Текст книги "Советы матушки Ихуолы"
Автор книги: Анна Тиллес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Анна Тиллес
Советы матушки Ихуолы
Присказка
Далеко-далеко на севере, в глубине карельского леса притаилась старая избушка. Её бревенчатые стены от времени потемнели, лес одел крышу в мягкий мох, а ветра пропитали избушку запахами северной земли. Одна её стена пахнет морем, вторая – лесом, третья – болотом лесным, а четвертая хранит память о людях, что приходили сюда на ночлег.
Всякому путнику избушка даёт кров, мягкую перину и горячий ячменный кофе. О её гостеприимстве знают все окрестные охотники и рыболовы. О нём знали их деды и прадеды, захаживая сюда ещё в те далёкие времена, когда земля эта звалась Похьёла. Бывало, придут уставшие путники, скинут одежду тяжелую, поужинают, разомлеют от тепла печного, возьмут в руки кантеле старинное и начинают сказки сказывать под звуки его струн. Сказывать сказки под звуки кантеле повелось ещё с тех давних времён, когда старец Вяйнямёйнен жил на этой земле и пел здесь свои руны. Запахи в избушке вкусные стоят: травкой лечебной пахнет, да грибами сушеными, а ежели печку натопить, то и запах багульника болотного можно уловить. Пьянит запах багульника, голова тяжелая становится, смыкаются веки и засыпают путники крепким сном.
Как гости уснут, объявится в избушке хозяюшка – старая мышь Ловхи. Помнит Ловхи ещё те времена, когда жила она в доме матушки Ихуолы. В труде ей помогала, в горе слёзы вытирала, а в праздник мастерицей плясать была. А уж рукодельница какая! Нити тончайшие плела, узоры затейливые вышивала. Бывало, сядет матушка Ихуола одежду шить, да и отдаст отрезы полотна Ловхи. А та не растеряется! Такой сарафан себе справит, что любая девица позавидует. С тех пор много лет прошло, много зим пролетело и пошло в народе поверье: если хозяйка избушки вышла к гостям – жди перемен в жизни. А уж хороших или плохих перемен, про то только Ловхи известно.
В ожидании уставших путников печь натопит, стол соберёт, да и спрячется в свой кут. Возьмет вышивание, сидит тихо и сказки слушает, что гости рассказывают. Как заснут они, соберёт Ловхи сказки и в перину сложит. Много сказок собрано в перине той, много историй живёт в старой избушке. Слушай и засыпай.
Ленивые сыновья
Жил на земле Похьёлы Урхо с женой Хилмой. Трудолюбивые были, работали много, на трудности не роптали. Трудами своими дом большой справили, баньку поставили, поле возделали, ячмень да рожь сеяли. Урхо лодку добротную смастерил, чтобы в море за рыбой ходить. И жена ему в помощь: лён пряла, ткани ткала, за скотиной ходила. Много было у Хилмы забот, ведь муж в море надолго уходил, а хозяйство не малое нажили.
Когда весть пришла, что детки у них родятся – обрадовались Урхо с Хилмой: пока маленькими будут – радость родителям, а вырастут – помощь будет. Так в надеждах и жили. Когда время пришло, родились у них мальчишки-близняшки. Уж так похожи были меж собой, что Урхо поначалу думал, что болезнь у него глазная приключилась. Посмотрит на ребятишек, и будто в глазах двоится. Потому и имена им похожие дали: Ойво и Тойво.
Родители в сыновьях души не чаяли. Хилма калитки напечёт – мальчишкам порумянее, да побольше положит. Ночи напролёт полотно тонкое ткёт на рубашки мальчишкам, да вышивает на них узоры обережные, чтобы у детишек жизнь хорошая была. Урхо санки мастерил, да сиденьица беличьим мехом подобил, чтобы сыновьям мягче, да теплее зимой на санках с горы кататься.
