Текст книги "Меченая Смертью (СИ)"

Автор книги: Cold February

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

========== Часть 1 ==========

В мире этом. И в невидимом. Всегда с верой в вуду.

Есть места густонаселенные, с длинной, тянущейся на много веков историей. В них стягиваются разные люди, разные культуры, разные обычаи и традиции. Эти места обрастают легендами, мистическими байками, в них поселяется «нечисть», вдохновляющая на веру, новые начинания, искусство. В них смешивается то, что несочетаемо: католичество, традиции древних кельтов Ирландии и Шотландии, африканских племен, звуки раскрепощенного джаза и отборная выпивка. И люди, отчаянно жаждущие развлечений.

В США это Луизиана. Старейшая часть Нового Орлеана. Французский квартал. Место, что полностью поглотит тебя, утянув на дно. С головой.

Если ты ищешь что-то, заверни в закоулки, и Новый Орлеан даст тебе это сполна.

– Ты уверена, что это хорошая идея? – Сигюн с игривым скепсисом изгибает бровь, абсолютно не сопротивляясь тому, что ее ведут за руку прямо к кованым дверям большого особняка напротив старого кладбища.

Каменные стены потрескались и рассохлись, от витых ворот веет древностью, с балконов второго этажа слышится заливистый смех, на них мелькают черными тенями люди, а в нижнем зале-дворике царит вакханалия из разворачивающейся вечеринки. Крылья, клыки, рога и хвосты тонут в густом фиолетовом дыме, валящим из-за ворот, точно из глубин Ада.

Сигюн улыбается: хозяин особняка запарился основательно.

– Скука или жизнь, детка, – подмигивает Лив, подталкивая ее за плечи. – Ночь только началась!

Петли ворот леденяще скрипят, пускают гостей внутрь и закрываются с неприятным ехидным воем, хлопая дверцей с витиеватой надписью «maison de la mort»{?}[дом смерти].

Внутри душно, жарко, тесно, темно, порочно. Сигюн поглощает фиолетовый дым, уносит в танце безликой толпой. Алиса теряется в Стране Чудес, под довольным прищуром скалящегося Шляпника.

Сигюн быстро теряет время, реальность, трезвость и Лив. Тени «вампиров», «приведений», «ведьм» и прочих нечистей едва различимы в подсвечиваемом дыме. У нее отчаянно сохнет в горле, а в голове навязчиво маячит роковая записка «drink me!».

– Катрина! – Сигюн невольно подпрыгивает от неожиданности.

Она почти готова сделать бармену заказ, когда восторженный возглас звучит прямо над ухом. Голос мужской, и ей хочется высказать этому придурку все, что она о нем думает! Но когда оборачивается – лишь вздрагивает и застывает с раскрытым ртом.

Первая эмоция – лютый испуг. Вторая… «Черт возьми. А он красивый. Наверное…»

Парень, мужчина?.. – довольно сложно разобрать под внушающей ужас нарисованной маской черепа на лице – наклоняется ниже, вопиюще наглым образом нарушает личные границы и загоняет «жертву» в своеобразный капкан. Между собой и чертовой барной стойкой. В свете взбесившихся софитов вспыхивает ярким пятном костяной набалдашник на трости, и Сигюн вновь удивляется: насколько идеально подобран костюм! Черный сюртук, шляпа-цилиндр с перьями и черепами, пурпурная рубашка, алый шейный платок, длинные жгуче-черные волосы. Эта «мертвая маска»…

Вообще-то тут нет ничего необычного: за сегодняшний Хэллоуин Сигюн видела с десяток «таких». Но… пугающее-восхищающее чувство не отпускает. Образ разит наповал, давит какой-то слишком тяжелой аурой. Слишком идеально. Слишком натурально. Слишком сексуально. Этот недоДжек Скеллингтон как будто родился таким. Как будто плотная черно-белая маска – не грим. Как будто все так должно быть.

Глупая пьяная мысль веселит, и Сигюн медленно складывает губы в кокетливую улыбку. «Катрина?»

– Думаю, ты обознался, – взгляд из-под полуприкрытых ресниц, легкий смешок – «улыбка скелета» напротив растягивается шире.

Голова медленно наклоняется, предвещая вопрос:

– Неужели? Разве ты не мертвая девушка-скелет? – тон чарующий, обволакивающий, предельно серьезный, но в глубине глаз так и плещется нездоровый азарт.

