Текст книги "Случайная встреча (СИ)"
Автор книги: Arne Lati
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Случайная встреча.
http://ficbook.net/readfic/2587170
Автор: Lati (http://ficbook.net/authors/531552)
Беты (редакторы): Ктоя (http://ficbook.net/authors/539701)
Фэндом: Ориджиналы
Персонажи: Каиль/Мик
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш (яой), Ангст, Драма, POV
Предупреждения: Нецензурная лексика
Размер: Мини, 9 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание:
О, мой бывший парень. Сколько лет, сколько зим, сколько в час?
Примечания автора:
Мик – http://vk.com/photo-47828079_345587459
Каиль – http://www.animacity.ru/sites/default/files/users/4221/photo/2013/358/Mika.jpeg
POV Каиля
Пытаясь разглядеть среди многочисленных прохожих кого-то одного, очень быстро понимаю, что искать-то и некого. Я один. В своих убеждениях – один. В своих идеях – один. В этой гребаной жизни – один! Это не смысл жизни, скорее восприятие мира. Одному проще, спокойнее.
Над головой хороводом кружатся снежинки, падая на редких прохожих огромными пуховыми хлопьями. В этот зимний вечер погода сжалилась и отпустила морозы. Не надеваю перчатки, легкий холод приятно пощипывает кожу, заставляя чувствовать себя все еще живым.
Когда я последний раз вот так просто гулял? Бродил по изученным до миллиметра стареньким улочкам, наслаждаясь гулом ночного города и пестрых вывесок, залитых дешевой подсветкой? В том году, когда еще был смысл бродить вот так по морозу, ловя языком снежинки и наслаждаясь моментом идиллии. Давно это было.
Достаю из кармана утепленной кенгурухи шапку и, не раздумывая, натягиваю ее на голову. Холодает.
Сколько в голове мыслей, сколько планов, идей… Все вертится в пьяном хороводе в такт пульсу, то остро раня сердце, то заставляя щемить от нежности, то вселяя в тело небывалую легкость. С некоторых пор я разлюбил зиму.
Проходя мимо одной из пустынных улочек, замечаю на углу старого магазинчика, почти у самой обочины, одинокий силуэт.
Сердце пропускает удар, с губ слетает нервный смешок и вопреки здравому смыслу живот скручивает тугим спазмом. Стою как вкопанный. Почему я не ухожу? Почему не могу сделать чертов шаг, развернуться, просто закрыть глаза и глубоко вздохнуть, пустить кислород по венам, заставить сердце вновь биться дальше, в будущее, туда, где есть жизнь… Но все мое существо упрямо рвется в прошлое.
И я стою.
Смотрю.
Его я узнал сразу. Его просто невозможно не узнать.
Прислонившись к промерзшей от зимних морозов, обшарпанной стене, стоит он, эротично откинув голову на грязную кирпичную кладку и, по-блядски подогнув ногу, упирается ей в стену. Сука!
О том, зачем он тут стоит, можно и не спрашивать, это так явно бросается в глаза, ранит сердце и чертовски обидно растаптывает самолюбие. Вот где ты пропадал, родной. Что ж, достойная замена мне.
От нахлынувших воспоминаний защипало в носу и увлажнились глаза. Как же стыдно, перед собой стыдно. За слабость эту секундную.
Его я знаю достаточно давно, ну, точнее, знал. Однажды в нашу обширную и разномастную компанию один из парней привел Его. Симпатичный паренек, на тот момент, если не ошибаюсь, ему было шестнадцать, с иронией смотрел на уже тогда безбашенных студентов-неформалов. Он легко влился в нашу среду, изменился за полгода, похорошел. Бровь проколол, забавный такой. Всегда язвил, вставлял свои дерзкие комментарии, за что частенько бывал бит. Но даже тогда, сидя на грязном асфальте и вытирая струйкой стекающую из разбитого носа кровь, он улыбался. Улыбался разбитыми губами, все с тем же выражением лица и уверенностью, что был прав. И за свою правду он шел до конца, иногда не понимая, когда нужно заткнуться, перетерпеть… В своей обманчивой хрупкости он был боец. Ломал мир под себя и сам ломался вместе с ним. Эта сила духа притягивала.
