Текст книги "Феодал: Боярин. Усобица. Разбойник"

Автор книги: Бизнес-лекарь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Развернув коня, князь заметил, что Кузька отбивается от разъяренных татарок в цветастых халатах, орудующих кинжалами и большими ножиками для разделывания мяса. Кузька по молодости не решался убивать женщин, отступал, размахивая кривой саблей, не давая фуриям возможности подойти ближе. Больше Андрей ничего не увидел. Передние ноги скакуна подкосились, Андрей кубарем слетел на землю, получив в довесок сильнейший удар саблей по мисюрке-наплешнице. В голове словно взорвалась вселенная, рассыпаясь на великое множество ярко пылающих звезд, и наступил мрак…

Он очнулся, когда все было кончено. Боярин лежал на цветастом ковре, голова его покоилась на маленькой подушке. Рядом с Андреем сидел верный Сенька с обнаженной головой и тихонечко подвывал. Увидев, что князь приходит в себя, парень украдкой смахнул слезы, ручьем лившиеся из глаз, и обрадованно затараторил, от волнения перейдя на татарский язык.

– Побили мы татар. Только Кузька сильно поранен, словно кошка его исцарапала. Ага, все чело в порезах. Старая карга ногтями вцепилась ему в рожу, содрав шелом с головы, чуть было до смерти не задрала, ладно я успел вмешаться. Еще Афанасий сильно поранен, – вмиг повеселев, начал выдавать новости Семен.

Андрей сделал слабую попытку сесть, осторожно притронулся к затылку, где вздулась приличных размеров шишка, а в волосах на затылке уже запеклась кровь. В голове страшно шумело, и окружающий мир пытался исчезнуть в розовом тумане. Рвотные спазмы изуверски раздирали нутро Андрея. Князь, чуть не падая, встал на карачки и опорожнил желудок прямо на разноцветный персидский ковер. Уф… Сразу стало легче. С трудом, превозмогая тупую боль в спине, при помощи Семена, он поднялся на ноги. Перед глазами снова все поплыло, пришлось выждать, пока зрение снова не придет в норму.

– Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша, – усмехаясь, пробормотал боярин и решился – сделал первый шаг и чуть не свалился, правая нога отозвалась резкой болью в колене. Семен подхватил господина, не давая ему упасть, и заглянул в лицо Андрея, настороженно заглядывая в глаза.

– Ты чего, государь? Какая крыша? – парень не на шутку испугался, а ну как заговариваться начал боярин?

Андрей оперся на Семена, разглядывая распоротую штанину. Три стальные пластины, защищавшие в бою ногу, исчезли, а вместо них из-под штанины выглядывала чистая льняная повязка. Андрей вспомнил падение с коня и догадался, что ногу ему отдавил павший комонек.

Он посмотрел на тень от воткнутой в землю рогатины, задрал голову, посмотрел на солнце и понял, что без сознания он провалялся очень долго, сейчас шел шестой час вечера по привычному исчислению. Добро все уложено в татарские двухколесные повозки, между ними тут и там попадались привычные четырехколесные русские телеги. Рядом с ближайшей телегой, нагнув татарку, пристроился сзади удалец боярина Маслова. Десятник, увидав такое дело, неспешно подошел, широко размахнувшись, ударил плашмя саблей по голому заду весельчака.

– Еще раз увижу такое – муди враз отрежу, – спокойным голосом произнес ветеран многих сражений отвалившемуся от девки удальцу с торчавшим из-под полубайданы удом. – Повтори!

– Богом клянусь, не хотел я! Бес попутал, – провинившийся упал на колени, от страха позабыв о спущенных портках и уронив от стыда голову на грудь.

– Скажу государю, чтобы лишил тебя доли, – десятник брезгливо отвернулся, потеряв интерес к виновнику нарушения дисциплины.

– Да-а-а. Крутенько, – пробормотал про себя Андрей, наблюдая картину расправы.

Андрей краем уха слышал, что подобные запреты практиковались в войсках Батыя, но потом татары, почувствовав послабление от слабых потомков Чингиза, позабыли о многих запретах, а вот русские запомнили и навсегда усвоили урок. В походе девок-полонянок запрещено трогать. Потом уже дома хоть по-одному, хоть хором пользуйте, а в походе никак нельзя.

