Текст книги "Оставьте улицы пустыми (СИ)"

Автор книги: Cold February

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

========== Оставьте улицы пустыми ==========

Йоль – праздник середины зимы. Время, когда из дома выметается весь скопившийся за год мусор, а на его место приходят украшения из падуба и плюща. Когда на полях разжигаются костры, а из леса приносит йольское дерево отец семейства. Время, когда выкатываются бочки с элем из погребов и кладется в камин йольское полено. Время веселых гуляний, песнопений, обмена подарками и поцелуев под омелой. Время радости.

А еще – опасности.

Тринадцать ночей от первого заката солнца до последнего рассвета – брешь между мирами. Нет времени, нет границ. Неясно, как вершится жребий богов, как сплетают куплеты судьбы Норны. И самая последняя ночь в году – самая опасная ночь в году. Все, что сказано в эту ночь, все, что обещано в эту ночь, имеет особую силу. Самая последняя ночь в году – самая длинная ночь в году.

Ночь Дикой Охоты.

Бог Один со своей свитой покидает Асгард и носится по Мидгарду, собирая души людей. Гери и Фреки рыщут впереди, выслеживая по запаху тех, кто нарушил правило. Тех, кто не зажег йольское полено, чтобы обезопасить свой дом. Тех, кто ступил за порог после захода солнца во время, когда воздух трещит от ветра, поднимаемого копытами призрачных лошадей. Во время, когда грань смертного и потустороннего истончается.

Те, кто встретятся с Дикими всадниками, попадут в мир иной. В лучшем случае их ждет «всего-лишь» смерть.

Сигюн лавирует между деревьями, словно лань, огибает заснеженные ухабы и овраги, скользит по обледенелым камням замерзшего ручья и увязает в снегу. Она не чувствует стертых в кровь ног, она не чувствует онемевших рук, вцепившихся в подол шерстяного платья, забрызганного кровавыми пятнами. Она не чувствует дрожащих губ и щек, обжигаемых горячими слезами, что на морозе тут же превращаются в лед. Она не чувствует горящих легких, разрезаемых от каждого жадного вдоха. Сигюн слышит за собой кровожадный смех и топот сапог, отдающийся в ступнях вибраций.

Она не может остановиться.

Все, что она знает, – это бег. Все, что она чувствует, – это страх. Лютый. Беспощадный. Кусающий за ноги и лижущий кости. Подгоняющий.

Все, что стоит перед ее глазами, – это неестественно вывернутое тело подруги и захлебывающийся в собственной крови друг. Их глаза, стеклянные, налитые ужасом. Мертвые.

Все, что крутится повтором в ее ушах, – это жуткий крик нескончаемой боли и нечеловеческое: «Вы нарушили правило».

Вы нарушили правило. Вы нарушили правило. Вы нарушили правило.

О, как смертные бывают глупы!

Сигюн поддается соблазну обернуться назад на своего преследователя и тут же зацепляется мыском о корни. Она с хрипящим вскриком грузно падает лицом в снег и катится кубарем со склона, поднимая ворох снежинок. Острые камни режут бока, царапают лицо и ладони. Колючий снег нещадно забирается под одежду. Сигюн останавливается, утыкаясь носом в землю, и тяжело стонет. Все тело пронизано одним единственным чувством – болью. Но Сигюн нельзя оставаться на месте. Нужно срочно встать! Но… ноги не слушаются. Руки только и могут дрожать, орошая снег красным. К горлу подступают рыдания. Она выдохлась, как загнанная дичь, и не может двигаться.

Почему это все происходит с ней? Чем она за свои семнадцать успела прогневать богов, что теперь вынуждена умирать от рук одного из них в лесной чаще, так и не доехав до дома? Кто из них в ответе за то, что у телеги отвалилось колесо прямо посреди дороги? Кто настолько кровожаден, что решил скормить трех молодых людей разгоряченным элем и брагой Диким охотникам?

Израненная, уставшая, рыдающая, одна в лесу. Она умрет так?..

Сигюн стискивает зубы, сгребая пальцами снег. Нет.

У нее еще есть шанс убежать! Еще есть шанс спрятаться! Она может найти пещеру или старую нору, может забиться под корни выкорчеванного ураганом дерева.

Она железным усилием воли поднимает корпус, отталкиваясь от земли, и выставляет руку вперед для лучшей опоры. Пальцы ложатся на кожаный сапог.

