Она не понимает.

– Ч-что ты делаешь?.. – голос растерянный, переполненный обиды.

«Что он делает»?! Локи уязвленно вздергивает бровь вверх и злобно шипит:

– Что ты делаешь?!

– Я?.. – Сигюн заикается, морозясь от леденящего душу острого взгляда. Силится понять, но все напрасно. У нее перед глазами плывет, а мир, вся жизнь, будто с ног на голову переворачиваются. – Ты… ты мне как брат…

Локи эти слова бьют наотмашь. Он усмехается нервно, давясь иронией. В голосе сквозит желчь:

– К брату тайно из дома не крадутся да под покровом ночи на свидания не бегают.

Сигюн кусает губу, отступая еще на шаг. Локи никогда так с ней не разговаривал. Глаза режут горькие слезы. Воздух вокруг точно становится тяжелее, оседая на плечи, не давая свободно вздохнуть. Горячий, колючий, высушенный.

– Что ты сказать тем хочешь?..

Локи диву дается ее наивности. И наивности ее родителей. Неужели за все шестнадцать лет так ни единым словом и не обмолвились о красной нити, что Судьбы двоих повязала? Неужели в ее бестолковой пустой голове не возникло ни единой мысли, что взрослый мужчина просто так не будет возиться с девушкой? Локи выдыхает в крайнем раздражении. Все встает на свои места. Все снова приходится делать самому.

Изумительно.

– Не то влечение и тягу ты чувствуешь ко мне, золотце, – он зло усмехается. – Когда сбегаешь из дома ко мне. Когда днями и ночами ждешь моего появления во время долгих отсутствий. Ведь не можешь иначе, – со знанием вскидывает брови он, точно хищник подбираясь к Сигюн вплотную. – А знаешь, почему? – вопрошает, вновь дыша со сжавшейся в комок одним воздухом. И, не ждя ответа, режет на поражение: – Ты мой соулмейт.

Роковые слова звучат для юной Сигюн громом среди ясного неба. Бушующим вихрем в погожий день. Немилостью Тора во время благого пира. Как может быть так?.. Как тот, кто заботился о ней – заботился ли? – с малых лет, может быть ее суженым?

– Нет…

– Можешь отрицать, – хмыкает Локи, – можешь пытаться лгать мне. Но загляни поглубже, – шепчет он ей почти в самые губы. – Это желание, что ты обретаешь. И отвергаешь…

– Нет!

Сигюн краснеет и бросается в плачь – все в раз, – отталкивает Локи ударом в плечи. Упрямо. Глупо. И бесполезно. Он больно сжимает ее запястья и заглядывает в блестящие от слез глаза. Люто. Бешено.

– «Нет»? Я ждал тебя так долго! – возмущенно рыкает Локи. – Не смей говорить мне «нет»!

– Скажу! Ты не любишь меня!

Локи пробирает на смех.

– «Любовь»? – он выплевывает слово сквозь зубы, точно ему в рот запихали какую-то падаль: – Кто здесь говорит про «любовь»?

От этого Сигюн становится еще больнее. В ядовитой зелени нет ничего светлого, доброго. Лишь злость и презрение. К ней.

– Если тебе это так не нравится, почему ты просто от этого не избавился?! – срывается она.

Выдергивает руки, оставляя на запястьях красные полосы от его ногтей. Кожу жжет, но жжет отрезвляюще. Еще более отрезвляюще звучат слова:

– О, если бы я мог, я бы уже убил тебя!

Разом становится тихо. Сигюн отшатывается, в шоке округляет глаза. Все внутри опускается:

– Ты… пытался убить меня?..

– Хотел, – поправляет Локи, не отрицая.

– «Хотел»?!

Он закатывает глаза и отмахивается, точно от назойливой мухи:

– Это уже не важно.

– Это важно! – переходит на крик Сигюн. – Это моя жизнь!

– Твоя жизнь – моя жизнь! – в безапелляционной собственности заключает Локи.

И это доводит Сигюн до точки кипения.

– Я ненавижу тебя! – сквозь слезы зло шепчет она. Абсолютно напуганная собственными словами.

И Локи по-волчьи скалится.

– О, это взаимно.

Сигюн ненавидит ложь. Как оказалось, Судьба спутала ее с оной по рукам и ногам, окружила, как второй кожей, пропитав воздух, заставила дышать губительными спорами с самого детства. Сигюн ненавидит тайны. Тайны не содержат в себе ничего доброго, лишь погружают в боль при раскрытии. Сигюн ненавидит плакать – ее лицо краснеет и принимает крайне пугающий вид. Сигюн ненавидит злиться – эта эмоция вытравляет все светлое и живое. Сигюн терпеть не может, что из-за этого всего становится огрызающийся на всех подряд злобной волчицей.