Андрей заметил одиноко стоящего рядом с телегой Кузьму. Полубайдана Кузьмы носила отметины полудюжины сабельных ударов, к счастью, доспех ушкуйника выдюжил. Правая рука выше кисти обмотана окровавленной тряпицей, шаровары все измазаны кровью, но, видно, чужой, раз повязки не видно. Воин задумчиво крутил в руках кирасу, поворачивая ее и так и эдак.

– Чего разглядываешь? – поинтересовался Андрей, не понимая интереса воина к кирасе.

– Да вот клеймо смотрю, фряги[74]74
  Фряги – итальянцы.


[Закрыть] делали, – задумчиво ответил Кузьма, идя навстречу князю. Подойдя ближе, он протянул кирасу господину. – Сам посмотри, государь.

– Ну, кираса как кираса, – Андрей бросил безразличный взгляд на железку.

– Можно я ее себе возьму? – задал неожиданный вопрос Кузьма.

– Зачем тебе? – удивился Андрей.

С его точки зрения, кираса ничем не примечательна и защита доспеха – так себе.

– Надо, – уклончиво ответил Кузьма.

– Бери, если надо, – усмехнулся Андрей, гадая, что такого необычного нашел Кузьма в этой железяке.

Отпустив повеселевшего воина, Андрей отправился дальше осматривать поле битвы.

В местах ожесточенных схваток лежали посеченные лошади, татарские все больше у коновязей, а свои где попало. Раненых кобыл давно уже прирезали, избавляя от мучений. Семен сообщил, что погибло много боевых коней, из семидесяти лошадок в строю осталось двадцать одна кобыла, из них Андрею принадлежали пятнадцать. Значит, потерял он двадцать пять коней, а боярин Маслов лишился двадцати трех лошадок из тридцати.

«Черт, одни убытки, если добавить к этому посеченные брони, то набег обошелся недешево. Понятно, почему на Руси такой спрос на татарских лошадок. Свои конюшни у князей и бояр вряд ли смогут восполнить потери в лошадях. Все-таки война – дорогое удовольствие. Но добыча, надеюсь, с лихвой покроет потери. Главное, остаться в живых и победить, мертвым-то добыча ни к чему. А мертвым стать – плевое дело», – машинально Андрей потрогал шишку на затылке и вспомнил холодок в сердце, когда в спину ударила татарская стрела, когда его, беспомощно распластавшегося на сырой земле, чуть не зарезали.

Бывшие полоняники, щеголявшие в татарской одежонке, выданной взамен их грязного тряпья, шустро разбирали шатры и, сворачивая их в скатки, аккуратно укладывали на повозки или навьючивая на лошадей. Татарские женщины, те, что помоложе, крепко связанные веревками, уныло стояли, склонив головы, ожидая своей участи. В тридцати саженях за табором навалом лежали ободранные догола трупы убитых татар. Свои же убитые лежали на телегах, заботливо укрытые рогожами. Хоронить врагов, видно, никто не собирался.

– А дети где? – хриплым голосом поинтересовался князь у Семена.

– Какие дети? – На лице парня отразилось искреннее недоумение и озабоченность состоянием господина, а ну как повредился головой после удара?

– Татарские.

– В повозках сидят, кто помладше, а стариков того… Порешили их… – обычным голосом поведал страшную новость Семен.

– Собираемся и быстро уходим, – к Андрею верхом на вороной кобыле подъехал бледный как мел Константин Федорович и тяжело сполз с коня.

Байдана боярина залита кровью, на боку в доспехе огромная прореха. Это ж надо так постараться, чтобы просечь байдану, видно, с отменным бойцом свела судьба резанца.

– Раненых я распорядился положить в повозки. Убитых тоже с собой заберем. Потом схороним. Тяжело раненных своих я отпустил с богом. Твоих трое полегло, да двое пацанов пораненные сильно. Не жильцы они. Добивать сам будешь или мне добить? – деловито спросил Костя.

В обязанности каждого русского боярина входило отпускать с миром своих безнадежных раненых, вольных и холопов, без разницы. Раз продали свои жизни боярину, то эту печальную обязанность должен был исполнить Андрей лично.