Сигюн пробирает озноб. Она, будто в лихорадке, дрожит, давится воздухом. Медленно, мучительно медленно, поднимает голову вверх. Распахнутые оленьи глаза встречаются с темным колючим прищуром. У нее перехватывает дыхание: такой красивый!..

Бог – настолько дорогие чудные одежды может позволить себе лишь бог – склоняет голову вбок с интересом. Из изогнутых губ вырывается бархатистый смешок.

– Она моя, Локи! – вдруг разрывает их единение запыхавшийся голос.

Сигюн застывает. Локи? Бог Огня и Коварства, жестокий и беспощадный? Ее охватывает паника. О, милостивые боги, только не это…

Локи лениво переводит взгляд за ее спину.

– Боюсь, ты ошибаешься, мой друг, – потягивает он, точно сладкое вино, и тут же усмехается: – Как прекрасно, когда женщины сами падают тебе в ноги, не правда ли?

– Локи!

– Видар, – тон опасно понижается. – Не забывайся. Это зимний лес. Не искушай судьбу.

На тонких губах расцветает оскал, разрезающий острое лицо надвое. И Сигюн пробирает лютая дрожь. Она не видит преследователя, но слышит выплюнутое проклятие и хрустящий звук удаляющихся шагов. Из двух спорящих за ее душу богов она бы выбрала Видара себе в мучителя.

Цепкий взор возвращается обратно к ней, заставляя съежиться до состояния забитой в угол мыши. Что Локи с ней сделает? Насколько больше он жесток? Какие жуткие мучения придется вытерпеть прежде, чем из нее изойдет дух? И почему? Почему его взгляд кажется таким знакомым?.. Она точно видела эти глаза. Она знает, что они цвета ядовитой удушающей зелени. Но… как? И откуда?..

Сигюн не знает, откуда берется смелость, но она сипло спрашивает, игнорируя заходящееся в агонии сердце:

– Ты убьешь меня?

Локи с любопытством вздергивает бровь. Да, глупый, ужасно глупый вопрос. От ужасно глупой смертной.

– Может быть. Ты этого хочешь?

Она отчаянно мотает головой. В глазах загорается надежда. И гаснет в ту же секунду. Опомнись, Сигюн, это Локи. Это не тот бог, который может дать шанс жалкому смертному. Все, что он может дать, – игру напоследок. И лишь чтобы развлечь себя самого.

Но неожиданно он устало вздыхает. Выражение лица меняется на скепсис.

– И почему, милая, с тобой вечно столько проблем? Сказано же: оставьте улицы пустыми, запритесь в своих домах. Но каждый год все равно находится с десяток идиотов. Вы, смертные, все такие?

Она не успевает спросить, о чем он (и почему он ее отчитывает?). Испуганное аханье вылетает изо рта: мановением руки Сигюн поднимают вверх незримой силой. Корпус тут же взрывается болью, и она страдальчески стонет, обхватывая себя дрожащими руками. Ступни горят. Пальцы немеют. Из-за остывшего после бега пота ночной мороз опутывает липкое тело.

Больно. Холодно. Страшно. Она уже почти чувствует, что мертва.

Локи осматривает ее с головы до ног оценивающим взглядом. И под вниманием этих пронзительных (и отчего-то ужасно знакомых) глаз Сигюн становится дурно. Он останавливается на ее стиснувших ткань платья руках.

– Кажется, ты сломала ребро, – безразлично подмечает он. – Какая жалость.

Сигюн прикрывает глаза и комкает губы, чтобы окончательно не разреветься. Ей ужасно больно снаружи, он хочет, чтобы ей было больно еще и внутри?..

Сигюн хотелось бы слиться с тенью деревьев, спрятаться от его давления. Она может поклясться, что прямо сейчас Локи решает, в каком месте прокрутить нож, чтобы пощекотать ее внутренности. Смотреть, как в агонии мучаются смертные, – это ведь так весело…

Она зажмуривается и вжимает голову в шею, делая себя еще меньше, когда Локи протягивает к ней руку. Сигюн чувствует во рту металлический привкус прокушенной губы. Бесконечно тяжело дышит и, стоит холодной коже коснуться косточки на запястье, пискнув, резко шарахается назад. Как будто кончики его пальцев могут укусить. Обжечь. Как бы тривиально это не звучало.

