Текст книги "За закрытыми шторами (СИ)"

Автор книги: Annetka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

«Так нельзя, Белла, так нельзя. Он на тебя в суд подаст!», – думала я, не отрывая взгляда от панорамных окон моего соседа напротив. И как получилось так, что я стала одной из тех, кто подглядывает за своими соседями? Я понятия не имею. Я даже не знаю, почему взяла в руки старый бинокль бабушки, который хранила больше как память о ней, чем нужную атрибутику, и посмотрела в окно напротив. Хотя нет, знаю.

Всё началось два месяца назад, когда я, возвращаясь домой, увидела, как пятничным вечером три невероятно красивых парня вносят мебель в дом напротив. Тогда я только отмахнулась, подумав, что это несправедливо, когда такие красивые ребята работают обычными грузчиками. Нет, вы не подумайте, я ничего плохого не вижу в этой профессии, просто считаю, что большинство людей заслуживают большего.

И всё-таки я и думать о них забыла, когда поднялась к себе в квартиру и, открыв рабочую почту, снова окунулась в круговорот искусства и картин. Нет, вру. Я работала обычным администратором в галерее современного искусства и моя работа никак не была напрямую связана с искусством. Организация выставок, рассылка приглашений, развешивание картин – это то, чем я занималась на самом деле. Конечно же, меня это не устраивало, ведь я хотела быть настоящим художником, но мне было некуда деваться, потому что надо было на что-то оплачивать дорогостоящее обучение в школе искусств. То, что я не получила стипендию, расстраивало, но одно то, что меня приняли в такое престижное заведение, не могло не радовать. Именно поэтому пришлось устроиться на работу, которая была так ненавистна мне.

Я пыталась поговорить с нашим директором, пыталась даже картины свои показать, но всегда получала от ворот поворот, слыша в ответ лишь: «и без тебя художников хватает, займись лучше своим делом». Это безумно злило, ведь она даже не пыталась посмотреть мои работы, но мне приходилось мириться, потому что других вариантов не было.

Так вот, засидевшись за рассылкой пригласительных до глубокой ночи, я и сама не заметила, как оказалась сидящей на подоконнике с кружкой горячего чая. И представьте моё удивление, когда я увидела, что понравившиеся мне парни вовсе не грузчики, а новые владельцы этого невероятного пентхауса. Я так завидовала той напыщенной сучке, которая была предыдущим владельцем этой квартиры. И вообще считала издевательством, что напротив дома с квартирами мечты стоял ничем не примечательный дом, в котором самая большая квартира была размером ни больше восьмидесяти квадратных метров. Над нами будто издевались: «смотрите, как живут другие люди, вы тоже могли бы добиться такого, но почему-то не добились». Грубо, да, но это правда. Одна спальня, гостиная, ванная комната и кухня – вот всё, что было в моём распоряжении. Да я в принципе и не жаловалась, но мечтать о квартире мечты не переставала. Я представляла, как прихожу домой после очередной выставки, переодеваюсь из делового костюма в обычные джинсы и футболку, начинаю готовить ужин в ожидании любимого мужа. Пока в доме напротив жила та блондинка, это был безликий мужчина, который просто любил меня, но с тех пор, как в той квартире появился новый владелец, он почему-то стал странно напоминать мне мужчину моей мечты. Нет, не так, просто мой безликий мужчина приобрел внешность, странно напоминающую парня из соседнего дома, панорамные окна которого выходили прямо на мои старые деревянные окна.

В ту ночь я подумала, что парни будут жить вместе, но потом с удивлением отметила, что блондин и качок ушли, оставив брюнета одного в этой шикарной квартире. И тут я поняла, что моя жизнь перевернется с ног на голову, потому что в ту минуту, когда за парнями закрылась дверь, брюнет скинул с себя всю одежду и стал ходить по квартире в одних боксерах. Его совершенно не смущало то, что в его квартире были огромные панорамные окна и что ни одно из них не было зашторено. Но когда он поднялся на второй этаж и зашел в спальню, я поперхнулась своим чаем. Потому что, о Господи, если гостиная была мне видна под углом, потому что была ниже моих окон, то вид из спальни был мне полностью открыт, ибо она находилась на одном уровне с моей квартирой. Либо я слишком истосковалась по мужчинам, либо он просто был невероятным красавцем. Скорее всего, я выберу оба варианта.

