Текст книги "Не имеет значения (СИ)"

Автор книги: AoleaHaron

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Падаю на кровать с еле различимым стоном. Кровь сочится из ран и превращает белые простыни в нечто непотребное. Когда Крис вернется, будет в ужасе, хотя к тому времени, возможно, все изменится. Если Искра пожелает вернуть мне приличный вид, и я успею прибраться. Но она недовольно отворачивается, ей не нравится происходящее. А я вполне собой доволен – в этом бою снова вышел победителем, обагрил руки в чужой крови и усмехнулся над телом противника. Не врага, он никогда не был мне врагом.

Наконец, Искра грузно шевельнулась, потоки протекают по жилам, скрывает раны, связывает ткани, восстанавливая тело. Она не может слишком долго наказывать хозяина болью, ей это не свойственно. Интересно, было бы лучше без нее? Потоки, рвущиеся из тела – разрушительное цунами внутри... Нет, это бы означало бесконечный контроль. Я не справлюсь.

Внизу голоса. Хозяин поместья вернулся. Шаги по коридорам, я слышу все, пока он поднимается по ступеням и спокойно идет ко мне – узнать, что случилось на этот раз. А что случилось? Ничего, совсем-совсем ничего. Поднимаюсь и начинаю быстро убирать кровавые разводы с себя и кровати, ага, вон, еще несколько капель на полу. Пламя, да тут море, а не капли!

***

Вернулся я совершенно разбитым. Что еще сказать Принцу, как его убедить, что на Пограничье требуется передышка. Хотя бы на неделю, иначе люди не успеют эвакуироваться, как две армии их сметут, словно пыль на дороге. Принц не слышал меня, хотя, казалось, даже согласится. Но как задержать войну? Алады атакуют повсеместно, метузеллы отвечают тем же, а смертные живут в постоянном страхе, что следующими ненужными жертвами в чужой войне станут они.

Джеймс вышел из дверей, чуть кивнул и рукой указал на верхние этажи. Опять, опять этот убийца притащился ко мне зализывать раны! С кем он сражался на этот раз?

Коридоры, лестницы, Переходы... Дверь открывается бесшумно, открывая взгляду развалившегося на кровати Людвига. Тёмные волосы разметались по белой подушке, синие глаза чуть сощурены, в них плещется неукротимая ярость, не гнев на весь мир, нет, это животная ярость – отличительная его черта. Губы сложились в усмешку, совершенно обычную на его лице и немного насмешливую – так он усмехается в лицо противнику. Руки вычерчивают в воздухе непонятные узоры. Рисует в фантазии. Я скривился, когда он посмотрел на меня, неужели думал, что сумеет скрыть запах своей крови в воздухе? И это в моем-то поместье?

***

Он вошел бесшумно и застыл в проеме дверей, рассматривая меня. Я рисую в воздухе. Горы, солнце, море, распределить свет и тени, раскрасить – чудесная картина перед мысленным взором. Стираю ладонью – пейзажи не мое.

Крис. Чуть кривит губы – ему не нравится моя жизнь. А что его не устраивает? Сам-то был таким же, что его изменило? Любовь, смертная... Глупость. Длинные русые волосы собраны в хвост, зеленые глаза смотрят с неодобрением, губы сжаты в тонкую линию. Он позволяет отразиться на лице эмоциям. Я ему совершенно не нравлюсь.

– Кто на этот раз?

– Лукас.

Он коротко кивает, хотя ему сложно понять. Мне становится смешно. Столько раз объяснял, в чем удовольствие сражаться со своими, а он так и не понял. А в чем? В опасности. Для нас именно мы сильнейшие противники – знаем слабости друг друга. И Лукас тоже знал, а еще он знал, на что идет, когда принимал вызов. Боялся очень, но взял в руки меч и атаковал. Это было интересно, хотя надолго бой не затянулся, мне расхотелось играть, когда лезвие рассекло мою плоть. В ушах уже нет его крика.

– Зачем?

Снова этот вопрос, а что мне ответить? Повторять пройденный материал? Смотрю ему в глаза и вижу вопрос. Он не о том спрашивал.