– Сам отпусти, не смогу я, – нарушая обычай, попросил друга Андрей, понимая, что это единственно правильное решение – нельзя рисковать живыми ради тяжелораненых.

«Это ведь первый их бой, – успел подумать Андрей и снова согнулся в порыве рвоты. Освободив желудок, он снова обрел возможность мыслить. – Сотрясение получил, видать, приличное, вот ведь как блевать тянет… Но авось обойдется».

От костра к Андрею, держа на вытянутых руках деревянную миску, шел Федька. Подойдя к господину, парень протянул миску со словами:

– Испей, государь. Отвар это. Дюже хорошо помогает силы восстановить.

Воняло пойло страшно, превозмогая себя, Андрей маленькими глоточками осушил емкость. Действительно, как-то незаметно головокружение прошло, и боярина потянуло в сон.

– Пойду-ка, я прилягу, – сообщил князь Семену и направился обратно к ковру.

* * *

Через два часа выступили в обратный путь, но Андрей еще спал, перенесенный заботливыми братьями на телегу. Стоило тронуться в путь, как от тряски он проснулся. Небо сильно затянуто тучами, что не радовало. К вечеру небо, слегка прояснившееся, снова заволокло тучами, и пошел небольшой дождик, но следом за ним показалось яркое солнце, и в воздухе стало просто душно.

Костя торопился быстрее уйти. Степь, она только кажется безлюдной, на самом деле кто здесь только ни шатается.

Андрей, сидя в телеге, еще долго наблюдал кружившееся над местом побоища воронье. Стервятники словно сигнализировали всем в округе: русские пришли, беда пришла! А собственно, почему русские? Татары сейчас режутся, борьба за власть у них идет не на шутку. Вполне побоище могли устроить сами татары, успокоил себя Андрей, прикрывая глаза и пытаясь уснуть на постоянно подпрыгивающей на кочках телеге. Телега – это еще гордо сказано. Примитивная повозка состоит из двух продольных досок, положенных на две оси, на которые надеты четыре колеса. Вдоль досок сделаны узкие бортики. Борта связаны двумя-тремя веревками, на которые брошены сшитые бараньи шкуры. Получается нечто похожее на качели, служащих сиденьем для путников и поклажи. Возница всю дорогу попеременно, то стоит во весь рост на передней перекладине, то сидит на специальной дощечке. Если груз достаточно тяжел, то в такую телегу запрягают от двух до пяти лошадок.

Подводу, на которую уложили Андрея, трясло неимоверно, потому князь на следующий день скрипя зубами перебрался в седло. Тоже трясет, но не так сильно. Колено уже не ныло так сильно, и вполне можно было сидеть в седле, вот только тупая боль в спине давала о себе знать, там синяк образовался размером с блюдце.

– Мы с братьями два на десять татар из пищалей положили, – отчитывался Сенька. – Но все равно, если бы не наши татары с Афоней и его мальцами, беда была бы. Надобно нам было с братьями из лука стрелы кидать. В эту пищаль-самострельную пока найдешь татарина, столько ударов сердца пройдет, за это время я бы пять стрел успел кинуть.

– Зачем же вы в оптику все время смотрели? – удивился Андрей, покачивая головой. – Моя вина. Учить вас еще нужно.

– Дядька Афоня много крови потерял. Ты посмотри его, княже, – перевел разговор на другую тему Семен при приближении резанского боярина. Костя, несмотря на рану, метался от головы обоза в хвост и обратно, поторапливая всех грозными окриками. Это было лишнее, люди и так торопились, но Костя таким образом выпускал напряжение. Пускай ругается, Косте можно.

– Овец я распорядился связать и на коней забросить. Так быстрее пойдем. Иначе не уйдем.

– Хорошую добычу взяли? – поинтересовался Андрей.

– Грех жаловаться, – поглаживая бороду, ответил озабоченный чем-то боярин, – одних панцирей дюжину взяли да в телегах посеченные кольчуги нашли. С собой паршивцы хлам таскали, кузнеца в степи днем с огнем не сыщешь.

– Ты как сам? – поинтересовался Андрей, глядя на перевязанный холстиной бок боярина. Повязка вся пропиталась кровью.