Позже я поняла, что это была его особенность. Он просто не любил ходить дома в одежде, надевая, максимум, короткие шорты, которые больше были похожи на семейные трусы. И только когда к нему приходили гости, он надевал что-то более существенное. И, о да, я вовсе не жаловалась, потому что мне доставляло удовольствие смотреть, как невероятно красивый и подтянутый мужчина разгуливает по квартире мечты чуть ли не голышом.

Сначала я просто подглядывала за ним. Зашторивая свои окна, я садилась на подоконник и слегка отодвигала занавески, чтобы следить за происходящим. Но близилось Рождество и, естественно, ближе к праздникам я решила немного прибраться в квартире. Именно тогда я и нашла бинокль, который достался мне от бабушки. Я даже подумать не успела, как, бросив все дела, вновь оказалась на подоконнике с найденной мною вещью в руках. Хоть наши дома и находились не так далеко друг от друга, всего разглядеть я не могла. Например, что у него ярко-зеленые глаза. Или то, что он забавно морщит нос во сне.

Я знала о нем почти всё. Знала, во сколько встает, что предпочитает есть на завтрак, во сколько уходит на пробежку, знала даже какое пиво пьет. Но кое-что мне всё-таки не давало покоя. У него в квартире была одна комната, окна которой всегда были зашторены. Можно было бы подумать, что, возможно, это ванная комната, но предыдущая владелица сделала эту комнату своим кабинетом, так что я знала, что там было огромное помещение, которое я, скорее всего, использовала бы как свою мастерскую. Мне до безумия было интересно, что же там происходит за закрытыми шторами, но, по всей видимости, узнать мне было не суждено.

Господи, мне кажется, или я превращаюсь в сталкера? С этим надо что-то делать.

Спустя ещё неделю я поняла, что безумно хочу его нарисовать. Сначала я отбрасывала эту идею, думая, что это просто помешательство какое-то, но удержаться всё-таки не смогла. И поэтому теперь, приходя домой после тяжелого рабочего дня, я не могла дождаться, когда же красавец из дома напротив ляжет спать. Мне до безумия нравилась поза, в которой он спал. Лежа на животе, он складывал обе руки под подушку и, согнув одну ногу в колене так, что она создавала острый угол, поворачивался лицом прямо ко мне.

Иногда мне казалось, что он знает, что я подглядываю за ним, потому что, вставая по утрам, он непременно подходил к окну и смотрел прямо на меня, пока я готовила свой завтрак. Я делала вид, что не замечаю, просто продолжая заниматься своими делами до тех пор, пока он не отворачивался от окна. И, о Господи, как же я нервничала в эти пятнадцать минут, пока он смотрел на меня. Он будто бы мстил мне, как бы говоря: «неприятно ведь, когда за тобой следят, правда?». И каждое утро, пока он смотрел на меня, я думала о том, что уже пора прекращать заниматься сталкерством. Это уже переходило всякие границы. Но каждый раз я утешала себя тем, что как только дорисую картину, прекращу подглядывать.

Вот и сейчас, сидя за мольбертом и вырисовывая каждую морщинку на его идеальном лице, я думала о том, что это неправильно. Если он узнает, то обязательно подаст на меня в суд. Или, что было еще хуже, переедет или хотя бы станет зашторивать свои окна. О нет, надеюсь, он не сделает ни того, ни другого, ни третьего. В конце концов, если ты хочешь уединения, зачем выставляешь напоказ своё замечательное тело? Есть люди, неспособные удержаться от подглядываний, он должен был знать это.

Картина уже почти была готова, оставались буквально последние штрихи. Было сложно постоянно смотреть в бинокль и в то же время рисовать, но спустя полтора месяца я поняла, что просто приспособилась.

