Текст книги "Куколка (СИ)"

Автор книги: Bruck Bond

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== – ==========

– Ты ебанулся, – выдохнув сигаретный дым, констатировала Настя.

– То-то я без тебя не знаю, – огрызнулся я, выискивая взглядом белобрысую макушку в толпе.

– Я же переживаю за тебя, мудак. Ну что тебе, свет клином на нем сошелся? Как будто кудрявых блондинчиков больше нету.

– Такого – нету, – отрезал я, отобрал у Насти сигарету, затянулся. – Хули ты вообще пристала, со своими бы отношениями разобралась.

– Так я и разобралась. А у тебя даже отношений с ним нет, только перепихнулись разок – и он тебя послал, – хмыкнула Настя. – И ты серьезно бегать за ним будешь, как собачонка?

– Он в клуб лыжи навострил, сама знаешь, обстановка там, как у нас на районе после полуночи, а он…

– Отмудохал тебя, как семеро отпиздили, когда ты ему свиданку сорвал. Думаешь, ему нужна защита?

– Съебись, – рыкнул я, злобно косясь на сестру. Блядские матушкины гены – святого из себя выведет.

– Ну и пожалуйста, только помяни мое слово…

– Настя, не доводи до греха!

Сестра ласково улыбнулась, показала мне средний палец и зашагала прочь, плавно покачивая бедрами.

А я, отбросив сигарету, направился в сторону клуба. Потому как и правда – ебанулся.

Клуб был тем ещё гадючником, туда к вечеру всякая шваль подтягивалась – отдыхать после тяжелого рабочего дня. Вышибалы без работы не стояли.

– Ты гляди, кто нарисовался! – гыкнул рослый охранник, мой сосед по лестничной клетке Леха. – Свою принцессу опять пасти пришел?

– Нахуй иди, – огрызнулся я.

Уже каждая собака знает, что я по этому белобрысому смазленышу сохну, как сено в поле.

– Кстати, может, и не зря пришел-то. Заднеприводного твоего Черный искал, злой, как черт.

– С каких лебедей? – насторожился я. Черный обычно мирный, но когда разозлится —башню ему уносит.

– Ну ты же в курсе, что голубь твой не такой уж и голубь и с девчонками иногда балуется?

– Бля, Леха, не тяни кота за яй…

– Не психуй. Короче, сеструху Черного он подцепил. Та думала – всё, дождалась принца, а эта сука языкатая поутру ей говорит, что после их ночи точно может сказать, что с мужиками лучше.

Я хмыкнул. Похоже на белобрысого. Не умей он драться – прибили бы к хуям.

– … вот и ищет теперь, – закончил незатейливый рассказ Леха.

– Если бы Черный захотел, нашел бы, – хмыкнул я. – Все же знают, что к куколке цепляться – дохлый номер. У него кроме кулаков ещё травмат есть. И не только.

– А ты хорошо осведомлен, – гадливо улыбнулся Леха, вызывая во мне непреодолимое желание дать ему в торец. Видно, это желание как-то отразилось на моем лице, потому что Лехина улыбка угасла и он посторонился, пропуская меня в клуб. Здоровый, сука, как медведь.

Белобрысый обнаружился около барной стойки, флиртующий с барменом.

– Сука ебливая, – вполголоса ругнулся я. Угораздило же, блять, влюбиться в куклу Барби.

– Привет, красавчик. Скучаешь? – ко мне сзади пришвартовалась томная брюнетка с роскошным бюстом. Ещё бы меня он волновал, бюст этот. Иногда самого себя спрашиваю: ну хули тебе, Макс, спокойная жизнь не всралась? Трахал бы девчонок, потом одна из них залетела бы, потом свадьба, все дела, родители вытирают слезы счастья белым кружевным платочком… Но я девчонками не интересовался с момента своего полового созревания. А после того, как повстречал белобрысого – не интересовался никем, кроме него.

– Нет, – отмахнулся от брюнетки я. Она, обиженно поджав губы, засеменила прочь. Эх, была бы ты пониже, постройнее, поблондинистей и покудрявей и чтоб с двадцатисантиметровым…

– Отстань от меня!

Я мгновенно вскинулся – у меня на всё, что связано с белобрысым, рефлекс, как у собаки Павлова – слюна выделяется. Он все так же сидел за барной стойкой, только теперь к нему лез какой-то обмудок.