– Твое поместье было ближе. Мне уйти?

– Ты мне не мешаешь.

***

– Кто на этот раз?

И вот зачем, спрашивается, мне нужно это знать? Чтобы оправдать перед Принцем и Дворцовым Советом? А зачем? Пусть отсидит в тюрьме несколько столетий, это будет самое спокойное время существования Империи.

– Лукас.

Киваю, а что я могу еще сделать? Лукас... молодой метузелла с черными короткими волосами и глазами цвета индиго. Он подавал неплохие надежды, я планировал взять его в ученики. Как же меня раздражает эта усмешка! Людвиг столько раз пытался объяснить мне смысл постоянных сражений, только вот я не могу понять. Да и как? Он убивает сородичей и для него это игра, а для остальных слезы и печаль, скорбь по ушедшему и траур. Для него радость победы.

– Зачем?

Он смотрит непонимающе, не так понял. Если снова начнет объяснять смысл своих действий – вышвырну из поместья и запрещу показываться на своих землях. Но нет, читает в моих глазах суть вопроса и понимает правильно, на его губах появляется усмешка.

– Твое поместье было ближе. Мне уйти?

Да оставайся, все равно не уйдешь, только будешь тенью ходить следом и пиликать на нервах. А у меня они и так расшатанные. Людвиг застыл в ожидании, смотрит с вопросом, хотя уже знает ответ – я его ни разу и не выставил.

– Ты мне не мешаешь.

Вру, нагло глядя в глаза, но он не видит этого и искренне верит, что я рад видеть его. А он мне уже поперек горла встал. Его руки снова поднимаются и рисуют очередную картину в воздухе. Я не вижу, того, что видит он в движениях тонких пальцев. Я вижу смерть.

***

Снова рисую, на этот раз Лукаса. Черные волосы, упрямо вздернутый подбородок и страх в глазах – он меня боялся. И все боятся. Все, кроме Криса и Принца. Он разворачивается и уходит, занятый своими мыслями.

Он никого близко не подпускает, мало говорит и носит маску. И знает обо мне все.

По моему лицу можно прочесть, что я чувствую и думаю в данный момент, я бываю болтлив и не люблю таить чувства. И не знаю о нем совершенно ничего. И мы друзья. Странно.

Лежать уже не хочется. Иду за ним, смотрю в его спину. Черный плащ с красным узором по правому рукаву, перчатки на руках, на ногах запыленные сапоги. Наверняка опять ездил во Дворец поговорить с Принцем. О чем, интересно? В последнее время он там часто бывает, а потом возвращается и молчит. Иногда улыбается, но это не его улыбка – это снова маска.

Он заходит в кабинет, садится в кресло и берет в руки бумаги. Решил заняться бумажной работой? Для меня это пытка и я предпочитаю сбрасывать документы на его стол, он не против, ему все равно. Упав в кресло, стараюсь уютнее устроиться там – ногу на подлокотник, голову на спинку, отсюда можно наблюдать за его действиями, только бы не ляпнуть очередную глупость.

– Что делаешь?

Смотрит на меня. Глаза – окна души, они пропускают в нас свет Мира и открывают собеседнику наши эмоции. У него нет ни души, ни эмоций. А может, его призрачное «я» тоже научилось носить маски и глаза превратились в орган, при помощи которого он смотрит на жизнь. И на меня.

– Работаю.

– Это я понял, над чем?

– Пограничье.

Одно слово и все становится ясно, ну, почти все. На Пограничье война, постоянно приходят отчеты, и Крис с удовольствием разгребает их вместо Аргена. Мне не понять его тяги к работе. В чем удовольствие сидеть в кабинете в солнечный день и разгребать документацию, чтобы потом представить Принцу отчет о состоянии войск в далеких Мирах? Он сосредоточенно читает, делая отметки и время от времени записывает короткие слова на отложенном листе бумаги. Небесная скала... один из наших лагерей. Значит, его интересует война с аладами. Смотрю внимательно, только так я могу узнать о нем хоть что-то. Нет, не о нем – о его делах, о нем я не знаю почти ничего.