Сигюн внутри урчит какой-то довольной кошкой. Вообще-то она всегда была правильной девочкой. Нарушала запреты, плевала на комендантские часы, участвовала во всех самых провокационных митингах, одевалась вызывающе, много тусовалась, пила. Постоянно дерзила, язвила. Была раскрепощенной до распущенности. Любой назвал бы ее «бунтаркой», «оторвой», «стервой», регалиями куда пожестче. Но. Какой бы яркой и кричащей не была оболочка… да, внутри Сигюн оставалась «правильной девочкой». Привлекающей всякую мерзость.

Очередная – прямо напротив. Очередная рвется из игриво прикушенных губ:

– А ты ищешь себе пару, чтобы погреметь костями?

Его резкий внезапный смех пробирает Сигюн до мурашек. Она изгибает бровь, едва склоняя голову набок. Что за странный тип? Что за странный подкат?.. Все это довольно странно. Он странный! И обаятельный – просто невероятно!..

– Катрина, – медленно и шурша начинает он, вызывая приятную дрожь. Оказывается вдруг настолько близко, что едва не сталкивается носом. И Сигюн задерживает участившееся дыхание, – фигурка женщины-скелета в украшенной цветами шляпе. Призвана показать, что богатые и модные, несмотря на их претензию на важность, так же смертны, как и все остальные, – он потирает меж черных пальцев с рисунком белых костей искусственный красный цветок в массивном венке, чудом не слетевшим с Сигюн за эту ночь, и как-то дико, шально улыбается. Тяжелый взгляд цепко впивается в полностью очарованный, почти ощущаясь физически. – Забавно, что ураган две тысячи пятого назвали также, не считаешь?

– Э-э-э…

Сигюн считает, что ей попалась максимально странная и чертовски горячая «нечисть». Оказывающая чрезвычайно сильное сексуальное давление. Считает, что выглядит слишком глупо, что в голове странно пусто, точно внутрь натолкали ваты, что здесь слишком жарко, в свободном платье слишком тесно. А она впервые в жизни готова без лишних слов переспать с первым встречным – ее та самая правильность, дающая сбой.

– Хочешь выпить? – улыбка напротив изгибается в кривую линию.

Сигюн тупо хлопает глазами. А? Что?.. И злится. Черт! Соберись! Она облизывает вмиг пересохшие губы и нервно передергивает плечами – настолько интенсивным оказывается резко кинувшийся к ним взгляд. Шепот: «Да…» – выходит на автомате.

НедоДжек Скеллингтон тут же собственнически приобнимает Сигюн за талию, как будто они знакомы с десяток лет. И ее буквально пронзает током. Она распахивает рот в попытке глубоко вдохнуть, но воздух застревает в легких от внезапного жгучего напряжения. Их бедра соприкасаются, тело бросает в жар. Сигюн сжимает ноги, пытаясь унять возникший навязчивый зуд. Ее точно опоили еще до того, как она вообще выпила.

Перед лицом как по волшебству оказывается граненый стакан с какой-то дорогой выпивкой. От человека разит роскошью – какая еще у него может быть выпивка?

Что-то в голове кричит, что все это неправильно. Откуда он вообще взял алкоголь?.. Но Сигюн точно марионетка в руках опытного кукольника обхватывает протянутый стакан дрожащими пальцами. И делает слишком быстрый жадный глоток.

Мир за секунду круто переворачивается.

Огненная жидкость нещадно жжет горло, и первое желание – сплюнуть, откашляться, залить в себя холодной воды или затолкать льда. Но стоит Сигюн оторваться, из губ вырывается довольный мурчащий стон.

Это. Было. Просто. Великолепно. Как будто в нее опрокинули жидкий секс. Даже пальчики на ногах поджимаются.

Все перед глазами кружится, и Сигюн крепко зажмуривается. Звуки разом стихают. И взрываются диким воем. Ощущения становятся ярче, тело – чувствительнее.

Шепот на ухо: «Хорошая девочка», – доводит до исступления.

Сигюн раскрывает глаза и впервые за последние пару минут глубоко вдыхает, втягивая терпкий аромат ртом. Все становится таким размеренным… Ей оглушительно хорошо. Здесь, на этой вечеринке, в темноте, со странным алкоголем внутри и странным «Джеком Скеллингтоном» рядом. Его губами на шее и… Неожиданно устанавливается какая-то ужасающая дикая уверенность. Сигюн со смехом уворачивается от настырных губ и играючи проводит ноготками по руке, нагло забравшейся под платье.

