Текст книги "Experience (СИ)"

Автор книги: BlackSpiralDancer

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Annotation

Улицы замёрзшего города полны самых разных существ, сражающихся за свою жизнь. Одни сбиваются в стаи, другие в одиночку пытаются дотянуть до долгожданной оттепели. Иногда желание найти тепло кажется единственным, что ещё поддерживает жизнь в полумёртвом теле.

BlackSpiralDancer

BlackSpiralDancer

Experience

Примечания:

Soundtrack: Nox Arcana – Ides of December

Примечание: «Frozen City» – «Замороженный Город»

Intro. Frozen City

Холодно.

Здесь всегда так, как подсказывает память. Вот только она не дает ответа на другой вопрос: откуда тебе это известно. Не вспомнить даже, что было минуту назад, почему ты здесь. Мелькают какие-то обрывочные воспоминания, но на них невозможно сосредоточиться, их невозможно ухватить, да и нет желания. В таком холоде хочется лишь одного – найти тепло, и это желание кажется единственным, что поддерживает жизнь в полумёртвом теле.

Оно действительно потихоньку умирает, разлагаясь заживо. Первые следы гангрены уже коснулись боков и лап чёрной волчицы, бездумно бредущей через замерзший город под бесконечным снегопадом. Она ещё живая, и по движениям видно, что ей больно. Но мало ли таких вокруг, неживыми тенями снующих по заснеженным улицам?

Кто-то даже в такой лютый мороз светится жизнью. Кто-то почти окоченевшим трупом лежит под стеной или на свалке, умоляя ледяное небо о скорой смерти. Кто-то отчаянно пытается сражаться за тепло и еду, за территорию и за свою жизнь, поодиночке или сбиваясь в разношерстные стаи. Лишь бы дотянуть до оттепели, пережить эту зиму. Или хотя бы ближайшую ночь.

Несколько падальщиков разрывают в клочья ещё скулящую добычу – проходи, проходи мимо, ты ничем уже ему или ей не поможешь, тебя заклюют следом. Больно? Становится холоднее? Уродливые пятна гангрены вгрызаются в плоть? Не обращай внимания, уходи отсюда побыстрее, ведь следующей жертвой можешь стать уже ты сам.

Лапы увязают в снегу. Волчица поднимает голову. Она совсем плохо видит: мир для неё составляют неясные, нечёткие силуэты, размытые тени и пятна света. Она не помнит, когда было иначе. Да и какая разница. Это уже не исправить, с этим надо жить – и прорываться сквозь снегопад.

Выдох: из пасти вырывается облачко пара, рассеиваясь в промерзшем воздухе. Светлячки снежинок опадают на синеватые от теней сугробы. Темнеет, а это значит, что скоро температура упадет ещё сильнее.

Кто-то пробегает мимо – смутный запах бьет в ноздри, когда случайный «прохожий» натыкается на преграду. Пушистая белоснежная кошка с ошейником на шее. Домашняя. Ещё не успевшая замерзнуть на лютом морозе, с наступлением ночи торопится домой. Она не сразу понимает, с кем столкнулась, и замирает, в недоумении смотря на возвышающуюся над ней мохнатую тушу с оскаленной мордой. Зверёк не осознает опасности – она впервые на улице, для неё этот холодный город ещё не так страшен, ведь всегда ей есть, куда вернуться, где её ждет тепло и забота. Это была лишь прогулка, и домашний питомец в первый раз наткнулась на хищника.

Ей невероятно повезло: волчица попросту толкает с пути незадачливую беспечную «прохожую», не обратив внимания, и бредет дальше. Другой обитатель улиц не заметил бы такого столкновения. Да только для кошки, совсем недавно бывшей котенком, подобная грубость впервые. Она убегает быстрее прочь, недовольно шипя. Ей искренне кажется, что на неё напали, хотя если бы это было так, бедолага давно бы растерзанными кусками лежала на окровавленном снегу.

Она ещё не знает, что до дома ей не суждено добраться: следующая встреча у самого подъезда – и стая озлобленных шакалов её не пожалеет. А волк… той всё равно: выкинула из памяти «встречную» через пару секунд, навсегда о ней забыв. Какое ей дело?.. здесь даже в стаях каждый сам за себя.