***

Захожу в кабинет и усаживаюсь за стол, опять горы бумаг. У Аргена нет ни стыда, ни совести, раз сбрасывает на меня свою работу. Людвиг устраивается в кресле, нога на подлокотнике, голова на спинке – его любимая позиция, оттуда он постоянно за мной наблюдает. На его лице непонимание, считает, будто мне в радость заниматься бумагами, а мне хочется выйти во двор и посидеть под деревом, вдыхая запахи природы.

– Что делаешь?

Смотрит на меня с интересом, как будто не видит. Отвечаю уставшим взглядом, хотя через маску не просочится ни единая капля эмоций. Глаза – окна души, они пропускают в нас свет Мира и открывают собеседнику наши эмоции. Его глаза открывают мне хищника, для которого удовольствие в каплях крови, попадающих на губы. Сейчас там заинтересованность мной. Кто я для него? Друг, которого он не понимает?

– Работаю.

– Это я понял, над чем?

Над чем, – повторяю мысленно, – над всем. Закончу одну работу, возьмусь за другую. Вон, еще стопки бумаг по состоянию моих владений, да и это недоразумение присылает свои отчеты ко мне, лень ему, видите ли.

– Пограничье.

Он кивает, хотя вряд ли понял, почему я этим занимаюсь. Бросаю тоскливый взгляд в сторону окна – на улице солнце, там веселится легкий ветерок, играя с листьями, и слышно смех детей, они возятся в траве. Когда я входил в поместье, они охотились на насекомых. Счастливая пора беззаботного детства, когда, сами того не зная, они отрабатывают инстинкты охоты, а потом начнут охотиться по-настоящему – на врага.

Возвращаюсь к бумагам, раньше начну – раньше закончу и тогда смогу пройтись по лесу. Чтение, пометки, записи. Небесная скала... один из наших лагерей. Там война, там алады, там Стая. И там люди, которых мои Ир’Рали тщетно пытаются спасти, рискуя своими жизнями. А я не могу – меня не отпускает Принц, я нужен ему здесь, чтобы принимать документацию.

– Кем был для тебя Лукас?

Вопрос застает врасплох, вздрагиваю и смотрю на Людвига, тот думает о чем-то совершенно левом, возможно, о прошлых смертях. Кем он был? Успешным учеником, молодым и подающим большие надежды. Он мог стать моим другом, еще одним, не понимающим меня, но все же другом. Тем, на кого можно положиться. И у него была отличная улыбка.

– Я его плохо знал.

***

– Кем был для тебя Лукас?

Мне действительно интересно, кем он был для него? Они мало общались, возможно, для Криса этот молодой метузелла вообще ничего не значил. Мне не хотелось бы причинить боль своему единственному другу. Пусть я его не понимаю, но все же, я не хочу, что бы ему было горько вспоминать о друзьях. Хватило и одного раза. Я ведь не хотел ее убивать.

– Я его плохо знал.

Вздыхаю с облегчением. Пока мне удается избегать убийства того, кто ему дорог. Было бы куда как легче, если бы он рассказывал мне хоть что-то или снял свою маску. А так... сидит и читает, никаких признаков сожаления об этом мальчишке. Мне становится спокойнее. На его лице все такая же маска, на его душе тоже, в глазах ничего не видно. Одной рукой перебирает бумаги, другой держит перо и записывает короткие фразы.

– Я рад.

Кажется, его это не колышет, все так же смотрит в документы, взгляд скользит по строчкам – вчитывается в каждое слово, словно может уловить настроение того, кто написал их. Я наблюдаю, не двигаясь. Это порой даже интересно, но быстро надоедает. Все равно, что уставиться в стенку напротив и попытаться понять, что она чувствует и о чем думает, когда видит перед собой стол с бумагами.

– Тебе еще не надоело?

– Что именно?

– Смотреть на меня.