Взяв в руки бинокль, я снова посмотрела на спящего мужчину, когда поняла, что он стоит у окна и смотрит прямо на меня. Громко взвизгнув, я упала со стула и, держа в руках бинокль и карандаш, уткнулась носом в старый паркет. Боже мой, он всё видел, он всё видел. Че-е-ерт, я знала, что ничем хорошим это не закончится.

Отбросив бинокль, я схватилась за край занавески и, ползком передвигаясь по полу, пыталась зашторить окна и не сорвать карниз окончательно. Господи, какой позор, я никогда больше не открою своего окна. Отныне и навсегда мои окна будут неизменно зашторены. Главное, чтобы соседушка мой не пришёл разбираться. Такого позора я точно не переживу.

Одна лишь радость, я успела картину дорисовать, а завершающие штрихи я и без натуры доделаю. И, о да, Белла, ты как всегда в своём репертуаре – тебя только что застукали за подглядыванием, а ты думаешь лишь о том, что успела дорисовать картину.

***

– Ты должна это сделать!

– Нет.

– Хотя бы попробуй!

– Нет.

– А если я попрошу это сделать ради меня?

– Нет, Таня! Я не буду этого делать. Меня же уволят! – рассердившись, воскликнула я. – Я не могу так рисковать, потому что иначе мне не на что будет оплачивать своё обучение, – уже гораздо тише добавила я.

– Но это такой шанс, сестрёнка! Ты же сама говорила, что выставка будет огромной. Разве твоя директриса заметит одну лишнюю картину? Она просто затеряется среди остальных. Или ты хочешь всю жизнь развешивать чужие картины?

– Я не только этим занимаюсь, – обиженно буркнула я.

– О, точно, извини, как же я могла забыть про рассылку приглашений? Какое упущение, – с сарказмом в голосе усмехнулась сестра.

Таня была младше меня всего лишь на два года, но еще с самого детства была мечтательницей. Поэтому я вовсе не удивлялась, что эта несносная девчонка пыталась уговорить меня вывесить одну из моих картин на завтрашней выставке. До Рождества оставалось меньше недели, поэтому в нашей галерее как обычно открывалась ежегодная рождественская выставка, на которой выставляли свои работы самые именитые художники Нью-Йорка. Разве могла моя одна-единственная картина затеряться среди таких шедевров? Нет, конечно, она будет красным пятном, которое будет бросаться в глаза всем посетителям своей неопытностью и сыростью.

– Ты пытаешься меня поддержать или наоборот нагнетаешь обстановку?

– Если бы могла, я бы сейчас приехала к тебе и такую трепку задала! – грозилась Таня.

– О, как мне повезло, что ты живешь в далеком Лондоне, – хихикнула я, представив, как сестра сейчас сердится.

На самом деле каждый, кто видит меня рядом с сестрами, говорит, что я не дочь своих родителей. И девятнадцатилетняя Таня, и четырнадцатилетняя Ирина, и даже трехлетняя Кейт были натуральными блондинками, в то время как я была брюнеткой. Наверное, именно поэтому папа всегда говорил, что я была его дочерью, потому что безумно была на него похожа: как внешностью, так и характером. А вот мои сестры, унаследовав цвет волос от мамы, были такими взбалмошными, как и сама Рене. Мои родители были моим идеалом семьи. Прожив вместе двадцать три года, они до сих пор смотрели друг на друга с нежностью во взгляде и всегда поддерживали своих дочерей во всех начинаниях. Они не стали противиться моему решению переехать в Нью-Йорк, чтобы учиться в школе искусств, не стали отговаривать Таню, когда та решила поступать на актерский факультет.

– Обещай, что повесишь картину! – пропустив мимо ушей моё замечание, потребовала сестра.

– Ладно, Таня, уже поздно…

– Обещай!

– …а мне завтра рано вставать…

– Обещай!

– Таня! Я не буду этого делать, прекращай уже!

