Текст книги "Сказки города Цветных Ленточек"

Автор книги: Антониорроблес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Мчался галопом пес,
шляпу в зубах он нес

Так вот, друзья мои, бездомный пес, которого подобрал как-то на улице молодой летчик Хуан Тарелочка, мог бы служить образцом порядочной, доброй и приятной собаки. Хозяин отдавал ему свое печенье, сахар, любовь и хлеб с маслом – все это в обмен на разные нежности и ласки, которыми осыпал его Ластик, потому что, да будет вам известно, пса этого звали дон Ластик Верное Сердце из Племени Бродячих Псов.

– Что ты все глядишь на свою собаку? О чем задумался? – спросил однажды Хуана Тарелочку его приятель, а летчик и в самом деле уже несколько минут не отрываясь смотрел на своего пса.

– Я думаю: какой он у меня веселый и благодарный, какой хороший. Когда с ним разговариваешь, он смотрит тебе в глаза совсем как человек. В нем так много доброты, что порой мне кажется, и я рядом с ним становлюсь добрее.

Летчик говорил правду: любовь и преданность собаки очень его трогали. Но, кроме пса, у него был еще один друг – маленький, одноместный самолет, к нему Хуан Тарелочка тоже питал самые нежные чувства, поэтому и пес привязался к железной птице и всегда укладывался спать рядом, чтобы охранять ее.

Само собой понятно, что время от времени Хуан Тарелочка, как всякий хороший хозяин, чтобы развлечь своего пса, приносил ему резиновый мячик. Хуан забрасывал мяч далеко-далеко, а Ластик мчался со всех ног на розыски. Однако когда тридцать минут, отведенные для игр, приходили к концу, собака непременно возвращалась на свое место. Обежит вокруг самолета, проверит, все ли в порядке, и потом – опять на боковую!

А теперь я расскажу вам интересный случай из жизни дона Ластика Верное Сердце из Племени Бродячих Псов.

Дело в том, что у Хуана Тарелочки была невеста – очень хорошенькая аптекарша. Жила она в другом городе, до которого было сто километров, и Хуан Тарелочка часто летал туда на своем самолете – повидаться с девушкой.

Когда до их свадьбы осталось две недели, летчик купил себе красивый голубой фрак, потому что в той местности женихи всегда приходили на свадьбу во фраках. А еще он купил высокий цилиндр самого модного в ту пору ярко-зеленого цвета, и Ластик стал замечать, что его хозяин то и дело нахлобучивает на голову эту смешную «кастрюльку» и глядит в зеркало – к лицу ли она ему.

Так все и шло, пока наконец не настал день свадьбы. И тогда возник вопрос: как Хуану везти цилиндр – на голове или в коробке? Летчик сказал невесте по телефону:

– Чтобы ты видела, как я мечтал об этом дне, я надену цилиндр уже перед вылетом и не сниму до самого конца пути, если только какоенибудь облако его с меня не собьет.

Нарядившись в свадебный костюм, Хуан Тарелочка подготовил свою машину к стокилометровому воздушному перелету. Едва рассвело, он вырулил самолет на взлетную полосу. Пес Ластик, еще не успевший как следует проснуться, уселся в сторонке на траве.

Пилот раскрутил пропеллер, чтобы разогреть мотор, и так как от ветра, поднятого лопастями пропеллера, великолепный цилиндр съехал набок, летчик снял его и положил на землю – на минутку, пока не кончит все дела с самолетом.

Потом он тщательно проверил, готов ли самолет к полету, и наконец сел на свое место за штурвал и включил мотор. Самолет побежал по полю, и скоро Хуан Тарелочка уже летел на высоте тысяча метров, не меньше, к месту своей свадьбы.

На беду, он так торопился к своей хорошенькой невесте, что не только забыл попрощаться с доном Ластиком Верное Сердце из Племени Бродячих Псов, но позабыл также и свой цилиндр, который остался лежать на земле.

Утро было солнечное, и Хуан Тарелочка, радостный и счастливый, летел по ясному небу, мечтая поскорей увидеть колокольни города, в котором будет отпразднована его свадьба. Ну кто на месте Хуана вспомнил бы в такую минуту о цилиндре, пусть даже самом что ни на есть великолепном, высоком и зеленом?

Но, к счастью, у летчика был его верный пес. Ластик сразу заметил, что случилось, и залаял – может быть, хозяин там, наверху, его услышит. Он лаял все громче и громче:

«Гав, гав! Гав, гав!! Гав, гав!!!»