Надоело. Пламя, как же мне это уже надоело! Но что поделать, он не собираешься уходить, а мне нечем заняться. Я мог бы пойти домой, но там скучно, мог бы навестить семью, но там меня не ждут – они заняты своими делами, а мама нянчится с братом. Его зовут Томми. Маленький комочек тепла в пеленках, который улыбается каждому солнечному зайчику, появляющемуся на погремушке.

– Надоело.

Отвечаю честно, врать Крису бессмысленно – все равно раскусит. А вот я его так ни разу и не поймал на лжи. Он не врет, только недоговаривает, а еще говорит двусмысленными фразами – как хочешь, так и понимай. Для меня он раскрытая книга, только на незнакомом языке, а словаря нет.

***

– Я рад.

Он снова улыбается. Пламя его подери, чему он рад? Тому, что я не знал Лукаса? Я его отлично знал, практически воспитал. Он не помнит, да и как может вообще знать это, ведь тогда он воевал в одном из Миров. А я возился с маленьким метузеллой и отвечал на каждый вопрос. Лукас спрашивал много, его интересовало все в этом Мире, он хотел изучать природу Магии – наш общий интерес.

– Тебе еще не надоело?

Глупый вопрос. Людвиг не может сидеть спокойно и двух минут, так что уже сейчас мечтает снова выйти на улицу и заняться хоть чем-то. Но сидит, потому что не может подобрать себе достойного занятия.

– Что именно?

– Смотреть на меня.

– Надоело.

Всегда отвечает честно. Он не любит мне врать, потому что я всегда знаю, когда врет. Он для меня как раскрытая книга – на какой странице ни раскрой, там все понятно, никакого словаря не надо. Вот и сейчас он сидит тут, а мыслями совсем в другом месте, наверняка вспоминает о своем брате. Брата он любит, хотя поначалу вполне искренне возмущался, что в их семье появился еще один ребенок. Было даже забавно. А теперь и сам с удовольствием таскает теплый комочек на руках, веселит его, отбрасывая солнечные зайчики с лезвия меча. В такие моменты он и сам становится счастливее. Томми – его сердце и душа.

– О чем думаешь?

– О работе.

Он кивает, думает, я ему не вру, а ведь все врут и я не исключение. Но он не смог ни разу меня поймать. Просто слишком явно врать не надо и научись, наконец, скрывать эмоции. Закрой книгу своей души, Людвиг, это просто смешно!

***

На его лице снова ничего нет, порой мне кажется, что проскальзывает ниточка чувств, но потом снова глухо, и понимаю – он просто нахмурился, разбирая почерк. Бумаги в его руках сменяю одна другую, песочные часы на столе отсчитывают время, когда песок наверху закончится, они сами перевернутся. Мы застыли каждый в своих мыслях, я думаю о брате, завтра нужно будет навестить, не видел его уже почти сутки. Томми – мое сердце и моя душа. Интересно, знает ли об этом Крис? И что он об этом думает, если знает?

– О чем думаешь?

Как будто и так не вижу, но мне хочется нарушить тишину хотя бы глупым вопросом. Крис бросает на меня взгляд и снова утыкается в бумаги, мысленно произношу «о работе». И он повторяет мои мысли вслух, я киваю, ничего иного не ожидалось. Работа для него сродни сражения для меня – способ выразить свое «я». Вот сейчас отправит отчет, потом примется разгребать свои бумаги и, наконец, мои. А потом снова куда-нибудь отправится, не зря же не стал переодеваться. Обычно в поместье он ходит в свободной рубашке и простых штанах, а на ногах мягкие тапочки – он любит комфорт. А что еще он любит? Работу и... никаких мыслей по этому поводу не приходит, я его не знаю. Он любил ее, любит и теперь, а что еще? Королевский Род, ну, это понятно, он был Наставником Принца, да и верность так просто не приходит, без любви. Но чем он любит заниматься?

– Что ты любишь?

Он не смотрит на меня, уткнувшись в бумаги и, кажется, даже не слышит. Ну да, не слышит, потому и не отвечает – эти документы поглотили все его внимание без остатка. Повторяю вопрос, вот теперь смотрит на меня. О чем он думает?