В душе закипает кровь, заставляя скулить раненым зверем. Адреналин, да, это именно он, затмевает сознание, и уже не смогу объяснить, почему иду туда, где виднеется его силуэт, скрываемый лишь поднявшейся метелью.
Рядом стоит крепкий мужик, сутенер, видимо. Губы тронула легкая улыбка, ироничный оскал, быть может, ухмылка, сказать не могу, мне просто стало тошно, паршиво, мерзко.
В тот год что-то во мне изменилось. Я повзрослел, сам изменился. Стал лучше понимать мир и его законы, правила, устои. Пришлось меняться. А он оставался все таким же безбашенным, сумасшедшим – самим собой.
Как все началось, точно и не вспомню. Помню лишь его дикие поцелуи в темном подъезде, тихие несдержанные стоны в порыве страсти и одно-единственное брошенное «Люблю». Я не поверил, просто все было. Он понимал меня, поддерживал, был рядом, но не надоедал. Секс, общение, доля заботы. Не было клятв в любви до гроба или желания состариться и умереть в один день.
С губ срывается смешок, когда, подойдя совсем близко, оказываюсь в поле его зрения. Мик как стоял с натянуто лживой улыбкой, так и продолжал стоять, смотря словно сквозь меня. Ненавижу, тварь.
За то, что в душу мне закрался – ненавижу. «Тук-тук» – раненое сердце подыхающей птицей бьется о грудную клетку.
За то, что верил ему. Воздух из легких, дрожь в руках и боль в груди.
За то, что подпустил так близко. Что-то внутри болезненно сжалось, дернулось и резко разлетелось на сотни осколков, после его неосторожно брошенной фразы:
– Скучаешь?!
Эта улыбка блядская – не его.
Этот взгляд манящий – чужой.
Как же я тебя ненавижу, мразь!
Наши отношения изменились так же быстро, как и начались. Не было слов прощания, истерик или пустых разбирательств. Я высказал ему все, он ответил тем же. Мы расстались мирно, и он исчез. Это был единственный случай из всего нашего знакомства, когда мы смогли поговорить спокойно. Все наше общение – это противостояние. Я ломал его, хотел подстроить под законы выживания, защитить от этого гребанного мира. А он упрямо ломал меня, отказываясь прислушиваться. Дерзость его, сарказм… да, доходило и до драк, и до истерик с битьем посуды, чаще всего в его исполнении. Я же тихо курил на кухне, ожидая, пока он проорется. Когда нервы заканчивались даже у меня, медленно вставал, затушив окурок в полупустом стакане водки, и, подойдя совсем близко к взбесившемуся чудовищу, с силой сжимал его глотку, заставляя заткнуться. Сдавливал до тех пор, пока из горла не вырвется сорванный хрип, а в глазах не появится хоть малейшее понимание реальности, осмысление. Потом был секс, дикий, безбашенный, безумный, такой же, как и его неугомонная душа.
Я не хотел разрыва, хоть и не готов был признаться в любви. Да и что такое любовь? Влюбленность, страсть – это да, а любовь же – понятие неопределенное, и для каждого оно свое. Он стал пропадать, мы почти не виделись и, в конце концов, случилось то, что случилось.
Больно…
– Понравился мальчик? – уточняет крупный мужик, стоящий неподалеку.
А мне так въебать ему захотелось, обоим, так, чтобы кровью умылись, чтобы нахер выбить руки, чтобы самому скулить от боли, чтобы перекрыть физическими страданиями душевные метания.
– Сколько лет, сколько зим, сколько в час? – не могу не съязвить, продолжая смотреть прямо Мику в глаза. И его взгляд, этот чертов блядский прищур, не меняется после моих слов. Он словно гребанная запрограммированная кукла. Как же он меня бесит.
Но дать себе внятного ответа, почему продолжаю тут стоять, ждать его реакции, не могу. Возможно, надеюсь на что-то, а может быть, это всего лишь интерес. Во мне такая помесь чувств, что выть хочется, но сильнее всего выражена ненависть с нотками презрения.
Ты тот, кто не позволял к себе прикоснуться никому, кроме меня. Ты тот, кто засыпал на моем плече, обещая… Тварь, какая же ты тварь, потаскуха. Правильно ты выбрал себе место, по душе. Работа же должна доставлять удовольствие, а по твоей счастливой роже можно лицезреть, как ты счастлив, сука.