В трудах и заботах время быстро летит. Сыновья бойко подрастали, красавцами первыми стали. А уж артисты какие! Ойво песни поёт, Тойво на кантеле играет. Заслушаешься, закачаешься от их песен!
«Пора сыновей к хозяйству приобщать, чтобы труды свои разделить меж ними», – подумал Урхо и однажды утром позвал сыновей.
– Ойво! Тойво! Собирайтесь – в море пойдём! Рыбы наловим, мать калакейтто сварит.
Вышли сыновья с отцом на берег моря. Ветер морской солёный до косточек продувает, волна брызгами ледяными лицо обжигает. Поёжился Ойво и говорит:
– Отец! Не могу я в холодное море идти, ветром ледяным дышать, голос свой звонкий портить. Заберёт море мой голос, как петь я буду?
Ничего не ответил Урхо. Промолчал.
– Тойво, сынок! Помоги мне лодку в море столкнуть.
Посмотрел Тойво на лодку отцовскую, потом на руки свои и говорит:
– Отец, не могу я лодку своими руками толкать. Пальцы мои болеть начнут, как играть тогда буду?
Ничего не ответил Урхо, промолчал. Толкнул свою лодку, взял весло, невод и ушел в море один.
Вернулись сыновья домой, а мать их спрашивает:
– Почему с отцом в море не ушли? Почему вернулись?
– Не для моря ты нас растила, матушка! – отвечают сыновья.
Ничего не ответила Хилма, только вздохнула и пошла хлопотать по хозяйству.
Возвращается Урхо из моря. Мать просит сыновей:
– Ойво! Тойво! Берите коробы и бегите отца встречать! Помогите ему улов, да невод тяжелый домой принести!
Подхватили сыновья короба из бересты плетёные и побежали на берег моря. Отец лодку на берег вытащил, рыбу и невод тяжелый в коробы сложил, просит сыновей:
– Берите короба, да к дому несите!
Взялись сыновья за короба. А они тяжелые, рыбы в них много, да и невод, морской водой напитанный, не легче.
– Не можем мы, отец, короба эти нести. Руки наши болеть будут, спина сгорбится, стать свою потеряем!
Ничего не ответил Урхо, промолчал. Сам взял короба тяжелые и к дому принёс.
Мать, завидев это, спрашивает сыновей:
– Что ж вы тяжелые короба не принесли?
– Не для тяжестей ты нас растила, матушка! – отвечают сыновья.
– Ну, раз тяжести носить не можете пойдите невод расправьте, да сушиться развесьте.
Взялись братья за невод, да только запутали его, а кое-где и порвали. Увидела Хилма, что сыновья невод испортили, призадумалась сильно.
Поздно вечером, когда Ойво и Тойво уснули крепким сном, Урхо с Хилмой долго решали, как им быть. Старость приближается, а помощников не вырастили. Думали-думали и решили за советом к мудрой Ихуоле сходить. Народ окрестный её матушкой величает. Ежели заболеет кто – вылечит, в голодный год мукой поделится, работный люд не обижает, а коли беда приключится – поможет.
Как решили, так и сделали. Встали рано утром и пошли за советом к матушке Ихуоле. Подходят к дому её, а она на пороге их встречает:
– Знала я, что придёте ко мне. Ежели бы раньше пришли, пока Ойво и Тойво на детских саночках катались, помощь моя была бы только советом. Но упустили вы время. Глаза ваши только красоту сыновью видели, сердца ваши только об их потребностях болели. Теперь труднее будет вам помочь. Ежели готовы вы к испытаниям – исправят сыновья свою судьбу. А если нет – встречайте старость свою без помощников.
Тревога поселилась в сердцах родительских, да делать нечего.
– Нет у нас выбора, матушка Ихуола. Готовы мы к испытаниям твоим. Научи, что нам делать?
Повела их матушка Ихуола в амбар. Стоит в амбаре большой мешок.