Однако хозяин его не слышал: уж очень высоко он поднялся, да и шум в самолете стоял ужасный – от мотора и от радио, которое Хуан Тарелочка держал включенным, чтобы невеста по музыке сразу отличила его самолет среди других, летящих по небу.

И все же бедняга Ластик не сдался. Решив, что такая высокая, такая блестящая, такая зеленая шляпа, которую к тому же хозяин столько раз примерял на его глазах, должно быть, играет важнейшую роль в предстоящей свадебной церемонии, он схватил цилиндр в зубы и пустился бежать. Ах, какими огромными скачками мчался Ластик и как ему мешала эта зеленая «кастрюлька» в зубах!

Преданному псу трудно было на бегу глядеть вверх – не потерял ли он самолет, – сразу начинала болеть шея, поэтому он бежал за тенью самолета, а когда удавалось, то и прямо по ней: он знал, что самолеты и их тени всегда в конце концов встречаются на месте посадки.

Между тем время шло, солнце поднималось все выше и выше и пригревало все сильнее. Крестьяне в полях вытирали пот со лба, а собаки бродили с высунутыми языками. Мотор самолета все больше нагревался, и Хуан Тарелочка летел быстрее и быстрее.

Из-за того, что солнце жгло так немилосердно, а самолет несся со скоростью молнии, бедный Ластик начал уже терять надежду поспеть с цилиндром жениха к свадьбе. Но тут тень – да, да, тень самолета, тронутая самоотверженным поведением пса, пожалела его и стала двигаться медленнее, гораздо медленнее, чем самолет, который вскоре совсем исчез из виду в той стороне, где лежал город невесты Хуана Тарелочки.

А когда пес, не выпуская из зубов своей ноши, повалился без сил на землю, тень самолета также остановилась, точно в том же самом месте, и укрыла дона Ластика своей прохладой от страшной жары, которая стояла над огромным полем.

Внизу уже показались желанные колокольни города, и Хуан Тарелочка собрался идти на посадку, как вдруг, бросив взгляд на землю, заметил, что у самолета нет тени. Ее не было видно ни позади, ни впереди нигде.

Летчика это заинтересовало, удивило и даже обеспокоило. Такого с ним не случалось никогда! И, несмотря на то что до свадебной церемонии времени уже оставалось немного, он решил поискать пропажу. Самолет наклонился на одно крыло, как это делают ласточки, и повернул обратно. Пролетев несколько километров, Хуан Тарелочка неожиданно увидел глубоко внизу преспокойно лежащих на земле троих: пса Ластика, зеленый цилиндр и пропавшую тень самолета в форме гигантской буквы «Т».

Ну и обрадовался же летчик при виде этой троицы! Он приземлился и поскорее нахлобучил цилиндр на голову, а Ластика, после того как кончился обмен приветствиями и поцелуями, посадил к себе в кабину, чтобы взять с собой на свадьбу.

Их появление было встречено шумным ликованием самой красивой в мире невесты, ее родственников, подружек и остальных приглашенных на свадьбу гостей, среди которых было немало веселой детворы. Все глядели вверх на самолет, кричали и махали платками. Он медленно снижался, а из него неслась музыка и торчали зеленый цилиндр и собачья голова.

Когда самолет приземлился, один из родственников невесты весьма любезно предложил:

– Пусть этот пес будет вместо меня свидетелем на свадьбе.

Вот как случилось, что в акте о бракосочетании были записаны, среди прочего, следующие слова:

«Второй свидетель: дон Ластик Верное Сердце из Племени Бродячих Псов, профессия – собака; за неграмотностью свидетеля документ скрепляется отпечатком когтей».

А это значит, что Ластика заставили обмакнуть лапу в чернила и прижать потом к бумаге. Подпись вышла чересчур большая, но зато сразу было видно, что это подпись собаки.

Свадебный пирог оказался очень вкусным, и дону Ластику тоже перепал порядочный кусок. Вообще праздник прошел замечательно.

После свадьбы Хуан Тарелочка привез молодую жену к себе домой и тут же распорядился переделать свой самолет так, чтобы в нем было место для троих. Для кого? А как вы думаете? Догадались? Ну, тогда… пролетел скворец – сказке конец.