Пару минут все как в тумане. Возможно, виной тому разыгравшаяся метель, застилающая глаза, а быть может помутнение рассудка, кто знает. О чем-то говорю с сутенером, отдаю деньги, достаточно неплохая сумма для уличной шлюхи, и, получив ключи от рядом стоящего отеля, иду вперед, не оглядываясь. Знаю, он идет за мной, следует по пятам, как марионетка, ведомая кукловодом, а меня трясет от шороха его шагов, от хриплого на морозе дыхания, от одного его присутствия. Нервы выворачивает наизнанку, словно умелый хирург разом ломает все внутренности. И больно, и, сука, остановить это не выходит.
Перейдя дорогу, покупаю в ларьке бутылку водки и, не оборачиваясь, направляюсь в захолустную ночлежку. Прохожу мимо консьержа, которому по сути насрать, кто мы и зачем сюда идем. Но для верности машу ключом в воздухе, давая понять, что права на этот приют мы имеем.
Второй этаж, третья дверь от лестницы, номер тридцать восемь. Что ж, это не имеет значения. Ничто не важно, сейчас не важно.
Зайдя в номер, не закрываю за собой дверь, но, пройдя чуть дальше, слышу скрип старых петель и щелчок ненадежного замка. Я думал он уйдет, сбежит. Как же я ошибался, во всем ошибался.
Нервно откупориваю бутылку, выкинув крышку куда-то на пол, и делаю несколько жадных глотков. Пальцы замерзли и занемели от мороза, а я и не заметил. Слегка потряхивает, но это скоро пройдет, должно пройти.
Скидываю куртку прямо на пол, не боясь ее замарать. Я и так извалялся во всем этом дерьме дальше некуда. Ботинки летят туда же, со щелчком прикуриваю, не особо заботясь о правилах пребывания в столь гостеприимном месте. Глубокая затяжка, резкий выдох, стало легче. Алкоголь лениво пополз по телу, поднимая из низов самые порочные стороны моей души. Стало не по себе, но остановить это уже не смогу.
Мик плавно подходит ко мне, протягивая пепельницу. С улыбкой принимаю подношение и, опустившись на небольшую кровать, застеленную застиранным покрывалом, морщусь от протяжного скрипа. Еще одна затяжка, еще один глоток, еще один выдох. Думал, легче будет, отпустит. Уйти хотел, не измараться во всем этом еще сильнее. Хотел сохранить хоть долю гордости, самолюбия… все нахуй! Далеко и надолго, туда, откуда уже не вернуться. Я сломаю тебя, чертов мальчишка. Сломаю морально. Ты сам будешь меня просить уйти.
Перевожу на тебя уже полупьяный взгляд и замираю, не здесь, где угодно, но только не здесь. Все та же блуждающая улыбка, призывно растянутые губы, приветливый взгляд. Он не под кайфом, нет, взгляд трезвый, не то, что у меня. И это окончательно выбешивает меня, силком выдергивает из адекватного состояния.
– Раздевайся, – приказываю, а это именно приказ.
И он начинает раздеваться. Все так же улыбаясь, смотря мне в глаза, плавно стягивает короткую блядскую курточку, отправляя ее на пол. Следом летит тонкий свитер в крупную сетку. Что им можно согреть в такой мороз, остается загадкой. Соблазняет, манит, очень профессионально.
Нет ни майки, ни футболки… Это больно видеть его таким… таким слабым при всей его силе, но сейчас нет желания задумываться, почему он ведет себя так, почему ломается, подставляясь кому попало. Почему он перестал быть собой.
Становится страшно.
Подходит вплотную, руками шире раздвигая мои колени в стороны, и ждет. Выжидательно смотрит в мои глаза, ожидая приказа, а я отчаянно борюсь сам с собой, чтобы не запинать его ногами, прямо армейскими ботинками по красивому лицу, чтобы стереть эту натянутую ухмылку. Вырвать из него эту порочную доступность.
Дергаю его за ремень до безобразия низко сидящих джинсов вниз и, схватив за светлые отросшие пряди, тыкаю носом себе в пах. Он все понимает правильно и, закусив кончик языка, медленно, дразняще расстегивает ремень, выдергивая его из джинсов, откидывает в сторону, вжикает ширинкой и приспускает штаны вниз, выпуская наружу полувозбужденный член.