– Держусь. Достали меня бесермены. Доспех просекли начисто. Кольчуга спасла. Так, порез небольшой. В горячке боя не сразу и заметил. Руды много вытекло, потому слабость чувствую. Афоне, стрельцу твоему, тоже досталось. Рана пустячная, я смотрел, но руды мужик много потерял. Я должник Афоне. Закрыл он меня в сече. Не окажись Афанасия рядом, лежал бы я сейчас в телеге с побитыми, – боярин перекрестился и тяжело вздохнул.

– Авантюрист ты, Костя.

– Кто? Какой такой вантюрист? – боярин не понял Андрея, враз насупившись. Поди бесчестит его друг?

– Человека так зовут, который бросается сломя голову во всякие рисковые дела, – широко улыбаясь, разъяснил Андрей значение слова боярину.

– А… Так жить веселей. И живешь в полный рост, наслаждаясь каждым мигом жизни! – философски заметил боярин Маслов.

Возвращение домой подзатянулось. Тяжелогруженый обоз тянулся крайне медленно. Каждый раз, останавливаясь на ночевку, приходилось ремонтировать вьючные ремни, конскую упряжь. Все-таки Костя молодец, что предупредил Андрея о необходимости взять с собой ремкомплект, иначе им пришлось бы совсем худо. За каждой связкой из пяти вьючных лошадей закрепили по одному человеку, который должен был следить за состоянием ремней и ежедневно ремонтировать износившуюся упряжь. Еще стада сильно тормозили продвижение каравана. Боярин Маслов беспрестанно поторапливал, старался боярин уйти как можно дальше от разоренного кочевья. При всем желании Кости держать заданный темп постоянно не получалось. Каждые два часа приходилось делать короткие остановки, осматривая вьюки, подтягивать подпруги. Идти приходилось шагом, рысью тяжело навьюченная лошадь быстро стирает себе спину.

Утром вставали засветло, но все равно, как ни торопились, на сборы уходило от двух до трех чесов, к тому же лошади перед выходом пьют мало, следовательно, приходилось останавливаться у первого водоема и ждать, пока все лошадки изволят напиться. Вначале им удавалось держать приличный темп, за день проходили до сорока верст, а как пошли леса, то скорость резко упала. Двадцать верст в день – это хорошо, а бывало и по семь верст в день делали. В лесах пришлось отказаться от связок, лошади мешали одна другой. Упавшая или забежавшая за дерево лошадь останавливала всю связку. Поломанные повозки бросали, чинить некогда, перекладывали поклажу на лошадей и шли дальше. Из-за постоянных остановок и низкой скорости каравана боярин сильно нервничал. Немудрено, они сейчас легкая добыча для врага.

Среди пленных татар нашлись родичи Кулчука. Четверо молодых парней и совсем еще юная татарка. На вид худой девчонке не больше двенадцати лет – совсем еще ребенок. После разгрома родного кочевья они с остальными родичами попали в род победителей, но несколько дней назад приезжали купцы и купили пленников, выглядевших сильными, а слабых и хилых не стали покупать. Андрей договорился с Костей и забрал осиротевших татар к себе, поручив их Булату. Девчонку пристроили ухаживать за ранеными, а парней Кулчук отрядил в нуты[75]75
  Нуты – погонщики коров.


[Закрыть] на помощь погонщикам скота.

Поход совершенно вымотал Андрея. Возвращение домой обремененными добычей – самая тяжелая и трудная часть похода, требует огромных физических и моральных сил. Нужно обладать недюжинными организаторскими способностями, чтобы суметь привести добычу и полон домой. С каждым днем Костя все больше мрачнел, боярин постоянно рассылал дозоры присмотреть за тылами. Маслов все еще опасался погони. Андрей в противоположность резанскому боярину был сама беспечность. Если в первую неделю не случилось погони, то и ждать врагов нет смысла, считал Андрей, но возражать другу не решался. В конце концов кто тут старожил? Через леса и болота татарам не пробраться, проводников у татар нет, наивно полагал Андрей.