Часы спешили и отставали:
они хозяевам помогали

Так вот, друзья мои, на этот раз я расскажу вам об одном симпатичном старом сеньоре и таком же симпатичном мальчике. Старого сеньора звали дон Хуан Перес Перец, и был он генералом. Мальчик же был всего-навсего школьник, и звали его Хуанито Перес Перец. Нетрудно понять, что речь идет о дедушке и внуке.

Наверное, в их семье случилось какое-то несчастье, потому что от нее остались только Хуанито и дон Хуан. Во всяком случае, я твердо знаю, что с трехлетнего возраста мальчик все время жил со своим дедушкой и они успели крепко полюбить друг друга. Дону Хуану было уже довольно много лет, что нетрудно было угадать по его длинной седой бороде. И тем не менее это не мешало внуку, когда он был совсем малышом, залезать каждое утро к дедушке в постель – они ведь спали всегда в одной комнате – и плести косички из седых прядей почтенной бороды.

Само собой разумеется, что мальчик рос, а дедушка… дедушка старился, но, несмотря на это, в их комнате все время исправно стучали три сердца, а именно: дедушкино, внука и будильника. Будильник находился в дедушкином доме уже много лет, и его там любили совсем так же, как любят верных слуг, которые стали почти членами семьи, потому что долго делили с ней все ее радости и горести. Дедушка и внук сильно привязались к будильнику и даже придумали ему имя: они назвали его дон Тик-так.

Как я уже сказал, и это очень важно, дон Тик-Так жил у дона Хуана давно, еще с той поры, когда дон Хуан был молодым, поэтому будильник тоже полюбил своих хозяев, и, бывало, если дедушка задремлет в кресле или мальчик сядет учить уроки на завтра, старые часы стараются тикать чуть слышно, чтобы не мешать.

Больше того: зимой, когда рано утром за окном еще совсем темно, будильник мучился ужасными сомнениями – с одной стороны, он понимал, что обязан разбудить школьника, чтобы тот не пропустил уроков и не отстал от класса, но с другой стороны… дону Тик-Так страшно хотелось прикинуться, будто он «забыл», и не позвонить. Иной раз он так и делал, когда чувствовал, что мраморная доска тумбочки, на которой он стоит, очень холодная, и угадывал, что улицы покрыты белым снегом и скользким льдом.

Добряк заботился также и о дедушке. Будильнику было известно, что старым людям полезно ложиться спать пораньше, поэтому к вечеру он обычно начинал спешить и спешил до тех пор, пока генерал не поверит, что час уже поздний, и не уляжется в постель.

Не могу не рассказать вам также об одном выдающемся событии из жизни дона Тик-Так. Слушайте, как все произошло.

Однажды летом генерал не затворил на ночь окно в комнате. Какой-то бродяга заметил это, влез с улицы в дом, тихонечко открыл шкаф и уже начал увязывать в узел парадный мундир генерала, плащ Хуанито и серебряную пепельницу, как тут его вдруг увидел будильник и зазвонил что есть мочи. Вор перепугался, выпрыгнул в окно и помчался со всех ног, словно за ним гнались. С собой он так ничего и не унес.

Хуанито и дон Хуан проснулись от шума и поняли, что приключилось. Однако им и в голову не пришло, что будильник поднял звон нарочно, они думали – дон Тик-Так зазвонил случайно, хотя и очень кстати.

А в другой раз было так: к ним в гости пришел толстый сеньор с огромными усищами и с дорогой сигарой во рту. Он был известен как человек, который может съесть за один присест целую жареную индейку, а также как человек, который не выносит, когда дети веселятся и радуются. И фамилия у него была подходящая – дон Нубаррон Черная Туча. Этот господин принес с собой к дону Хуану палку с острым железным наконечником и, по свойственной ему дурной привычке, стал тыкать палкой в ковер – того и гляди, дырку проткнет. Да к тому же он уселся прямо на газету, которую до его прихода читал генерал. Но и этого невеже было мало – он еще завел разговор о Хуанито и только об одном Хуанито весь вечер и говорил.

– Мой генерал, вы не должны разрешать вашему внуку играть так много. Я каждый день вижу, как он гоняет мяч с испорченными мальчишками на Площади Фонариков, а по вечерам крутит волчок в сквере Маленькой Розы. Между тем этому ребенку давно уже пора оставить забавы и взяться за учебу. Ему надо сидеть за книгами десять часов ежедневно, не меньше, ведь вы уже совсем старенький и если, не ровен час, вы нас покинете, что будет с Хуанито? Он станет бездельником, а то и вором. Так-то, сеньор.