– Ты так и не сказал мне своего «имени».

Он удивленно вздергивает бровь – то место, где по идее должна быть бровь – со смешком.

– Неужели?

– Я Сигюн, – ее голос настойчив, в нем читается вызов.

И это заставляет глаза напротив нехорошо вспыхнуть, а «мертвый оскал» рассечь лицо довольной ухмылкой.

Видели ли вы, как ухмыляется Смерть? Совершенно дикое выражение. И. От того. Невероятно. Сексуальное.

– Ты можешь звать меня «Локи».

Последнее, что более-менее трезвым умом помнит Сигюн – звук каблуков о каменные ступеньки, вид на внутренний зал со второго этажа и ворчливый выкрик у барной стойки:

– Твою мать! Какого перца намешали в эту парашу?!

Все превращается в непрекращающийся экстаз: флирт, смех, абсолютно пошлые шутки, заигрывания, непристойные прикосновения, выпивка, поцелуи, секс, больше выпивки… И так снова и снова по порочному кругу.

Сигюн слышит свой смех на периферии сознания, свой совершенно несдержанный стон. Жестче. Провокационнее. Горячее. Быстрее. Больше. Она выгибается дугой, елозя ногами и сгребая ногтями простыни. Тело буквально пылает, трясясь в мелкой дрожи, глаза закатываются. И с видением «мертвой» ухмылки Сигюн просыпается.

Тупо таращится в потолок с тяжелым дыханием и жутким огнем между ног. За окном льется бодрая мелодия джаза – совершенно привычное явление для Нового Орлеана. Но не для отдаленных от центра апартаментов Сигюн. Она хмурится и резко садится. Тут же отчаянно пожелав себе сдохнуть. Почти хныча, хватается за, кажется, расколовшуюся надвое голову.

Сколько же она выпила с ним?!

Сигюн проводит языком по высохшим напрочь губам, чувствуя во рту поистине мерзотную смесь табака, алкоголя и… перца?! Ладно… куда важнее, что она абсолютно голая в чужой постели, а все вокруг – незнакомое. Совершенно. Сигюн не имеет абсолютно никакого представления, где она. Брови сходятся на переносице. Надо отсюда валить.

Валить, к сожалению, оказывается не так просто. Передвигаться, элементарно ходить тяжело – сколько раз они это сделали?.. Она глубоко надеется, что Локи хотя бы использовал презервативы… Но куда более насущный вопрос: это что, шутка?.. Этот скелет решил сделать из ее платья трофей?! Обычно парням для этого достаточно трусиков…

Сигюн остервенело расчесывает рыже-красные свалявшиеся в паклю волосы, когда Джейн – ее слегка странная спасительница на это утро, отпоившая травяным настоем, что снял все похмелье, и одолжившая одежду – неожиданно мертвой хваткой цепляется за предплечье. Сигюн вздрагивает, инстинктивно опуская взгляд вниз. И изо рта вылетает опешившее:

– Что за..?

Черный крест на плече, которого еще вчера не было. Она выдергивает руку, трет кулаком рисунок. И. Ни. Черта.

Джейн бурчит под нос удивленно-напуганное:

– Он не должен был быть здесь… – и на немой вопрос отвечает: – Он отметил тебя.

– Кто «он»? Ты о чем?.. – Сигюн выворачивает вентиль горячей воды, смачивает руку, выдавливает на ладонь жидкое мыло. И – нет… Глубоко внутри поселяется раздражение. – Как это смыть теперь?!

Джейн флегматично пожимает плечами.

– Никак.

Сигюн замирает. Резко вскидывает взгляд на предельно-серьезную новую знакомую. Брови нахмурены, длинные черные ногти нервно отстукивают такт по рукаву свободного миди-платья. Длинная золотая серьга звенит, касаясь бус у плеча, стоит голове дернуться.

Это отрезвляет. Сигюн закипает:

– В смысле «никак»? Это же не тату. Она за ночь не заживает!

– Это метка лоа, – с какой-то ироничной насмешкой бросает Джейн. – И только тот лоа, который поставил метку, может ее снять. Ты ничего не знаешь об этом, правда?

У Сигюн внезапно сформировывается мысль, что не давала покоя, стоило девушкам встретиться. Это количество украшений, этот цветастый тюрбан…

Джейн – жрица вуду.