* * *

Когда показались знакомые места, Костя вздохнул с облегчением. Бояре хотели отправить Федора в усадьбу, предупредить о скором прибытии бояр из похода, чтобы готовились там, в усадьбе, баньку истопили, столы накрыли, но оказалось, что станицы и разъезды Демьяна давно уже срисовали возвращение хозяина из похода, и парочка мальцов ускакала в усадьбу еще вчера вечером. Через три дневных перехода повозки расположились внутри стен усадьбы. Просторный двор вместил бы в пять раз больший обоз. Андрей с удовольствием спешился, кинул поводья подбежавшему мальцу, принял из рук Прасковьи корец и с наслаждением промочил горло. Катерина дала испить с дороги боярину Маслову.

– Отличное у тебя вино, боярин Андрей. – Костя залпом осушил корец и мимоходом ущипнул Катерину за мягкое место.

Девка, зардевшись, тонюсенько пискнула ради приличия.

– Баньку изволите? – с лукавой улыбкой поинтересовалась Прасковья у господина.

– Пожалуй, – Андрей широко улыбнулся девчонке.

Дочки Спиридона нравились Андрею, но по местным меркам девки были совсем не красавицы, слишком худы. Полнота очень ценилась в древнерусском обществе, чем полнее, тем краше считалась женщина.

– Собери пирогов, да пиво прихвати нам с собой, – ласково отдал распоряжение Андрей.

Чуть прихрамывая на правую ногу, поднялся по дубовым ступенькам на высокое крыльцо дома и стал наблюдать, как вольные слуги с холопами суматошно носились по двору, разгружая повозки.

Кузьма деловито рылся в телеге, переворошив гору различного барахла. Найдя то, что искал, он вытащил из мешка железную кирасу. Поискав глазами Спиридона, воин с силой запустил кирасой в управляющего. Дворецкий ловко поймал посылочку, недоуменно уставившись на Кузьму.

– Не нравится поминок? – весело заржал Кузьма, поддержанный громким хохотом дворни, почувствовавшей потеху.

Спиридон внимательно рассмотрел кирасу, повертел и так и сяк, прикидывая размер. Получалось, что размер не его.

– Ты никак влезть в нее хочешь? – продолжал веселиться Кузьма.

– ???? – почувствовав подвох, дворецкий уставился на воина тяжелым немигающим взглядом.

– В Новгороде из таких кирас лопаты зело добрые делают. – Кузьма сжалился над княжеским тиуном. – Фряги ковали кирас этот, но лопата получится не хуже.

Под оглушительный хохот дворни Спиридон плюнул в сердцах, но кирасу отложил в сторону, в хозяйстве сгодится.

Константин Федорович тем временем придирчиво отобрал нескольких молодых татарок и заявил:

– Пусть этих сначала отмоют в бане. А ну, марш мыться, чумазые, – грозно прикрикнул боярин на полонянок.

– Добре, – Андрей не прочь был расслабиться после нескольких недель воздержания.

Оставив друга присматривать за размещением обоза, Андрей в своем кабинете принимал отчет о состоянии дел в усадьбе.

– Иван Андреевич в Пронск ушел расторговаться, – вернувшийся из Новгорода Лука Фомич поспешил развеять опасения Андрея по поводу отсутствия купца в усадьбе. – В добром здравии все вернулись.

– Рад видеть тебя, Лука Фомич! – Андрей крепко обнял своего воеводу. – Пожалуй, ты и начинай сказывать первым, – решил Андрей, усаживаясь в резное кресло, обитое красным бархатом.

Князь, несмотря на усталость, чувствовал приятную легкость в теле, избавившись от тяжелых доспехов и облачившись в широкие синие льняные штаны, просторную рубаху с косым воротом и домашний кафтан из персидской зеленой камки, удобно развалившись в кресле, приготовился слушать отчет о вояже мужиков в Новгород.

– Чего сказывать? Знатно расторговался купец. Иван Андреевич, как вернется, все подробно сам обскажет. Я, как уговаривались, привел с собой пять десятков воев добрых. Как урядились, положил за службу по рублю в год каждому, ну и одежа, доспех, кони, прокорм за твой счет. Большинство – люди семейные. Женок с детьми пришлось с собой брать. Дома для них ставить надобно. – Лука замер в ожидании реакции князя, жилье для ратников предоставляет князь, а вот как с семейными быть? А ну как закладную потребует князь оформлять на дома? Андрей молчал, обдумывая услышанное. Население усадьбы увеличивалось, и возникала необходимость где-то расселять народишко.