Наверное, поэтому здесь так холодно.

Примечания:

Посвящение: LoRd_Of_DeAtH

Примечание: «Outskirts» – «Окраина»

Soundtrack: Yuki Kajiura – To Nowhere

Part 1. Outskirts

С наступлением осени приходят первые серьёзные холода, рядом с которыми пасмурное дождливое лето кажется идиллией, раем. Мы часто не ценим то, что у нас было, потерявши – плачем. К теплу очень легко привыкаешь. Когда же тебя кидают на настоящий мороз, а не под прохладный летний дождик, спрашиваешь себя: и чем я был недоволен раньше?.. почему жаловался? Ведь теперь стало хуже, и тот дождь и мерзкие лужи под ногами кажутся лучшим, что у тебя когда-либо было. Пройдет какое-то время, и ты позабудешь, что когда-то был не рад дождю и лужам. Будешь с ностальгией вспоминать радость, которой на самом деле не было. Просто потому что сейчас ты был бы счастлив такой погоде. По крайней мере, ты так искренне считаешь.

Дует холодный ветер, в морду летят белые мотыльки – первый снег, быстро тающий от тепла, ещё сохранившегося в усталом теле. Под лапами хрустят палые листья, по земле стелется тонкий белый покров. Становится холодно, и волчица опять ищет, где пристроиться, чтобы не замерзнуть ночью. Она выходит на окраину, не помня толком, что здесь позабыла. Последние жилые кварталы перед заводской зоной выглядят смутно знакомыми. Может, они просто похожи на уже виденное, наяву или во сне: сколько одинаковых мест в городе! В любом случае, она точно помнила – где-то здесь было тепло, поэтому шла дальше.

Прошлым вечером волк погналась за мелькнувшим в высоте огнём – хвост пламенной птицы-феникса, облетающей округу. Догнала или нет? А чёрт знает. Может, то вообще сон был. Наутро после этой погони за мимолетным теплом ждало пробуждение в ворохе листьев и тонких веточек, и угольки на земле неподалеку, будто от выгоревшего костра.

Темнело.

У горячих труб часто можно обогреться. Рядом с ними даже в лютую зиму снег и лед тают, обнажая коричневатую землю и жухлую старую траву. От дыр в изоляции валит слабый пар. На окраине наземных теплопроводов много, особенно вблизи заводов и станций. Многие считают тепло от них недостаточным, но порой выбирать не приходится – сгодится что угодно. По подвалам, у бойлерных, у еле дышащих теплом люков и тепловых магистралей собираются ближе под ночь, когда температура падает в глубокий минус. Места хватит на всех: периметр города огромен, простирается на многие километры. Заводская зона, редкие районы из старых и новых домов, за ними – река, лес, топи, уходящие в никуда рельсы и дороги, по которым проезжают машины…

Должны были проезжать. Но за всё время не вспомнить ни одной машины, кроме поломанных автомобилей и грузовиков, мёртвым хламом лежащих у обочин. Почему-то это не вызывает вопросов, как и всё остальное. Странная обрывочность мира вокруг, ограниченного одним гигантским городом; целые куски, выпадающие из памяти; отдельные образы и знакомые места; знакомая и с тем неузнаваемая местность – ничего из этого не удивляет. Город напоминает огромный паззл из тысяч никак не складывающихся в одну картину осколков. Края вроде подходят, а цельного восприятия нет. Но ты всё равно упорно пытаешься складывать неподходящие друг другу детали, в полной уверенности, что картина рано или поздно должна сложиться. Изредка мелькающая мысль о некой неправильности происходящего так же легко ускользает, тут же забываясь. И это тоже не вызывает беспокойства.

Куда важнее нарастающий холод и угроза оказаться чьей-то добычей.

Громко кричат птицы – воронье в основном. Они ничего не боятся и порой нападают на одиночных жертв, заклевывая до смерти. Помимо них на пограничье много бродячих стай, питающихся на свалках и нападающих на всех, кто неосторожно зашёл на их территорию. Они сбиваются из абсолютно разных существ, неведомым образом уживающихся или не уживающихся друг с другом. В одной из таких компаний удалось пережить прошлую зиму, обогреваясь о чей-то бок и бездумно огрызаясь на чужаков.