Услышав эти злобные речи, дон Тик-так ускорил свой ход и так заспешил, что, когда было всего восемь часов вечера, стрелки на его циферблате показывали уже половину десятого. Неприятный гость, взглянув на будильник, вынужден был поспешно распрощаться и уйти.

Уйти-то он ушел, да только с той поры дедушка загрустил. Он стал бояться: а вдруг действительно из-за того, что ему так много лет, он уйдет из этого мира, и мальчик, лишившись его забот, вырастет лоботрясом, из тех, что с утра до ночи слоняются по улицам. От этих мыслей старик часто просыпался среди ночи. Тогда он вставал с кровати и целовал Хуанито в лоб, целовал осторожно-осторожно, чтобы не разбудить мальчика. Очень любил дедушка своего внука.

Умный дон Тик-Так, который столько лет прожил у дедушки, все подмечал. Он знал, что с каждым его «тик-так» генерал становится старее тоже на одно «тик-так», а поэтому старался тикать все медленнее, чтобы в дорогом ему доме время шло вперед потихонечкупотихонечку, а значит, и дедушка старел бы потихонечку-потихонечку и мог бы еще долго заботиться о внуке и давать ему полезные советы. Генерал заметил, что дни проходят не так уж быстро, как он опасался, и настроение его сразу улучшилось, он опять повеселел.

Но однажды ночью, когда все, кроме дона Тик-Так, крепко спали, будильник, поразмыслив в тишине, сказал себе:

«Ну хорошо, пока я иду медленно, дедушка не старится, это верно, но ведь и мальчик не взрослеет; его детство может затянуться, и он так и не превратится в уважаемого и достойного мужчину, каким его мечтает увидеть дед. Придется мне, пожалуй, затикать быстро-быстро, чтобы мальчик стал взрослым, прежде чем жизнь генерала подойдет к концу».

Так он и сделал, но, само собой понятно, как только время в этом доме потекло быстрее, чем в остальных домах, стало видно, что и дедушка стареет все быстрее и быстрее. Школьник наш действительно, благодаря дону Тик-Так, рос не по дням, а по часам, зато генерал опять запечалился и скоро совсем упал духом. Пришлось будильнику снова замедлить свой ход.

И вот, в одну из ночей, когда он раздумывал и размышлял на своей тумбочке, у него появилась великолепная идея. Утром он не зазвонил.

Не зазвонил он и на второе утро, и на третье.

– Дедушка, – сказал наконец Хуанито, – звонок дона Тик-Так не звонит больше, а мне ведь надо чуть свет вставать в школу.

– Ну что ж, купим новый будильник, – ответил дон Хуан, – только обещай мне, что старый ты не выбросишь.

– Чтоб я выбросил старый будильник?! Да я его люблю почти как тебя! А потом, хоть звонок у него и не звонит, но сами-то часы идут по-прежнему хорошо.

Кончилось тем, что в дом принесли новый, модный будильник, которому дали имя Тики-Таки. Он был исполнен молодых сил, блестел как новое серебро и на дона Тик-Так поглядывал свысока, считая его дряхлой развалиной. Но когда они остались одни, старый будильник с довольно торжественным видом произнес такую речь:

– Я притворился, что испорчен, для того, чтобы заставить их купить тебя. Ты совсем новый, крепкий. А я всего лишь жалкое старье, но зато я знаю, как мы с тобой можем сделать одно доброе дело. В этом доме живут двое: старик, который боится умереть раньше, чем его внук станет взрослым, и мальчик – он славный паренек, но в этой жизни пока еще такой же новый, как ты. Если мы решим помочь им, надо поступить так: я буду показывать время дедушке и идти потихоньку, чтобы добрый дон Хуан старился как можно медленнее. А ты – ты новый и крепкий, это в твоих силах, – ты должен будешь показывать время Хуанито, и тебе придется быть проворным, идти быстрее других часов, чтобы мальчик как можно скорее вырос и научился быть самостоятельным… И тогда его дедушка наконец-то перестанет грустить.

– Ваше предложение мне очень нравится, – ответил Тики-Таки, – и я сделаю все, как вы сказали.

Вот почему, когда Хуанито уже успел получить звание капитана, старый генерал все еще продолжал благополучно жить на белом свете.

