Текст книги "Камерная лирика"

Автор книги: Антология

Камерная лирика

© Ним Н., предисловие, стихотворение, 2020

© Алешковский Юз., 2020

© Быков Д.Л., 2020

© Галич А.А., наследники, 2020

© Высоцкий В.С., наследники, 2020

© Гинзбург Е.С., наследники, 2020

© Грунин Ю.В., наследник, 2020

© Даниэль Ю.М., наследник, 2020

© Домбровский Ю.О., наследники, 2020

© Жиганец Ф., 2020

© Заболоцкий Н.А., наследник, 2020

© Новгородова М.И., 2020

© Новиков А.В., 2020

© Петренко А.Н., 2020

© Цветаева А.И., наследники, 2020

© Шаламов В.Т., наследник, 2020

© Ж. «Неволя», правообладатели, 2020

© АО «Юнайтед Мьюзик Групп», 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

За соломинку рифм

Может ли лишение свободы, заключение в тюрьму исправить или хотя бы улучшить человеческую природу?

Основное производство российской тюрьмы – изготовление рецидивистов.

Самое рентабельное производство российской тюрьмы – изготовление спецодежды для сотрудников спецслужб, обязанных, в частности, ловить и изобличать тех самых рецидивистов.

Самое массовое производство российской тюрьмы – изготовление стихов.

 
Из любой чепухи вы лепили стихи.
Весь барак, как дурак, бормотал, подбирал
рифму к рифме и строку к строке.
 

Эти строки Бориса Слуцкого о лагерях давно ушедшего времени, но и в сегодняшних бараках, внимательно осмотревшись, сразу же обнаружишь арестанта, затаившегося в своем закутке, откуда он изредка взыркивает на окружающий его мир опасливым глазом. Если он роет тоннель для побега или замышляет какое иное запрещенное безобразие, его взгляд так и останется острым и насторожливым. Но глаза нашего арестанта, не обнаружив ничего угрожающего, сразу же становятся отсутствующими. Точнее, устремляются в какие-то забарачные дали, где он, безо всякого сомнения, кайфует в полный мах, вместо того чтобы становиться на путь исправления и тяжкими душевными (или по крайней мере – телесными) страданиями искупать свою вину, как это предполагалось судьей при изготовлении приговора.

А если осмотреться совсем внимательно, то отыщется и еще один похожий счастливец. И даже не один…

Они морщат и почесывают упрямые лбы и шевелят слова во рту, подыскивая складное, находят примерно подходящее, мнут его жесткими губами, подгоняя в оконцовку строки, откусывают или изгибают через зуб выпирающее из ритма – сбивают строфу…

Никакой идиллии, описанной Слуцким, никакого нарочито открытого и чуть ли ни совместно-барачного творчества. Это могли себе позволить профессионалы-литераторы или профессионалы-читатели. Наши тюремные сочинители в основном прибились к поэзии из очень далеких от нее занятий. Они внезапно открыли радости складной речи и дотумкали, что рифмованное слово стоит много дороже обыкновенного, потому что дается много труднее. Это тебе не ля-ля-базар, а очень даже непростое дело. Главное сыскать звучное слово. И в рифму…

Рифму сыскать – дело старательское, одинокое и укромное. В мире, где всех благ в нехватку, рифмы тоже валом не валяются. На всех не хватит, и потому никакой дурень не станет искать в этом деле помощи у других. И сам не поможет…

Стихосложение в тюрьме более всего похоже на болезнь. На заразную болезнь… В легкой форме ею переболели практически все арестанты, но выздоровели далеко не все. Многие обнаружили, что поэтическая хворь оказывается очень неплохим способом «отсидеть» срок. В какой-то мере это практически оптимальный способ «сидения».

Человека, занятого строками-строфами-рифмами, по-видимому, оберегает сама Эвтерпа.