– Ладьи сторговали недорого. Кораблики еще добрые, – не дождавшись реакции князя, продолжил Лука Фомич. – Так что с домами решил, княже? Рубить дома-то? Вои все добрые, лично всех знаю, а что семейные, так-то даже лучше.

– Ну, раз лично всех знаешь… Принимай их к себе под начало. Дома рубить, рухлядь нуждающимся выделим, из татарской добычи посмотри, – объявил свое решение князь, на его уставшем лице отразилась озабоченность, не за горами зима, а половина людишек в усадьбе в летней одежде. Очнувшись от дум, Андрей вспомнил о главном. – Самострелы купил?

– А то как же. Семь десятков без одного и болтов по два десятка на каждый.

– Добре, – Андрей одобрительно кивнул головой, переведя взгляд на коменданта усадьбы. – Теперь ты, Демьян.

– Глину заготовили. Кучи за тыном насыпаны. Спиридон людишек не дает только, – пожаловался на родича Демьян.

– Так ить в поле работ непочатый край, а людишек мало. И так ратников пришлось на покос отправлять, – возмущенно подал голос дворецкий, бойко вскочив с лавки.

– Вот! Я тебе дал людей, а у меня работа встала, – укорил Демьян своего зятя.

Спиридон набрал полную грудь воздуха, намереваясь продолжить перепалку с шурином, но Андрей упредил дворецкого.

– Цыц, я сказал! Сядь, Спиридон! По порядку давайте. Опосля скажешь, что тебя касаемо. Продолжай, Демьян. Что ты с глиной собрался делать?

– Тын у нас на валу стоит, так сверху вал глиной обмазать хочу.

– Глиной обмазать вал? Зачем? – удивился Андрей.

– А то как же. Ежели враг на приступ пойдет, то водичкой польем вал. Сырая глина не хуже льда, ворогу несподручно подниматься на вал станет.

– Верно! – одобрительно кивнув головой, согласился князь. – Дальше что?

– Башню надвратную срубили, ну сам видел. Тюфяки твои туда подняли. Огненный припас там же сложили. Тюфяки поставили по этому, самому пере… пери…

– Периметру, – весело улыбнувшись, подсказал Андрей трудное для Демьяна слово.

– Вот оно самое. На каждую сторону башни по два тюфяка. Ямы-ловушки вырыли. Потом покажу где. Стражу поставил. Двое в воротах и один на верхотуре сидит. Мальцов из семей холопских забрал к себе. Поставил их в сторожки тайные, в верстах сорока от усадьбы. Всего пять сторожек пока, нужно больше. Две сторожки за речкой поставил, на всякий случай. Самострелы твои пристреляли. Нам бы еще простых самострелов, твои самострелы уж больно мудреные.

– Ничего, приноровитесь.

– Чаны привезли, во дворе установили под стенами. Смолы припасли, но немного. Бабку Аграфену я забрал из села, в усадьбе поселил. Лекарка нужна своя в хозяйстве. Вроде бы все.

– Добро. Теперь ты, Спиридон.

– Озимые посеяли. Жатва идет полным ходом. Из тех денег, что ты оставил на хозяйство, купил я с десяток телиц. Кур сотни две уже есть, да гусей с три дюжины. Конюшенный двор поставили, также воловечный двор для волов, телиц и иной мелкой скотины. Наметил, где деревеньки поставим. Лес вырубили, часть к лесопилке свезли, часть на башни Демьяну сгодился. Остальное лежит на месте. Избы холопам ставить надобно, но то не к спеху.

Спиридон с вызовом посмотрел на воеводу, сидевшего на «красной» лавке рядом со своим другом Демьяном. По всему видать, дворецкий успел поцапаться еще и с Лукой Фомичом. Воевода предпочел проигнорировать слова Спиридона.

– Кузнецы плуги изготовили по подобию, что ты привез. Три десятка плугов уже есть, сох почитай четыре десятка имеется, – стал перечислять Спиридон. – Бороны есть, сколько нужно. Косы кузнец изготовил в достатке, да косилки по чертежу твоему сделали. Теперь проблем с сенокосом нет. Сена заготовили достаточно. Косилка твоя уж очень хороша. Онисим с Олешей обещали к Покрову дюжину изготовить таких косилок, да завтра еще одна готова будет.