– Ты не знаешь?

Приподнимает бровь, этот жест я знаю – насмешка. Усмехаюсь в ответ и качаю головой, а откуда я могу знать, если он не открывается? Крис возвращается к бумагам – на мгновение, во время которого мне кажется, что ответа я так и не дождусь. Ерзаю в кресле – задница затекла, а по ноге словно бегают иголочки, пора менять позу. Пересаживаюсь – другую ногу на подлокотник, голову снова на спинку, а затекшую ногу опускаю на пол с грохотом. Он смотрит на меня.

– Не шуми.

– Ответь.

– Ты знаешь.

Смеюсь, а что мне еще делать-то? Она умерла вот уже несколько тысячелетий назад, ее душа безвозвратно потеряна во Вселенной, и найти невозможно. Я помню, как убил ее. Крис застал меня возле тела. Это был единственный момент, когда его маска разбилась, он плакал тогда, сжимая ее в объятьях. А потом собирался меня убить.

***

– Что ты любишь?

– Ты не знаешь?

Приподнимаю бровь, Людвиг недовольно смотрит на меня, а мне смешно. Он ведь знает, только вот понять не может. Ворочается в кресле, пересаживается другим боком и снова взгляд его синих глаз устремляется на меня. С грохотом он опускает ногу на пол, заставив меня недовольно поморщиться.

– Не шуми.

– Ответь.

Что я могу ответить? Он знает, он убил ее, но любовь убить нельзя, как бы глупо это ни звучало теперь, спустя тысячелетия. Тогда мне казалось, мир рухнул, но солнце поднялось снова, и лучи света заглянули в маленькую комнатку. Ее душа покинула тело, покинула меня, ушла по Пути вместе с Хранителями. Он смеется, для него это прошедшая история, уже подернутая дымкой времени. Людвиг вообще старается не запоминать события. А мне не удается, и я ему завидую.

– Я не об этом, что ты любишь делать?

Вот тут уже смеюсь я, мы дружим почти с самого рождения, а он так и не смог выучить мои привычки? Ха-ха, это смешно и печально одновременно.

– У меня нет особых предпочтений.

И ведь не вру, действительно, ничего особого нет. Я люблю сидеть перед камином и смотреть в огонь, люблю гулять по лесу и слушать птиц, люблю читать книги, изучая истории Миров и рас, люблю... многое люблю, никаких особых предпочтений.

– И все же?

Отмахиваюсь от него, не собираюсь перечислять все это, если интересно, пусть попробует понять сам. А вообще, я удивлен, Людвиг так часто наблюдает за мной, но так и не понял, что я люблю делать? Отчет собран, я складываю бумаги ровной стопкой и приподнимаю их Силой от стола, пепел вылетает из окна на улицу – оставлять документы нельзя даже в моем поместье, где никто их не найдет. Листы с моим почерком складываются вдвое и растворяются в воздухе, спустя минуту они появятся на столе Аргена. Людвиг наблюдает за мной, чуть прищурившись, ожидает, что я возьмусь за следующую стопку, но мне совсем не хочется этого делать.

– Куда идешь?

Снова отмахиваюсь, мне не хочется слышать его смех снова. Куда я иду? Порой, я и сам не знаю, куда иду, но сейчас у меня есть вполне понятная цель. Он остается в кресле, чуть покачивает ногой и смотрит в окно.

***

– Я не об этом, что ты любишь делать?

Он смотрит на меня как-то странно. Нет, пусть не думает, будто я не знаю его привычек, пусть даже они мне не понятны. Сидеть перед камином, бродить по лесу, читать – это все привычка и маловероятно, что ему это нравится. Я помню, как было раньше. Мы перемещались из одного Мира в другой, сражались, получали удовольствие просто от путешествий. А потом он изменился. Арген называет это взрослостью и говорит, что я веду себя хуже ребенка.

– У меня нет особых предпочтений.