– Он сказал, чтобы ты от него отстал, – тут же переместившись в зону конфликта, я прикрыл собой белобрысого.

– Заебал, – услышал я за спиной. – Я тебе что, блять, диснеевская принцесса? Сам за себя постоять не смогу?

– Можешь. Но этот… – я злобно зыркнул в сторону незадачливого ухажера.

– А может, это элемент нашей эротической игры? Может, я специально строю из себя невинность?

– Чё, правда? – просиял обмудок.

Белобрысый слегка сбледнул с лица, и я со спокойной душой отправил его ухажера в пешее эротическое путешествие, придав ускорения пинком.

– Как же ты мне надоел, – тяжело вздохнул белобрысый, которого, к слову, слащаво-педерастически звали Ромкой. Я его так называть не собирался.

– Я всего лишь хотел помочь, – буркнул я, искоса поглядывая на источник своей страсти. Красивый, зараза. Аж дух захватывает. Смотреть на него бесконечно хочется. И уебаться головой об стенку хочется, потому что подобные думы про «какой он красивый» и «я хочу любоваться им вечно» уж точно не должны задерживаться в голове парня вроде меня. Парни вроде меня вообще не должны интересоваться другими парнями. И обладать интеллектом выше среднего. А я, блять, счастливое исключение из всех правил. Спасибо Виталь Василичу за бесплатный пропуск в качалку и уроки боевых навыков, благодаря которым я смог отстоять свое право быть – ненавижу это слово – геем. Гораздо, знаете ли, легче смириться с соседом голубого окраса, чем не смириться и каждодневно за это огребать. Ну и вообще, у нас же вроде как двадцать первый век, поэтому своими наклонностями никого не удивишь. Даже пацанов на районе.

– Хотел как лучше, получилось как всегда, – хмыкнул белобрысый. – И чего ты ходишь-то за мной, а? Выбрал бы себе уже другой объект для обожания.

– Я тебя хочу.

– Хотеть не вредно, вредно не хотеть, – нараспев произнес белобрысый, глянув на дисплей телефона. – Я так думаю. Мыслю – значит, существую.

– Декарт, – ляпнул я.

– Ты читать, что ли, умеешь? – удивленно хмыкнул блондин.

– Удивительное рядом. Я ещё и одиннадцать классов закончил, и в институт не за деньги поступил.

– Правда? Пожалуй, ошибочное мнение у меня о тебе сложилось.

Я фыркнул. Представляю, что у него за мнение было…

– Я подумаю об этом завтра. А сейчас мне пора, – белобрысый снова глянул на дисплей и улыбнулся так широко, что мне до дрожи в пальцах захотелось вырвать у него из рук телефон и посмотреть, кто и что ему там пишет, или вцепиться ему в грудки мертвой хваткой и не отпускать, пока он не объяснит, какого хуя он так счастливо улыбается.

… Жил я один в трехкомнатной квартире, доставшейся в наследство от бабушки. Перед этим мне пришлось почти два года следом за ней ходить, ухаживать. Я и уколы научился делать, и памперсы менять, и терпеть мерзкий бабкин характер – чего только не сделаешь ради квартиры. Правда, за два года практически совместного проживания так к бабке привык, что когда она померла, два месяца места себе не находил. Как-то раз даже всплакнул украдкой. Я и вещи ее до сих пор не выбросил, потому что… да хуй знает почему. Может, потому что, что бы я ни говорил, бабку всегда больше всех любил из семьи, хоть никогда этого не показывал.

В коридоре меня, как всегда, встречала Кудабля – дитя Сатаны, прикидывающееся сиамской кошкой. Мерзкое создание мне притащила Наська, когда у ее бойфренда обнаружилась аллергия на шерсть, а у меня рука не поднялась выкинуть маленький мяукающий комок шерсти на улицу. Я же, блять, жалостливый.

Отпихнув вздумавшую ласкаться кошку ногой, я стянул ботинки и куртку, мельком глянул на себя в зеркало, привычно поморщился. С детства свою внешность терпеть не мог, потому что она казалась мне какой-то девчачьей: одни длинные, густые и завивающиеся у кончиков вверх ресницы чего стоили. Я даже как-то психанул и обрезал их под самый корень, а они, сука, отросли ещё гуще, чем были. Наська целый месяц исходила завистливой слюной, а я мечтал заполучить шрам через все лицо, чтобы выглядеть мужественней.