– Возьми, Урхо, этот мешок и неси домой. А тебе, Хилма, дам я два покрывала. Вечером, как спать сыновья лягут, накройте их ими. Окутает Ойво и Тойво крепкий сон. Как заснут – отнесите их в лодку, положите туда мешок и пустите лодку в озеро. Домой возвращайтесь и не печальтесь о сыновьях.
– В чём же наше испытание? – спрашивают матушку Ихуолу родители.
– Испытание ваше самое трудное – ждать своих сыновей и на судьбу не роптать.
Только Урхо с Хилмой рты открыли, чтобы поблагодарить Ихуолу за помощь, а она и говорит:
– Не благодарите за то, чего ещё не сделано. Для благодарности время ещё не пришло.
Взвалил Урхо мешок на плечи, взяла Хилма покрывала и пошли они домой. Вечером сделали всё, как матушка Ихуола велела: спящих сыновей отнесли в лодку, положили туда мешок, оттолкнули лодку от берега и поплыла она в открытое озеро. Вернулись домой. Плачет Хилма, молчит Урхо, да делать нечего. Смирились они со своей судьбой и стали жить дальше, сыновей дожидаться.
Встреча с русалкой Импи
Много дней плыла лодка, много рек и озёр прошла. Спят братья не шевелятся. Наконец пристала лодка к берегу. Очнулись братья от сна долгого, а вместо перины деревянные доски бока мнут, вместо запаха горячих матушкиных сканцев запах утреннего озера, вместо потолка родительского дома небо голубое.
Вскочили братья, по сторонам озираются и спросонок понять не могут, где они и почему лодка стала им постелью. Тут озёрная гладь заволновалась, лодка плавно закачалась, желтые кувшинки стали раскрывать свои головки и поплыл над озером их сладкий аромат. Видят братья – сидит на листе кувшинки русалка красоты невиданной. Белокурые волосы её по воде стелются, на шее жемчуга переливаются. Склонила русалка голову к цветку кувшинки, зачерпнула росу утреннюю, умыла лицо белое – румянец на щеках заиграл. Дивятся братья чуду такому.
Посмотрела на них русалка и говорит:
– Вот и свиделась я с вами, Ойво и Тойво. Много слышала о вас. Люди говорят, что песни петь вы умельцы, да на кантеле играть горазды. Ну так спойте мне, порадуйте умениями своими.
Оробели братья, русалку испугались. В народе говорят, что в русалок утопленницы превращаются. Встретишь её – быть беде. Не отпустит она, в воду за собой утащит.
У Ойво от страха голос пропал, слова сказать не может. У Тойво по рукам холодок побежал, оцепенели руки. А русалка смеётся, да так переливисто, что стелется смех её по глади озёрной и эхом растекается по лесам окрестным.
– Ну, что ж вы испугались-то так, словно дети малые? В гости ко мне пришли, а не здороваетесь, просьбу красавицы Импи исполнять не торопитесь. Коли возьму я гребень серебряный в руки, да волосы свои начну расчесывать от скуки – не вернётесь тогда в свои края северные. Останетесь со мной навсегда.
Услышав имя Импи удивились братья. Как они оказались в южной стороне, в Русалкином заливе? Говорит им красавица Импи:
– Много лодок рыбацких по Ладоге ходит, много рыбаков в залив заглядывают. Да некогда им на красоту мою любоваться. Рыбу ловить – тяжелый труд. А красота моя расцветает, если глаз чужой видит её и восхищается. Вот и попросила я матушку Ихуолу помочь мне красоту свою сохранить, отправить ко мне молодых красавцев, у которых есть время любоваться мной. Тех, кто рыбу не ловит, на охоту не ходит, поле не пашет. Пусть развлекают меня, да любуются красотой моей. Доставай, Тойво, кантеле! Начинай, Ойво, песни петь!
Обрадовались братья. Они с самого детства знали, что родились для песен и музыки, а не для тяжелого труда, который красоту забирает, молодости лишает, здоровье отнимает. Огляделись вокруг, да не увидели кантеле. Нет кантеле в лодке, лишь мешок большой стоит.