Он не упирается башкой в повсеместные нарушения каких-то его прав и, следовательно, не встает на путь обличений и конфронтаций. Он даже не замечает всех этих нарушений. Конечно же, до какой-то степени, но и тюремщики, как правило, тоже чувствуют грань, которую не следует переступать. В общем, в большинстве случаев тюремная администрация вполне миролюбиво и снисходительно относится к тюремным поэтам.

Тюремное сообщество даже в лице самых правильных авторитетов относится примерно так же. Может, чуть более снисходительно и зачастую смотрит сквозь пальцы на всякие мелкие косяки погруженных в творчество сидельцев. Иногда и у самих авторитетов просыпается что-то поэтическое. Не до такой степени, конечно, чтобы рифмы сочинять, но не совсем угробленная душа просит вдруг какой-то лирики. Тогда поэт-арестант получает выгодный заказ и за пачку сигарет сочиняет оду матери авторитета, или подруге, или вообще заочнице… Короче, и с этой стороны жизнь тюремного поэта складывается счастливо и безмятежно. Сиди – не хочу…

Бывает, эта зудящая потребность самопального творчества вырывается откровенно талантливыми строками, и это – единственная польза, которую приносит отечеству отечественная тюрьма. И польза немалая, особенно держа в памяти тот факт, что тюрьма эта нередко пропускает через себя очень подготовленных и очень одаренных сограждан, разворачивая их, так же как и всех остальных, в занятия стихотворчеством.

Казалось бы, что вольные граждане должны бы и не помышлять о тюремной теме в своих творческих устремлениях. Да просто из элементарного суеверного мракобесия, которым все мы охвачены практически поголовно, – из опаски привадить беду, заразиться этим социальным вывихом, накликать на себя тюрьму, от которой, как известно, не назарекаешься.

Однако вся наша воля так мощно пронизана тюрьмой, что сколько ни жмурься и ни отворачивайся, а тему эту из башки не вытряхнуть. Да и глянь чуть иначе и сразу обнаружишь, что наша воля – всего лишь предзонник тюрьмы.

Так что нет ничего удивительного в том, что в корпусе тюремной лирики мощно представлены стихи известных и знаменитых поэтов, которые только мысленно примеряли на себя арестантский прикид.

И этот вывих легко объясняется. Таким образом автор приручает тюрьму, как приручают дикого зверя. Это своеобразный заговор, призванный умилостивить судьбу…

Все эти стихи тюремной тематики, и даже не все, а только пронзительно талантливые, не влезут ни в какой отдельный томище, не утиснутся ни в какой обложке, не удержатся самым толстым корешком. Количество их невероятное – от строк народных песен из незапамятных времен до современных стихов поэтов, которые до тюрьмы и не предполагали, что они поэты. Никакой книге не вместить всей тюремной лирики.

Поэтому не надо пенять составителю, что в его томе нет тех-то и тех-то прекрасных строк. Составьте свой, чтобы этих стихов стало еще больше, и, может, они, изданные и повсеместно читаемые, сделают то, что не в силах сделать все мы – сделают нашу тюрьму человечной. Обычной… Пусть там играют в видеоигры и в футбол, пусть там проводят кулинарные курсы и занятия по психологии. Пусть там арестанты занимаются вещами, которые будут им полезны на воле, и пусть никто из этих арестантов ни разу и не подумает сбить свои мысли и переживания в стройные шеренги стихотворных строк…

Наум Ним

Народные тюремные песни

«Посреди палат каменных»

(Акатуевская каторга)

 
Посреди палат каменных ты подай, подай весточку
В Москву каменну, белокаменну.
Ты воспой, воспой, жавороночек,
Про горькую да неволюшку!
 
 
Кабы весть мне подать
Да отцу рассказать
Про то, что со мною случилося
На чужой, на той сторонушке.
 
 
Я ведь не был вор, не был вор!
Да убивец не был никогда!
Но послали меня, добра молодца,
Попроведать каторги, распроклятой долюшки.
 