– Ну и ладно, сиди в своих администраторах до скончания веков и…

Не в силах больше выслушивать словесный понос сестры, я отключилась и, поставив телефон на беззвучный режим, легла в кровать, надеясь, что быстро усну. Но, конечно же, сон совершенно не шёл. Я всё думала о зеленоглазом брюнете, который застал меня за подглядыванием. Мне было интересно, что он обо мне подумал. Наверное, он считает, что я какая-нибудь маньячка, которая следит по ночам за спящими мужчинами. Но черт, как я могла не смотреть на него, когда он даже не пытался скрыться? Может… он именно этого и хотел? Чтобы на него смотрели? Тьфу, что за бред, какой нормальный человек захочет, чтобы за ним подглядывали из соседнего дома? Он же нормальный человек? Или…

Тяжело вздохнув, я села на кровати и, завернувшись в одеяло, пошла на кухню. Я так хотела отодвинуть занавеску и хотя бы одним глазком взглянуть на спящего мужчину. Нет, этого ни в коем случае нельзя делать, он и так вчера поймал меня на месте преступления, а если он и сейчас не спит? Если снова увидит, что я подглядываю за ним?

Всё-таки не удержавшись от такого искушения, я слегка отодвинула занавеску и взглянула на жителя из дома напротив. Он лежал в своей обычной позе, сложив руки под подушку и согнув одну ногу в колене, вот только его невероятного цвета глаза смотрели прямо на меня. Резко одернув занавеску обратно, я не удержалась и свалилась с подоконника на жесткий паркет. Мне кажется, или что-то такое уже было?

Ворча себе под нос, я встала на ноги и, снова завернувшись в одеяло, вернулась в кровать, но ещё долго не могла уснуть, думая о мужчине, чьи панорамные окна были слишком соблазнительными, чтобы не взглянуть на них…

***

– Тайлер, перевесь, пожалуйста, вон ту картину Филенда сюда. Звонила Элизабет, передала, что один из художников сказал, что привезет с собой ещё одну картину, – тяжело вздохнув, оповестила я своего помощника.

Не знаю, какие силы толкнули меня это сделать, но я почему-то привезла с собой картину, которую закончила два дня назад. И сейчас, таясь в кладовке, она дожидалась своего часа, вот только было одно «но». Во всей огромной галерее современного искусства на стенах осталось место всего лишь для одной картины. Я собиралась повесить туда свою работу, но буквально несколько минут назад позвонила директриса нашей галереи и сказала, что один из художников возжелал привезти с собой ещё одну картину.

– А что делать с той, что осталась в кабинете? – спросил Тай, сделав то, что я попросила.

– Её не надо вешать.

Да уж, Таня на меня плохо влияет. Ещё утром я злилась на себя за то, что вообще повелась на её уговоры, в то время как тащила тяжелую картину до метро. Теперь же я расстраиваюсь, что её некуда повесить, с учетом того, что этой картины здесь вообще не должно быть.

Снова тяжело вздохнув, я решила заняться своей работой, пока меня не уволили за то, что я не выполняю своих обязанностей. Эта выставка была главным событием уходящего года в сфере искусств Нью-Йорка, поэтому моя начальница не потерпит, если что-то пойдёт не так. Будут уволены все по щелчку пальца, она даже не станет разбираться, кто прав, а кто виноват. Может, даже хорошо, что именно сегодня не оказалось лишнего места для моей картины. Думаю, если я проделаю то же самое на другой выставке, то последствия будут не так страшны.

Немного позже приехала Элизабет, которая с напыщенной радостью и фальшивой улыбкой стала встречать Нью-Йоркских метров современного искусства или простых посетителей, чьи кошелки были достаточно толстыми на тот случай, если они захотят что-то приобрести. Я не могла не закатить глаза, смотря, как Элизабет чуть ли не прыгает на задних лапах перед тем самым Дэвидом Филендом, которому, в прочем, совершенно была безразлична моя начальница.

Время шло, а тот самый художник, который обещал привезти с собой еще одну картину, не появлялся. Я вся извелась, не зная, что же делать, ведь место пустовало, а художника даже на горизонте не было видно. А потом просто в какой-то момент я решила повесить свою картину на пустующее место. Прошло уже достаточно времени, вряд ли он вообще появится, поэтому стоило попытаться. Будь что будет.