Локи смеется.

– Ты такой пугливый котенок.

Она распахивает свои глаза, зияющие ужасом. И гневом. Как он смеет?.. Как он смеет насмехаться над ее страданиями, будь он хоть трижды раз богом?! Возмущение выгравировано на каждой черточке ее лица, и Локи это очевидно веселит. В его глазах вспыхивает озорное пламя.

– Что ты хочешь сделать со мной? – осторожно справляется Сигюн.

– Что?.. – склоняет голову Локи в мнимой задумчивости. – Вылечу твое ребро. Или лучше вырву его, – скалится он. – Тебе что больше нравится, милая?

Сигюн застывает в шоке. Она закусывает губу, вновь наполняя рот кровью.

Локи снисходительно усмехается.

– Будь паинькой, стой и не дергайся.

Он делает резкий шаг, вдавливая снег в землю с хрустом. Напрочь сметает границы личного пространства. Смертное и потустороннее. Буквально.

От него пахнет морозной свежестью, чем-то странным и терпким. А еще – кровью. Насыщенный, стойкий запах. Мурашки медленно ползут по позвоночнику. Но самое пугающее, что Сигюн не понимает от чего именно: от того, что ее жизнь в его руках или от того, что он так непозволительно близко? Возможно, от всего сразу.

Локи осторожно – пугающе осторожно – касается ее запястий, негласно требуя, чтобы она открыла торс, и Сигюн встряхивает. Она начинает дрожать, как в припадке, когда он отводит ее руки и обхватывает ладонями талию. Сигюн рефлекторно втягивает живот и хочет удавиться от боли. Ее впервые в жизни так касается мужчина.

Голова опущена. Сигюн не смотрит ему в глаза – слишком страшно. Но она чувствует, что на его губах улыбка. Локи с легким давлением медленно прослеживает большими пальцами нижние ребра и останавливается, вызвав болезненный стон. Молча смещает ладонь выше, и вот тогда Сигюн задерживает дыхание. Зеленое свечение. Магия. Сигюн видит это впервые, и это очаровывает, даже несмотря на боль от встающей на место и срастающейся кости. Свечение гаснет, агония угасает, давая вздохнуть с облегчением полной грудью. Лишь на долю секунды, потому что Локи так и остается стоять. Со своими руками, собственнически лежащими на девичьей талии. Его, кажется, все устраивает. Сигюн – нет. Сигюн хотелось бы быть от него подальше.

– Зачем? – тихо спрашивает она. Она, правда, не понимает.

– Смотри мне в глаза, когда со мной разговариваешь, – голос ровный, но в нем читается сталь. – Так-то лучше.

– Зачем ты вылечил меня? – повторяет вопрос Сигюн, нервно сглатывая от зрительного контакта. – Для чего?

– Хм-м-м… Действительно, для чего? – игриво вскидывает брови Локи. Ужасно яркий жест. – Убивать вас, смертных, вообще-то ужасно скучно. В чем интерес? Знаешь… хочу что-нибудь провернуть, от чего у старого интригана задергается единственный глаз, – он ослепительно скалится. – Может, женюсь на тебе.

Сигюн распахивает глаза в изумлении. Мимолетном. Почему боги в своих насмешках так жестоки?..

– …А может, посажу тебя на цепь и буду водить за собой по всему Асгарду. Как зверушку. Я еще не решил. У меня так много вариантов!.. – с наслаждением произносит он.

Сигюн проникается к нему нескончаемой ненавистью. Эгоистичный. Самодовольный. Обезображенный своей властью и могуществом. Бог. И даже кружащая голову красота не спасает от черной желчи в сердце. Сигюн дергается в попытке отступить, освободиться из наглых рук, но захват становится только жестче. Выпускать смертную из своих объятий, по-видимому, не в его планах. Пусть так.

Сигюн вскидывает голову, гордо и оскорбленно.

– Я человек, а не животное, чтобы держать меня на привязи. И я не твоя игрушка!

– У-у-у… – низко тянет Локи и смеется. – Это было горячо, – он криво ухмыляется. – А я люблю огонь, как ты знаешь… Вот только ты кое в чем ошибаешься, милая, – елейно проговаривает он и опускает голову к ее лицу. – Ты уже моя собственность. Ты до сих пор жива лишь потому, что Я позволял тебе. Ты обещана мне, – он вскидывает брови, взглядом указывая вниз.