Всё прошлое вспоминается как во сне. Только несколько плохо заживших ран на боку, оставленных «своими», напоминает, что это было реально.

Волчица привычно задремала, прислонившись к трубе. Тепло еле проникало сквозь изоляцию, но в одном месте изоляция была уже кем-то прогрызена ранее. Под металлической оболочкой тепломагистрали чувствовалось течение горячей воды, не всегда ровное. Будто кровеносные артерии огромного живого существа – города. Гул его сердцебиения, разносящего тепло по всему телу.

Ей снилось, что она – маленький волчонок, задремавший под боком гиганта-матери, зарывшись в её тёплый мех.

Ухо дёрнулось. Рядом раздавался какой-то повторяющийся звук, настойчиво вытягивающий из сна. Звук походил на карканье, и оно раздавалось прямо над ухом. Волчица заворочалась, плотнее прижимаясь к трубе. Исходящее тепло не только согревало, но и немного смягчало боль от загнивающей раны на боку. На прикрытые веки падал свет: похоже, уже наступило утро. Хотелось ещё немного задержаться в сладкой грезе, но силуэты реальности уже нависали над задремавшим зверем, и рано или поздно пришлось бы признать, что труба – никакой не большой волк, а всего-навсего кусок металла, под которым течет вода. Да и тепла она дает не так уж и много…

Карканье повторилось. Что-то несильно тюкнуло в нос, заставив вскочить, буквально подлетев в воздух. Обеспокоенное сознание, привыкшее к внезапным нападениям, зашарило по органам чувств, ожидая налета целой стаи крикливых птиц, непременно готовых заклевать насмерть. Через секунду волк уже лежала не под трубой, а на трубе, ошалело вглядываясь вниз.

«Угрозой» оказался чёрный птенец, сидящий на земле.

Воронёнок громко каркнул, безбоязненно пырясь на замершую в нерешительности волчицу; его наивная чёрная морда круглыми птичьими глазками-пуговками с нескрываемым интересом разглядывала пребывающего в ступоре горе-«хищника». Любопытство мало кого доводит до добра. Однако воронёнок сообразил: вопреки грозному виду, зверь не представляет особой опасности. Нечто было такое в этом чёрном силуэте, что заставляло безбоязненно приближаться к ней. Может, добродушная морда или боязливо прижатые уши.

Наполовину спустившись с трубы, опираясь на одну лапу, она осторожно протянула вторую, неуверенно ткнула ею воронёнка. Тот просто отошел в сторону. Окажись на его пути кто матёрый, птенец уже давно оказался бы в зубах, перекушенный напополам. Хотя нет, не оказался бы – тут же бы улетел, уже научившись вовремя улепетывать от злых собак и шакалов. Но по неловкому движению и озадаченной морде волчицы было понятно: можно не торопиться делать крылья. И правда, она не собиралась нападать и выглядела неожиданно зашуганно.

…Кар?!

В зубах он-таки оказался: волчица невозмутимо сгребла в пасть, однако не торопясь есть или сжимать зубы, и гордо потащила куда-то, как плюшевую игрушку, игнорируя возмущённое карканье и попытки трепыхаться. Похоже, она действительно решила, что теперь это её игрушка.

Воронёнок особо не возражал. Вскоре удалось выбить себе место не в зубах – слюней много! – а на загривке. Волчица, похоже, была тоже вполне довольна странным компаньоном. И хоть они и не разговаривали на одном языке, но друг друга как-то умудрялись понять и принять.

Она увлечённо возится с ним, не то как с ребенком, не то как с игрушкой, но это и хорошо – хоть не пытается съесть, а иногда, бывает, приносит что-то вкусное. Как будто неправильно сработали инстинкты: мохнатый хищник воспринимала птенца как своего. Возможно, между ними даже было нечто общее: на крыльях маленькой вороны обнаружились такие же следы гниения, как и на лапах и боках зверя.

Печенье. Чёрт знает, где волчица его отрыла на этой помойке, отыскав здоровую коробку и разворотив зубами её упаковку. Волк пихает носом находку, пытаясь пододвинуть её к воронёнку. Еда для неё непригодная, но, кажется, птицы едят нечто такое? Едят – ворона жадно кидается на угощение, хлопая слабенькими ещё крыльями. Ничего, окрепнет, вырастет. Пройдет время, когда-нибудь этот птенец уже не будет нуждаться в её защите и опеке.