Зайдя в кабинет, я дрожащими руками взяла то, что на самом деле было так дорого моему сердцу и, вынеся в зал, торжественно повесила на стену. А потом начался настоящий круговорот событий. Несколько гостей захотели приобрести картины, мне пришлось заниматься оформлением, потом появилась Элизабет, которая, ко всему прочему, ещё и отправила меня в кладовку за шампанским. Когда же я всё-таки немного разобралась со своими делами и снова вернулась в зал, то увидела то, что заставило моё сердце остановиться.

Мой замечательный сосед из дома напротив стоял прямо перед моей картиной и с интересом её разглядывал, скорее всего, даже не замечая, что моя начальница, стоящая рядом с ним, пыталась что-то до него донести.

– Мистер Каллен, Вы превзошли самого себя. Ваш автопортрет просто невероятен. И как Вам только удаётся каждый раз удивлять нас, – щебетала она, активно жестикулируя руками. Но мужчина просто стоял и смотрел, разглядывая каждую мелочь. Я встала позади них и попыталась понять, что же так привлекло его внимание. Мужчина, изображенный на картине, лежал на животе, уложив руки под подушку, одна нога была согнута в колене, таким образом создавая острый угол. Он был совершенно голым, и только невесомая простыня прикрывала самое интересное место, оставляя слишком вкусную пищу для фантазии. Но больше всего внимание привлекало лицо, на котором красовалась интригующая и завораживающая улыбка. Я настолько прониклась его естественностью, что мне без труда удалось передать всю его искренность, которую можно было увидеть даже невооруженным взглядом.

Теперь я знала, кто это. Эдвард Каллен, человек, чьи работы я могла рассматривать часами. Невероятно талантливый художник, который рисует то, что видит. Обычно объектами его внимания становились люди или улицы Нью-Йорка, ничего необычного, но стоило только взглянуть на его картины, ты понимаешь, что в его работах нет ничего обычного. Он видел всё – каждую, казалось бы, незначимую мелочь, которая тут же бросается в глаза, когда ты рассматриваешь его картину.

Че-е-ерт, ну почему я настолько удачлива? Единственный художник, чьи работы я просто обожала без исключений, поселился в доме напротив. И именно за ним, черт бы его побрал, я стала подглядывать. Почему я вообще не додумалась залезть в интернет и посмотреть, как же выглядит мой любимый художник, что он из себя представляет? Я как-то вообще об этом не задумывалась.

– Это не моя картина, – спокойным голосом заявил мужчина, так и не оторвав своего взгляда от картины.

– Простите, Вы что-то сказали? – не расслышав, переспросила Элизабет. Но я-то всё слышала.

– Я сказал, что это не моя картина. Это не я нарисовал, – повторил он, уже повернувшись лицом к моей начальнице. Та, разинув рот, смотрела на него немигающим взглядом и только спустя минуту всё-таки пришла в себя.

– Тогда кто?

– Я так подозреваю, что эта юная леди, – кивнув на меня головой, сообщил он.

Элизабет повернулась ко мне лицом, и я могла поклясться, что в тот момент она пыталась придумать самый изощренный способ убить меня.

– Она? – не веря своим глазам, переспросила начальница.

Мужчина кивнул и, повернувшись ко мне, подмигнул, подарив одну из своих невероятных улыбок.

Мне конец.

***

Как часто в течение нашей жизни мы думаем о том, что всё, это конец, хуже уже просто некуда? Наверное, как минимум… один раз. Ты не находишь себе места, постоянно перекручиваешь то самое событие, которое, по-твоему, опустило тебя ниже плинтуса, пытаешься понять, на каком этапе своей жизни ты допустил такую несуразную ошибку, которая привела тебя к таким последствиям. Сначала, конечно же, ты в панике, совершенно не понимая, как исправить то, что наделал, потом на тебя нападает депрессия, ну а после всё вроде бы проходит, ты начинаешь забывать, что заставило тебя так понервничать и живёшь дальше.