– Спиридон, – прервал управляющего Андрей. – Там скоро скотину пригонят. Больше двух тысяч баранов, быков сотни три, коров две сотни да лошадей дюжина табунов. Половина из них доля боярина Маслова. Может оставить нам баранов и коров с быками себе? – предложил Андрей. – А Маслову его долю чем другим отдать? Сена хватит, если всю скотину себе оставим? – засыпал вопросами управляющего Андрей.

– В табуне, сколько голов, сто али сто пятьдесят? – уставившись в резной потолок, озабоченно спросил управляющий.

– Сто пятьдесят, – уточнил Андрей.

Спиридон ненадолго задумался, в уме производя расчеты. Губы управляющего смешно шевелились, когда он умножал цифры по новой методике, перенятой у князя. Таблицу умножения Спиридон, на удивление, освоил быстро и в уме считал не хуже калькулятора.

– Хватит, – заверил Андрея дворецкий. – Еще накосим, время есть. Постараемся.

– Тогда часть баранов, коров и быков крестьянам раздай, тем, кто согласится взять живность. Но больше двух голов на хозяйство не давай, – предупредил князь управляющего, – не прокормят крестьяне много скотины зимой. Оброком дополнительно обложи с той живности, – вспомнив о своей выгоде, тут же приказал Андрей и уточнил условия материальной помощи. – Отрабатывать скотину без надобности. Скажи, князь дарит скотинку.

– Тогда я еще часть баранов под нож пущу. Шубы сошьем людишкам, зима не за горами. Завтра же пущай Онисим струги да скобели начинает ковать. Еще бы сапогошивцев прикупить, хоть бы парочку.

– Разве мало тулупов на татарах взяли? – возразил князь, позабыв о пришлых новгородцах и их семьях, но на всякий случай решил уточнить: – Сколько надо шкур на шубу?

– Да по-разному. От десяти до пятнадцати овчин, да по две телятинки, да сукна, если не нагольные шубы шить – по два локтя потребно, – выдал полный расклад дворецкий.

Получается, что не такое уж и большое стадо привели из набега. Но на первое время овчин должно хватить, в случае чего, можно снова сходить в набег, решил Андрей.

– Еще бы кафтаны шубные пошить, – дворецкий нагружал господина проблемами. – По шесть-семь овчин уйдет на кафтан.

– Да шей ты что хочешь, – отмахнулся от Спиридона Андрей.

– Так я швецов привезу из града?

– А сами что, не сошьем? – у Андрея от забот начала болеть голова.

– Столько не успеем, – отрицательно помотал головой дворецкий. – Придется нанимать швецов.

– Ну и сколько надо за работу отдать?

– Три али пять алтын[76]76
  Алтын – старинная русская единица денежного счёта. С XV века равнялась шести московским или трем новгородским деньгам.


[Закрыть] за кафтан, да на прокорм дать. Как договоримся. Я что еще хотел сказать-то… Холопы, что отправлены были разведать бортные угодья, сказывали, что нашли они три деревеньки. Крестьяне самовольно дворы поставили, охотой промышляют, бортничеством. Мы их под твою руку привели, оброк определили.

– Добре. А что с пчелами?

– Так споймали. Борти изготовили. Пять десятков. Да на гвозди поменяли у крестьян еще столько же. Осемь пчельников устроили. Избы срубили, в них холопов семейных поселили, пущай за пчелами ходят.

– Людишек мало, а дел много. Крестьян оброчных привлечь, что ли? Может согласятся за плату? – предложил Андрей.

– Не согласятся, государь, – помотал головой управляющий. – Своих дел у них полно.

– Холопов, что ремесла знают, оставил в усадьбе?

– Да. Часть в избах живет, остальные пока на улице.

– Холопам объяви, что через пять зим свободу получат. Земля, дом, скотина все останется при них. Оброком обложу, да и только.

– Треть.

– Что треть? – князь вопросительно уставился на дворского.

– Оброка будут давать треть, а не как все, по старине дают, – разъяснил Спиридон.

В этот момент в дверях объявился боярин Маслов. Осоловелыми глазами уставился на присутствующих.

– Баня готова, – сообщил Костя, уже изрядно хмельной, но еще твердо стоящий на ногах. – Айда, мужики, в баню.