А в тот день, когда дедушка, совсем состарившись, заснул вечным сном, дон Тик-Так принялся звонить изо всех сил, словно хотел разбудить своего хозяина. От этого страшного усилия пружина в часах лопнула и его «тик-так» смолкло. Тоже навеки.

Но Хуанито до сих пор хранит этот будильник у себя в комнате и к циферблату его приклеил фотографию дона Хуана, которого так любили и внук и старые часы… Что ж… пролетел скворец – сказке конец.

С верхушки горы крутой
был съеден весь шар земной

Так вот, друзья мои, не без опаски приступаю я к этой истории, полной самых удивительных небылиц. Такие истории обычно рассказывают, когда хотят немножко посмеяться. Речь пойдет о том, что случилось однажды с доном Батоном, человеком добрым, очень толстым, симпатичным, но, к сожалению, ужасным обжорой – в его живот помещалось больше, чем в огромный чемодан, который собирают для дальнего путешествия.

Любопытно, что этот господин питал пристрастие к птицам и золотым рыбкам. Каждое утро он отправлялся в городской парк, захватив с собой четное число хлебных крошек, и бросал половину их воробьям, а другую половину – рыбкам.

Не было случая, чтоб он хоть крошку съел сам, что правда, то правда. Но зато однажды дон Батон уплел в три присеста все стулья из столовой у себя дома, разумеется отварив их предварительно с луком и кореньями. Именно с тех пор в городе Дилим-бом, где он жил, его и стали звать «грозой мебели». О такой еде, как, например, курица под белым соусом, жаркое из свинины или там рыба в томате, дон Батон и слушать не хотел.

– О, нет, нет! – восклицал он, если ему предлагали золотистый, хорошо прожаренный антрекот. – Мне, знаете, больше по вкусу кровати, столы, зонтики и даже словари, они иной раз бывают такие пухленькие, такие упитанные.

Дон Батон и в самом деле приходил в восторг, увидев толстую ножку от стола или автомобильную шину, – эти шины он мог жевать с утра до ночи, как жевательную резинку.

В один прекрасный день он отправился к мэру города Дилим-бом, чтобы попросить у него разрешения съесть старые уличные фонари, и так как мэр не мог принять его немедленно, дон Батон от нечего делать съел чей-то зонтик, висевший на вешалке в приемной.

В другой раз дон Батон, гуляя по городскому парку, набрел на дерево, сплошь усыпанное яблоками.

– Посмотрим, – сказал он себе, – хватит ли у меня силы воли съесть только одно яблоко, одно-единственное, а все остальные оставить на завтра.

Дон Батон взобрался на яблоню и съел одно яблоко, но потом, конечно, не смог удержаться и съел второе, третье, четвертое… двадцатое… а покончив с плодами, принялся уплетать за обе щеки листья и ветки.

Дожевав последние листочки, он приступил к стволу и начал грызть его с самой верхушки, да с таким усердием, что когда немного погодя мимо прошли два садовника, они увидели на месте яблони торчащие из земли толстые ноги и, ухватившись за эти ноги, вытянули дона Батона, который уже доедал корни бедного дерева.

Был с доном Батоном еще и такой случай. Посреди ночи его соседи, жившие этажом ниже, проснулись вдруг от страшного удара в потолок. Они побежали наверх поглядеть, не стряслось ли с кем несчастья, и узнали, что дон Батон, лежа в кровати, стал потихоньку ее поедать; начал он с изголовья и, само собой разумеется, как только добрался до другого конца, так… бух! – и свалился на пол: ведь кровати под ним уже не было, а весил дон Батон очень много, вот дом и задрожал.

Да, наш толстяк любил покушать! Иной раз он нарочно отправлял в свой живот какое-нибудь зеркало – целиком, не пережевывая, чтобы еда, которую он поглощал, отражалась в зеркале и казалось бы, что ее в два раза больше, чем на самом деле. Дону Батону это доставляло огромное удовольствие.

Помню, как-то подали ему дома на обед большое блюдо с вермишелью. Дон Батон обожал вермишель, поэтому он наполнил доверху свою тарелку и все съел, потом опять наполнил ее и опять все съел, и снова наполнил и снова все съел… наконец на блюде не осталось ни одной вермишелинки. Тогда дон Батон рассердился на свою жену, зачем она приготовила так мало вермишели, открыл окно, подцепил ручкой зонтика электрические провода, которые проходили поблизости, и стал их запихивать себе в рот. Он справедливо рассудил, что провода больше других вещей похожи на вермишель, вот и начал их заглатывать. Глотал да глотал, пока не съел всю электрическую и телефонную сеть города Дилим-бом. Ужасный он был обжора, этот дон Батон.