Но это будет потом. Не сейчас.

Становилось всё холоднее. Под боком волка можно было уснуть, устроив в её шерсти себе гнездо. Несколько пугало то, как часто она скулит от боли в незаживающих ранах, и насколько холодная у неё шкура, но это было лучше, чем ничего. Вскоре пришлось познакомиться и с её «своими». Ими оказались какие-то большие, мохнатые и очень агрессивные существа, к которым волк почему-то ластилась. Они походили на стаю насмешливых гиен или шакалов и периодически пытались цапнуть «свою» или оттаскать её за хвост. Волк скулила, но терпела их, изредка вяло огрызаясь и отмахиваясь, только стараясь не подпускать их к воронёнку.

Спустя два дня, наутро она принесла в зубах еле мерцающее огненное перо и радостно что-то лаяла, подскакивая на месте, совсем не обращая внимания на подгибающиеся лапы, на которых местами кожа облезла уже до мяса.

Птица?.. Другая?.. Большая?.. Огненная! Живой костерок!

Она нашла то, что искала на окраине. Она нашла жар-птицу, огонь, вблизи которого могла обогреться уже она сама.

Казалось, это было всё, что ей сейчас нужно.

Птицы. Здесь слишком много птиц, особенно на свалках, где они с вороной искали себе пропитание. С некоторыми волчица пыталась общаться, у других – пыталась отбить еду. Иногда удачно, иногда нет. В такие моменты, когда чёрная бестия на кого-то набрасывалась, куда-то терялось всё её добродушие. Злобный, безумный оскал, глухой рык: первое предупреждение – прочь от моей добычи! Когда в ход шли тупые когти и клыки, становилось уже не до смеха.

Но нередко она уползала прочь, жалобно скуля и поджав хвост. Воронёнок особо в этот бардак не вмешивался, предпочитая потихоньку подбирать крохи, отгоняя воробьев, а заслышав скулеж старшего собрата – драпать. Вмешиваться себе же дороже: большинство птиц заметно больше него и могут запросто вырвать перья или вовсе заклевать.

Птенец быстро сообразил, что с некоторыми удобнее дружить, тем более, что летающие друг с другом быстрее находят общий язык…

Позднее это сыграло свою роль.

Она рычит, озлобленная, взбешённая, срываясь на лай, пытаясь взобраться на дерево, где пристроился ворон, сильно покрупневший за прошедшее время. Она уже не виляет хвостом. Только что вырвала у него несколько перьев, чуть не повредив следом ещё и крыло, и сама получив клювом в нос.

У неё обожжён бок – тепло от той жар-птицы обернулось обжигающим пламенем. У волчицы налитые кровью глаза. Он уже убедился, что видят они плохо, и обмануть её не составит труда. Несложно и затеряться среди других птиц, скрываясь от её гнева, порой выглядящего так смешно и нелепо, когда она не может взобраться на дерево и бессильно лает, подскакивая у его подножия.

Кто-то содрал ей на одной лапе мясо до костей. На морде – несколько глубоких ещё кровоточащих полос, явно оставленных крупными зверями, не птицами. Издалека слышен крик ястреба и разноголосые возгласы других пернатых. Скоро здесь будет вся их стая. Очень скоро. И кинутся они на неё. Может, на скулёж кто-то подтянется, может, кто-то попытается помочь. Но скорее всего – будет звучать насмешливый хор гиен, для которых это лишний повод посмотреть на бой.

Ворон забивается в крону дерева, созерцая сквозь обледеневшие ветви за тем, как волчица пытается отбиться от налетевшей стаи. Вой тонет в многоголосом крике. Она вгрызается в крыло спикировавшего на неё стервятника, пытаясь разорвать напавшую птицу, но отбиваться приходится не только от неё.

Запах крови притягателен, зрелища любят все – пока не оказываются сами в роли жертвы. Падальщики внимательно с упоением наблюдают за происходящим, наслаждаясь чужой болью. Они быстро выглядывают «победителя» и помогают ему добить «проигрывающего», чтобы и им перепал кусок от добычи. Главное – самому не стать этой добычей.

Грифы, стервятники и гиены не единственные падальщики здесь.