Но Сигюн не может не плакать, не может не злиться. Сигюн не может отделаться от чувства абсолютной беспомощности. Оно затягивает ее в мерзкую холодную трясину, леденя ступни и хватая склизкими лапами за лодыжки. Оно погружает в отчаяние, сдавливая со всех сторон и мешая дышать. С каждым днем Сигюн все больше кажется, что весь ее мир трещит по швам.

Соулмейт? Пара, предназначенная самой Судьбой? Не по собственному выбору, а по чужому? Это Сигюн уготовано?.. Она в замешательстве. Она хочет разобраться в себе. Понять, почему на самом деле испытывает столь терзающую душу опустошенность во время отсутствия Бога Коварства. Понять, почему все внутри буквально поет, стоит ему оказаться рядом. Понять, почему ее на самом деле к нему так влечет. Почему она столь отчаянно жаждет его голоса, его взгляда, его внимания. Его близости. Почему в тот роковой вечер глубоко внутри боролись два чувства: лютый страх и желание. Почему слова Локи, столь жестокие и безразличные, резанули по сердцу не хуже ножа, оставив глубокую кровоточащую рану. Почему от всего этого так невыносимо больно до горьких слез?

Прямо сейчас Сигюн ненавидит Локи. Она хочет держаться от него как можно дальше.

Но Локи другого мнения.

Ему доставляет нездоровое удовольствие видеть ее хмурое лицо и горящий хлесткий взгляд, красноречиво говорящий, как ему здесь не рады. Его доводят до безумия и какого-то отчаянно-нездорового восторга ее ядовитые слова. Локи открывает для себя, что Сигюн потрясающе горяча в состоянии крайнего бешенства. Совершенно новая Сигюн. Та, что отчего-то больше наивно не попадается на его уловки. Та, что гонит его прочь. Та, что говорит ему «нет».

Локи забавляет и одновременно доводит до ярости, балансирующей на тонкой грани с похотью, нежелание строптивой девы принимать очевидное. Он может прочитать это в прерывистом дыхании, когда нагло нарушает установленные границы. В комкающих юбку пальцах. В румянце на щеках, пробивающимся через толстый слой пудры. В том как она на него смотрит. Хотя всячески отрицает это.

Локи шепчет с преувеличенным азартом, загоняя воинственно настороженную Сигюн в угол между упирающимся в копчик трюмо и своим телом:

– Эти порочные золотые сны, от которых ты так старательно пытаешься убежать. Но в итоге подчиняешься Силе. Единственному пути.

Он получает за эти слова удар наотмашь и четыре красные полосы на левой щеке. Локи скалится, совсем не поморщившись, и слизывает с большого пальца стертую кровь.

– Я люблю тебя! – полюбовно издевается он.

– Я ненавижу тебя! – в тон ему шипит Сигюн.

– Ну, это и есть природа зова.

Сигюн считает странным, что в отношении Локи была так слепа, что Судьба выбрала именно ее для прожившего уже почти пять сотен лет Бога Коварства. Почему она? Что в ней особенного? Чем он заслужил столь прочную и священную связь? Связь, что не досталась даже Всеотцу, достойному из достойнейших.

Достойнейшему ли, раз Один его побратим?

Сигюн считает странным, что вот уже год живет как на пороховой бочке, но чувствует себя живее живых. Как будто вновь находит то, чего ей так недоставало. Прямо как тогда, в детстве. Она взрослеет. Возможно, в этом все дело?

Сигюн будто открывает себе глаза. Видит дальше, чем Локи. Других богов, других мужчин. Их интерес к ней. Те отчаянные злость и ярость, что вспыхивают внутри отца Огня, самой неугомонной и опасной стихии. Мир Сигюн расширяется, расставленные полыхающие границы засыпаются белым песком. И она с удовольствием переступает их босыми ногами.

Сигюн считает странным, что за какой-то короткий год, ужасно незначительное для богов время, превращается из светлой девочки в мстительную волчицу. Ее взгляд ныне тверже, слова резче, действия расчетливее. Локи мастер игр, и Сигюн играет по его правилам. Против него – его же методами.

Она знает, что он всегда где-то рядом, не может не быть. Скрывается в толпе на очередном пышном приеме. Облизывает взглядом, точно пламя тонкую ветвь. У Сигюн от этого мурашки по коже. Она чувствует его дикость, дикость животную и необузданную, которая всегда в Локи таилась, но на которую Сигюн прежде не обращала внимания. По малому опыту ль, по детской наивности ль. Она всего год воспринимает Локи мужчиной. И быть честной, ей это по нраву. Доводить его до ручки, играть на непомерно раздутом эго. Зная, впрочем, что все – равно придет к одному. Они соулмейты, две половинки одного целого. С чуть затянувшимся присоединением. По его вине.