***

Сигюн зла. Зла совершенно до невозможности. Ей навешали на уши какой-то лапши, пытаясь втянуть в какую-то секту. Просто замечательно. Превосходно. Ах, да! Вишенка на торте – с их «богом» она, кажется, переспала.

Великолепно!

Сигюн с рыком швыряет бесполезную губку в раковину. Спирт, ацетон, бензин, скипидар, масло – все, варианты из интернета закончились. А чертов крест с предплечья так и не вывелся. Только кожа покраснела и вспучилась.

И что прикажете делать теперь?..

Сигюн прикусывает губу. У нее есть вариант, с опасением предложенный Джейн. Но снова встречаться с Локи совершенно не хочется. И нет, не из-за того, что он «лоа». Сигюн по-настоящему страшно. Возвращаясь к отрывкам вчерашней ночи… Она абсолютно потеряла голову. На нее как будто наложили гипноз. Полная отрешенность от мира, полная ведомость. Полное отсутствие контроля. Ей понравилось.

А хуже всего – сны. В которых Локи не отпускает, вынуждая просыпаться влажной от пота. Тело до сих пор фантомно ощущает собственнические прикосновения «костлявых» рук. Каждый гребаный миллиметр. Эти проклятые черные губы, складывающиеся в сражающую наповал мертвую улыбку.

Сигюн хмурится. Сколько раз они целовались? Ее помада на губах оказалась съедена в первые же минуты. Его раскрас остался нетронут совсем. Локи вообще был весь в гриме. С головы до…

Так не пойдет! В конце концов она «девушка пробивная». «Лоа? Духи вуду? – Сигюн мысленно язвит: – Ну конечно же, да».

***

Ровно в 20:00 она у города мертвых. Центр Даунтауна. Кладбище Сен-Луи.

И… господи боже, зачем она сюда сунулась?

Сигюн никогда не видела на кладбище столько народа. Столько празднующего народа. Это точно второй Хэллоуин, праздник мертвых, который никак не может закончиться.

Это по факту – День Мертвых.

Сигюн несмело ступает на священную землю, следуя по каменным тропинкам вглубь. Между выстроенных в ряд склепов и пугающих статуй, вглубь. К звукам барабанов и топота ног, к звукам выкриков и смеха. Она останавливается поодаль, с опаской поглядывая на ряженую толпу вокруг могилы Мари Лаво – королевы вуду Нового Орлеана. Почти все мужчины – аки вчерашний «Локи», «Джеки Скеллингтоны», «живые мертвецы». Почти все девушки – разукрашенные «Катрины». Во вчерашнем костюме Сигюн сошла бы здесь за свою – сегодня, в черных джинсах, ботинках и косухе, она – бельмо на глазу.

Выпивка, сигары, музыка, столы накрытой еды, странные ритуалы, а в качестве украшений – черепа, кресты, перья и свечи. В поглотившей кладбище ночи это выглядит жутко. Это вызывает в Сигюн непреодолимое желание уйти.

Но глаз неожиданно зацепляется за громко смеющуюся фигуру в самой гуще толпы с сигарой в зубах и тростью. Глаза Сигюн суживаются в раздражении, а его самым наглым образом находят ее. И это скрежещет ужасом по позвоночнику.

Черт возьми, он действительно пугает ее. Сигюн рвано выдыхает и прикрывает глаза: еще не поздно сделать шаг назад и уйти. Но стоит осознать, что Локи исчез, она принимается за его поиски. Следует Алисой за белым кроликом, мелькающим между могилами, уводящим все дальше и дальше, в самую старую часть кладбища Сен-Луи.

Сигюн теряет Локи где-то на середине пути, продолжая идти в силу упрямства. Каменные склепы вокруг древние, обветшалые, с осыпавшейся облицовкой – все, что способно распознать зрение с помощью фонарика на телефоне в кромешной тьме. Сигюн жутко. Вымощенные тропинки под ногами давно закончились, теперь лишь сухая земля. На ветках голых деревьев гаркают вороны, и хочется пошутить, что она попала в фильм ужасов, но правда в том, что Сигюн совсем не смешно. Она уже минут десять ругает себя за эту затею.

Внезапный теплый свет от огня, отбрасывающего пляшущие тени, ставит в тупик. Сигюн неспешно выключает фонарик, заталкивая смартфон в задний карман. Невероятно ухоженный и невероятно старый склеп, возможно, самый первый среди остальных. А вокруг десятки свечей разных форм и размеров, почти столько же черепов. Сигюн надеется, что не человеческих.