Только взялись братья за мешок и видят, как стая рыбок серебряных большой лист кувшинки к лодке толкает, а на листе том кантеле лежит красоты необыкновенной: короб его из ольхи сделан, расписан узорами красными, колки жемчужные, струны тончайшие из волоса конского сделаны.
Взял Тойво кантеле, и стали братья песни петь, красавицу-русалку развлекать. Смеётся русалка, с каждой песней всё краше становится, да братьев нахваливает. Братья смотрят на неё, как завороженные, и думают:
«Вот она, жизнь красивая! И глазам услада, и похвалы хоть отбавляй, и песни можно вдоволь петь!»
Время быстро летело, да за ним и не смотрел никто. День поют братья, второй, третий. Не едят, ни пьют. Только остановятся – русалка за гребень свой серебряный берётся, того и гляди волосы расчёсывать начнёт. Братья, видя это, не останавливаются. Сколько песен спели и не помнят, вот только песни заканчиваться стали и струны на кантеле лопнули.
– Что же делать? – думают братья.
А Импи им подсказывает:
– Открой, Ойво, мешок, который в лодке лежит! Возьми из него песни и пой дальше. Уж больно твой голос красив! А ты, Тойво, возьми прядь моих волос! Будут у кантеле струны новые! – сказала Импи и протянула Тойво пять своих волосков шелковистых.
Открыл Ойво мешок, а в нём столько песен, что жизни не хватит, чтобы все их спеть. Натянул Тойво струны новые да такие прочные, что всю жизнь можно на кантеле играть – не порвутся те струны.
До тех пор играл Тойво, пока пальцы силу не потеряли. До тех пор пел песни Ойво, пока голос не ослаб. Выпало кантеле из рук Тойво, потерял голос Ойво. Тишина воцарилась над озером. Огляделись братья по сторонам – нет русалки, только волна бьёт о борт лодки. Без сил упали они, накрылись покрывалами, которые на дне лодки лежали, и уснули долгим сном. Набежала волна, сняла лодку с берега, и поплыла лодка с братьями в родную сторону, в северную землю Похьёлы.
Советы матушки Ихуолы
Много дней плыла лодка на север, много рек и озёр прошла и пристала к родительском берегу. Очнулись братья от глубокого сна. С великим трудом поднялись, вышли из лодки на берег. Ноги не держат, руки не поднимаются, во всём теле ломота болезненная. Взглянули они друг на друга и горько заплакали. Не увидел Ойво красавца брата, не увидел Тойво красивую свою копию. Превратились братья в стариков немощных. Все силы забрала у них весёлая красавица Импи, все соки жизненные, что так бурно по жилам бежали.
Оглянулись они вокруг и видят – идёт вдоль берега мать. То в одну сторону посмотрит, то в другую. Вглядывается Хилма в даль озёрную, слёзы вытирает. Давно не видела она своих сыновей, только речи рыбацкие слышала. Сказывали рыбаки, будто видели их на Ладоге, что пленила их русалка Импи и от себя не отпускает. Хотел Урхо отправиться за сыновьями своими, чтобы из беды выручить, да наказ матушки Ихуолы камнем на дороге встал. Не посмел он ослушаться её совета. Так и жили Урхо с Хилмой в ожидании.
Увидела Хилма лодку на берегу, узнала её. Да и как не узнать, ведь она руками мужа сделана. Рядом с лодкой два старика стоят и от ветра качаются. Подошла Хилма к старикам, а они лица свои от неё прячут, глаза в землю опустили. Да как скроешься от материнского сердца? Узнала Хилма сыновей своих, руки к ним протянула, к груди прижала, в дом привела, в красный угол посадила. Хлопочет вокруг них и будто не замечает, что сыновья в стариков немощных превратились. Задумался Урхо:
«Неужто это и есть та помощь, что матушкой Ихуолой обещана? Да какая ж это помощь? Как нам жить-то теперь?».