А особые мне и не нужны, если я правильно понял смысл его фразы. Хотя опять же, понять можно двояко, вот это мне и не нравится, что он не может ответить просто и прямо, постоянно говорит загадками и недоговаривает. Но для него это нормально и привычно, а меня раздражает.

– И все же?

Он молча отмахивается от меня и продолжает что-то писать, потом сжигает документы и отправляет во Дворец свои заметки. Арген будет доволен, он всегда доволен его работой. Кратко и четко – именно так Крис пишет отчеты, только по делу. Он поднимается и поправляет плащ, я смотрю на него с вопросом. Не обращает внимания и приходится озвучить.

– Куда идешь?

Не отвечает, он вообще никогда не отвечает на подобные вопросы – ни при плохом настроении, ни при хорошем. Порой мне кажется, что такого понятия, как настроение в его словаре не существует. Выходит молча и спустя несколько минут его Искра исчезает из поместья – переместился. Я встаю с кресла, оторвав взгляд от окна, и выхожу из кабинета. Если он может выйти из дома при помощи Искры, то для других этой возможности не существует, Крис никогда не давал возможности посторонним свободно перемещаться по его поместью.

***

Прогулка в лесу ничего не дала, никакого спокойствия, в последнее время все стало сложным. Проблемы на Пограничье, ненужные смерти, беспокойство за Стаю и за Людвига, бесконечные потоки бумаг... Кажется, это никогда не закончится, разве что с моей смертью.

Открываю Коридор и иду по тонкой пленке, словно в мыльном пузыре, протянувшемся от одного Мира в другой. Было время, когда мы с Людвигом скитались по Коридорам, пытаясь найти что-то, а потом мне надоело, хотя истинная сущность осталась нетронутой. Я все такой же бродяга и сидеть в Лотам’Ир мне не нравится. Новый Мир встречает меня снегом в лицо, здесь зима, я опускаюсь на твердую землю, под сапогами хрустит снег. Когда-то он любил шутить, что это не снег хрустит, а хребты у снежинок ломаются. Это воспоминание заставляет меня улыбнуться.

Ноги сами приводят меня в нужное место – плита из белого мрамора с синей надписью, я сам создавал надгробие. Возле могилы кто-то стоит, темный плащ развевается на ветру, руки спрятаны от холода в карманы. Подхожу ближе и замираю от удивления.

– Людвиг?

– Не думал, что ты сюда придешь.

Усмехаюсь, да я сюда и не приходил с самой ее смерти, даже не был уверен, что смогу найти, но нет – от памяти так просто не избавиться. Тут другой вопрос, что он здесь забыл? Ветер бросает в лицо горсти снега, мы молча стоим и щуримся, когда холодные льдинки царапают лицо.

– Часто здесь бываешь?

– Ага.

Не ожидал, Людвиг никогда не страдал сентиментальностью, тем более, над могилой смертной. Он чуть хмурится и смотрит на меня, словно хочет задать вопрос. Удивительно, всего одно мгновение, а на лице его может отразиться целый калейдоскоп эмоций, среди которых плохо запрятан вопрос.

– Я здесь так и не был.

– Тогда зачем?

– Не знаю, захотелось.

Отвечаю честно, я действительно не знаю, зачем пришел сюда, на заброшенное кладбище тысячелетней давности. Правда, ее могила не заросла бурьяном, как многие другие. Смотрю на Людвига и вижу на его лице ответ, конечно, он постарался, только вот зачем? Порой и его сложно понять, как ни удивительно.

– Мне хотелось сделать хоть что-нибудь.

Киваю, Людвиг ведь тоже страдал, когда она умерла. К ней он не испытывал никаких чувств, даже наоборот – в какой-то мере он ее ненавидел. Но наши отношения он ценит до сих пор и пытается сохранить дружбу, приходит ко мне, куда-то зовет, терпит недомолвки, сидит рядом, вопреки своим желаниям. И я благодарен ему за это.

– Спасибо.

– Мне не понять тебя.

Он смотрит в мое лицо, я знаю, что он ненавидит то, что видит, но ничего не могу поделать, маска стала моей второй сущностью, а говорить я не люблю, тем более что Людвиг чаще смеется над открытостью. Для него чужие чувства нередко бывают поводом для насмешки.

