Текст книги "Черная дыра, поглощающая Солнце (СИ)"

Автор книги: Cloude Guardian

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

========== Часть 1 ==========

Это было слишком.

Все было слишком.

Слишком горячо. Слишком трепетно. Слишком нежно. Потом слишком страстно. Слишком восхитительно. Захватывающе. Удивительно. Ново. Необъятно. Неописуемо, и…

Слишком страшно и необычно.

Между ног скручивался тугой узел возбуждения, губы дрожали, когда он разорвал поцелуй. Перед глазами, закрывая весь обзор, было лицо Чхун Сама, его румянец, блестящие возбуждением глаза.

Мин Гем почти мечтал провалиться сквозь землю. Но сил хватало только продолжать цепляться за толстовку и смотреть в лицо, дышать воздухом, который они перегоняли из губ в губы.

И не падать. Хотя бы просто не падать, и пусть себе поджилки трясутся от возбуждения и от того, что его захватил этот момент, эта минута, пока они целовались под звездами и город раскинулся вокруг них, как на ладони, крошечный, сияющий огнями.

Город, где не хватило бы места банально спрятаться друг от друга, где они в итоге были обречены все время сталкиваться.

Вампир снова наклонился к его губам, а Мин Гем был и рад, он привстал на носочки, цепляясь еще крепче, еще отчаяннее, пока наконец не решился схватить Чхун Сама за шею, и поцелуй стал слишком жадным, слишком горячим.

Легкие горели от недостатка кислорода, и они ненадолго разомкнули губы, вдохнули, и обратно, будто губы – магниты противоположных полюсов, обреченные притягиваться друг к другу.

Он столько пытался сбежать от него. От собственных чувств. Позволял себя целовать другому, чужому. Спал, пряча мокрое лицо в подушку, надеясь забыться.

А сейчас внутренне удивлялся, почему ладонь на его шее не сжимается, только бережно поддерживает, не душит, но помогает дышать.

Он стольким обязан, что даже страшно.

И он влюблен настолько, что сегодня, стоило ему увидеть, как Чхун Сам тащит за руку того парня…

Сказать, что он взревновал – как ничего не сказать. А когда увидел то, как они едва не поцеловались…

Он даже не помнил, как рука дернулась, как он облил их. И плоховато помнил, что сказал сразу после этого. Помнил только, как нутро выжгло злостью, а потом слезы, слезы, бесконечные слезы, к которым он уже даже сам привык.

И Чхун Сам. Его руки на щеках. Его лицо. Глаза. Губы. Его тепло.

– Люблю тебя… – губы немели и не слушались, горел лоб, щеки, шея.

Ким отстранился и прикусил губу, потом снова задушил поцелуем, яростным, радостным, пьянящим, и Мин Гем задыхался от того, как стучало в чужой груди, прижавшейся к его, сердце.

Потом он помнил, как его поднимали на руки, как свистел в ушах ветер. И помнил пьянящее ощущение счастья, разлившееся по венам, будто заменившее ему кровь.

***

Страшно. Его тело было полностью в следах от клыков. Они быстро прекратили кровоточить, они были неглубокими, но эти следы кровавых вампирских поцелуев смущали так, что он закрывал пылающее лицо.

Ким Чхун Сам, наполовину вампир, наполовину человек, целовал его тело и ласково кусал, слизывая выступающие капли крови, и, Господи, дай ему сил не умереть от смущения и возбуждения прямо здесь и прямо сейчас.

Это было больно, это было реально больно, но он был настолько возбужден зрелищем, ласкающими его тело руками и губами, что просто не замечал. Он только краснел от мысли, что Ким Су Иль, который наверняка, как нормальный вампир из книжек, обладал хорошим обонянием и слухом, почти наверняка знал, чем они сейчас занимаются.

Губы у Чхун Сама были горячие и мягкие, целовал он трепетно и осторожно, то и дело вскидывая глаза, проверяя, что Мин Гему нравится происходящее.

Юноша прикрыл глаза и со стоном откинулся на подушку, когда цепкие пальцы стянули с него джинсы, покраснел, когда вместе с ними спало и белье. Открывать глаза в такой момент? Нет уж.

Мин Гем сводил худые ноги, вернее, пытался это сделать, но Чхун Сам не позволял, мягко, но настойчиво разводя их руками.

– Позволь мне… Позволь мне увидеть тебя полностью, – парень краснел, но пытливо смотрел, и Мин Гем сквозь щелочки глаз видел, как он облизывал губы – крупные, которые изумительно целовать и чувствовать на теле.

От собственных мыслей хотелось стонать в голос и закрывать лицо руками опять, но Чхун Сам навис над ним, прижимая руки к кровати, и поцеловал – ласково, мило и пьяняще, язык облизал его нижнюю губу, от чего юноша мгновенно вспыхнул, прикрыл глаза и потянулся навстречу.