Куда-то в районе ее лица. Но Сигюн знает, что это ниже. Под высоким воротом шерстяного платья, у самого основания шеи. Родимое пятно в форме язычка пламени. По крайней мере, так она думала.

Воздух застревает у Сигюн в горле, а внутренности сжимаются в тугой ноющий ком. Как?..

– Почему?..

– Почему? – передразнивает Локи. – О!.. – он понимающе протягивает с ухмылкой. – Ты не помнишь…

Сигюн заходится в пронзительном крике: пламя ярким всполохом охватывает с ног до головы, поднимая волосы вверх. И левое предплечье пронзает кошмарной болью. Сигюн бьется с остатками слез, пытаясь вырваться, но тщетно. Бархатистый смех врывается в сознание пощечиной, и Сигюн наконец осознает, что… ничего. Огонь не жжется. Только обдает жаром и согревает. И…

Ноги резко подкашиваются, Сигюн остервенело вцепляется пальцами в мужские предплечья. Как будто с руками Локи на ее талии она могла бы упасть. В память силком вставляют ранее варварски выдернутый лист. Все внезапно встает на свои места. Сигюн выдыхает. Как она могла забыть? Все это?..

Сигюн пять, и кто-то из соседских мальчишек рассказывает ей о Дикой Охоте. Очень хочется посмотреть на богов вблизи, но родители строго-настрого запрещают и запирают дома. Она дуется, но очень скоро переключает внимание на праздничную еду. В конце концов, всегда есть следующий год.

Сигюн шесть, солнце уже село, и ее привлекает топающий звук копыт. Она бежит к двери, чтобы выглянуть на улицу, пока родители заняты в другой части дома. Может быть, она сможет увидеть Дикую Охоту одним глазком? Ее отец еле успевает захлопнуть дверь прямо перед маленьким носом, ругая дочь бранными словами. «Еле», потому что Сигюн видит. Темные пронзительные глаза и кривую улыбку.

Сигюн семь, когда в тринадцатую ночь Йоля ей удается ступить за порог. И на той стороне ее встречает усмешка. Все те же темные глаза, на дне которых плещется пламя. Она говорит, что ее зовут Сигюн, а в ответ получает бархатистый смех вместо имени. Это не очень вежливо, и она хмурится, чем еще больше забавляет бога. Он поднимает ее на руки, заглядывая в детское личико с высоты огромного роста и сладко тянет, искоса бросая взор на ее родителей в дверях:

– Вы только посмотрите… Любопытство сгубило кошку.

Они падают ему в ноги и слезно молят не убивать их дочь. Хотя бы сейчас. Локи говорит, что это бессмыслица, ведь «когда-нибудь» все равно придется платить по счетам. Смертные предлагают ему в обмен свои жизни. Но в чем смысл менять одну смертную жизнь на другую? Две старые на одну молодую? Нет. Он не хочет. Локи нравится его улов. Но все же с одним он соглашается: пусть живет. Пока. Ему интересно, что вырастет из его маленькой любопытной смертной.

Сигюн восемь, ее родители в страхе переезжают в другую деревню (как будто это сможет скрыть помеченную богом от его глаз) и в Йоль не отходят ни на шаг. Это мало чем помогает. Локи может наблюдать за своей зверушкой из пламени, шептать нечто упоительное, интриговать детское сознание и урчать треском поленьев от восторга в детских глазах, когда Сигюн сует ладошку в огонь и с удивлением замечает: тот не жжется.

Сигюн девять, и десять, и одиннадцать, и двенадцать, и тринадцать. И она все так же видит пронзительные глаза в огне. И тот все так же не жжется. Все так же нашептывает ей по ночам.

Сигюн четырнадцать, когда по просьбе родителей старая ведьма, живущая на горе, выцарапывает на молодом предплечье руны. И Сигюн забывает. Все. Она больше не замечает в огне глаз. Не слышит шепот.

Локи больше не может выследить свою смертную зверушку в Мидгарде. И он злится. Сигюн догадывается, потому что в тот год было очень много пожаров. Неестественно много.

И вот сейчас она снова оказалась вне дома в самую длинную ночь в году. И снова попалась в цепкие лапы Богу Коварства. Теперь она понимает сквозящую из его уст иронию.