– Хотя, значения это не имеет, не так ли?

***

Не знаю, что я опять тут делаю, могильная плита, как всегда, молчаливо выглядывает из земли, смотрит совершенно безразлично. А как она смотрит на Криса? Точно так же, только он видит по-другому. Становится совсем холодно, я опускаю руки в карманы, пытаясь спасти их от мороза, пальцы уже онемели. Сзади раздаются знакомые шаги, здесь я слышу их впервые, хотя часто тут бываю, особенно в последнее время. Что-то тянет сюда, словно здесь зарыта его частичка, и я могу разгадать хотя бы ее.

– Людвиг?

– Не думал, что ты сюда придешь.

Я действительно не ожидал увидеть его здесь, был уверен, что он опять во Дворце, беседует о чем-то с Аргеном или Принцем.

– Часто здесь бываешь?

В последнее время слишком часто, усмехаюсь я, стою тут и пытаюсь понять природу его чувств. Ее я раньше даже ненавидел, ведь она могла заставить его отречься от Искры, и в какой-то мере был рад. Только чуть-чуть. Мне было страшно, когда представлял себе его реакцию, тогда я еще не знал, что ему будет настолько больно. У меня такой любви не было никогда, не привелось пока что привязаться к кому-то настолько. И надеюсь, не придется испытать этого.

Смотрю на него с вопросом, мне хочется знать, когда он был тут в последний раз. Так, для проформы, чтобы понять, как часто он вспоминает ее.

– Я здесь так и не был.

Как всегда удивляет меня просто безмерно. Не был ни разу, с самих похорон, когда сотворил эту плиту и положил белые лилии сверху. Тогда, кажется, шел дождь? Или это насмехается моя память, стараясь сделать все еще печальнее?

– Тогда зачем?

– Не знаю, захотелось.

Он смотрит на плиту, ни одна капля чувств не просочится сквозь маску, как же я ненавижу это. Мог бы хоть ради приличия сказать, как ее любил. И пусть это бессмысленно и глупо, я не буду больше смеяться, правда. Но он молчит и просто смотрит на очищенную могилу.

– Мне хотелось сделать хоть что-нибудь.

Не знаю, зачем говорю эти слова, но это правда. К ней я испытывал одну лишь ненависть, и даже рад был приказу, исполнить его оказалось легко. Жаль только, я не думал о том, что будет дальше. Как мне придется жить. Насколько сильно я буду желать вернуть ее, чтобы он снова был счастлив. Он не знает, не замечал тогда ничего, а я ведь наблюдал за ним. И видел, как он улыбался ей – как никому в своей жизни. Он даже Стае так не улыбается, хотя готов отдать жизнь за любого из них. И за меня тоже, это я знаю, хотя он никогда этого не скажет.

– Спасибо.

– Мне не понять тебя. Хотя, значения это не имеет, не так ли?

Он кивает, и мы снова молчим очень долго, стоим на морозе и, кажется, нам уже не холодно. Тепло появляется из ниоткуда, просто из молчания, из тишины, оно поднимается от ледяной могильной плиты и окутывает нас, прячет от ветра и снега.

– Пошли.

Это слово он бросает совсем тихим голосом, пытаюсь найти на его лице хоть что-нибудь, но там пусто, как и всегда. Меня это уже бесит, если честно, он меня достал и его холодность тоже. Неужели так сложно выместить гнев на комнате, бумагах, на мне, в конце концов? Я не буду против, наоборот, только порадуюсь, что он снял маску и может, наконец, жить полной жизнью. Но он не снимет, молча отворачивается и уходит, а я плетусь следом.

***

– Пошли.

Всего несколько минут, а мне уже хочется уйти отсюда, но что поделать, это место вгоняет меня в тоску по тем нескольким месяцам, когда казалось, что все будет. Людвиг идет следом, за спиной хрустит снег, слышно его дыхание, я слышу даже через порывы ветра и знаю, что он слышит мое. Потому что связал нас давным-давно через Искры. Теперь мы слышим друг друга даже с расстояния километров, даже в разных Мирах.