Впервые я впала в такое состояние, когда училась в школе. Мне было четырнадцать лет, и моя подруга взяла меня на «слабо», уговорив попробовать покурить. Естественно, я не хотела выглядеть в её глазах трусихой, поэтому согласилась, сделав всего лишь одну затяжку. Это увидела наша одноклассница, которая любила доносить до учителей всякие наши секреты. Она рассказала об этом миссис Стоун, которая сразу же отвела меня к директору и вызвала в школу родителей. Я вся извелась в течение того часа, пока мои родители добирались до школы, думая, что это всё, конец, что родители никогда мне этого не простят. Конечно же, как любые адекватные люди, Чарли и Рене не стали на меня кричать, а лишь попытались доступно объяснить, что этого делать нельзя.

Я усмехнулась. Знала бы я тогда, какие разочарования ждут меня в будущем…

Вторым разом стал сегодняшний день. Я краснела как школьница, пока Элизабет отчитывала меня за то, что я «поступила глупо и безответственно», а потом она просто меня уволила. Господи, о чём я только думала, вешая картину среди работ именитых художников? Даже если бы не появился Эдвард, нашелся бы другой человек, который бы сразу же вычислил её среди остальных. Но я просто почему-то не подумала об этом.

Я не знала, как мне быть дальше. Вряд ли я смогу найти такую же высокооплачиваемую работу с гибким графиком, а если я срочно не найду ее, то не смогу расплатиться за следующий семестр в школе искусств. И что обиднее всего, мне осталось оплатить всего лишь последнее полугодие. Да что уж там, мне скоро жить будет не на что, не то что оплачивать учебу.

Посмотрев в окно, я увидела, как Эдвард, взяв из холодильника шампанское, вышел из кухни. Свет во всей квартире погас, поэтому я догадалась, что он ушёл, скорее всего, отмечать Рождество. Я снова сидела на подоконнике, завернувшись в теплое одеяло и думая о том, что жизнь несправедлива. Сегодня рождественская ночь, а мне даже отметить праздник не с кем, потому что все мои родные и друзья остались в Лондоне, а здесь, в Нью-Йорке, я так и не смогла ни с кем сблизиться. Мне просто было некогда. Я днём и ночью пахала в этой галерее, успевая учиться в школе искусств, и всё, чего я добилась – увольнение и полное отсутствие денег. Ну что стоило этому Каллену подыграть мне? Сказать, что эту картину нарисовал он? Неужели она была настолько ужасной, что он даже не захотел брать на себя её авторство? Я была в полнейшей растерянности.

Мои депрессивные мысли прервал звонок в дверь. Кого это принесло в столь поздний час, да еще и в рождественскую ночь? Встав с подоконника, я сильнее укуталась в одеяло и, прошаркав до двери, заглянула в глазок. И, как вы думаете, кого я увидела там? Эдварда Каллена собственной персоной. Наверное, пришёл посмеяться надо мной или сказать, что подаёт на меня в суд. Эх, была не была, ведь хуже уже некуда, правда? Открыв дверь, я посмотрела на мужчину, который одновременно и притягивал меня, и был ненавистен мне.

– Мистер Каллен, – кивнула я, стоя в дверях и ожидая, когда же он скажет, зачем пришёл сюда.

– Мисс…

– Свон, – подсказала я ему. – Белла Свон.

– Мисс Свон, – улыбнувшись, произнёс мужчина. – Не пригласите меня?

– Думаете, стоит? – засомневалась я.

– Если Вы не против, конечно, – вежливо сказал Эдвард, подняв руку, в которой держал шампанское. – Тем более, я не с пустыми руками.

Помедлив еще мгновение, я всё-таки отошла в сторону, позволив ему зайти в квартиру. Перешагнув порог, Каллен с интересом стал разглядывать мой коридор, из-за чего я тут же покраснела. Наверное, вся моя квартира меньше его прихожей.

– У Вас мило, – сообщил Эдвард, подойдя к окну. – И вид замечательный.