 
Позабыли меня, словно сгинул я…
Но ведь будет пора, и вернуся я
За беды и зло я вам отплачу,
Будет время! Я вернуся!
 

Ах ты зимушка

(Общая тюремная)

 
Ах ты зимушка, ты зима студеная!
Все поля кругом как снегом занесло!
Пенье птичек уж давно как замерло.
Ах ты зимушка, ты зима студеная!
 
 
В камере как холодно, в камере моей как холодно!
За решеткой средь каменных палат
Плохо греет мой дырявенький бушлат.
В камере как холодно, в камере как холодно!
 
 
Лето дивное, расчудесное;
Оживает все.
Вокруг все расцветет
И к свободе все зовет.
 

«С Иркутска ворочуся»

(Александровская каторга)

 
С Иркутска ворочуся
Счастливым может быть,
Быть может наживуся —
Счастливо будем жить.
 
 
Тюремные ворота
Для нас отворены,
Все тяжкие работы
На нас возложены.
 
 
Еще один годочек
В тюрьме побуду я,
А там, мой мил-цветочек,
Явлюся я, любя.
 
 
С густыми волосами,
С ногами без браслет
Явлюся я меж вами
С иголочки одет.
 

Чубчик

Слова и музыка неизвестных авторов

 
Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый,
Развевайся, чубчик, по ветру!
Раньше, чубчик, я тебя любила,
А теперь забыть я не могу.
 
 
Бывало, одену шапку на затылок,
Пойду гулять с полночки до утру.
Из-под шапки чубчик так и вьется,
Так и вьется чубчик по ветру!
 
 
Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый,
А ты не вейся по ветру!
А ты, карман, карманчик мой дырявый,
Вот ты не нра-, не нравишься вору!
 
 
Пройдет зима, настанет лето,
В саду цветочки пышно расцветут.
У меня, у бедного мальчонки,
Ручки да ножки цепями закуют.
 

* * *

 
Перебиты, поломаны крылья,
Дикой болью мне душу свело,
Кокаина серебряной пылью
Все дороги мои замело.
 
 
Воровать я совсем не умела —
На Привозе учили воры,
А за это я песни им пела,
Эти песни далекой весны.
 
 
До шестнадцати лет не влюблялась,
Точно роза в саду я цвела,
А с шестнадцати лет я пропала —
И курила, и водку пила.
 
 
Ветер по полю свищет и стонет,
Ветер в старые окна стучит…
А любовь моя в речке не тонет
И в огне никогда не горит.
 
 
Я хожу, все хожу и не знаю,
Что конца этой песенке нет…
Я девчонка еще молодая,
А душе моей тысяча лет!
 

Течёт реченька

 
Течёт речечка по песочечку,
Вода камень точит.
А в тюрьме сидит молодой жиган,
Начальничка просит:
 
 
«Ты начальничек, ключик-чайничек,
Отпусти на волю!
Дома смучилась или ссучилась
На свободе фройля».
 
 
«Я пустил бы тебя да на волюшку —
Воровать ты будешь.
Ты попей воды холодненькой —
Про любовь забудешь».
 
 
«Пил водицу я, пил холодную,
Пил – не напивался.
Знал на воле я вороваечку —
С нею наслаждался».
 
 
А начальничек, ключик-чайничек,
Не дает поблажки;
А молодой жиган, молодой жульман
Гниёт в каталажке.
 
 
Ходят с ружьями суки-стражники
Днями и ночами;
А вы скажите мне, братья-граждане,
Кем пришит начальник?
 
 
Ой, ходят слушеньки – вор свершил побег,
Обманул охрану;
Он начальничку, он полковничку
Нанёс в сердце рану.
 
 
Течёт реченька да по песочечку,
Моет золотишку;
А молодой жиган, жиган-жиганок,
Заработал вышку!
 

Там, где бьётся Каспийское море

(Тобольская каторга)

 
Там, где бьётся Каспийское море
О подножие каменных гор,
Эту песню про узника горя
Написал Циклаури Егор.
 