Естественно, она находит Локи там. Вальяжно восседающего на каменном пьедестале с толстой сигарой в руке и горлышком бутылки у рта почти закончившегося рома.

Он лениво скашивает на долгожданную гостью взгляд и улыбается.

– Посмотрите, кто совершил к нам визит. Должно быть, ты действительно в отчаянии, раз самолично пришла ко мне.

У Сигюн совершенно нет настроения на всякие игры. Она засучивает рукав, подходит ближе, показывая метку, и спрашивает в лоб:

– Что это?

– Смертная женушка Папы Легба не рассказала тебе?

«Смертная кто? Кого?» Примерно с десяток вопросов не к месту встают в ряд в голове, но кое-что все же преобладает. Раздражение.

– Я понимаю, что ты вжился в роль, – Сигюн обводит его рукой, – но это не смешно.

Локи суживает глаза. Слова явно задевают его за больное. Он исчезает, стоит ей моргнуть. «Что?..»

– Дорогая, от тебя веет скукой.

Сигюн резко разворачивается на носках и так же резко отшатывается, столкнувшись с черным носом. Зажатая в зубах сигара едва не опаливает волосы. Как он здесь оказался?!

Локи высок, и ему приходится наклониться, чтобы быть с Сигюн на одном уровне. Облизать взглядом тело, вытащить сигару изо-рта и обдать табачным дымом лицо. Сигюн закашливается. А он, между тем, делает заключение:

– Брюки тебе не к лицу.

– Я… – она хочет возмутиться, но в голове разом становится пугающе пусто. – «Я… что я вообще собиралась говорить? Что я хотела сделать? Что я… вообще…».

Сигюн смаргивает поглотившую пелену, когда Локи чуть отстраняется, а давление на сознание исчезает. И ей становится дико. Дико до леденящих мурашек. Ей срочно нужно уйти. И никогда больше с ним не встречаться.

Сигюн стартует вон, огибая не трудящегося остановить ее Локи. Она почти у выхода. Почти сбегает от всей этой затянувшейся ля-комедии, жестокой игры и унизительно-смущающей ситуации. Но с оглушительным хлопком врезается в стену.

Сигюн шикает, потирая лицо, и абсолютно неверяще протягивает руку вперед. Пальцы касаются невидимой твердой поверхности. Сердце падает в пятки. «Что?.. Почему?.. Как?!»

Прямо над головой звучит глумливый смешок, и Сигюн пробирает озноб. Внутренности скручиваются в нервный ком, волоски на затылке в липком ужасе встают дыбом. Губы шепчут, едва дрожа:

– Кто… кто ты такой?..

Она почти взвизгивает, когда ее плечей касаются холодные пальцы и поворачивают лицом к лицу, полному веселой насмешки.

– Разве я не назвал тебе своего имени? – притворно удивляется Локи. И сладко проговаривает: – Сигюн.

Сердце учащает бег, снова становится неоправданно жарко. Она смачивает пересохшие губы и проговаривает с большим трудом:

– А «Локи» твое настоящее имя?

– И да, и нет, – он лукаво улыбается. – У меня их слишком много.

– Так как тебя зовут?

– На протяжении веков люди слагали легенды о мистическом существе, живущем в Темном измерении. В зависимости от веры или менталитета людей я – Тот, Кто открывает врата между Тем и Этим миром, Божество смерти, Хозяин кладбища, Проводник в мир мертвых, ангел Азраил, Аид, Яма. Но чаще всего – Барон Самеди.

– Ты шутишь, – в шоке выдыхает Сигюн, вызывая ироничную усмешку.

– Ты знаешь, что нет.

– Значит… – она тяжело сглатывает, придя к неутешительному выводу: – я скоро умру?..

– Смотря что понимать под «скоро», – Локи недвусмысленно замолкает.

– А эта метка..?

– Знак моей одержимости.

– Мной?.. – тупо заклинивает Сиюн, и Локи издает низкий смешок.

– Мной.

– Но я не одержима тобой! – вспыхивает она. – Я даже не верю в тебя! Я… Что ты от меня хочешь?!

Его едкий шипящий смех, скользящий по мертвым стенам, придавливает к полу. Локи отступает на шаг, важно оглядывая ее с ног до головы. Заставляя почувствовать себя невероятно маленькой и ничтожной. Ребенком, совершившим ошибку и ожидающим наказания.