Раньше мне хватало одного взгляда в глаза его горящие, на ключицы, запястья, да что угодно, я хотел его всегда. Да, была страсть, дикая, необузданная, иногда болезненная… Но сейчас я задыхался рядом с ним. Хотелось бежать.
Огладив бедра и чуть сжав пальцы, наклоняется вниз и полностью забирает мой член в рот, посасывает его, лаская начинающую оживать плоть проворным язычком. Руки живут своей жизнью, задирая на мне толстовку и пробираясь к холодной после зимней стужи коже.
Его ледяные пальцы заставляют вздрагивать от резкого контраста температуры, прикосновения, эта нежность напускная больше бесят, чем возбуждают.
С рыком сжимаю его волосы на затылке, заставляя сильнее заглотить уже полностью вставший член. Он дышит через раз, но даже не пытается вырваться или отстраниться. Ни когда до боли сжимаю пальцы на чувствительной коже, ни когда грубо трахаю его рот, не заботясь о его удовольствии или хотя бы комфорте. Даже не дергается, когда с выдохом кончаю ему в рот, не позволяя отстраниться и вынуждая проглотить все до последней капли. Слабость.
Наотмашь бью тыльной стороной ладони по лицу, отталкивая его от себя. Он заваливается на пол, но тут же спокойно встает и вытирает тонкими пальцами струйку слюны, разбавленную спермой, с подбородка. Все та же улыбка, все та же покорность, от которой тошнит. А у меня в голове слышен звук пощечины и тихий гул пустых мыслей.
Встаю, расправив на себе штаны, и, скинув толстовку и оставшись в одной майке цвета хаки, направляюсь к окну. Пью и курю, как и всегда в периоды наших ссор, вот только все бы отдал за его несдержанные крики, матерщину и бой посуды. Тишина давит.
– Растяни себя, – бросаю, не оборачиваясь, и слышу, как он шуршит одеждой.
Я не хочу его трахать, я хочу его поиметь как последнюю шлюху, коей он и является. Только вот незадача: делая больно ему, я все хуже делаю сам себе.
Я всегда называл его «Родной», он меня «Зверь», в те моменты это выглядело мило и уместно. Тогда сердце замирало от такой прикрытой ласки. Сейчас же одна пустота. Словно воспоминания прошлого безвозвратно запачканы грязью.
Не пойму, отчего ведет: от алкоголя или от напряжения, но шатает капитально.
Обернувшись, вижу его сидящим на кровати, стройные ноги разведены в стороны, опирается на выпрямленные руки за спиной, и запрокинув голову кверху, оголяя беззащитную шею, все так же глядя на меня. Сука!
Зачем ты так? Со мной зачем? Сказал бы как есть. Послал. Швырнул деньги мне в рожу и, гордо развернувшись, уебал восвояси. Я бы не догонял. Но не так. Не надо рвать мне душу, ты и так ее растоптал. Где твоя гордость? Где чертовы принципы, которыми ты мне весь мозг истрахал? ГДЕ?
И проорать ему в рожу это хочется, и уйти, хлопнув дверью, забыть, стереть из памяти, но вместо этого отталкиваюсь от подоконника, криво усмехнувшись своим мыслям, со звоном опускаю почти пустую бутылку водки на прикроватную тумбочку и, скинув джинсы, опускаюсь между его ног, уже полностью возбужденный.
Его тело все такое же изящное и привлекательное. Мне всегда нравились парни покрепче, но это недоразумение привлекло меня только ему ведомым образом. Скольжу взглядом по ровной линии плеч, подтянутому животу, стройным ногам, аккуратному члену. Он не возбужден, это неприятно отдается в сердце. Хотя, кажется, там уже нечему отдаваться. Все, нет больше этого обманчивого органа, способного подарить крылья и забрать их одной случайной встречей.
Он такой же, разве что повзрослел за год, на молочной коже проступили синяки, а на ребрах несколько продольных шрамов. Это все так же он.