Мои и без того румяные щёки стали просто пунцовыми, когда я услышала скрытый намёк в его словах. Конечно, из моей квартиры открывается замечательный вид, ведь всё, что мне видно – панорамные окна пентхауса мистера Каллена.

– Не жалуюсь, – пожала я плечами, пытаясь не слишком сильно выдать своё смущение.

– Я заметил, – повернувшись ко мне лицом, ухмыльнулся мужчина.

– Мистер Каллен, зачем Вы здесь? – не выдержав, спросила я.

Честно говоря, меня достала его дерзость. Да, я подглядывала за ним, да, я нарисовала его почти обнаженным, да, выставила картину на всеобщее обозрение, но он просто не имеет права приходить ко мне в квартиру и вести себя так, будто он – змей-искуситель. Если он не хотел, чтобы за ним подглядывали, то должен был хотя бы изредка зашторивать окна, по крайней мере, должен был это делать, когда ложился спать. Сегодняшний день я собиралась посвятить своим депрессивным мыслям, а вместо этого сейчас стою и пытаюсь разобраться в игре слов, которой он любезно снабдил меня.

– Хотел бы поговорить с Вами, Белла. Не возражаете, если мы перейдём на «ты»?

– Не возражаю, – сказала я.

– Тогда, может, для начала выпьем, праздник ведь? У тебя есть бокалы? – спросил он, оглядываясь в поисках того, из чего можно было бы выпить шампанское. Поджав губы, я покачала головой.

– Нет. Я не пью, поэтому мне они просто не нужны.

– Совсем? – удивленно спросил Эдвард, наконец, поставив бутылку на стол и сев на моё любимое кресло.

– Совсем. Считаю, что это пустая трата денег, – пожав плечами, объяснила я. – Я могу принести кружки, пойдёт?

– Пойдёт в том случае, если ты согласишься выпить со мной.

Закусив нижнюю губу, я вновь задумалась. Я действительно отрицательно отношусь к алкоголю, в большинстве своём обходя его мимо, но ведь от одного бокала шампанского ничего не случится, правда ведь? Поправочка: не бокала, а кружки.

Кивнув, я ушла на кухню. Взяв две кружки, я прихватила с собой коробку шоколадных конфет с трюфелем, которые так любила, и вернулась в комнату. Эдвард стоял у стены, разглядывая мои картины. В этот момент я чувствовала себя настолько уязвимой, будто я стояла перед ним без одежды, и у меня было такое ощущение, будто я ждала его вердикта.

– Почему ты выбрала модерн? Почему не абстракция, например? – не поворачиваясь ко мне, спросил мужчина.

– Жизнь и без того искажает людей, не вижу смысла в том, чтобы ещё и я этим занималась. Каждый из нас стремится к идеалу, так что же идеального может быть в абстракции? – ни на секунду не задумавшись, ответила я. Мне часто задавали этот вопрос, даже при поступлении в школу искусств. И у меня всегда был один и тот же ответ.

– Никто не идеален.

– Так зачем же это выставлять? Пусть хотя бы на полотне мир станет идеальным, – встав рядом с ним, добавила я.

– Твоя подруга? – поинтересовался он, продолжая смотреть на портрет Тани, который я нарисовала прямо перед отъездом.

– Сестра.

– Если у тебя есть сестра, тогда почему ты встречаешь Рождество одна?

– Потому что она живёт в Лондоне, а у меня нет денег на билет, всего лишь несколько часов назад я лишилась работы.

Эдвард молчал на протяжении довольно долгого времени, продолжая смотреть на изображение моей сестры, и только спустя пять минут снова заговорил. Правда, на этот раз смотря мне прямо в глаза.

– Я ведь мог сказать Элизабет, что это моя картина. Большинство из посетителей галереи даже не поняли бы, что она нарисована немного другой техникой, – сообщил он.

– Но почему-то этого не сделал, – нахмурилась я.

– Не посмел бы, – без промедления объяснил он. – Да, если бы я назвался автором, ты бы сохранила работу, но она того не стоит. Я не посмел бы присвоить себе авторство твоего детища. Что бы ни случилось, никогда не отказывайся от того, что создала собственными руками.