Вечера у меня проходили бесхитростно, с чашкой еды у телевизора. И этот вечер исключением не стал бы, если б не звонок в дверь. А за дверью белобрысая куколка.

– Пустишь? – спрашивает. – Мне переночевать негде.

Я сделал вид, что задумался, хотя у меня чуть морда от счастья не треснула от такой перспективы, и посторонился, пропуская парня в квартиру.

– Ты не думай, я отплачу, – он неожиданно прижался ко мне и по-блядски провел языком по моей шее. Незамысловатая ласка дрожью отозвалась в моем теле.

– Я…

– Что, – насмешливо, – скажешь сейчас, что ты не сможешь со мной так поступить?

– Нихуя подобного, – огрызнулся я, хотя именно так хотел поступить. – Я в душ пойду.

– Может, вместе? – лукавый прищур светлых глаз.

– Мы бы многое могли вместе, – вырвалось у меня. Надо же было такое спиздануть!

– Могли бы, – неожиданно серьезно вдруг сказал белобрысый. – А ты готов попробовать?

Я был готов к этому с того самого момента, как только его увидел. Но вслух этого, конечно, не сказал. Не из-за принципов, а потому что испугался, что у меня голос задрожит. Я ж, блять, не только жалостливый, но ещё и чувственный. Блядские матушкины гены…

========== – ==========

В универ приходилось тащиться на другой конец города. Учебное заведение было так себе, средней паршивости, но выбирать не приходилось, я и туда еле поступил: бюджетных мест было пятнадцать, я в рейтинге абитуриентов был шестнадцатым. Не успел я смириться с тем, что вскоре увижу довольную ухмылку военкома, как кто-то из пятнадцати поступивших то ли под машину попал, то ли ещё чего, тем самым освободив свое место для меня.

Я тогда думал – повезло. Ныне иногда мечтается, чтоб по пути в универ машина сбила меня. Ну не любил я учиться от слова совсем. Не мое это. Я переползал с курса на курс, но так до сих пор и не понял, что это за хуйня такая, «инженер по технике безопасности», и чем в итоге я смогу заниматься. Оно мне, собственно, и до пизды – кто ж в наше время по специальности работает?

Казалось бы, ну чего я мучаюсь, забрал бы документы – и вся недолга, но тут в дело вмешиваются принципы. Я же принципиальный до охуения. Сказал, что первый из семьи буду с высшим образованием – значит, буду. Даже если с таким контингентом однокурсников поседею раньше времени. Они, однокурсники, в общем-то ничего, за редким исключением. Редкое исключение представляли собой две лесбиянки, которые вызывали во мне жгучее желание забыть о том, что девушек я не бью. Относился я к ним так даже не из-за того, что они лесбиянки – это бы было странно, учитывая, кем являюсь я сам (хотя лично для меня лесбиянство всегда было за гранью, ну кошмар же – мало того, что сама дура, так ещё и баба твоя ебанутая). А потому что это были не просто лесбиянки – это были социально активные лесбиянки, которые не только каким-то своим гребаным чутьем просекли, что я из голубой армии, но и без конца приглашали меня на какие-то митинги, сходки и парады, заставляли меня подписывать какие-то петиции и безудержно гордиться тем, что я гей. Считать свою ориентацию достижением. По-моему, то, что я люблю член – достижение весьма сомнительное, но этим двум разве докажешь? Если бы не они, спокойно бы жил. А так по коридору иду, а за спиной шепот:

– Видал вон того, здорового?

– Ну.

– Он по мальчикам.

– Иди ты?!

Пиздец, в общем, полный и бесповоротный. Но сейчас я совсем не загонялся по этому поводу, потому что повод у меня был новый и куда более серьезный. И об этом я не мог перестать думать даже на парах.