Сквозь пелену обиды и неконтролируемой злости так отчаянно хочется поцеловать его, прижаться к искусанным пухлым губам, вспомнить его вкус… Но, представив, сколько человек терзало его губы, чувствую, как ком тошноты поднимается к горлу. Нет уж, я все еще уважаю себя.
Сжимаю пальцы у него на щиколотке и, сжав нежную кожу, дергаю на себя, вынуждая упасть на спину и ближе придвинуться ко мне. Достаю из кармана рядом валяющихся джинсов презерватив, но не успеваю надеть. Он сам забирает его у меня из рук, и та крохотная надежда на его благоразумие умирает, когда он вместо того, чтобы отшвырнуть квадратик фольги в сторону и послать меня нахуй, разрывает его зубами и раскатывает мне по члену.
Я честно пытался взять себя в руки, хотя уже тогда понимал, что отступить не смогу.
Сжав его плечо, разворачиваю на живот. Не хочу видеть его глаза лживые. Есть лишь стройное тело подо мной и моя боль, разрывающая изнутри. Нет больше у него души, одно лишь тело…
Шлепком заставляю его приподняться и прогнуться в пояснице, надавив ладонью на спину. Черт, какой же он сексуальный, нежный, манящий. И сколько членов этого города трахало его вот такого вот обманчиво покорного?
Обхватываю его за бедра и, притянув к себе, резко вхожу на всю длину, сам чуть не взвыв от давления и тесноты его тела. Он замирает в немом крике, дышит, старается расслабиться…
Знаю, как он не любит боль, такую боль. Как шипит и матерится… Матерился, проклиная меня и грозя посадить на сексуальную голодовку, если не буду осторожнее. Как давно это было, но воспоминания, словно живые, скачут перед глазами, отказываясь затеряться в глубинах памяти.
Не давая ему времени привыкнуть, подаюсь бедрами назад и тут же натягиваю его до конца. Его вскрик слетает с губ, а я ловлю его, жалея, что он был сдержанным и хрипящим.
Хочу слышать его крики, мольбы, просьбы прекратить. Хочу слышать слова проклятья, ненависти. Да, пускай ненавидит меня, так будет лучше обоим. Но он молчит, хрипло дышит, иногда срываясь на вскрики, когда вхожу слишком глубоко и причиняю боль, когда тупо трахаю его тело, наслаждаясь минутной слабостью ощущать его под собой, такого родного и до боли знакомого.
Но он молчит. Словно не здесь, не со мной.
Кровать нещадно скрипит, елозя по и так расшатанным нервам, дыхание сбитое, резкое, становится жарко, душно, словно разом откачали весь кислород.
Перекатываюсь на бок, заваливая его за собой, закидываю его ногу себе на бедро и, обхватив за плоский живот, прижимаю к себе, продолжая нещадно таранить его тело.
Ему больно, я чувствую и трезво понимаю, что удовольствие слишком обманчиво.
Да, мне хорошо, приятно и, черт подери, это заводит. Но в тупом трахе без эмоций и чувств нет ни меня, ни его. Это просто физиология. И так тошно становится, теперь уже от самого себя.
Утыкаюсь лицом ему в основание шеи, вдыхая знакомый запах, и закрываю глаза. Не хочу больше видеть происходящее, не хочу знать, что происходит. Ничего не хочу. Но вопреки моим мыслям тело заполняет поток неконтролируемого желания. Возбуждение словно кипящая лава бурлит в венах, разгоняя по телу адреналин и затмевая рассудок.
Кожа под моими пальцами влажная от пота, живот подрагивает от осторожных касаний, вздохи становятся более тягучими, нежными, сладкими, словно патока. Не замечаю, как замедляю толчки, как скольжу по его телу, лаская и не стараясь сделать больно. Это не я. Не я ласкаю его тело, не я робким поцелуем прижимаюсь к шее, не я слышу его стон желания. Это тот «Я» из прошлого, да и любит он не эту потаскуху, а того мальчишку, того, почти родного, человека.
От этого больно и прекрасно одновременно. Голос сел от частого дыхания ртом, да и нечего говорить, слов просто нет, в голове вакуум. Кончики пальцев на ногах сводит легкой предоргазменной судорогой, он знает это, чувствует и как всегда, сука, запускает руку мне за голову, сжимая затылок и впиваясь ногтями в кожу. А я по привычке спускаю руку ниже, обхватываю его возбужденную плоть и, сильно сдавив у основания, делаю несколько резких движений. Он, протяжно застонав, кончает, забившись в моих руках раненой птицей, дергается, дрожит… А я кончаю глубоко внутри него, ощущая, как тесно сжимают меня его мышцы изнутри, как тело прошибает миллионами острых стрел удовольствия, стягивая спазмом низ живота и выбивая из легких последний кислород…
Так хорошо, что даже плохо.
Но суровая реальность слишком стремительно возвращает все по своим местам, подгоняемая гордостью и не затянувшейся на душе обидой.
Встаю, выпустив его из своих объятий, скидываю презерватив, завязав его узлом, и быстро одеваюсь. Не смотрю на него. Не хочу. Достаю из кармана купюры и, сжав их и едва удержавшись, чтобы не швырнуть их ему в рожу, бросаю деньги на кровать и, не застегивая куртку, ухожу, хорошенько хлопнув дверью напоследок.
Поздравляю, Каиль, тебя морально поимели. Сдохнуть хочется…
POV Мика.
Уходи… Пожалуйста, уходи. Ну же, скорее, просто исчезни.
Меня разрывает изнутри, дышать тяжело. Даже физическая боль не дает возможности перекрыть душевную. Как же ломит сердце, всего выворачивает его наизнанку. Ну зачем ты? Зачем?
Все это время я жил тобой. Жил твоими чувствами, моей к тебе любовью. Я всегда хотел, чтобы ты мной гордился, чтобы уважал. Поэтому и вел себя как кретин, стараясь быть не равным тебе, а сильнее. Чтобы защитить твою ранимую душу, чтобы защитить наши чувства. Ты же не признался мне… Не смог сделать ответный ход, ты просто не умеешь показывать чувства.
Твои прикосновения словно удар кнута. Не надо так. Не надо ласкать мою кожу, неосознанно задевая самые чувствительные места, изголодавшиеся по твоей ласке. Не надо быть таким как всегда… Я же не переживу этого, малыш, просто сдохну вот так, крепко прижатый к твоей груди. Ощущая спиной удары твоего сердца, тяжелое дыхание, ощущая тебя живым.
Вот он ты, рядом, мой. Пускай и ненавидишь сейчас, презираешь… Но ты со мной, хороший мой, как же я скучал. Ты бы только знал, как устал я ночами пробираться к твоему дому и смотреть в погасшие окна твоей комнаты, надеясь лишь взглянуть на тебя издалека и замирать от страха, когда скрипнет подъездная дверь, когда редкий прохожий решит прогуляться холодной морозной ночью.
И сердце замирает от щемящей тоски, и выть хочется, стоит лишь увидеть твой профиль в темном окне. Ты куришь, много, как и всегда. А я захлебываюсь в слезах, скатившись по холодной стене вниз, и улыбаюсь, видя, как ты ежишься от холодного ветра, как тлеет огонек сигареты в твоих руках. И так хочу стать этой сигаретой. Да, исчезнуть, истлеть через мгновение, но еще хоть раз коснуться твоих губ, вспомнить, хотя и так не забывал.
Уходи, ну же, прошу тебя, пока еще могу держать себя в руках, пока есть силы не разрыдаться в голос, пока эта напускная лживая улыбка все еще держится на губах.
Тяжелые шаги за спиной, щелчок, хлопок двери. Вздрагиваю….
Воздух прочь из легких, облегчение и обжигающая боль накинулись одновременно и разорвали меня на две составляющие. Как сдохнуть хочется, исчезнуть, раствориться, перестать существовать… Лишь бы не видеть ненависти в твоих глазах, презрения …
Всхлип все-таки срывается с губ, за ним второй, третий… станет легче, сейчас отпустит…
Нет, пожалуй, чуть позже.
Рыдаю в голос, вою в подушку, давясь солеными слезами, могу себе позволить такую слабость, потому что знаю – ты не услышишь. Ведь скоро снова придется улыбаться, но сейчас позволю себе умереть морально.
Пальцы сводит судорогой от напряжения, когда с силой сжимаю старое покрывало, стараясь таким обманчивым способом удержаться в этой жестокой реальности. Тело холодит от сквозняка незакрытого окна, а в душе все умерло.
Сколько проходит времени – не знаю. Не могу успокоиться, срываюсь на крики, шепчу слова любви и проклятья, ненавидя то ли себя, то ли тебя. Но в одно мгновение становится легче, отпускает, истерика сходит на нет, и все возвращается на свои места. Холод внутри, спокойствие в голове. Потому что так надо, так должно быть.
Поднимаюсь на локтях и сажусь, устало опустив голову вниз, не понимая, почему так тяжело на душе. Он ушел, забудет, я буду существовать дальше. Все ДОЛЖНО быть нормально.
Замерев от своих мыслей, поднимаю голову и встречаюсь с тобой взглядом.
Ты сидишь на полу, прижавшись спиной к стене, сжимаешь руки в кулаки и устало на меня смотришь. Не могу понять, что в твоем взгляде, не могу поверить, что ты здесь. Зачем? Зачем пришел? Не нужно. Уходи, исчезни, растворись. Как весь мой иллюзорный мир. Просто пропади.
Но ты все так же сидишь, откинув голову назад, и ждешь. Чего ты ждешь? ЧЕГО?
А я пошевелиться не могу, сдвинуться с места, а так хочется убежать. Трусливо удрать от этого нечитаемого взгляда, скрыться от искренности твоей души. Ты убиваешь меня, парень. Разрываешь на части. Не надо, прошу тебя, мне и так плохо.
Поборов себя и собрав в кучу остатки гордости, быстро соскакиваю с кровати. Ты напрягся, я видел, как дернулись твои плечи. Натягиваю на себя одежду, с горем пополам, все тело ноет и отзывается болью от каждого неосторожного движения. Больно. Все-таки одевшись и ухмыльнувшись, забираю брошенные тобой деньги и резво направляюсь на выход, желая поскорее выбраться из этого эмоционального лабиринта и просто остаться одному.
Рывок вниз, боль в плече, удар об землю – все слишком быстро, чтобы успеть понять, что происходит. Я сижу у тебя между разведенных коленей, удерживаемый твоими сильными руками. Секунда, две, три, глаза в глаза, удар током, в самое сердце, один на двоих, потому что понимание одно на двоих. Дергаюсь. Не хочу так.
– Пусти! – ору, пытаясь вырваться из твоей хватки, сам не понимая, что уже сдался.
Ты молчишь, нервничаешь. Твое лицо напряжено, губы плотно сжаты. Ты решаешь, думаешь. Что творится в твоей голове? Пусти!
Боль пронзает все тело, когда, выпустив меня, бьешь в лицо кулаком, опрокидывая на холодный пол. Правильно, так надо, так будет лучше. Избей, убей меня… Хотя нет, не убивай, тебе незачем мараться об такого как я. Просто уходи.
Лежу не в силах пошевелиться, во рту металлический привкус крови, уже привычно, уже норма. Пытаюсь улыбнуться, не выходит, я слишком измотан.
Шелест куртки, несдержанные маты совсем близко. Нависаешь надо мной, смотря сверху вниз, расставляешь ноги по сторонам от моих бедер и садишься мне на ноги. Рывком поднимаешь, вынуждая сесть, и, схватив за подбородок, заставляешь посмотреть себе в глаза.
Твои губы дернулись – ты хотел сказать? Спросить? Что? Но вместо этого сжимаешь пальцы на моих плечах, подаешься вперед и прижимаешься к моим губам, а мне дурно делается от этого поцелуя. Ты ломаешь себя, зверь ты мой, уже сломал, растоптал свою гордость, и мою заодно. Ты уничтожил нас обоих.
– Люблю тебя, – шепот в мои губы… И слезы из глаз. Да, мужчины не плачут, да, надо быть сильным, но, когда тебя неосознанно истязают, намеренно причиняя боль, невозможно все эмоции сдержать в себе.
Люблю... нежный поцелуй в губы. Люблю – болезненный укус, и снова проворный язык ласкает нежную кожу, заглаживая свою вину. Люблю – как приговор и как проклятье. Люблю – как самый важный дар. Люблю – одно слово, а для меня новый смысл в жизни.
– Ну и дурак, – все-таки отвечаю, когда могу собрать себя в кучу и сколько-то выровнять голос.
– Расскажи, – просишь, оторвавшись от моих губ и уперевшись лбом в мой лоб. Так близко, не просто глаза в глаза, а душа в душу, почти одно целое, почти идиллия.
– Не хочу, – мотаю головой, пытаясь уйти от этого прожигающего насквозь взгляда.
– Тогда я убью тебя и сам сдохну.
– Глупый, – улыбаюсь, чувствуя тепло его рук на своей спине и в сердце. Душа оживает, я чувствую это. Мы оба становимся прежними, если это вообще возможно.
– Я слушаю, – шепчешь, видимо, как и я, потеряв голос от переизбытка чувств.
– Сестренку мою младшую помнишь? – начинаю, невесело усмехнувшись своим мыслям. Ты киваешь, соглашаясь. – Она заболела, грипповала в ту зиму, – замолкаю, вспоминая, как тогда нам пришлось расстаться. – Осложнение пошло на почки, отказали в общем. Нужна была операция, лечение, реабилитация, деньги…
Черт, как же дышать-то тяжело стало.
– Я на двух работах загибался, учебу бросить мать не позволила. Учился еще. Продали квартиру, машину, все заложили, лишь бы… Я анализы сдавал, мать сдавала, хотели пересадку с нас сделать, не подошли мы. Нашли донора, шла подготовка к операции. Влезли в долги по самую глотку, но барахтались. Потом и мать слегла, не выдержала такого давления. Я крутился, старался, хотел помочь, хотел отдать себя… Не пережила моя маленькая операции, прямо в операционной сердечко и не выдержало... – не плачу, уже не плачу, смирился, осознал. – Она как куколка была фарфоровая, бледная, но улыбалась, до последнего верила, что все хорошо будет. И мы верили. Недолго, правда. – Замолкаю, чтобы вздохнуть. – Похоронили, долги остались немаленькие, денег таких взять негде было. Нашелся добрый человек, – зло усмехаюсь, – предложил отработать. Вот и отрабатываю.
– Ты… – не можешь выдавить из себя ни слова, а я не хочу смотреть в твои глаза, не хочу знать, о чем ты думаешь.
– Гордость? Предрассудки? Самомнение? Все летит нахуй, когда страдает близкий, родной. Я готов был валяться в ногах, скулить и лизать пятки кому угодно, лишь бы она дышала. ЖИЛА! – срываюсь на крик, в очередной раз терзая и так израненное сердце. – Да не смог помочь. Хоть матери помогу, чтобы кредиторы не доставали. Это жизнь, понимаешь? И я в эту жизнь вляпался дальше некуда, по самую шею, так, что задохнуться можно. А я дышу, барахтаюсь еще, но дышу, а лучше бы сдох.
Ты так и молчал, думал, что-то прикидывал. Нервно курил, расхаживая из стороны в сторону. Много курил, пока я допивал остатки твоей водки, оставленной на тумбочке…
Спустя два месяца…
– И ты думаешь, я буду валяться у тебя в ногах и вымаливать прощение? Да вот хуй тебе во всю наглую рожу! – Мик орал на своего соседа и старательно пытался скрыть улыбку, видя, как закипает Каиль.
– Мне глубоко поебать, что ты собираешься делать, я уже все решил.
– И кто тебя просил? Я просил? Нет! Так какого хера ты вмешиваешься? – орет, срываясь на несдержанный крик, и отчаянно считает секунды, когда Каиль выйдет из себя.
– Дорогой, закрой пасть и иди собирай вещи, скоро приедут новые хозяева за ключами, – Каиль нервно тушит окурок в пепельнице и устало выдыхает.
Эти два месяца были адскими для обоих. Каиль наотрез отказался от такого способа Мика зарабатывать, о чем ему очень быстро растолковал, загнав его к травматологу. Ну, перестарался немного. Пока у Мика зарастали переломы (упал неудачно с лестницы), Каиль порешал вопросы с его кредитором. Впервые в жизни ему повезло, и мужик попался понимающий, по мере своих возможностей. Согласился налом забрать долг, но при условии, что сумму выплатят целиком. Пришлось в скором порядке продавать свою двушку, машину и дачу заодно, но денег хватило, выкарабкались. И сегодня, подписав последние документы и передав нужную сумму, Каиль впервые за долгое время смог вздохнуть спокойно.