Если… Если так будет всегда – он согласен. Согласен остаться даже на всю жизнь, какой бы длины она ни была. Главное – впервые быть счастливым, впервые быть единственным любимым.

Мелькнуло лицо Чон Вона, и юноша стиснул зубы, отмахнулся от воспоминаний, а скользящие по его плечу губы только помогали.

Чхун Сам – не Чон Вон. Он не обманет так. Не откажется от него. Он по-настоящему любит.

Мин Гем только с Чхун Самом ощущал помимо надежности и уюта еще и такую ласку, такую нежность и заботу. Он чувствовал себя драгоценным, и это было так непривычно, а неуклюжесть одноклассника лишний раз напоминала – он первый, первый у него.

Первый и единственный.

В глазах вампира по отношению к нему всегда было всепоглощающее терпение, ласка и преданность, и Мин Гем ощущал себя бездонной черной дырой, которая жадно поглощала все это.

Он – черная дыра, которая растворит в себе Чхун Сама без остатка, никогда не отпустит, не ослабит своего притяжения.

Больше – никогда, Пак беззвучно стиснул кулаки и дал себе обещание.

Ягодицы были смяты, мягко, но настойчиво, юноша безмолвно попросил раздвинуть ноги, и Мин Гем безропотно подчинился, мягко выгибаясь навстречу скользящим по телу рукам.

Забыться, забыться до конца, поглотить, растворить в себе всю эту ослепительную нежность, от которой хотелось плакать – настолько она была чужда и незнакома ему.

Ануса коснулся скользкий палец, вошел глубже, и парень рефлекторно сжался, потом ощутил ладонь Чхун Сама на щеке и успокоился, позволяя протолкнуться дальше, растягивая податливые мышцы.

Когда неприязнь исчезла вместе с неприятными ощущениями, Мин Гем выгнулся со стоном удовольствия, царапая простынь ноготками.

Чхун Сам заботливый, он старался делать все как можно аккуратнее и безболезненнее, и парень ценил это, всеми силами стараясь отвечать взаимностью.

Первый толчок, первые крепкие объятия. Анус саднил, но теплые поцелуи снимали слезы с глаз, не позволяя им скатиться по лицу, оставляя соленые дорожки на коже. Мин Гем царапал сильную широкую спину и сдавленно дышал, удерживая партнера от толчков тихими просьбами, а когда боль стала терпимой – ладошкой хлопал по спине, без слов давая разрешение, и они продвинулись дальше.

Это было и больно, и приятно, и с каждым толчком, с каждым поцелуем Мин Гему хотелось поблагодарить, сказать спасибо судьбе, что в свое время они не слишком далеко зашли с Чон Воном. Да, он успел изучить его тело, как никто до этого, но самого постыдного, самой главной ошибки они так и не совершили.

Мин Гем не влюбился в своего «благодетеля» так же сильно, как в Чхун Сама.

У вампира было сильное и красивое тело, и, когда он приподнялся на руках, чтобы толкнуться глубже, ощутимее и приятнее, юноша с наслаждением провел руками по шее и плечам, огладил широкую грудь. Рядом с ним его любовник – настоящий мужчина, на таких моментально вешаются девушки, и…

Какое счастье, что Мин Гем успел. Какое счастье, что он любим, любим взаимно, хотя наговорил столько ужасных слов!

Чхун Сам выдохнул что-то ласковое, снова вгоняя распаленного удовольствием парня в краску, вынуждая сцепить ноги за спиной, прижаться так крепко, как хватало сил, и закрыть глаза, ощущая, как прокатываются по всему телу горячие волны.

Он даже не понял, когда все закончилось – все будто вмиг усилилось во много раз, глаза, казалось, закатились под веки, и сквозь свой же крик он помнил еще ноющую поясницу, когда он содрогался и стонал, захваченный обрушившимся на каждую клеточку удовольствием.

Звуки возвращались с задержкой – как только парень прекратил слышать лишь собственное сердце, то тут же услышал тяжелое дыхание нависающего над ним Чхун Сама.

– Мин Гем, ты в порядке? – Вампир едва не упал, но все же нашел в себе силы счастливо улыбнуться ему, из-за чего юноша покраснел и притянул его к себе, как можно ближе, ласково обнимая, запуская пальцы в длинноватые мягкие волосы.

– Да, я в порядке, и… Так хорошо… Просто лежать бы вот так… – шептал парень, и голос у него дрожал, когда он смаргивал слезы. – Знаешь, когда… Когда ты пришел, когда я резал вены… Было так страшно. Я думал, ты никогда больше не захочешь меня видеть, никогда не прикоснешься больше, никогда, никогда… – Мин Гем сжал зубы и тихонько расплакался.

– Мин Гем… Единственное, чего я всегда желал – касаться тебя, но я не мог осмелиться даже взять тебя за руку, даже в кино. Не мог обнять. Не мог прикоснуться. Не хватало смелости – так сильно я боялся, что это не взаимно, что ты оттолкнешь. А потом, тот парень… Я мечтал вырвать ему руки, – низко зашептал Чхун Сам, отстраняясь и глядя почти с отчаянием. – Как я завидовал, что у него был зонтик, что он мог тебя касаться. Я… Наверное, я не смог бы возненавидеть тебя, даже если бы захотел.

Чхун Сам стер влагу с щек любимого и прижал к себе, поглаживая по волосам.

– Смотри… Смотри только на меня. Всегда, – выдохнул Мин Гем, прикрывая глаза и устраиваясь удобнее в теплом кольце рук вампира.

В этот момент он и правда ощущал себя черной дырой.

– Всегда, – тепло выдохнул ему в ухо Чхун Сам, и, судя по голосу, он точно улыбался.

Мин Гем вздохнул, пристраивая руки между их телами.

Он – Черная дыра, которая поглощает пытающееся осветить ее Солнце.

Комментарий к

Моя собственная фантазия по поводу момента 49, еще не переведенной главы, которая уже есть на корейских сайтах.

https://vk.com/cloude_guardian?w=wall-58966395_1346

Хотя что-то мне пытается сказать, что нц мы не увидим, и это вгоняет в неописуемый тлен.

На самом деле с нетерпением жду 16.06.2016 пока что закрытые для чтения пользователей 50-51-52-53 главы :З

Жаждущим прочесть не переведенные главы – прошу в лс за ссылкой ^^

Окей, не надо в лс, сделаю вот так: http://vk.com/cloude_guardian?w=wall-58966395_1427

Идете по ссылке и наслаждаетесь.~

В душе не чаю, как склонять и склонять ли имена персов. Мне нужно наставление, даже если я услышу их от задротов K-pop’а – несколько лет прослушивания данного жанра не сподвигли меня озаботиться вопросом имен, гореть мне в Аду, ага.

========== Бонус. Живая, но мертвая улыбка. Чон Вон. R, Джен, Драббл. ==========

Комментарий к Бонус. Живая, но мертвая улыбка. Чон Вон. R, Джен, Драббл.

Изначально это вообще публиковалось, как посторонняя работа, однако, убрав ее, я словно лишил историю о Мин Геме и Чхун Саме оборотной стороны – стороны, где Чон Вон платит свою цену за то, что практически использовал Мин Гема, стороны, где сам он оказывается не нужен даже тому, кто его действительно любил. Эта история прекрасно впишется параллельной нитью. Эта история о человеке с живой, но мертвой улыбкой, который попытался поймать чужое солнце и упустил свое.

Пусть она будет бонусом. Бонусом, не обязательным к прочтению.

– Эй, Чон Вон, сколько можно врать себе? – он булькающе засмеялся и тут же заплакал, пальцами с сигаретой неловко отвел волосы, упавшие на лицо.

Действительно, сколько можно.

Черт возьми, он любил ее. Любил эту чертовку с темными волосами, такую мягкую и теплую, такую родную, живую. Такую далекую…

Любил, и даже больше, чем того мальчишку, как бы ни было приятно проводить с ним время и удовлетворять собственный половой голод, тоску по теплу человеческого тела, по близким отношениям.

Чон Вон затянулся, ощутил горечь во рту, поморщился и потушил сигарету в переполненной пепельнице, умудряясь как-то не обжечь костяшки пальцев об окурок, который был настолько крошечным, что мигом скрылся за своими собратьями, более длинными окурками с фильтрами.

Он даже не заметил, когда стал курить дешевые сигареты без фильтра. Он не заметил, когда его стол превратился в подобие свалки, оказался погребен упаковками из-под фаст-фуда. Он не заметил, что пил вино, как сок, и алые потеки на столешнице, на полу превратились в засохшие, покрытые слоем пыли пленки, напоминающие сгустки крови. Он даже не мог вспомнить, когда ел в последний раз нормальную еду. Он вообще не мог вспомнить последние… несколько дней, недель, месяцев?

Сколько времени вообще прошло с тех пор, как он влез с ногами в кресло и провалился куда-то в другое измерение, где не было ни единого проблеска разума?

Зато он знал каждую фотографию из Ее инстаграма и, видя улыбку, пойманную камерой, не замечал ни боли в глазах, ни неуверенности.

Она была совершенна, как и всегда. Она была живой, и он знал, что в свое время смог написать ее портрет точно так же – живой, близкий, теплый, со смешинками в глазах, очень умело и точно. Для него она такой и осталась.

А он просто не искал, не хотел видеть свидетельств того, что ей тоже тяжело, хотя самолюбие пыталось что-то там пришептывать, искать доказательства, но глаза ослепли от дыма и недосыпа, и он продолжал ощущать себя самым несчастным, самым раздавленным морально; жертвой.

Просто потому, что, пока она жила, пока могла улыбаться, пока поднималась вверх, как цветок под лучиками солнца, заставляя себя иногда силой вставать навстречу новому дню – он продолжать сдавать позиции, засиживаться за компьютером, пытаясь что-то рисовать, но все тщетно – он опускался на самое дно.

– Ах, черт, – Чон Вон уронил голову на руки и бессильно посмотрел на очередную работу. Хотелось спать, но глазам было больно, он не мог закрыть их, дикая резь возвращала его к тому, что он пялился в экран – сегодня была третья ночь почти без сна, и что-то изменится только тогда, когда он снова вырубится.

Вдохновения нет, работа не живая, и никакая отточенная техника не могла это исправить. Любимое дело не приносило ни удовольствия, ни пользы, ни выгоды, и в какой-то момент он смахнул со стола все, кроме намертво установленного дорогого монитора.

Бутылки бились, пакеты шуршали, остатки вина разбрызгивались, а в голове мелькнула отстраненная мысль об уборке, которую надо будет сделать потом.

Мелькнула, заблестела падающей звездой и угасла совсем, уступая место дикому бою барабанов где-то в голове, в ушах; да еще тошноте, дикой боли в животе – он не удивится, если заработает язву, сидя на дешевом вине.

Чон Вон запустил руки в давно нечесанные и немытые волосы и опустил голову между колен, пытаясь справиться с дурнотой и остановить круговерть окружающих его предметов. В итоге все равно упал на пол, порезал руки об осколки, и это оказалось последней каплей.

Из груди вырвался отчаянный бессильный вопль боли, громкий, во всю мощь легких, пока кашель и хрипы не сделали свое дело – голос он почти потерял после долгого молчания, и такое напряжение сразу не осталось без последствий.

Он чувствовал себя жалким и раздавленным. Ничтожным. Ненужным.

Кровь сочилась едва-едва, пока он не начал, с трудом доковыляв до ванны, вытаскивать осколки.

Из-за неудачного падения была опасность, что где-то задело крупный сосуд, но ему было плевать – он небрежно промыл раны водой из-под крана, залил перекисью, смахивая кровавые шапки пены прочь, кое-как забинтовал одной рукой. Проверил, что нигде больше не поранился, и вернулся в разгромленную комнату.

Он все-таки сделал подобие уборки, но в комнате все равно было темно и грязно, и когда он раздвинул шторы, то без особо удивления увидел нежно-розовое небо, хотя понять, утро это или все-таки вечер, уже не мог.

Голова варила на уровне примитивных действий – вымыть пол, протереть стол, убрать весь мусор, сохраниться, выключить компьютер, постелить постель, в очередной раз зайти в инстаграм и поцеловать, держа дрожащей рукой телефон, Ее свежее фото. Потом что-то сломалось с концами.

Он плакал и выл, целовал экран, почти бесконечно, бесконтрольно, пока телефон не погас и не отключился – израсходован последний процент батареи, и это не удивительно.

Чон Вон остановился только через некоторое время, стер слезы краем бинта, отложил технику, откинул одеяло и, не в силах сдержать порыв, поставил новый холст. Стоило только встать перед ним, и сознание прояснилось, внимание обострилось.

Он подготовил краски и смешал палитру, разложил кисти, как хирург – свои инструменты, собрал волосы, надел фартук, помыл руки – почему-то это казалось особенно важным.

Вздохнул.

А потом начал делать то, чему он учил множество раз других людей: вкладывать в картину душу и сердце, делать ее живой.

Когда он закончил, комната осветилась солнечным светом, и даже он, не догадавшийся отыскать часы, понял, что сейчас уже поздний день.

Картина была готова, и он отскочил от нее, довольно вздохнул, поцеловал аккуратные губы, вляпываясь в краску и тут же подправляя это место. Оставил ее сушиться, а сам снял фартук, кое-как оттер мазки и разводы и, почти что не помня себя от усталости, упал в кровать.

Когда он проснулся, чувствуя себя отдохнувшим и более-менее живым, за окном была поздняя ночь.

Чон Вон с трудом сел – жутко болела раненная вчера рука – включил свет, обернулся, чтобы свежим взглядом посмотреть на свое творение, которое ему казалось самым лучшим из всех сделанных им за всю его жизнь.

Улыбка, нервная и дрожащая, замерла на губах, прилипла к ним, когда он скользнул глазами по изображению.

Она смотрела с картины. На миг казалась привычной, той, которую он знал – девушкой с улыбкой.

Мертвой и пустой, как смысл его жизни, улыбкой.