– Ну что, мужики? – Андрей отложил лист желтой бумаги, на котором старательно делал пометки гусиным пером, почти без жирных чернильных клякс. – Пошли попаримся? – Андрей встал из-за стола, показывая, что официальная часть закончена, а впереди всех ждет банкет.

Шумной толпой все отправились в баню. Баня получилась в лучших традициях вакханалий новых русских конца девяностых годов двадцатого века. Море пива, меда и вина, и конечно же девки. Костя лично отобрал пленниц для честной компании, остальных полонянок боярин широким жестом отдал на ночь воинам и дворовым холопам. С условием – товарный вид не портить. Мужики с веселыми прибаутками похватали полонянок. Еще большую радость доставили им две двадцативедерные бочки меда, которые по приказу Андрея Спиридон выделил из запасов князя.

Вакханалия продолжалась всю ночь. Дворовые девки только успевали таскать подносы с разной снедью и кувшины с хмельными напитками.

Андрей выбрал из полонянок худенькую девчонку с гибким, словно тростинка, станом и большими глазами. Девчонка оказалась танцовщицей, вовсе не татаркой, а родом из Хорезма, откуда ее привезли четыре года назад. Каким ветром ее занесло в плен к татарам, Андрей не спрашивал, и так понятно, что не купили.

На следующий день Андрей обнаружил себя лежащим на кровати, а под правым боком у князя мирно посапывал маленький комочек, положив тонкую изящную ручку на грудь князя. Слева устроилась русоволосая девица, уткнувшись головкой в плечо Андрея. К своему ужасу, в девахах Андрей опознал дочерей Спиридона. Андрей попробовал пошевелиться, чувствуя тяжесть в ногах. Поднял голову и разглядел спящую в ногах танцовщицу.

«Вот попал так попал, – лихорадочно думал Андрей, боясь пошевелиться и ненароком не разбудить девушек. – С полонянкой все понятно – караваш[77]77
  Караваш – по-татарски рабыня.


[Закрыть]. Что хочу, то и делаю с ней. А вот дочки Спиридона… Они-то как тут оказались?».

Сколько князь ни силился вспомнить события прошедшей ночи, так и не смог. Помнил только, что они всей честной компанией после баньки продолжали пировать с дворней во дворе. Помнил, как, еле стоя на ногах, учил танцевать вальс полонянок, как пели песни с дружком боярином, а потом как обрезало. Пустота. Память отшибло напрочь. Плюнув на это бесполезное занятие, бесцеремонно растолкав девушек, поднялся с кровати и натянул порты. В голове сразу зашумело-загудело… С трудом передвигая ноги, голый по пояс Андрей спустился во двор и направился к колодцу. Подбежавший челядник тут же набрал колодезной воды и обкатил князя холодной водичкой. Набрал еще одно ведерко, повторил. Князь довольно фыркал. Приняв из рук служанки вышитое оберегами полотенце (и когда успели нашить и украсить вышивкой?), обтерся насухо, внимательно наблюдая за работой дворни.

Жизнь в усадьбе била ключом. Слуги и холопы бойко разгружали с повозок награбленное в походе добро, Спиридон, властно покрикивая на дворовых, внимательно следил за разгрузкой.

Одновременно дворецкий успевал беззлобно переругиваться с наседавшими на него татарами. Булат с Кулчуком требовали от Спиридона отдать им трофейные юрты. Спиридон вяло отбивался от них, аргументируя свой отказ тем, что татары живут в собственных избах и юрты им без надобности, а превращать усадьбу в татарский табор Спиридон не собирается.

На крыльце с глиняным кувшинчиком в руках восседал боярин Маслов собственной персоной, наряженный в татарский халат из парчи, взятый в набеге. На голову резанец напялил традиционную тафью, и теперь в таком колоритном прикиде он выглядел ну чисто татарин.

Поправлял боярин свое здоровье красным вином из запасов князя. Имея такого друга, не приходилось опасаться, что вино скиснет. Костя по мере сил и возможностей вносил свою лепту в руководство процессом разгрузки, время от времени покрикивая на нерадивых, по мнению боярина, холопов. Речь типичного представителя средневековой элиты была так замысловата, что любой дворник из двадцатого века позавидовал бы мастерству боярина выражаться столь емко.