Вороны. Она совсем забыла, что вороны тоже любят мертвячину…

Она уходит, прихрамывая и тихо рыча, но живая. По сугробам за ней тянется длинный кровавый след. Изредка волчица отбивается от редких птиц, пытающихся кинуться следом, но многие успели близко познакомиться с клыками и когтями взбешенной, пусть и раненной твари: в одиночку к ней лучше не лезть. Из этого боя она уходит пусть не победителем, но и не проигравшим.

Ворон молча смотрит на происходящее, нахохлившись. Рядышком на ветку садится стервятник с разорванным крылом, недовольно клекочет. Плетущаяся по земле волчица лишь кидает озлобленный взгляд на них, когда ворона жмется под окровавленное крыло стервятника. Вряд ли она чётко их видит, но по силуэтам узнает бывшего птенца и рядом с ним своего обидчика.

Лети с ними. Что с тебя взять. Там ты свой среди своих.

Он намертво увяз в грязевой топи под заводом.

Крылья в грязи и тине, никак не взлететь снова. Где-то в небе кружатся птицы, и до болотистой земли, местами покрытой льдом и снегом, доносятся их крики. Ворон жалобно кричит в ответ, хлопает мокрыми крыльями, на которые налипло что-то вязкое и дурно пахнущее, какое-то масло, бензин. Лапки путаются в мусоре, который оказался в той же трясине под сточной трубой. Никого нет рядом, никто за тобой сюда не придет. Да и с чего бы им спускаться? Ведь это они тебя так легко сами спустили с небес на землю.

Перья намертво слиплись от грязи, в голове кружится, и ты не можешь даже выползти на землю, но упорно продолжаешь барахтаться, оглашая окрестность жалобными криками. Тут очень холодно, «вода» – скорее вязкое дерьмо, застывшее на морозе, и ты быстрее замерзнешь или потонешь тут. Ты уже начал идти ко дну, всё глубже увязая в трясине. Скоро ты сдашься и позволишь себе заснуть, захлебнуться в грязи.

Тебе снится небо, да?.. Солнце, тепло. Ты же не доживешь до лета, дурачок. В этом есть и твоя вина. Тебе казалось, ты научился выживать. Прибиваться к тем, кто сильнее, питаться объедками с их пиршества, дремать под их крылом, когда подпускают. Но так и не научился быть своим среди них, быть им равным… быть сильнее них. Это закон стаи, малыш. Слабых будут защищать только от чужих, но не от своих.

Мы похожи, малыш. Мы оба оказались слабыми в своей стае любителей падали.

Тихо. Тихо, я помогу тебе выбраться. Не дергайся, не съем. Тебя опять тащат из трясины как плюшевую игрушку в зубах, правда, чуть не прокусив крыло, но ты и не возражаешь. Ещё бы: сам ты не выживешь. Осторожно и аккуратно вылизывают, помогают вычистить перья от налипшей грязи. Позволяют зарыться в мех, снова устроившись в нём, как в гнезде. Согревают, делясь последним теплом от начавшего замерзать тела.

Она знает: когда твое крыло заживет, когда ты сможешь летать, ты снова улетишь к ним. Она всё хорошо понимает, но всё равно тебе помогает.

Снова и снова. Скорее по привычке, будто до сих пор считая тебя своей любимой игрушкой.

Почувствовав силу в крыльях, ворона брыкается, оцарапывая когтями морду и десны, вырываясь из осторожного «прикуса». Взлетает в небо, снова – в который уже раз? – присоединяясь к крылатым собратьям. Волчица лишь кидает унылый взгляд в небеса и, тихо скуля, уходит куда-то прочь, понуро опустив голову.

С высоты видно второй волчий силуэт внизу, дожидающийся её неподалеку у горячих труб. При приближении она устало утыкается ему в шею.

Трудно различить, кто это. Да и ему какая разница? У каждого своя стая. Каждый должен быть со своими. Там, где тепло.

Поодиночке эту зиму попросту не пережить.

* * *

Она вновь тащит его из топи.

Ворон уже не сопротивляется, привычно обмякнув в зубах и что-то жалобно каркая. У него нет одного глаза, сломана лапа, шею и спину покрывают следы гниения. У неё – по колено содрано до кости мясо на задней лапе, разорван бок, проступают ребра. Оба – замерзли почти насмерть. Зима в самом разгаре не щадит тех, кто далеко отошел от источников тепла, придя сквозь метель на знакомый голос. Они оба повторяют всё те же ошибки. И всё равно, как старую порванную плюшевую игрушку, волчица бережно достает ворону из ледяной топи и, хромая, уносит с собой к тёплой трубе.

Когда-нибудь тебе не нужна будет моя опека. Но пока я вытащу тебя из болота.

Что-то клюет в нос. Волчица опять, как в первый раз, подскакивает на месте, начиная кружить и озираться по сторонам, пока насмешливый возглас вороны не раздается откуда-то сверху, заставив запрокинуть голову. Он, весело каркая, улетает куда-то в небо, к своим, и разбуженный волк недовольно бухтит, снова устраиваясь на холодной земле.

Опустив взгляд, она обнаруживает в снегу оставленную вороной развороченную коробку из-под печенья.

Я же не ем печенье…

В коробке оказываются кусочки свежего мяса.

Примечания:

Посвящение: Kithara (a.k.a. Traxex)

Примечание: «City Heart» – «Сердце Города»

Soundtrack: Nox Arcana – Crystal Forest

Part 2. City Heart

Ледяные сумерки спускаются на город. С наступлением темноты видимость сократится до шага. Нет, причиной тому совсем не сверхъестественная чернота или плохое освещение улиц. Просто она очень, очень плохо видит, а сейчас ещё и ранена: слезящиеся глаза застилает пелена.

Но это нормально. Это привычно. Уже и не вспомнить, когда было иначе.

Было ли вообще?..

На чёрном холсте – разноцветные потеки от фонарей, далекие жёлтые солнца окон тёплых домов. Реальность запутанных городских лабиринтов кажется ещё более зыбкой, когда последние ориентиры исчезают. Пытаешься вспомнить, как здесь оказался, что было пару минут назад, где ты, куда идешь, откуда…

Память предательски молчит. Как будто ничего и не было до этого момента, а все ледяные осколки, всплывающие в голове, перепутанные, противоречивые – всего-навсего игра воспаленного воображения, пытающегося закрыть чем-то зияющую бездну. Отчаянные попытки вспомнить, что было, что приснилось, а чего никогда и не случалось.

Но вот тишину нарушает далекий лай псов. Вместе с ударившим запахом угрозы он напоминает об опасности. Надо бежать.

Куда?.. Неважно.

Откуда?.. Хотя бы прочь из этого переулка.

Волчица проползает в щель под закрытыми воротами городского парка.

Их не открывали с осени, замок намертво пристыл к обжигающе-холодному металлу створок. Протиснуться в узкий проём тяжело, края створок царапают по и без того ободранной шкуре. Но зато следом точно никто не пойдет.

Здесь будет безопасно.

Деревья стоят облетевшие, скамейки обледенели, пруды покрылись льдом. Мощённая светлым кирпичом дорожка, ведущая вглубь, заметена тонким слоем снега, идущего волнами от каждого порыва ветра. Над закованной в лёд рекой возвышается мост, а над ним башенка со старыми часами.

Память утверждает, что осенью эти часы шли. Сейчас их стрелки заледенели, механизм встал. Время не идет. Порой кажется, что здесь вообще не существует времени, и коль скоро ты придешь сюда ночью, утро для тебя так и не наступит.

В каком-то смысле, это впечатление было не так уж и далеко от истины. Но тогда она об этом ещё не знала.

Городские парки – чарующее, волшебное место. Словно небольшие островки жизни посреди холодного бетонного лабиринта. Зимой, конечно, тут не найдешь тепла – да и откуда бы ему тут взяться? Здесь нет даже труб, у которых можно обогреться, а редкие постройки максимум ограничиваются беседками, да иногда статуями и огромными металлическими конструкциями парка аттракционов. Но зимой здесь всё пустует. Особенно в такой лютый мороз.

Зато необычно тихо. Спокойно. Безопасно.

Единственная угроза: околеть.

Голод дает о себе знать. Но за высоким непреодолимым забором лает свора не менее голодных собак. Озверелые, они загрызут заживо, если высунешься обратно. Остается переждать здесь, пока уйдут. Боль потихоньку-помаленьку отступит, а холод привычен. Залижешь раны, прежде чем вновь высунуться в поисках еды и тепла.

Главное – не заснуть здесь. Это будет хороший сон, очень хороший. Да вот только увы – последний. Правда, ты об этом ещё не знаешь.

Морда натыкается на что-то ледяное. Не сразу удается понять, что это такое, в темноте плохо видно, и волчица просто обходит препятствие. Но следующая преграда ждет уже в сугробе под фонарем, выхватывающим из мрака чью-то… замерзшую фигуру. Спящий кот. Холодный, аж лапы жжет при прикосновении. Волчица тихо скулит: отчего-то жутко выглядит эта фигура. Слишком реально, и этим пугает.

Зверь пятится, но новая статуя ожидает её за пару шагов назад – на бордюре у мощенной дороги. Ледяная белочка покачнулась от неловкого удара лапой – и разбилась о бетон и лед дороги, рассыпавшись на мелкие осколки.

Занесённые снегом ледяные скульптуры по всему парку. Но подойди ближе, и поймешь, что это совсем не статуи. Они как живые.

Как уснувшие. Навсегда.

Это – те, кто ненадолго прикрыл глаза и задремал в царстве замороженного времени. Неподвижное тело быстро замерзает. Но ты не проснешься от холода, ты не заметишь, как замерзнешь насмерть.

Спросишь, почему?..

Грёза. Сладкая грёза, столь прекрасная, что ты не захочешь возвращаться из неё. Смертельная доза обезболивающего. Ты смутно это понимаешь, да только мёртвый тихий мирок через игры холода уже вводит тебе этот укол. Усталость уже давит на плечи, силы и желание сражаться за жизнь, бежать прочь отсюда – утекают вместе с теплом и всё ещё капающей на снег кровью.

Закрой глаза… ты ведь сможешь проснуться?..

* * *

Во тьме что-то мелькает, словно пробуждая от навалившегося сна. Чёрное на чёрном. Рядом захрустел снег, зашуршали ветки.

Здесь есть кто живой?

Это казалось безумной мыслью, но она согревала. Волчица кинулась на звук, но добежав до кустов, со всего размаху налетела на ледяную статую. Тявкнув, она попятилась назад. Звук донесся вновь, с другой стороны. Как во сне, кидаясь между статуями, она погналась за неуловимым наблюдателем, уже не обращая внимания на зудящую лапу, на усталость, голод и мороз.

Здесь был кто-то живой. Живой. Среди этих выглядящих живыми мертвецов, пугающих, страшных, утягивающих за собой жгущими ледяными лапами.

Кто-то…

Новая статуя на пути оказалась совсем не ледяной и вообще не статуей. На полном ходу волчица налетела на нечто чёрное, удивлённо и тихо вякнувшее от неожиданности, – и вместе, клубком, они пропахали вниз по склону, закончив дорогу в глубоком сугробе.

Нечто пару секунд жёлтыми глазами созерцало уставившуюся на неё чёрную гору меха, прежде чем ткнуть лапой в нос, твердо отводя волчью морду от себя.

Это была лисица.

Весьма крупная чёрная лисица. Чёрт её знает, каким образом не замерзшая в этом парке. Чёрт знает, что вообще тут делающая!

Волчица смятенно отошла на несколько шагов назад, решив, что её не рады тут видеть, а лисица тут же скрылась в кустах. Постояв озадаченно пару минут, в недоумении пялясь вслед, волчица побежала напролом через шипастые кусты, ища «находку».

Она нашла лисицу снова, несколько метров спустя. Ситуация повторилась – та попросту вяло ткнула лапой в морду, ненавязчиво, но твердо отталкивая от себя. Волк замешкалась. Однако стоило лисице убрать лапу, как тут же полезла снова. Обнюхивать.

Лиса недоуменно смотрела на происходящее, стараясь не шевелиться. Вдруг сойдет за статую, и это странное создание отвяжется?..

Но волчица вдруг радостно затявкала – и лизнула оторопевшую лису в нос.

Похоже, она хотела дружить.