Я думаю о нем, зачем он связал нас? Беспокоился обо мне как старший, как друг, как напарник? Наверное, так. А я? Что я думаю о нем? Что я в нем вижу? В метузелле с темными волосами и синими бездонными глазами? Кровожадный ублюдок, для которого вся ценность жизни в адреналине, выплескивающемся в кровь, когда лезвие меча проносится перед лицом. Тот, кто смеется над жизнью, решившей подарить ему вечность. Тот, кто не ценит ни свою, ни чужую жизнь.

Поворачиваюсь к нему, рассматриваю его лицо, а Людвиг стоит и непонимающе пялится на меня, даже оглядывается, подумав, что позади кто-то есть. Нет, я смотрю на него, и он хмурится, осматривая себя, неуверенно прикасается пальцами к подбородку.

И все же, это только одна из его сторон. Я видел, как ласков он бывает со своим братом, насколько сильно любит свою семью. Он говорит, что так и не любил ни разу, не замечая, что дарит своим любимым тепло и защиту. Людвиг заботлив, хотя никогда не покажет этого слишком явно, нежный, хотя ему сложно выразить нежность словами или действиями, но и в грубой ласке она чувствуется. И теплый, прикоснись к нему и почувствуешь биение сердца, мягкость кожи и мерное дыхание.

– Я тебя люблю.

Улыбаюсь. Я знаю, Людвиг, мы ведь друзья, а друзья любят друг друга, иначе не бывает. Поворачиваюсь к нему спиной и иду дальше. Ее смерть стояла перед нами слишком долго, она и сейчас замерла тонкой стеной, которую не пересечь ни одному из нас. Я и не пытаюсь, а он... он постоянно бьется в стену, словно птица в клетке, ему хочется вернуть все назад. Мне тоже. Жаль, не получится. Из всех чудес именно это невозможное.

***

Крис идет передо мной, спина прямая, руки засунул в карманы, замерз, наверное, уже – зима здесь поразительно холодная. Такая же, как и он. Какой он на самом деле? Для меня какой он? Ледяная маска спокойствия, в глазах ничего не отражается. Эдакая глыба льда посреди океана – айсберг, попавший в течение моей жизни. Метузелла, для которого истинное удовольствие в работе. Он испытывает удовлетворение, когда дела закончены и только тогда позволяет себе расслабиться по-настоящему.

Он поворачивается ко мне и смотрит, совершенно без выражения, немного пугающе. Оглядываюсь назад, может быть, там кто-то есть? Пусто, да и Искра бы предупредила сразу, окажись поблизости хоть одна живая душа. Он на меня смотрит так странно? Осматриваю себя, ничего, вроде, такого, на что можно так смотреть. Касаюсь подбородка, у меня грязь на лице?

Смотрю в ответ. Какой он? Это ведь одна из его сторон – маска. На самом деле, какой? Теплый и мягкий, улыбчивый и счастливый. Когда он остается один, то улыбается кому-то или чему-то, я знаю – наблюдал. Эти моменты заставляли улыбаться и меня. Когда он играет со Стаей, по его глазам я вижу, как он сожалеет, что у него нет детей. Он был бы прекрасным отцом, таким, о котором мы вместе мечтали когда-то. А еще он заботливый и ласковый, как бы мне хотелось удостоиться такой же улыбки и открытости, каких удостоилась она.

– Я тебя люблю.

Он хочет семьи и детей, хочет нормальной жизни, и в последний момент я меняю интонацию на другую, закрываю книгу своей души на мгновение. Он улыбается и отворачивается от меня, чтобы идти дальше. Эта фраза тоже двусмысленная, не так ли? Мы не друзья, это я ему друг, а он... он нечто большее, но только немного. Дальше не пойдет. Потому что мне его не понять, а он ищет в толпе глаза, в которых отражается ее душа. Хотя, пока я могу защищать его, значения это не имеет.