Сигюн не слышит увещеваний матери, что дочь «играет с Огнем». Не слышит брань отца, что «накличет на дом беду». Сигюн все еще ненавидит Локи. Она принимает подарки от молодого вана из очень дальних земель, что ведать не ведает о ее сплетенной судьбе. Тилург мил и красив, но магия – вот что Сигюн в нем по-настоящему нравится.

То, что он готов научить основам без всяких едких насмешек. То, что не считает ее стремление глупым. То, что обращается с ней не как с ребенком. О, нет. Для всего этого у Сигюн есть Локи.

Она знает, что нравится молодому вану. И она совсем не удивляется, когда тот под сенью розария объясняется ей в любви. Она больше удивлена тому, как ровно и равнодушно это воспринимает. С натянутой смущенной улыбкой и коротким «прости».

Сигюн чувствует себя мерзко.

От возникшей из ниоткуда черной фигуры Сигюн чувствует себя в ужасе.

Ей хочется спрятать Тилурга подальше, схоронить в тайном месте, дать переждать, пока ревнивая буря по имени «Локи» пройдет. Но треклятый ван решает поиграться в героя: во всех Девяти мирах с Богом Лжи предпочитают держаться настороже. Сигюн раздраженно сжимает зубы и гордо вздымает подбородок.

Она испытывает странную смесь бьющей лихорадки и крайне удовлетворенного возбуждения, встречаясь со своим соулмейтом глазами. Они не виделись почти целых два дня.

– Что ты здесь делаешь?

Локи выглядит так, точно еще мгновение, и он сорвется с цепи. Все тело напряжено, челюсти сомкнуты, кончики пальцев подрагивают. А в глазах такое сосредоточение яда, что, кажется, тот способен прожечь насквозь. Беспощадная улыбка опрокинулась, превратившись в свирепую, полную лютой злобы гримасу. Сигюн читает в нем желание вцепиться в нее зубами, содрать кожу и выгрызть сердце, сжимать его до тех самых пор, пока судьбоносная пассия не захлебнется в собственной крови. Но вместо этого Локи разрезает лицо надвое жуткой улыбкой.

– Разве это тот вопрос, который ты мне должна задавать? – Его жестокий тон в противовес заставляет Сигюн тяжко сглотнуть и вздрогнуть. – Разве так встречают своего соулмейта?

– Что?..

Тилург смотрит на нее столь ошарашенными глазами, что сказать «Он удивлен» – ничего не сказать. Но его, кажется, никто и не замечает.

Сигюн хочется убежать. Скрыться долой с колючих глаз и отдышаться, жадно глотая воздух. Но она слишком упряма. Сигюн пожимает плечами и говорит Локи на зло:

– Я не ждала тебя.

Кажется, для него это становится последней каплей в очень маленькой чаше терпения. Он подлетает к Сигюн бешеным коршуном, отбрасывая наземь Тилурга, пытавшегося встать наперерез. Он шипит змеем, нависая над хмурой и поджавшей губы Сигюн, слишком открыто мечтая перерезать ей глотку:

– Тебе еще не надоело?!

– Понятия не имею, о чем ты.

Ее ровный, намеренно тягучий, точно патока, тон и неприкрытое злорадство, что плещется на дне голубых глаз, срывают Локи с катушек.

Он скалится. Великолепно.

– Все эти маленькие игры, в которые ты так любишь играть. Я покажу тебе, что такое настоящие игры!

Он внезапно хватает проглотившего язык Тилурга за волосы и вздергивает на ноги под испуганный вздох. То, что происходит дальше, кажется Сигюн страшным сном. То, что происходит дальше, взращивает в ней желание удавиться.

Клинок в умелых руках разрезает горло вана одним легким движением. Точно живая плоть – теплое масло. Артерия лопается, кровь брызжет фонтаном, заливая собой и Локи, и Сигюн, и свежую по весне траву.

Тилург дергается в предсмертных конвульсиях, остервенело хватается руками за шею, ужасающе булькает, задыхаясь собственной кровью, и под конец испускает дух. Его тело падает под ноги двоих бесполезным мешком мяса с костями. Сигюн провожает его взглядом, чувствуя, как по виску, шее, вырезу на груди стекают горячие, свежие капли крови.

Сигюн поднимает взор вверх и четко проговаривает:

– Ты монстр, – встречаясь с Локи глазами.

Он возбужден, он в крайнем неистовстве. Лик темнеет в кровавом триумфе, губы ползут вверх в откровенном самодовольстве. Прямо сейчас Локи забирает чужую жизнь. Прямо сейчас Локи выглядит потрясающе. И от этого Сигюн тошнит.

– Я монстр, который преследует твои мечты, – нагло усмехается он, подцепляя острием кинжала ее подбородок. Бровь выразительно взлетает вверх. – Разве нет?

– Нет.

– Ты моя, что бы ты ни говорила себе, – раздраженно рыкает Локи.

И Сигюн не трусит его перебить:

– Ты больной. Соулмейт дает любовь, а не делает одержимым.