Раз довелось ему попасть на день рождения одной маленькой девочки. За столом ее родители только тем и занимались, что угощали дона Батона конфетами и пирожными, чтобы у него пропал аппетит и он не съел бы ненароком их дочку. Ну уж этого дон Батон, конечно, не сделал бы – он очень любил детей, воробьев и золотых рыбок. Правда, когда хозяева собрались вынести мебель из столовой, освободить место для танцев, дон Батон тут же съел все стулья и кресла, после чего уже можно было спокойно начинать бал.

В день рождения самого дона Батона жена его приготовила великолепный обед из цыплят, индеек и рыбы и пригласила всех родственников. Но дон Батон, узнав, что будет на обед, воскликнул:

– Нет, только не это! Свой день рождения я отпраздную по-особому.

Так он и поступил. В то время как гости садились за стол, уставленный вкуснейшей едой, дон Батон надел горные ботинки с шипами, вязаную шапочку и распрощался со всеми.

– Я отправляюсь есть гору Клоунский колпак, – заявил он.

Гора, о которой говорил толстяк, была очень высокая, с острой, точно клоунский колпак, верхушкой, поэтому ее так и назвали.

Сказано – сделано. Дон Батон взобрался по скалам на самую вершину горы, повязал вокруг шеи салфетку, будто суп собрался есть, встал на четвереньки и… принялся за обед.

Ясно, что с таким аппетитом, как у дона Батона, через полчаса от горы почти ничего не осталось и дон Батон уже подгребал к себе окружающие холмы. То был действительно самый замечательный обед из всех, какие когда-либо кто-нибудь съедал в честь дня своего рождения.

Само собой разумеется, что чем больше дон Батон ел, тем больше он становился, пока не превратился в настоящего великана. Аппетит его рос вместе с ним. А как же иначе? Чем больше человек, тем больше ему нужно еды. Необычайный праздничный обед имел и другие последствия: Земля, от которой непрерывно откусывали кусок за куском, чтобы наполнить пропасть, называемую желудком дона Батона, становилась все меньше и меньше. Но дон Батон уже не мог остановиться. Он продолжал есть, заглатывая леса, реки, железнодорожные составы и города.

Дрожащим от страха людям он советовал перебираться к нему на спину, на плечи и на огромное брюхо – оно стало к тому времени уже необъятным, как настоящая планета. И вот все люди, кошки, слоны, бабочки и другая живность расселились на доне Батоне, а в его огромном кармане, куда он специально налил воды, устроились киты, раки и сардины.

В результате, когда поутру взошло солнце, жители Земли, которые еще вчера спокойно улеглись спать и среди ночи были разбужены нежданным бедствием, увидели, что они живут уже не на планете, а на большом, круглом, как сама Земля, господине. Голова служила ему Северным полюсом, а пятки – Южным. Он летел, описывая круги вокруг Солнца, как это делал прежде земной шар. Но, на свою беду, дон Батон просто умирал от голода. Сойти с орбиты, чтобы подкрепиться звездами, он не мог. Правда, несколько раз ему удавалось отхватить кусочек от Луны. Хорошо еще, что он до нее не всегда мог дотянуться и поэтому не съел ее всю, хотя переселенцы, устроившиеся на его спине и животе, очень этого побаивались.

Так как жизнь на новой, странной планете была слишком уж необычной, один врач-хирург, славившийся умением делать операции быстро и без боли, очень ловко разрезал дону Батону живот – от Северного полюса до Южного. И тогда из брюха дона Батона преспокойненько выкатилась та планета, которую называют Землей, и на нее снова перебрались все мужчины, женщины, дети, бабочки, собаки и кошки, слоны, киты и сардины. А от дона Батона осталась одна пустая кожура. Доктор тут же сунул ее в таз с горячей водой. Молодец, догадался. И с доном Батоном случилось то же самое, что случается с материей, когда ее опускают в кипяток, – он сел, сел до прежних размеров и сделался прежним почтенным жителем города Дилим-бом. Правда, на животе у него навсегда сохранился длинный шрам, напоминающий по виду застежку «молнию».

Пожалуй, еще ни разу мне не удавалось сочинить такую небывалую небылицу, но как бы там ни было… пролетел скворец – сказке конец.