Рано утром, пока все спали, пошел Урхо к матушке Ихуоле. Птицы вокруг него щебечут, а он не слышит. Рыба в реке плещется, а он не видит. Лиса дорогу перебегает – не до лисы ему. Море холодное поселилось в душе его, камнями прибрежными грудь сдавило. Не видит Урхо рассвета ясного, будто он в тайге дремучей заплутал и выйти не может.
Пришел он к матушке Ихуоле, а она на пороге его встречает:
– Скажи мне, Урхо, какая из дорог тебе легче показалась? Та, по которой ты тяжелый мешок от меня нёс, или та, по которой ты с тяжелыми мыслями ко мне вернулся?
– Ты и сама ответ мой знаешь, так чего же спрашиваешь? С мешком твоим дорога легче была, да погубил сыновей моих мешок этот, здоровье у них забрал и забот нам на старости прибавил.
Отвечает ему Ихуола:
– Мешок тот не я собирала. Это ты сам, своими руками с самого рождения сыновей мешок тот праздностью набивал. А Хилма, жена твоя, покрывала для них ткала из любви своей безоглядной, которая закрывает сыновей от всех невзгод. Накрыла она сыновей этими обережными покрывалами, и не поняли они, куда их лодка несёт. Дал ты им мешок праздности – вот и утопили они жизнь свою в празднике, потому как другой жизни они не знали. Не научил ты сыновей лодку строить, не научил невод вязать, не научил рыбу ловить, не научил в море студёное ходить и с волнами справляться. Не вырастил ты из них мужей, детьми малыми оставил. Не покрывала обережные нужно было Хилме ткать, а рукавицы сыновьям крепкие шить. Чтобы могли топор держать, землю пахать, да неводы тяжелые тянуть.
Опешил Урхо от речей таких, а возразить-то и нечего. Права матушка Ихуола. Да только легче ли ему от правды её?
– Знаю, что тяжелы мои речи, Урхо. Знаю, как тяжело Хилме слёзы свои прятать, глядя на сыновей. Но пол пути – не вся дорога! Слушай меня внимательно. Быть твоим сыновьям стариками, пока их молодость схоронена на дне Русалкиного залива. Если смогут они достать её оттуда – вернут себе облик молодецкий, а если не смогут – навсегда стариками останутся!
– Да как же им в Русалкин залив идти, ежели они на ногах стоять не могут, от слабого ветерка качаются?
Отвечает матушка Ихуола:
– Поздним вечером отведи сыновей в баню. Веничком свежим попарь, похлещи их, да по сильнее! Дам я тебе соль-морянку заговорённую, растворишь её в водице банной. Как напаришь сыновей – окати их водой солёной, после надень на них рубахи полотна грубого. От рубах этих тела их обветшалые упругость начнут набирать. Хилма пусть кваском сыновей напоит, да мятной травки в него добавит. Как сон их одолевать станет – положите их спать на лежанку из стружки можжевеловой. Стружка эта и костям здоровья добавит, и дух восстановит. Да не забудь, что после бани сыновья ни одним словом не должны обмолвиться до самого утра.
– Утром отведешь их к железной ели, – продолжает матушка Ихуола. – В стволе у той ели есть источник с водой целебной. Вода эта железом напитана. Она силы им даст, чтобы с испытаниями справиться.
– Да как же мне найти эту ель? – спрашивает Урхо. – Много о ней люди говорят, да встречали не многие.
– А ты иди и ногам своим не противься. У тебя в ели той надобность большая, а потому ноги сами к ней дорогу найдут. Как сделаешь всё, о чём я сказала, работу сыновьям задай: пусть невод вяжут, лодку шьют, да на этой лодке пусть в море выйдут, рыбы в дом принесут. Сам работы не касайся! Ойво и Тойво своими руками должны жизнь свою исправить! Как поймёшь, что готовы они в Ладогу идти, отправляй их в Русалкин залив и не печалься. А чтобы вам с Хилмой было легче испытания пройти – пошлю с тобой свою помощницу. Она и в хозяйстве поможет, и утешит в трудную минуту, и совет мудрый даст!