 
Пятый год за решёткой томлюся,
Пятый год я в тюрьме уж сижу.
Скоро я из тюрьмы удалюся
И людям о тюрьме расскажу.
 
 
Так, свалившись на голые нары,
Я пред сном про себя размышлял
В каземате далёком, в Петровске,
Где свой срок я тогда отбывал.
 
 
В эту ночь будто сон мне приснился:
Из тюрьмы я на волю пошёл,
И на радостях пьяный напился,
И товарища где-то нашёл.
 

Палач
Колыбельная

(Акатуевская каторга)

 
Спи, бедняга, спи, родной,
Скоро придут за тобой…
Скоро ноченька пройдет,
Скоро солнышко взойдет…
 
 
Утром рано крикнет грач
И подымется палач;
Он в тюрьму к тебе придет
И с конвоем поведет.
 
 
Там в лесочке ель стоит,
А на ней петля висит…
А на ели кричит грач,
И подымется палач.
 
 
Плата уж ему дана,
А веревка так крепка…
В страхе старый ель дрожит,
А вдали-то гром гремит.
 
 
Встань, бедняга, встань, родной,
Скоро придут за тобой…
Слышишь, вот кричит уж грач,
В двери уж стучит палач.
 

* * *

 
По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах.
 
 
На нем рубашонка худая,
И множество разных заплат,
Шапчонка на нем арестанта
И серый тюремный халат.
 
 
Бродяга к Байкалу подходит,
Рыбацкую лодку берет.
И грустную песню заводит —
Про родину что-то поёт:
 
 
«Оставил жену молодую
И малых оставил детей,
Теперь я иду наудачу,
Бог знает, увижусь ли с ней!»
 
 
Бродяга Байкал переехал,
Навстречу – родимая мать.
«Ах, здравствуй, ах, здравствуй, мамаша,
Здоров ли отец мой да брат?»
 
 
«Отец твой давно уж в могиле,
Сырою землею закрыт.
А брат твой давно уж в Сибири,
Давно кандалами гремит».
 
 
Пойдем же, пойдем, мой сыночек,
Пойдем же в курень наш родной,
Жена там по мужу скучает,
И плачут детишки гурьбой».
 

* * *

 
С одесского кичмана
Бежали два уркана,
Бежали два уркана тай на волю.
В Вапняровской малине они остановились,
Они остановились отдохнуть.
 
 
«Товарищ, товарищ, болят мои раны,
Болят мои раны в глыбоке.»
Одна вже заживает,
Другая нарывает,
А третия застряла у в боке.
 
 
«Товарищ, товарищ, скажи моей ты маме,
Что сын ее погибнул на посте.
И с шашкою в рукою,
С метелкой у другою
И с песнею веселой на губе».
 
 
Товарищ малохольный зароет мое тело,
Зароет мое тело в глыбоке.
И с шашкою в рукою,
С метелкою у другою
И с песнею веселой на губе.
 
 
«За що же ж мы боролись,
За що же ж мы страждали,
За що ж мы проливали нашу кровь?
Они же там пируют,
Они же там гуляют,
А мы же, подавай им сыновьев!»
 

Таганка

 
Цыганка с картами, дорога дальняя,
Дорога дальняя, казённый дом;
Быть может, старая тюрьма центральная
Меня, парнишечку, по-новой ждёт…
 
 
П р и п е в:
Таганка,
Все ночи, полные огня,
Таганка,
Зачем сгубила ты меня?
Таганка,
Я твой бессменный арестант,
Погибли юность и талант
В твоих стенах!
 
 
А впрочем, знаю я и без гадания:
Решётки толстые мне суждены.
Опять по пятницам пойдут свидания
И слёзы горькие моей жены.
 
 
П р и п е в.
Зачем же ты, судьба моя несчастная,
Опять ведёшь меня дорогой слёз?
Колючка ржавая, решётка частая,