Лиса кого-то напоминает. В памяти смутно что-то такое мелькает, да только не сосредоточиться, не ухватиться за маячащий хвост. Как будто был уже кто-то такой же рядом. Когда-то. Только белый, а не чёрный. И не зимой, а весной, и не ночью встреченный, а в самый разгар дня…

Или не было. Может, это всё придумано, приснилось?

Какая разница? Ведь весь этот нелепый город, похожий на лоскутное одеяло, тоже выглядит зыбким миражом, в котором реально только то, что происходит здесь и сейчас.

Она увивается рядом с лисой, всё пытаясь заглянуть в глаза. В свете дня её удается разглядеть получше. На первый взгляд гордо держащийся чёрный зверь с густой шубой оказывается таким же потрепанным жизнью. Из бока выдернут клок шерсти, лапы в укусах мышей, одно ухо обвисло. Но в счастливых глазах волчицы, нашедшей себе подругу, все эти мелочи тают, исчезают, незаметными отступают на задний план. Она видит только такого же чёрного зверя, который неуловимо похож на кого-то знакомого, родного, близкого…

Ушедшего.

Лисица с любопытством следит за своей новой знакомой, оставаясь для неё незаметной. Выглядывает из кустов, когда волчица снова приходит в парк, ища её и иногда вопросительно тявкая в тишину: «где же ты?».

Никого не найдя, та понуро уходит, а лиса осторожно тенью выглядывает из-под забора, и её жёлтые глазки огоньками смотрят вслед. Лиса давно стала куда осторожнее в выборе «друзей», сначала приглядывается, присматривается к ним и их действиям, прежде чем самой подойти ближе.

Они пересекаются пару раз в городе, но чаще всего – на свалке на окраине.

Лисица незаметна и почти не издает запаха, однако волчок каким-то образом умудряется замечать на себе её взгляд, сама находить её и прибегать, оглашая окрестности радостным тявканьем.

Лисе остается только вздыхать: вся маскировка насмарку.

Волчья морда настойчиво пыталась сократить дистанцию, будто не понимая, что компания лисе не так уж и нужна. Впрочем, отодвигать её было бесполезно. Пускай. Пускай прибежит, посидит рядом. Только воет она как-то уж слишком надсадно, болезненно, и от этого воя лисица ежится.

Ей тоже холодно, очень холодно, и волчий плач напоминает о собственных невзгодах.

Она понимает всё, о чём «плачет» это существо рядом.

Лучше бы не понимала. Когда в следующий раз волк завоет, ей бы хотелось оказаться где-нибудь подальше. Разошедшиеся шрамы под шкурой так трудно скрывать. У её соседки все раны на виду – и окружающие существа пытаются на них кинуться, завидев слабые места. Той бы было куда легче, если бы она умела скрывать окровавленные бока. Прятаться. Быть незаметной. Тихой.

Такой же. Ведь когда-то лиса была такой же. Пока не научилась прятать под густым мехом бреши в шкуре. Пока не научилась прятаться сама, не попадая на глаза более крупным хищникам.

Когда волчица заснет, лиса тихо и незаметно уйдет, стараясь не будить. Всё равно та её найдет, когда ей понадобится…

Снова заметила…

На этот раз, волчица не поленилась вскарабкаться по заборам и подсобкам на самую крышу завода, с которого видна была окраина – и крупная свалка прямо внизу. Похоже, волк идет из той шумихи внизу. Очень уж много в воздухе птиц, их раздражающий гомон доносится и досюда. Волчица тихо скулит, вся её шкура исклевана и в крови, на боку ожог, морда злая и грустная одновременно.

Лисица тяжко вздыхает, придвигая взобравшуюся подругу к себе лапой: иди сюда. Погрейся. От меня мало тепла, сестра, но я знаю, как оно порой нужно.

Как оно, порой, нам всем нужно.

Вечереет. Падает снег. Выдыхаемый пар уходит к тёмно-синему небу вместе с дымом от заводских труб. Странный, странный мир. Огромный, непонятный, сшитый из кусков. Как старая, на сто раз заштопанная кукла, из которой торчат во все стороны разошедшиеся белые нитки. Машины стоят, людей нет, но всё ещё работает свет. Кто-то живет в домах, кто-то заставляет работать заводы, и по теплопроводу льется горячая вода. Счастье и тепло – они есть, существуют, где-то совсем рядом. Но то ли мы их не видим, то ли не помним.