Сигюн поднимает нетвердый взгляд на Локи и сглатывает. Эти глаза. Те самые, что смотрели на нее из камина и пламени лучины. Темные, колючие, прожигающие своей интенсивностью до костей. Она видела их так часто. Не удивительно, что проблески прошлого пробились даже сквозь наложенную ведьмой печать. В детстве они казались ей игривыми. Сейчас Сигюн может сказать, что это игра больная, кровожадная, пошлая. Сигюн может проследить в них те жадность, насмешку и азарт, что не рассмотрела, будучи ребенком. Но теперь она повзрослела. Ее научили тому, что хорошо, а что плохо. И что значит опасность.

Локи источает опасность.

Два раза попасть в один капкан. Какая же Сигюн… дура.

– Вспомнила? – издевается он.

– Да…

С сухим ответом захлестнувший их огонь исчезает. Низина вновь погружается в ночь без яркого источника света.

– Ты… ты ждал меня за порогом… – едва слышно произносит Сигюн, и Локи изгибает брови, как бы говоря: «Да. И?» – Ты знал, что я выйду, – в ней поднимается злость. – Скольких людей ты так выманил? Ради…

Ради чего? Боги убивают нарушивших запрет, не искушают. Но это иной бог. Вот в чем разница. Сигюн просто не повезло.

– Я Бог Коварства, милая, – игриво оправдывает себя Локи. – Это то, что я делаю. Обманываю, склоняю на неверную сторону. Играю на ваших смертных слабостях, – шепчет он ей на ухо с усмешкой.

И Сигюн вздрагивает от опалившего кожу жара дыхания. Щеки вспыхивают. Слабостях.

– И ты всех убил? Кого выманил?

– Всех, – улыбается он, заглядывая ей в лицо.

Такой затягивающий глубоко в бушующее внутри пламя взгляд, что перехватывает дыхание. Не удивительно, что Сигюн попалась на эту уловку. Один раз взглянешь – уже не забыть.

– Почему не меня?.. – с замиранием сердца спрашивает она.

Локи склоняет голову вбок.

– Признаться, мне впервые попался такой… маленький и смелый улов, – его речь насмешливая, но сладкая и убаюкивающая. Сигюн вспоминает трескучий шепот, помогающий заснуть, и ее невольно пробирает дрожь. – И вот сейчас ты снова дерзишь мне, – ухмыляется он. – Право, моя милая Сигюн, я серьезно не знаю, что с тобой делать.

Она было открывает рот, но Локи перебивает ее:

– О, только не надо просить отпустить тебя. Не разочаровывай меня. Раньше времени.

– Почему ты думаешь, что я разочарую тебя? – это бьет по ее самолюбию.

– Ты смертная, – снисходительно хмыкает он. – Рано или поздно ваш запал угасает, вы становитесь скучными. А в конце вы умираете.

– А боги нет?

– Да, – с гордым смешком соглашается Локи. – Но мы не умираем. Ну… по крайней мере не так скоро.

Сигюн хмурится. На вид ему тридцать…

– Сколько тебе лет? – внезапно спрашивает она и тут же прикусывает язык.

Локи смеется.

– Ты могла бы стать Богиней Любопытства, милая. Ох уж этот твой длинный нос…

– Но я смертная, – напоминает ему Сигюн.

– Но ты смертная, – соглашается он.

Локи хмыкает, серьезно задумавшись над внезапно поразившей голову гениальной идеей. Сможет ли это вывести из равновесия его побратима достаточно сильно?..

Локи проводит рукой вверх по вжавшемуся животу и вынуждает Сигюн подавиться воздухом и задрожать, скользя по груди. Он внутренне наслаждается бьющейся жилкой на тонкой шее и густым румянцем, протянувшимся до ушей. Большой палец поднимает подбородок вверх и очерчивает линию скулы. Губы Сигюн соблазнительно приоткрыты, выдыхают теплый пар и дрожат. Глаза распахнуты в непонимании. Восхитительная реакция! Но, в конце концов, чего он ожидал, девчонке всего-лишь семнадцать…

– Ты смертная… – медленно повторяет Локи, и его рот изгибается в коварный оскал. – Как насчет исправить это?

Самая последняя ночь в году – самая опасная ночь в году. Все, что сказано в эту ночь, все, что обещано в эту ночь, имеет особую силу.

И Локи делает это. Обещает.