– Вот, что вам продают изо дня в день, да? Что одна вещь равноценна другой. Бургеру цена доллар. Любви цена – твое тело. А этому дому, – оглядывает он склеп и цепким взглядом упирается прямо в Сигюн, – просто твоя душа. Кусок за куском. За куском. Но у каждого действия есть свои последствия. Хоть нам это и не нравится. Ты сама выбрала соблазниться и съесть яблоко, милая. И… – он низко наклоняется к ее лицу и заговорщицки шепчет на ухо: – разве тебе не понравилось?

Сигюн встречается с Локи взглядом. Темным, тягучим, бездонным, обволакивающим. Затягивающим. Да, ей понравилось.

– Я щедр. И милостив. Если меня хорошо попросить. Человеческая жизнь коротка, и я могу скрасить ее, превратив в незабываемое наслаждение, – он усмехается. – Ты сама знаешь. …Позволь мне, и я освобожу тебя.

– Освободишь? От чего? – непонимающе спрашивает Сигюн и получает невероятно простой и невероятно ужасный ответ:

– От свободы. Свобода – есть величайшая ложь. Стоит тебе это принять, и твое сердце познает мир.

– Мир, но… – она с сомнением хмурится, но Локи не дает ей сформировать мысль.

– У меня нет жриц, и я редко делюсь с кем-то своими силами. Но тебе… – он поддевает ее подбородок костлявыми пальцами, – тебе повезло. Я могу сделать из тебя вторую Мари Лаво. …Но я могу и разозлиться… А меня, как ты понимаешь, лучше не злить, – тон приобретает стальные нотки, а в темных глазах вспыхивает непроглядная чернота. И Сигюн передергивает. – Так что выбирай, Сигюн, – вновь возвращается он к бархатной интонации и отстраняется: – Вы-би-рай.

И Сигюн выбирает.

***

Она ходит по канату, находясь в каком-то междумирье, трансе, с легкой невероятно глухой головой. В полной эйфории, пурпурной, облачной, словно дым.

Локи заправляет ее прядь за ухо, нашептывая свою мантру.

«Жизнь коротка. Нет смысла тратить ее на переживания и страдания. Веселись, наслаждайся сегодняшним днем, ведь завтра я, возможно, заберу тебя».

Он не забирает.

Локи даже толком не отвечает на ее вполне резонный вопрос:

– Почему я?

«Почему она? Действительно – почему?..»

– Нет причины, – он лукавит, конечно.

Они остаются на бренной земле, поглощенные вторым ноября, едой, ромом на перце чили, сигарами, сексом.

Сигюн чихает, уворачиваясь от «костлявого пальца» с белым порошком на ребре. Слушает шуршащий смех – ее персональную музыку – и кутается в пурпурную рубашку, прячась от холода в ночи. До утонувшего в дурмане мозга запоздало доходит, что расценивается это намеком.

Опять. Снова. В полете одержимости и схождения с ума. Ей совершенно не кажется, что она устала… Локи тот, кто проповедует гедонизм. И он делает это в пугающем совершенстве.

Выгибаясь под умелыми руками, Сигюн интересуется, когда череда поцелуев доходит до подбородка:

– Почему тебе постоянно надо трахаться?

Как всегда – он смеется. Как всегда он стремится ей все объяснить:

– Смерть и оргазм – два момента, когда человек полностью открывается, распахивает свою душу, когда наиболее уязвим.

Он доказывает это. И с каким-то снисхождением смотрит на вымотанную смертную. Локи шепчет ей в ухо, погружая в страну праздного сна:

– Хороший секс – самое близкое к смерти переживание, доступное живому человеку без пересечения черты.

Сигюн запомнит это надолго.

Она почти не запомнит, что когда будет спать, а ее волосы, убаюкивая, гладить костлявые пальцы, Локи уйдет, потому что День Мертвых закончится.

***

– Ты абсолютно безответственный! – очередные нравоучения вынуждают Локи закатить глаза и театрально поклониться, снимая цилиндр.

– Да-да, Папа Легба, о, дух перекрестков, как скажешь!

– Мы в Темном измерении, прекрати так меня называть!

– Хорошо, – всплескивает руками он и скалится. – Что ты хочешь от меня, Тор?