Ромка. Я так и не научился произносить его имя без внутреннего содрогания, настолько оно ему не шло. Всё равно что кобру солнышком назвать. И что за херня у нас с этой коброй происходит – непонятно. Я-то, влюбленный мудак, надеялся на серьезные отношения, настолько, насколько они могут быть серьезными отношения двух педиков, а получил, что получил. Рома мог целый месяц жить у меня и изображать пай-мальчика и тут же мог пропасть недели на две, не появляясь не только в моей квартире, но и в поле моего зрения вообще. И на все мои «а где ты был?» мне спокойно объясняют, что никто и ничего мне не обещал, в верности до гроба не клялся и если меня не устраивает то, что есть, придется расстаться, потому что другого не будет.

Я расставаться не хотел. Но и то, что было, едва ли меня устраивало. У меня порой складывалось ощущение, что он не ко мне возвращается, а к Кудабле. Последняя полюбила его всеми фибрами своей кошачьей души, я сильно подозревал, что из-за того, что почувствовала в белобрысом родню. Хотя то, что Ромка всё-таки каждый раз возвращался, обнадеживало. Но не отменяло того, что во время его отсутствия я места себе не находил. Самое отвратительное, что я больше переживал не из-за того, что с ним что-то нехорошее может случиться, а из-за того, что он может трахаться с кем-то на стороне. Я по-ублюдочному эгоистично ревновал, знал, что это совершенно по-мудацки в отношении того, кто тебе ничего не обещал, но склизкие щупальца этого мерзкого чувства не давали мне спокойно спать по ночам. Только глаза закрою, как перед внутренним взором возникает мой блондинчик. Целующийся с кем-то. Сосущий кому-то. Трахающийся с кем-то… Я не видел Ромку уже три недели. Он ещё никогда не исчезал так надолго. Так надолго, что его исчезновение заметил не только я, но и пацаны с района. Все как один спрашивали о нем у меня. Меня это раздражало. Меня это бесило до невозможности, потому что я в душе не еб, куда эта блондинистая пакость делась. Я – стыдно сказать – прописал Лехе в табло за то, что он предположил, что Ромка завис у какой-нибудь дамочки или не дамочки. Леха, конечно, не обиделся, ещё б ему обидеться, но мне было паршиво. Потому что из-за блондинистой феечки у меня срывало все предохранители. Так и до шизы недалеко.

Вечером я сам себе обещаю, что всё, не буду больше вести себя, как влюбленная восьмилетняя девочка, хватит с меня.

И не могу сдержать счастливого возгласа, читая полученную ночью смс-ку: «Завтра вечером я у тебя».

========== – ==========

Мы лежим, отдыхая от сокрушительного оргазма. С Ромой оргазмы у меня бывают только такие. Наверное, это какой-то психологический эффект, потому что так хорошо мне не было ни с кем, а секс, по сути, – один и тот же набор движений. Значит, и результат должен быть одинаковый. А тут вон как.

Роме тоже со мной хорошо. Огромный плюс секса с парнями – они не умеют симулировать оргазм. А ещё их мало заботит, как в процессе выглядят их ляжки или красиво ли они смотрятся на животе с откляченной задницей – они отдаются процессу полностью. Вот и белобрысый отдается процессу самозабвенно и всегда громко стонет и кричит так, что я опасаюсь, что соседи когда-нибудь вызовут полицию, подумав, что я кого-то убиваю.

Мне нравится смотреть на него, когда он кончает. Нравится его запрокинутая голова, открытая шея, которую можно целовать. Мне нравится, как он, не сдержавшись, оставляет следы ногтей на моей спине. Мне нравится даже ощущение, что, несмотря на то, что мой член фактически находился в его заднице, главным был он.

Мне нравится, что он не спешит в душ, а позволяет себе понежиться в постели, переживая послеоргазменную истому. Я перебираю его чуть влажные кудри и отчаянно хочу сказать, что пиздецки скучал, но вместо этого ляпаю привычное:

– А где ты был?

Он заметно напрягается, встряхивает головой и даже немного отодвигается. Отвечает не сразу:

– Я же говорил. Это не твое дело. Я тебе ничего не…

– Обещал, я помню, – заканчиваю фразу. – Просто… – я несколько мгновений думаю, сказать ли вслух, то, что чувствую, и решаюсь: – Боюсь за тебя.

– За меня? – Рома приподнимается на локтях, заглядывает мне в глаза и кажется удивленным до охуения. Как будто никто никогда за него не боялся.

– Да, – киваю, а он вдруг перекидывает через меня ногу и садится сверху. Ерзает задницей, устраиваясь поудобнее, отчего мой член встает по стойке смирно, будто это не я только что трахался.

– Боишься, что со мной может что-нибудь случиться? – он наклоняется, внимательно вглядываясь в мое лицо. – Или того, что именно я могу оказаться той самой тварью, которая толкает малолеткам спайсы?

– Скорее второе, – честно отвечаю я. – Хотя есть то, чего я боюсь больше.

– Чего?

– Того, что если ты окажешься этой тварью, я костьми лягу, но не дам никому причинить тебе вред. Не дам никому обвинять тебя.

– Блять, – потрясенно выдыхает Рома, явно не ожидавший такого ответа. Потом проводит нежно ладонью по моей щеке и шепчет: – Откуда же ты взялся такой, мальчик-душа нараспашку? Как же дожил до репродуктивного периода?

– Случайно, – хмыкаю.

А он целует. Страстно и горячо. Жадно. Жарко и влажно. Почти больно, но мне почему-то от этого так хорошо, что хочется кричать.

========== – ==========

В этот раз, перед тем как исчезнуть, Рома меня предупредил. Будто бы нехотя, через силу, но сказал, что некоторое время будет отсутствовать. Прогресс.

Это, конечно, ещё ничего не значит, но я радуюсь, как распоследний дебил, потому что мне кажется, что это маленький шажок к тому, чтобы у нас было всё всерьез, без недомолвок. Я радуюсь, потому что белобрысый, кажется, начал мне доверять.

И всю неделю, несмотря на то, что компанию в постели мне составляет одна лишь Кудабля, я чувствую себя отлично, у меня прекрасное настроение. Настолько прекрасное, что я без разговоров подписываю очередную петицию по поводу какой-то хуйни, подсунутую мне коварными университетскими лесбиянками, и даже соглашаюсь выпить пива с Лехой, безмерно последнего удивляя.

Вечер пятницы я собираюсь провести дома за просмотром подсунутого Ромкой сериала – мне интересно все, что интересно ему, а учитывая то, что он практически ничего о себе не рассказывает, название любимого сериала было достижением. И я послушно весь вечер наблюдаю за слетающими с плеч головами, матерью драконов, мудаком Джоффри, чтобы потом поделиться впечатлениями с белобрысым.

Звонок в дверь был неожиданным. Кудабля бросилась в коридор вперед меня, ожидая, очевидно, появление своего любимого Ромы. Я бы тоже не отказался увидеть за дверью именно его, но вовремя вспомнил, что торжественно вручил ему второй комплект ключей, а значит, на чудо надеяться не стоит. И точно.

За дверью обнаружилась моя семья, причем в полном составе. Наська, мама и батя, почему-то одетый в строгий костюм и явно чувствующий себя неуютно – ещё бы, он последние лет десять заводскую робу разве что перед сном снимал, да и то не всегда. И вообще, вытащить отца в пятницу вечером можно было только в пивбар, а тут… Сюрприз. Не сказать, что особо приятный. Я своих родителей, конечно, люблю. Чем они от меня дальше, тем больше. Не вышло у меня с ними взаимопонимания. В семнадцать я решил рассказать родителям о собственной ориентации. В ту пору я как раз активно отстаивал свое право быть – и всё-таки до ужаса мерзкое слово – геем и решил, что родители должны узнать о моей ориентации от меня, а не от чужого дяди. А родители… они мне не поверили. Случается и такое.

– Ага, а я Майя Плисецкая, – отреагировала мама. – Сына, ты как чего скажешь, хоть стой, хоть падай. К экзамену лучше готовился бы. Или хочешь, как мы с отцом, всю жизнь на заводе за копейки вкалывать?

Папина реакция не сильно отличалась:

– Как же, – хохотнул он, – видел я этих по телевизору: крашеные, в платья бабские ряженые.

И ничто не могло их убедить, даже Настю не послушали. Даже парень, которого я привел домой и демонстративно поцеловал у них на глазах, не возымел должного действия. Мама решила, что это я им назло, а даже если мне и правда нравятся мальчики – так это возраст такой, пройдет. Перебешусь. Встречу хорошую девушку, и всё у нас с ней будет хорошо. Отец ничего не решил, потому что футбольные матчи и темное пиво всегда ему были интересней собственных детей. Поэтому я и предпочитал держаться от родителей подальше и встречаться с ними только по праздникам. Так и мне легче было, и им.

– А мы тут мимо проходили, решили зайти, – фальшиво улыбнулась Настя.

Ага, как же. Мимо она проходила. С полным боекомплектом родителей.

– Тортик к чаю принесли, – сообщила мама.

– Чай так чай, – пожал плечами я, отпихивая шипящую на незваных гостей Кудаблю. – Проходите.

Пока мама с Настей осматриваются, я от души плескаю в папин чай дешевого коньяка, купленного по акции в супермаркете. Отец в тяжелые годы тройной одеколон пил без особого вреда для здоровья, так что этот «французский» коньяк, разлитый под Саратовом, должен произвести на него неизгладимое впечатление.

– Ну, как ты поживаешь, сынок? – спрашивает мама. Отец, распробовавший свой чай, заметно оживился и даже пару раз мне подмигнул.

– Хорошо. Учусь. Работаю два через два, всё так же, официантом. А вы?

– А у нас Настенька замуж выходит! За Славика.

– Да ну? – удивляюсь. – Правда, что ли?

Настя кивает, кисло улыбнувшись. Судя по неожиданному кандидату в мужья и отсутствию энтузиазма, через энное количество месяцев я стану дядей. Я не могу сдержать ехидной улыбки, вспоминая Наську, с пеной у рта доказывающую, что кто-кто, а она замуж по залету никогда не выйдет.

– А квартира-то ничего, – продолжает мама. – Несмотря на то, что ремонт ты так и не сделал. Просторно, светло, чистенько. Легко можно на две однушки разменять, я и человека знаю, который помочь может!

И тут я понимаю, зачем они пришли.

– Хуй.

– Что? – ошарашено переспрашивает мама.

– Хуй, – повторяю. – Хуй вам, а не квартира.

– Да как ты можешь! – задыхается от возмущения мама. – Твоя сестра замуж выходит, где им, по-твоему жить? Она же будущая мать!

– Вот пусть ее будущий муж и обеспечивает.

– Между прочим, это была и моя бабушка тоже и вообще, мог бы и сделать подарок сестре на свадьбу!

– А где ж ты была, любящая внучка, когда бабушка болела? Я ей два года задницу подтирал, ты хоть раз здесь появилась? Подарок ей на свадьбу… не до хрена ли ты хочешь?

На меня обращены два злобных взгляда и один восхищенный – папин. Он-то с мамой никогда не осмеливался спорить. Мне кажется, он и женился на ней, потому что отказать побоялся.

Настя начинает всхлипывать, но я твердо произношу:

– Хотите половину квартиры – обращайтесь к адвокату. Вот только квартира оформлена на меня по всем правилам, так что только время и деньги потеряете.

– Я же говорила, – обращается Настя к маме, вытирая наигранные слезы и широко улыбаясь. – Придется снимать. Вот, – Наська вручает мне два пригласительных. – Приходи и куколку свою возьми с собой.

… Ромка появляется следующим вечером в компании маленького рыжего котенка. Кудабля заинтересовано крутит хвостом, а я после долгого и сладкого поцелуя спрашиваю, кивая на котенка:

– И что это такое?

– Это? – Ромка с улыбкой смотрит на мою кошку, вылизывающую рыжика: – Это Хулимяу. И он будет жить с нами.

Комментарий к –

Спасибо огромное за отзывы и неравнодушие к героям – это вдохновляет меня на продолжение, которое я изначально даже не планировала:)

========== – ==========

Ромка не исчезал уже два месяца. Превратился в идеального практически семьянина. Везде мы с ним вместе: и дома, и в магазине, и на свадьбе у сестры – там, кстати, в то, что мы педики, никто не поверил, подумали, что мы пьяные натуралы. Я узнал о белобрысом много нового: где и на кого он учится, где подрабатывает, где живет его семья. И мне бы жить да радоваться, я ведь получил всё, что хотел, даже больше, но сучья человеческая натура – сколько бы у тебя ни было, всегда недостаточно. Всегда хочется больше.

Я, на самом деле, многого не хотел. Исчезни из Ромкиных глаз тоска – и всё, я был бы окончательно и бесповоротно счастлив. А так я жил, как на пороховой бочке, в ожидании взрыва. Белобрысый был со мной и одновременно был где-то далеко. Я не знал, о чем он думал, не понимал, почему он выглядит, как брошенный щенок, и не желал знать, кто является причиной этой разъедающей, блять, душу грусти в его глазах. Я сдался. Пустил все на самотек. Ждал. И дождался. Телефонный звонок – и Ромка, буркнув что-то маловразумительное, потому что впопыхах выдумать достойное оправдание не смог, вылетел из квартиры, наскоро натянув кеды и не глядя схватив олимпийку. Хорошо, что одет был, потому что в таком состоянии с него сталось бы и в трусах выбежать.

…Я затеял генеральную уборку. Ненавижу это мероприятие всеми фибрами своей несчастной душонки, но, кажется, начал понимать, почему после скандала с отцом мать всегда бралась за швабру и веник – это отвлекает. Позволяет не думать.

Белобрысый вернулся поздно вечером, когда кристальным блеском сияла не только квартира, но даже приобретший золотистый оттенок шерстки Хулимяу. Кудабля в кои-то веки не спешила встречать любимого хозяина, потому что пряталась на шкафу от меня, невесть чего решившего искупать и без того чистую кису.

– Ты пришел, – ляпнул я. Ну а как было не ляпнуть, когда я думал, что хуй я его больше увижу? А он вот он, стоит передо мной, какой-то весь взъерошенный, растерянный, глаза слезятся. И я не хочу знать, куда делась его футболка – олимпийка надета на голое тело.

– Я в душ. Можно? – спрашивает чуть хрипловато.

Я киваю, а сам иду на кухню заваривать зеленый чай с мятой. Это очень по-пидорски, наверное, но в данной конкретной ситуации мне на это насрать, потому что Ромке, да и мне тоже, нужно было успокоиться. А чай он… ну, в общем, да.

Мой блондинчик – а мой ли? – выходит из ванной спустя минут двадцать. Кутается в махровый халат, шмыгает носом. На лице разводы от карандаша – Ромка подводит нижнее веко черным, чтобы взгляд был более выразительным и хищным. Кого другого прибил бы за эту блядскую привычку, а Ромке – можно. Ему, блять, все позволено. Я иногда думаю, что если бы он обожал наряжаться в женские платья, я бы эти самые платья ходил бы в магазин для него покупать. Кажется, я все-таки окончательно и бесповоротно на нем свихнулся.

Разливаю ароматный чай по кружкам, ставлю одну перед Ромкой, ощущая неебическое желание самому этот самый чай влить ему в глотку. Чтобы его, наконец, перестало трясти. Чтобы не видеть это виноватое выражение лица, совсем как у Куд… хотя чего это я, у моей кошки чувство вины атрофировалось за ненадобностью. А у белобрысого нет. Если бы за самый лучший стыдливый взгляд давали премию «Оскар», золотая статуэтка красовалась бы на моем кухонном столе.

– Спросишь, где я был?

Спросил бы, если бы хотел слышать ответ. Что бы я ни думал о Ромке, о ночах, которые он проводит с другими, на самом деле я всегда запрещал себе всерьез думать, что он может быть с кем-то. Старательно не замечал засосов на шее и синяков на бедрах. Я был скорее готов провозгласить белобрысого народным мстителем, по ночам охраняющим город от опасности, чем всерьез думать, что…

– Где ты был?

– Трахался.

Как коленом под дых. Больно. И как будто дышать нечем. Ожидаемая фраза, а все равно, как лезвием вдоль вен. Обманывал себя, надеялся… А злости все равно нет нихуя. Только глупое желание спросить: «А как же я, Ромка? Я же лучше собаки?».

– Я его люблю, Макс. Так, что иногда мне кажется, что я свихнусь от этого.

Знакомо.

– А я? Запасной аэродром? Пункт передержки? Почему я?

– Потому что я увидел в тебе себя. Потому что я думал, что твоей любви будет достаточно. Потому что думал, что ты будешь счастлив, если дать тебе то, что ты захочешь. Я хотел проверить.

– Проверил?

– Да. Это нихуя не работает, правда? Ты не стал счастливее?

– Думаю, после твоего признания это вообще вряд ли случится когда-либо, – выдохнул я как можно спокойнее, хотя от былого спокойствия и следа не осталось: мне хотелось кричать, крыть этого блядоватого блондина трехэтажным матом, швырять в него посудой… попросить его не бросать меня… Сука, курить хочу.

Нашарил в заднем кармане джинсов помятую пачку «Парламента» (ну вот такой я пафосный, ага) и зажигалку. Сигарета подрагивала в моих трясущихся пальцах, я никак не мог совладать с зажигалкой, пока Ромка ее не отобрал и не помог мне прикурить.

– Почему ты рассказываешь мне сейчас? – спрашиваю, не выдержав затянувшейся паузы.

– Потому что я, может, и блядь, но не чмо, – твердо произносит Рома. И за то, как он это произнес, я начинаю любить его ещё сильнее, хотя казалось бы – куда больше. На смену короткой вспышке ярости приходит непонятное чувство, похожее на жалость. Ромку хочется пожалеть, сказать, что все будет хорошо. Я определенно ебанулся в конец. Мой любовник открыто заявляет мне, что любит другого, а я почти готов его благословить и отпустить с миром.

– Ты его любишь, – повторяю я. – А он…

– А он меня – нет. Для него это просто секс. Не больше. А я – удобный мальчик для приятного времяпрепровождения.

– Он грубо с тобой обращается?

– Нет. Он… учтив и внимателен. Мастерски создает иллюзию, что ему на тебя не насрать на самом-то деле. Легко обмануться.

– А ты уверен, что у тебя это не взаимно? – усомнился я. Серьезно, как можно Ромку не любить?

– Даже если и так, он никогда не бросит жену и связывающий их бизнес. И дочь, он слишком ее любит, чтобы позволить расти ей в неполноценной семье.

– Блять, – выдохнул я. – Жена, дочь, сколько ему лет? Сорок, что ли?

– Тридцать девять.

– Да он в отцы тебе годится!

– Не тебе читать мне мораль, – огрызнулся Рома.

Я отхлебнул чая, поморщился – он давно уже остыл. И я остыл. Совершенно не хочется думать, как я выгляжу со стороны, обсуждая любовника своего любовника. Такая вдруг усталость накатила…

– Рома?

– Да?

– Пойдём спать.

– Спать? – у него вырывается истерический смешок.

– Спать, Ром, спать. Мы поговорим обо всем завтра.

Комментарий к –

Спасибо за ваши отзывы и подарки – мне очень приятно. И таки да – пусть продолжение будет:) всех люблю)

========== – ==========

Серьезного разговора с Ромкой у нас так и не вышло. Ночью его начало знобить, поднялась температура. Я сунул ему таблетку жаропонижающего и вызвал врача. «Скорая» приехала быстро, усталый врач спросил, что тут у нас, я продемонстрировал ему начавшего покашливать Ромку. Врач его осмотрел, диагностировал какие-то там воспалительные процессы и сказал, что, в принципе, моего блондина может госпитализировать, но у них полное отделение таких, так что если есть возможность остаться дома, а точнее, если есть человек, который в состоянии обеспечить должный уход, то он посоветовал бы лечиться дома. Я заверил доктора, что в состоянии обеспечить этот самый уход, если что, даже уколы могу ставить. Врач бросил на меня подозрительный взгляд, наверняка подозревая во мне наркомана, но мне было похуй на то, что он там думает. Главное, чтоб лекарства выписал, которые Ромке помогут.

Следующие три дня я от белобрысого не отходил. Наверное, я всё-таки тот ещё извращенец с покалеченной бабулей психикой, но ухаживать за больным Ромкой мне нравилось. Было в этом что-то эдакое… домашнее, уютное. Я поправлял белобрысому одеяло, отпихивая нагло лезущих представителей кошачьего рода, кормил его бульоном. Прямо-таки идиллическая картинка из романтической мелодрамы, только в главных ролях два педика. И всё это время мы не разговаривали. Рома – потому что не мог, у него голос пропал. Я – потому что не хотел. Да и вообще в заботах о Ромке мне как-то совершенно не думалось о том, что он в свободное время трахается с каким-то мужиком, в которого влюблен по уши. Кажется, в психологии это называется то ли отрицанием, то ли ещё какой-то хуйней. Типа психологические механизмы защиты от блядской реальности.