Грустно усмехнувшись, я вернула взгляд на портрет Тани. Знал бы ты, Эдвард, какие меня ждали проблемы из-за того, что я потеряла работу.

– В чём дело, Белла? У тебя прекрасные работы, ты можешь сама участвовать в выставках и продавать свои картины на аукционах, вместо того чтобы работать в галерее простым администратором. Что тебя там держало?

– Уже неважно. Что держало – уже не держит, – замотав головой, вздохнула я.

Я рассказала ему всё. Рассказала, что сама родом из Англии, а в Америку приехала учиться. Рассказала, как поступила в школу искусств, за которую нужно было платить большие деньги, как нашла работу, которая меня жуть как раздражала, но позволяла оплачивать учебу. Не знаю, почему я это сделала, ибо обычно предпочитаю решать свои проблемы самостоятельно и не люблю кому-то жаловаться. Но в тот момент мне просто захотелось высказаться, это было необходимо мне как воздух, потому что, честно говоря, моя голова уже готова была взорваться от переполнявшей её информации, которую срочно нужно было обработать.

– Я могу помочь тебе, – выслушав меня, сообщил Эдвард. – Но у меня есть одно условие.

– Как ты мне поможешь? Оплатишь учебу? – усмехнулась я.

– Почему бы и нет, – пожал плечами он.

– Нет, – категорически отозвалась я. – Я не позволю тебе оплачивать мою учебу.

– Тогда давай выставим одну из твоих картин на аукцион, – предложил он.

– Я умоляю тебя, Эдвард, никто не захочет связываться с неопытной студенткой.

– У меня есть некоторые связи, знаешь ли, – сверкнув глазами, сказал мужчина. – Я договорюсь, тебе всего лишь нужно будет выбрать одну из своих картин, которую ты хочешь продать.

– Эм, ну, я не знаю, – замялась я. – Мне не по себе от одной мысли, что ты будешь хлопотать ради этого.

– Ты не в том положении, чтобы отказываться, – напомнил мне Каллен. – Правда, у меня всё-таки будет одно условие.

– Какое? – настороженно спросила я, ожидая самого худшего.

– Не продавай эту картину. Я хочу, чтобы она осталась у тебя, – кивнув в сторону моей последней работы, на которой был изображен сам Эдвард, попросил он.

– Но зачем? – не понимала я.

– Причины я, пожалуй, оставлю при себе. Но это моё условие, – улыбнувшись одной из своих самых великолепных улыбок, проговорил он. – Согласна?

– Согласна…

***

Зайдя в квартиру, я с нетерпением скинула с себя туфли на огромном каблуке и с блаженным стоном зашла в гостиную. Я так хотела снять с себя этот деловой костюм, который, честно говоря, надоел мне за весь день, что с удовольствием натянула на себя мягкие джинсы и свободную футболку, прежде чем приступить к приготовлению ужина. В этом году новогодняя ночь обещала быть самой незабываемой в моей жизни, поэтому я решила, что приготовлю настоящий новогодний ужин только для нас двоих: для меня и моего мужа…

Ровно три года назад я познакомилась с мужчиной, чьи панорамные окна с самого начала не давали мне покоя, и ровно три года назад моя жизнь перевернулась с ног на голову. Эдвард, как и обещал, выставил мою картину на традиционном новогоднем аукционе, которая ушла за такие огромные деньги, которые я и за год не зарабатывала. Я была так удивлена, что знаменитый итальянский коллекционер, сеньор Пеларатти, был впечатлен моей работой, на которой был изображен кусочек Центрального парка, что сперва не поверила Каллену, когда он сказал мне, кто стал хозяином картины. Сеньор Пеларатти же стал расхваливать своё новое приобретение в кругах других коллекционеров, которые тоже захотели что-то приобрести из моих работ. А спустя несколько месяцев я с удивлением отметила, что продала все свои работы кроме двух: портрета Тани и картины со спящим Эдвардом.