– Остальные боги в ярости, что ты вытащился в мир смертных на день раньше, да еще и натворил дел!

– Всего восемьдесят человек! – веселится Локи, припоминая преждевременно взятые души. – С кем не бывает! И я не сожалею! – становится твердым он. – Уйми своих «Мстителей». Я могу покидать Темное измерение, когда захочу, без твоего разрешения. Я Хозяин Кладбища, покровитель Жизни и Смерти. Это мое право!

– Да? – Тор интересуется как ни в чем не бывало. – А по мне, ты больше покровитель игр, разврата, праздников и веселья.

Локи усмехается.

– Смерть без жизни была бы невозможна, братец. А что это, если не жизнь?

– Совращение живых женщин тоже жизнь?

Локи заклинивает.

– Ну да…

– Дай-ка перефразирую: считаешь нормальным создавать себе жрицу, когда Один четко и ясно запретил тебе их иметь?

– Это вообще вышло случайно, – хмыкает он.

– Ты случайно выбрал девушку, не относящуюся к ковену вуду? Которая знать не знает, что становиться твоей жрицей запрещено?

Локи отмахивается:

– Не понимаю, к чему ты клонишь.

– Отец в ярости, – просто подытоживает Тор. Прекрасно понимает, что здесь, как всегда, раскаяния не добьешься. – Он дал тебе кучу поблажек. Даже разрешил выходить в смертный мир по желанию в обход меня. И у тебя был всего один, Локи, один запрет, но ты!..

– Разве этот старый змей не должен лежать где-то в углу Измерения и тихо шипеть? – скептически склоняет голову Локи и фыркает: – Зол? Тор, я тебя умоляю!.. Когда он последний раз показывался? Одну? Две тысячи лет назад?!

– Это не значит!.. – крайнее возмущение Тора привлекает знакомое чувство зова и внезапно возникший на темном перепутье букет.

И Локи до смерти широко скалится.

***

Большая сигара, ром, авокадо, черный кофе без сахара и кофейные зерна, табак, черный ликер, жареное мясо, кровь красного петуха.

Нарисованное мелом во весь черный пол огромное «похоронное» веве.

Рука вбрасывает пучок растений в огонь, и Сигюн вдыхает стойкий запах жженых трав. Перед глазами становится мутно, в голове – чересчур легко. Сигюн блаженно улыбается и прикрывает веки. Двигается, будто танцует, плавно, медленно. В каком-то быстро настигнувшем эйфорическом опьянении. Пламя на фитилях толстых свечей пляшет, отбрасывая шаловливые тени, складывающиеся в простирающиеся жадные руки.

Он так сильно хочет поскорее ее забрать.

Сигюн нетвердыми пальцами придвигает ближе к коленям ритуальные предметы. Одновременно и прекрасно знает, и не уверена, что делает. Она помнит последовательность: взять свечу, разогреть «тело», вылепить голову, руки и ноги. Белый воск в ее руках плавится под огнем, приобретая человеческие очертания. Грудь внезапно сдавливает от волнения, и Сигюн шумно вздыхает. Что-то настойчиво шепчет, скребется под коркой мозга. Остановись! Но опьяняющий горький запах тут же забирается в ноздри, ведя сознание. Сигюн сонно окунает тонкие пальцы в пиалу с угольной пылью, оставляет черный пепел под длинными ногтями. Красит получившуюся восковую фигурку по шею.

Ее жених.

Губы трогает невнятная полуулыбка. Все происходящее даже затуманенной дурманящими травами голове кажется нереальным, комичным, вздорным. Она собирается выйти замуж за лоа, властвующего над мертвыми и умирающими. Правда ведь, что за бред?

Сигюн хмыкает, не сумев надолго ухватиться за эту мысль. Абсолютно все они сейчас – текучие, вязкие, убегающие сквозь пальцы. Она с трудом отыскивает увесистое золотое кольцо с крупным обсидианом и с каким-то трепетом надевает на безымянный палец.

Теперь – с Его именем.

Поднимает букет сухих орхидей, перевязанных пурпурной лентой, и хватается за него обеими руками – лишь бы не выпустить. Мешкает. На секунду. Тупо утыкается глазами в цветы.

Мертвому – мертвое.

Улыбается. Губы шепчут медленно, с расстановкой, короткими заученными фразами:

– В мире этом. И в невидимом. Всегда с верой в вуду. До конца моих дней. В печали. В болезни и здравии. Я твоя.