Хлопнута матушка Ихуола в ладоши и появилась мышка Ловхи. Шерстка серая, да мягкая, на солнце переливается. Сарафан складками по ветру гуляет, передник вышивкой красной расшит. Взяла Ихуола мышку в руки и советы ей нашептывает. Ловхи советы собирает, да в кармашек передничка прячет, чтобы не растерять и в нужную минуту поделиться.
Только Урхо рот открыл, чтобы поблагодарить матушку Ихуолу за помощь, а Ловхи ему говорит:
– Не благодари матушку за то, что ещё не сделано. Для благодарности время ещё не пришло.
Подивился Урхо проворности речей Ловхи, взял мышку с собой и отправился домой.
Сказка о деревенском кузнеце
Вернулся Урхо домой, рассказал жене своей Хилме о словах матушки Ихуолы. Опечалилась Хилма. Не думала она, что сыновьям вновь предстоит дорога в Ладогу, в Русалкин залив. А Ловхи и говорит:
– Послушай матушку Ихуолу! Сделай так, как она сказала, а я вам помогу с испытаниями справится!
У Хилмы от чуда такого неожиданного слеза забыла по щеке скатиться. Да где ж это видано, чтобы мышь человека поучала?! А Ловхи слезу Хилмы смахнула, достала из передничка совет матушки Ихуолы и тихонько ей в ухо вложила. Выслушала Хилма совет, успокоилась.
Вечером натопил Урхо баньку, паром горячим её наполнил, да сыновей в той баньке крепко напарил. После окатил их водой солёной, дал сыновьям рубахи грубые льняные, квасом напоил и до утра слово молвить запретил.
Как уснули сыновья на лежанке из стружки можжевеловой, подбежала к нему Ловхи и говорит:
– Сплети мне, Урхо, два туеска берестяных, да крышечки к ним сделай поплотнее. Нужда в них завтра будет большая.
Подивится Урхо просьбе такой, но туески берестяные сплёл. Авось и впрямь нужность в них имеется.
Утром проснулись Ойво и Тойво ни свет, ни заря. Хилма у печи хлопочет, Урхо в лес собирается, Ловхи туески новенькие рассматривает. Сделали братья шаг по избе, второй шагнули и почувствовали легкость в теле, да крепость в ногах. Радостью наполнились их сердца.
– Может помощь нужна, отец? – спрашивают сыновья.
– Помощники вы ещё никудышные, – отвечает Урхо. – Силёнок у вас маловато. Собирайтесь в дорогу, пойдём искать ель железную с источником целебным.
– Да разве бывают ели железными? – удивились братья.
Помолчал Урхо, задумался, присел на лавку и рассказал сыновьям историю железной ели, что от глаз людских сокрыта в чаще лесной, непролазной.
– Давным-давно это было. Жил в наших краях кузнец. Умелец был отменный. Всё мог сделать: и утварь домашнюю, и плуг с сохой, и подковы знатные ковал. Жена у него красавица была, да строптива не в меру. Что не сделает кузнец – всё ей не ладно.
– Для чужих людей день и ночь в кузне стучишь, а для родной жены секерё не сделаешь, – упрекала она мужа.
– Не шуми, жена! Будет тебе секерё! – отвечал ей кузнец.
– Простое то мне не надобно! – продолжала ворчать жена. – Сделай мне такое, чтобы в тёмное время светилось оно светом переливчатым всем на загляденье!
Пошел кузнец в кузницу, взял медь и выковал из неё ажурное секерё тончайшей ковки. Принёс его жене, а она и глядеть не хочет:
– Медным секерё никого не удивишь! Оно блестит, да не светится! – сказала, как отрезала.
Вздохнул кузнец и вернулся в свою кузницу. Взял серебро и выковал из него секерё краше медного. Принёс жене, но опять не угодил:
