Текст книги "Мама"

Автор книги: Андрей Хорошавин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

«Ночь придает блеск звездам и женщинам»

(Д. Байрон)

«Вы созерцаете звезду по двум причинам: потому, что она сверкает, и потому, что она непостижима. Но рядом с вами сияние более нежное и тайна более глубокая – женщина»

(В. Гюго)

«Женщина – великое слово. В ней чистота девушки, в ней самоотверженность подруги, в ней подвиг Матери».

(Н.А. Некрасов)

Всем женщинам Вселенной посвящается.

ПРОЛОГ

Стая голубей белым облаком поднялась над Мегаполисом, с первыми лучами восходящего солнца. Сделав круг над впивающимися в небо чёрными силуэтами небесных комплексов, голуби повернули на север. Они летели туда, где ещё можно было увидеть и услышать шумящие листвой деревья, зелёную и сверкающую каплями росы траву. Где, тишина и покой. Где, укрывшись под густыми кронами от палящего солнца, можно вдоволь наесться зелёными и жёлтыми гусеницами, напиться росой, прохладными сверкающими шариками скапливающейся в центре листьев. А потом, ничем не беспокоясь, дремать, усевшись на кирпичной, местами покрытой мягким мхом ограде, до самого вечера.

Здание монастыря красным кирпичным пятном выделялось на фоне современных полимерметалбетонных коробок Мегаполиса и совершенно не вписывалось в геометрически идеальный урбанизированный пейзаж, созданный билдинг-принтерами. И, скорее всего, поэтому монастырь, спустя многие и многие годы так и остался на окраине. Казалось, что современность бежала от этой, спрятавшейся за узкой полоской зелёных насаждений, старины.

Сразу за стенами монастыря широкой лентой протянулась автострада, связывающая Мегаполис с другими, такими же урбанизированными монстрами. Прямая, как струна, она терялась за горизонтом в обе стороны.

Далее за границей автострады начинались свалки и промышленная зона.

Громадные площади были заняты тоннами мусора – отходами жизнедеятельности Мегаполиса. Свалки, вечно покрытые желтоватой дымкой ядовитых испарений, походили на горную гряду.

За свалками располагались корпуса промышленной зоны. Тёмными силуэтами, проступающими сквозь желтизну испарений, корпуса возвышались над грудами отходов, закрывая собой полнеба. Они соединялись с Мегаполисом многокилометровыми подземными тоннелями – транспортными и пассажирскими, движение по которым никогда не прекращалось. Снабжая Мегаполис всем необходимым, взамен промышленная зона высасывала из него жизнь, в прямом смысле этого слова.

Каждое утро, сотни тысяч рабочих, живой бесформенной массой, похожей на мясной фарш, засасывались в тоннели и перекачивались по ним к корпусам промышленной зоны. До отвала накормив этих чудовищ своей энергией, потом и кровью, люди на какое-то время возвращались к подобию жизни, что бы набравшись сил, снова отдать их на благо процветания общества и национальной безопасности.

Ах, это «Благо Общества»! Ах, эта «Национальная безопасность»! Как много всего, можно оправдать, руководствуясь этими понятиями, как много можно объяснить.

«Земля превыше всего! Земля наша гордость, наш дом! Мы – дети Земли. Мы Земляне. Мы обязаны всем нашей матери Земле. Мы все в неоплатном долгу перед ней. Так, защитим же Землю! Защитим нашу мать от всего, что ей угрожает! Не жалея жизни!! До последней капли крови!!».

И защищали. И отдавали. И умирали во благо и за честь. А те немногие, кто оставались в живых, становились примером. Их награждали и славили, о них слагались песни, и вот уже миллионы молодых, глядя на них, снова соглашались ради «Блага общества» превратить себя в фарш, что бы спустя немного времени оказаться в выгребной яме.

Последняя война изменила всё. Будто огромным ластиком она стирала города, страны, нации. Упразднив границы, она сделала всех Землянами. Вместе с миллиардами подданных, в небытие ушли короли и королевские семьи – великие, в прошлом, землевладельцы. Отпала необходимость в религии. «Если бог допустил такое, то это не бог!» – кричали люди, разбивая кресты и полумесяцы, без разбора разнося в щепки буддийские, иудейские и прочие храмы, сжигая на кострах ненависти святые книги и учения пророков, присваивая золото. Но надежда, как неугасимое пламя, тусклым язычком тлеющее в закопчённой лампаде, возрождало старые и порождало новые образы, символы и тотемы за которыми можно было спрятаться от безысходности.

Изменилось многое, но порядок отношений в обществе остался прежним. Общество, как и прежде, делилось на классы. Богатые и бедные. Рабы и диктаторы. Властители и плебеи. Имущие стали ещё богаче, а не имущие, как и прежде, полностью зависели от них.

Отношения, власть, политика остались те же, только взамен одним пришли другие.

Они, как в прочем и всегда, захватили и делили её между собой, как волки делят тушу украденной овцы, хватая и чавкая. Они грызли друг другу глотки, пока не поняли, что из-за одной не поделенной овцы, могут потерять всё стадо. Тогда они договорились. Они разделились на тех, кто у власти и правит, и на тех, кто обеспечивает безопасность, на пастухов и овчарок. А те, кто не хотел договариваться, так и остались волками. Потом, по результатам всеобщего голосования, волкам вскрыли глотки, но не всем. Небольшую часть решено было оставить. Волки держали в страхе стадо и оправдывали расходы на содержание овчарок. Менялось многое, но инстинкты, заложенные самой жизнью, остались.

Они, как и прежде, сбивались в стаи. Стая – это воля. Стая – это сила. Когда ты в стае – ты в безопасности.

Два клана Салливоны и Экслины правили планетой. Они создавали законы и обеспечивали их выполнение. Они решали чему быть, кому кем стать, кому жить, кому умереть. И эти законы были просты и понятны. Если ты не в клане или, хотя бы, не приближен к нему, то ты овца, которую рано или поздно, либо превратят в фарш, либо скормят волкам.

Но были и те, кто, презрев понятия и законы, выдуманные, не ведомо кем, бросали всё и уходили, преследуемые и гонимые. Они покидали эти нагромождения из стали, полимеров и бетона, заполненные гниющей плотью и уходили за горизонт, унося свои жизни с собой. Бродяги, вечно идущие по обочинам автострад, в поисках лучшего, они не будут больше кормом власть предержащих. Они отдадут свои жизни вечности.

Путь назад в Мегаполис, таким как они, был заказан. Они бросали детей на пороге монастырского приюта в пластиковых коробках и уходили, не оглядываясь, оставив им только свою гордость и любовь к свободе.

Они уходили в небытие и растворялись в безызвестности. Их омытые дождями и высушенные солнцем и ветрами кости, белели по обочинам автострад. Не многим везло, упокоиться в неглубокой могиле, вырытой спутниками. Тогда над могильным бугорком какое-то время можно было разглядеть надпись с именем и датами рождения и смерти усопшего. Но, что может значить одна маленькая жизнь, в сравнении с вечностью. Время безжалостно и неумолимо смелет её в своих жерновах, а ветры разнесут эту пыль по бескрайним просторам вселенной. И не останется ни бугорка, ни надписи – НИЧЕГО.

Часть 1 МОНАСТЫРЬ

Глава 1

А всё началось с того, что сестра Ангелина, падая с крыльца, едва не расшибла себе нос.

Каждое утро, ровно в четыре тридцать по поручению матушки Тересы – настоятельницы женского монастыря имени Пресвятой Гермионы Заступницы, сестра Ангелина выходила в мир. Делала она это для того, чтобы смоченной в растворе губкой стереть голубиный помёт с карниза, устроенного над входной дверью. Чем этот карниз так привлекал голубей, оставалось загадкой, но к утру его поверхность была уделана так, что невозможно было определить, какого он цвета.

Слева от двери, на кирпичной стене поблескивала табличка с надписью: «Сиротский приют при Женском монастыре имени Пресвятой Гермионы Заступницы». Справа, во всю высоту двери высился плакат. На плакате стройная монахиня в синей сутане, во взгляде которой отражалась вся скорбь мира, принимала в объятия девочку-сироту. Девочка выходила из мрака, а за спиной монахини сияло солнце, и яркая радуга изгибалась над ним, отражаясь в счастливых глазах ребёнка. Под картинкой горела надпись: «Приди сестра».

Над входной дверью до самого фронтона, занимая собой почти весь фасад, переливалась и сияла смальтой из натурального стекла мозаика, изображающая саму Пресвятую Гермиону Заступницу. Гермиона неслась под облаками на спине лошади белой масти, из боков которой, взрезая голубое небо, вырастали огромные орлиные крылья. Левой рукой Гермиона обнимала лошадь за шею, а правую вскидывала высоко над головой. В ней она сжимала нож с длинным обоюдоострым клинком. Сжав пальцами остриё ножа, Гермиона с грозным видом готовилась метнуть его, видимо в тех, кто делает девочек сиротами.

Как всегда, надев синюю сутану и покрыв голову накидкой с белой вуалью, скрывающей некрасивое, покрытое крупными родинками лицо, сестра Ангелина вышла навстречу солнечному, наполненному пением птиц и шелестом листвы, утру.

Единственная дверь, связывающая монастырь с миром, находилась в келье Пресвятой Гермионы Заступницы. Доступ в келью, кроме самой наставницы, имели только две старшие сестры да пара тройка доверенных. Рядовым же монахиням побывать здесь случалось, только раз в жизни, во время ритуала посвящения.

В правой руке, сестра Ангелина держала лёгкую раскладную лестницу-стремянку, а в левой пластмассовую ёмкость, полную голубого пенящегося раствора. На поверхности в шапке белой пены плавала оранжевая синтетическая губка. Но не успела сестра Ангелина сделать и шагу, как, почувствовала что‑то под левой ногой, оступилась и полетела вперёд, едва не уткнувшись своим мясистым носом в тротуар.

Послышался грохот рухнувшей на крыльцо стремянки. Ёмкость с раствором опрокинулась, и её содержимое разлилось по ступеням. Пропитанная раствором губка шлёпнулась в метре от лица сестры Ангелины. Брызги раствора, смешавшись с тротуарной пылью, покрыли белоснежную вуаль мелкими серыми пятнами.

С полминуты сестра Ангелина лежала в полном неведении о происходящем вокруг, и разглядывала тротуарную плитку.

– Прости меня, Пресвятая Гермиона Заступница, вечно у меня всё не так, – прошептала сестра Ангелина. Наскоро перекрестившись, она поднялась на ноги.

Кряхтя и похрустывая суставами, она внимательно осмотрела себя. Не обнаружив на теле видимых повреждений, она, для верности, похлопала пухлыми ладошками по слишком раздавшимся вширь плечам, по колышущемуся животу, по рыхлым бёдрам, и развернулась посмотреть, за что же это она так зацепилась.

Бросив взгляд на крыльцо, сестра Ангелина обмерла. Чуть присев на толстых коротких ногах, и отставив широкий зад, она прижала ладони к обвисшей груди, да так и осталась стоять похожая на большую синюю курицу.

На крыльце, у самой двери стояла зелёная, накрытая куском ткани пластиковая коробка. В таких коробках, обычно, утилизируют отходы и ими забиты все свалки вокруг мегаполиса. А ещё в таких вот коробках под двери приюта подбрасывают младенцев.

Трепетное сердце сестры Ангелины возликовало.

– Ох! – Только и смогла произнести она вместе с глубоким шумным выдохом. Её руки дрожали, а увлажнившиеся глаза сияли счастьем.

Все младенцы, попадавшие в монастырь, проходили строгий медицинский осмотр и, если требовалось, помещались на некоторое время в пункт по восстановлению здоровья. Потом для каждого из них назначалась мама. Монахини, получившие разрешение после наступления совершеннолетия остаться в монастыре для служения, лишались многого, в том числе и материнства. Потому, каждая из них жаждала исполнить свой материнский долг, и каждый младенец воспринимался ими, как собственный. Материнство в монастыре, как и выходы в мир, тоже считалось привилегией, и любая провинность отодвигала кандидатку в мамы в конец очереди. Сестра Ангелина была первой и потому коробка, появившаяся сегодня под дверью произвела на неё такое впечатление.

Сестра Ангелина с превеликой осторожностью подошла ближе, будто коробка могла в любую минуту вновь броситься ей под ноги и опрокинуть на тротуар. Оказавшись рядом, она неуклюже нависла над находкой и, повернув голову набок, приблизила к ней ухо.

Коробка молчала.

Тогда сестра Ангелина осторожно двумя пальцами ухватила кусок ткани за самый краешек, и потянула на себя. Ткань свалилась, и сестра Ангелина ахнула, отшатнувшись и зажмурившись. Тряхнув головой, она снова открыла глаза и её взору представилась следующая картина.

Изнутри коробка была выстелена грязной жёлтой салфеткой. На салфетке мирно спал голый младенец.

Девочка. Год от силы. Казалось, что её не мыли с рождения. Правильной формы, будто вылепленную принтером, головку, покрывали бело-золотистые, скатавшиеся в колечки волосы. Пухлые щёчки. Маленький аккуратный носик. И если бы не, покрывающая эту нежную кожу грязь, ребёнка вполне можно было принять за ангелочка. На тоненьком запястье девочки, периодически вспыхивая светодиодом, был закреплён браслет-идентификатор. Спроецированная браслетом, на детском предплечье периодически появлялась надпись: «Анна. 08.07.2266.»

Сестра Ангелина снова перекрестилась. Девочка поёрзала, прижала ручки к груди, пару раз чмокнула розовыми губками и улыбнулась во сне.

– Дар божий! – Прошептала сестра Ангелина.

Она присела у коробки, и снова стала похожей на курицу. Она осмотрелась по сторонам, будто желала убедиться, что те, кто оставил коробку на крыльце не передумали и не решили вернуться за ребёнком. Убедившись, что этого не произойдёт, она снова склонилась над коробкой. И в этот момент девочка открыла глаза.

На сестру Ангелину полыхнуло синим пламенем. Она ахнула, отстранилась слишком поспешно, и опять потеряла равновесие. На этот раз, она приземлилась на тротуар широким задом. В тишине отчётливо прозвучал короткий детский смешок. Девочка улыбнулась розовым ротиком. Она прижала к животику маленькие кукольные ручки, согнула в коленях крошечные ножки и сделала лужу на салфетке, которая, впрочем, тут же без следа впиталась в пористую ткань.

Лицо сестры Ангелины расплылось от умиления.

– Дар божий! – Вновь вырвалось у неё, и две слезинки двумя крупными каплями скатились по рыхлым щекам сестры Ангелины.

Спешно поднявшись, она многократно осенила себя крестом.

– Дар божий! – Повторила она, подхватила коробку и, раскачиваясь из стороны в сторону, бросилась обратно в раскрытую дверь, забыв про карниз, лестницу, губку и голубиный помёт. Она оглашала коридоры ещё спящего монастыря воплями и бухала по полу слоновьими ногами.

На крики из келий начали выскакивать монахини. Растрёпанные, в мятых рубашках и со спутанными волосами, они моргали расширившимися от удивления глазами, не зная, что предпринять. Две сестры держали в руках капсулы для тушения огня. Некоторые из них поспешили навстречу сестре Ангелине, что бы узнать причину охватившего её беспокойства.

Через минуту в коридоре образовался плотный круг из оттопыренных девичьих и женских попок. Головы монахинь были опущены, а взгляды устремлены к центру круга. Коридор наполнился щебетом и восторженными ахами и вздохами.

Всем не терпелось взглянуть на чудо. Все старались дотянуться до девочки и потрогать, кто щёчку, кто пяточку. На всё это девочка реагировала на удивление спокойно и только крутила головкой, как птичка, да полыхала на монахинь синевой больших глаз.

Ещё через минуту в коридоре появилась матушка Тереса.

– А ну, расступитесь, бесстыдницы! – Матушка Тереса нашлёпывала по упругим задам монахинь и бригантиной продвигалась к центру круга. Матушка Тереса была велика телесами, и потому её широкая сутана напоминала один сплошной синий парус.

Завидев настоятельницу, монахини расступались, опуская головы и пропуская матушку Тересу вперёд. Улыбки исчезали с их лиц. Взгляд становился настороженным.

В центре круга стояла пустая коробка, а рядом с ней прямо на полу сидела сестра Ангелина с младенцем на руках.

– Сестра Ангелина?! – матушка Тереса, наконец, достигла центра круга и воззрилась на девочку. – Это что же здесь такое происходит?

– Ах, матушка! – Глаза сестры Ангелины были полны слёз и тревоги. – Это же просто ангел.

– Да-да. – Матушка Тереса осмотрела девочку с макушки до пяток. – Ещё один подкидыш. Сопроводительное письмо есть?

Глаза настоятельницы сузились. Склонившись, она осматривала и ощупывала девочку, переворачивая её со спины на животик и обратно, прямо на руках сестры Ангелины.

– Нет но… – Сестра Ангелина с тревогой следила за действиями матушки Тересы.

Тем временем та перевернула девочку на правый бок, и прочитала надпись, спроецированную идентификатором на предплечье.

Закончив осмотр, Матушка Тереса выпрямилась, приняла умиротворённый вид и сложила морщинистые ладони под большой грудью. Сестра Ангелина прижала девочку к груди и дрожала всем телом, устремив полный мольбы и слёз взгляд, на матушку Тересу.

Насупила тишина. Все с волнением ожидали решения настоятельницы. Но та, будто не замечая ничего, молчала и смотрела пустым взглядом на сестру Ангелину.

– Ну ладно, – произнесла, наконец, матушка Тереса. Её губы тронула снисходительная улыбка. – Сестра Ангелина, я назначаю вас наставницей этой девочки. Отмойте её, накормите и отнесите на осмотр сестре Гедемине. Я распоряжусь, что бы в вашу келью доставили колыбель и всё, что нужно ребёнку.

– Ах, спасибо вам, матушка! – Не выпуская ребёнка из рук, сестра Ангелина встала на колени и попыталась достать пухлыми и мокрыми губами руку матушки Тересы. Слёзы благодарности потоками лились из её глаз.

– Спасибо Пресвятой Гермионе Заступнице. – Произнесла матушка Тереса, троекратно осенив себя крестом, и ушла, не дав сестре Ангелине поцеловать себя.

– Спасибо Пресвятой Гермионе Заступнице. – Хором произнесли сёстры за матушкой Тересой и, крестясь, начали расходиться по кельям.

Вскоре коридор опустел. Только сестра Ангелина всё ещё сидела на полу, взирая на девочку полными слёз глазами, до сих пор, не верящая в свалившееся на неё счастье. Она прижималась своей мясистой щекой к упругой щёчке девочки и плакала. А девочка, скорее всего не знавшая ласки, смотрела не неё с удивлением и улыбалась розовым ротиком.

– Спасибо тебе, Пресвятая Гермиона Заступница. – Ещё раз произнесла сестра Ангелина, троекратно перекрестилась и поцеловала девочку в не мытый лобик. Полыхнув синевой глаз, та прижалась к груди сестры Ангелины, что-то промурлыкала и снова пустила струйку, обмочив сутану своей названной маме.

Глава 2

Осмотрев девочку, сестра-знахарка по имени Гедемина сказала:

– Хм. Не смотря на условия содержания, которые с трудом можно назвать даже антисанитарными, девочка абсолютно здорова. Даже гельминов нет. – Сестра Гедемина при каждом слове покачивала головой и, не отрываясь, смотрела на монитор. А рядом, на белом и тёплом столе томографа лежала уже до блеска вымытая Анна. Розовый беззубый ротик открыт, а взгляд широко распахнутых глаз мечется по сторонам. Анна разглядывала движущиеся над ней лапы манипуляторов, мигающие разноцветными огоньками диодов. Беспрестанно крутя по сторонам головкой, она старалась схватить огоньки растопыренными пальчиками.

– Анализ ДНК показывает, – продолжила сестра Гедемина низким для женщины голосом, – что предки девочки, как и она сама принадлежат к славянской народности. Скажу больше – это восточные славяне. На сегодняшний момент, редкая и исчезающая группа. Когда‑то славяне доминировали, но излишняя доверчивость привела их к краху. Это были гордые и свободолюбивые люди. Они скорее предпочитали умереть, чем быть покорёнными. – Сестра Гедемина провела тонкими пальцами по коротко стриженным пепельного цвета волосам. Её карие с зелёным отливом глаза до половины прикрытые веками двигались из стороны в сторону, пробегая по появляющимся на экране монитора строчкам и диаграммам. Прямой нос и впалые щёки покрывали крупные веснушки. Но выпирающие скулы, массивный, выдающийся вперёд, покрытый редкими волосками, подбородок и высокий, чуть надвинутый на глаза лоб, вносили в её облик что-то мужское.

– Ах, сестра Гедемина. – Сестра Ангелина прижала руки к груди. – Вы так много знаете.

– Ну, милейшая сестра Ангелина, генофонд Земли – это моя специальность. – Сестра Гедемина улыбнулась и прикрыла глаза. – Меня интересуют редкие виды ДНК. ДНК ушедших в небытие племён и народов.

– Ах, как это звучит – тайны ушедших племён.

– Мда. – Сестра Гедемина, поджала губы, приподняла бровь, и косо посмотрела на сестру Ангелину.

– А дальше? Что было дальше? Пожалуйста, дорогая сестра Гедемина.

– Да, что дальше? Когда грянула последняя война, в решающий момент союзники нарушили договор и оставили их одних против всей Африкано–Европейской коалиции с запада и Тихоокеанского Союза с востока. Многие погибли тогда в этой последней страшной войне, а оставшиеся в живых восточные славяне растворились в общей массе населения, ставшего после войны единым народом государства Земля. Вот и всё.

– Как грустно. – Слезинка сбежала по раскрасневшемуся носу сестры Ангелины, а сестра Гедемина вновь приподняла брови.

– Но… – вздохнула она, не отрываясь от монитора. – Жизнь не стоит на месте. Раз они остались, значит и у них есть будущее.

– Ах, всё это так меня взволновало и растрогало. – Сестра Ангелина промокнула глаза салфеткой.

– М-да. Не успеем оглянуться, как эта девочка подрастёт, и… – Сестра Гедемина отстучала на клавиатуре завершающий аккорд и кликнула по клавише ENTER, так и не закончив фразу. – Всё. Можете забирать. – Её глаза блеснули. Она поджала тонкие губы и чуть растянула их в улыбке, провожая взглядом переполненную счастьем сестру Ангелину с ребёнком на руках.

Через неделю, девочку официально нарекли Анной, и она пополнила список воспитанниц и будущих монахинь, населяющих эту тихую обитель. Её уложили в маленькую колыбельку в келье сестры Ангелины, где Анна и прожила вплоть до своего восьмилетия. А сестра Ангелина всегда была подле своей воспитанницы и молилась ей, как ангелочку.

Глава 3

– Здравствуй милая подружка! Я так буду называть тебя здесь, я ведь знаю, что мы с тобой настоящие подруги. А там, – кивает Анна на двери кельи, – я буду звать тебя, как все. Да? – Гермиона с улыбкой подмигнула Анне.

Анна сидела перед зеркалом. Ей уже исполнилось восемь лет, и она прошла обряд посвящения. Она теперь монахиня. У неё своя келья, где она, наконец, может остаться с собой наедине и решать хочется ли ей видеть, кого ни будь, говорить с кем ни будь, быть любимой кем ни будь кроме Пресвятой Гермионы Заступницы или нет.

Сестра Ангелина добрая и внимательная мама. Но её любовь, постепенно переросла в привязанность, как привязываются дети к любимой игрушке, ни за что, не желая расставаться с ней. Привязанность, со временем превращается в деспотизм, рождённый боязнью. Боязнью неизбежной потери, с той лишь разницей, что вырастая, ребёнок ни как не может понять, что причина в нём. Причина в том, что растёт он, а игрушка остаётся прежней. Со временем она больше не вызывает радости первого мгновения встречи. Ребёнок разозлён. Он наказывает игрушку, как иногда взрослые наказывают его.

У Анны другое. Растёт она. А сестра Ангелина остаётся всё тем же большим капризным ребёнком, и не хочет понять, что с сегодняшнего дня Анна для неё просто сестра. Но сестра Ангелина расстроена. Её игрушка уже не волнует так, как семь лет назад. Непрекращающиеся попытки вернуть это сказочное чувство, сродни попыткам наркомана, пытающегося снова и снова погрузиться в один и тот же сон. Но сны никогда не повторяются, и с этим ничего нельзя поделать.

Два дня назад, Анну посвятили в монахини. Теперь она одета как все, у неё своя келья и своя Гермиона. Пресвятая Гермиона Заступница – сестра всех сирот, теперь всегда будет рядом. Обряд посвящения всегда заканчивался нанесением на левую грудь послушницы Пресвятого Лика. Обряд исполнялся в келье Пресвятой Гермионы, входить в которую могли только настоятельница монастыря матушка Тереса и старшие сёстры Гедемина и Вероника.

Когда Анна вошла в келью, то сёстры уже находились там и ожидали её. На сестрах были надеты просторные белые рубашки, такие же, как и у неё. Улыбнувшись Анне, они указали ей на кушетку, застеленную белым. Кушетка была очень широкой, и это удивило Анну. «На ней я могу поместиться четыре раза» – подумала она и тоже улыбнулась сёстрам Гедемине и Веронике.

Рядом с кушеткой стоял столик, покрытый белым куском ткани. На нём ровным рядом лежали инструменты. Вид инструментов привёл Анну в ужас, и улыбка тот час сошла с её лица. Больше всех пугала большая сверкающая игла, загнутая с одной стороны.

Анна посмотрела на сестёр и вскинула брови.

– Не бойся, Анна. – Сестра Гедемина, говорила низким голосом и улыбалась. При этом её подбородок дрогнул. – Тебе не будет больно. Ты выпьешь вот это. – Сестра Гедемина до половины наполнила небольшой стеклянный сосуд. Сестра Вероника тоже улыбнулась. Она сложила ладони у груди, и Анна заметила, как подрагивают её пальцы.

– Что это? – Спросила Анна.

– Это снотворное. – Сестра Гедемина протянула сосуд с жидкостью Анне. – Ты выпьешь и вскоре заснёшь. А когда проснёшься, то Пресвятая Гермиона Заступница уже будет с тобой.

– На всю жизнь. – Добавила сестра Вероника.

– Я завидую тебе, Анна. Скоро ты станешь сестрой, такой же, как и все, как мы, как матушка Тереса.

Анна улыбнулась и взяла сосуд из рук сестры Вероники.

– Пей.

– Пей и ложись. Всё остальное мы сделаем сами.

Анна поднесла сосуд к губам. Сёстры Гедемина и Вероника улыбнулись ей, подбадривая. Их лица раскраснелись, дыхание сделалось шумным, а глаза сияли от возбуждения.

На вкус снотворное оказалось сладким, будто фруктовый сок.

– Вот, молодец. А теперь ложись.

– Анна забралась на кушетку и улеглась ближе к середине.

По телу разлилось тепло. Появилась приятная истома. Веки начали тяжелеть. Всё вокруг стало ей безразлично. Она смотрела на происходящее из-под полуопущенных век, будто со стороны.

Дверь в келью отворилась. Вошла матушка Тереса. В её глазах Анна заметила такой же блеск, как и в глазах сестёр Гедемины и Вероники. Матушка что-то спросила, сёстры ответили ей, кивая головами. Матушка Тереса кивнула в ответ, и тогда все трое сбросили с себя белые сутаны и остались совсем без одежды. Но Анну это нисколько не удивило, она уже засыпала. Потом сёстры легли рядом с ней, а матушка Тереза нависла сверху. Анна почувствовала, как большая и тёплая грудь матушки Тересы коснулась её коленей. Сёстры склонились над ней и стащили с неё рубашку. Их глаза сверкали. Дыхание участилось, они целовали Анну в щёки, в губы и шею, их тела вздрагивали, а губы были горячими и сухими.

Анна попыталась сказать, что благодарна им за всё, но губы не слушались её, как и всё тело. Лица сестёр и матушки Тересы слились. Анна погрузилась в сон и последнее, что она услыхала, были слова матушки Тересы, долетевшие к ней издалека:

– Плеву не повредите, кошки.

Глава 4

Анна проснулась в своей келье утром. Тело горело под одеждой, будто его тёрли чем-то шершавым. Голова была ясной, но бодрости она не ощущала. Она села на кровати, зевнула и почувствовала пощипывание в левой части груди. Спрыгнув на пол босыми ногами, она встала перед зеркалом и спустила рубашку с плеч. Прямо над левым соском Пресвятой Лик Гермионы Заступницы переливался всеми полутонами настроения Анны. Гермиона зевнула, с трудом разлепила веки и едва растянула губы в улыбке.

По сути, как ей потом объяснила сестра Гедемина, татуировка лика Гермионы – это просто экран, состоящий из миллионов нано-экранов, вживлённых в тело Анны в виде имплантатов. Экран всегда показывал одно и то же, а именно Светлый Лик Пресвятой Гермионы Заступницы. Но, связанный с нервной системой, Лик изменялся в зависимости от настроения носителя. Индикатор эмоций – он никогда не обманывал.

Гермиона стала для Анны первой и лучшей подругой, подругой, которой признаются в том, в чём многие не всегда признаются даже родителям. Они стали сёстрами.

– Здравствуй милая! – восклицает Анна, и Гермиона весело подмигивает подружке, зелёными проницательными глазами. – Что же мне делать, милая Гермиона? Сестра Ангелина не хочет расстаться со мной? Мы теперь просто сёстры, а ей и невдомёк, что её маленькая Анна уже выросла? Что ей уже впору монашеская сутана и накидка. Что она уже не носит чепчиков и пижамок, и гольфиков, и трусиков с кружавчиками? – Гермиона чуть сдвигает брови и кивает с пониманием, на которое способна только настоящая подруга. Анна складывает ладони перед грудью. – Ах, милая подружка, ты как всегда права. Всё изменится со временем, а пока я буду щадить свою названную маму, ведь она была так добра ко мне. Спасибо тебе милая Гермиона! – Приблизив лицо к зеркалу, и вытянув дудочкой губы, Анна целует подружку и та светится благодарной улыбкой.

– А ещё сестра Элла. Она зла на меня и обижена за то, что всё у меня получается лучше, чем у неё. Но я в этом не виновата. Виновата только сама сестра Элла и её лень. Мне иногда хочется отлупить её посильнее, но потом я вспоминаю, что мы сёстры и всё проходит.

Гермиона снова подмигивает ей.

– А ещё есть сестра Моника. Она очень нравится мне и мы с ней всегда вместе. Мы с ней подруги, как и с тобой. Сестра Моника всегда всё знает. Она говорит, что мы вырастем, и будем служить. А, что такое служить, милая подружка?

Гермиона улыбается и пожимает плечами.

– Хорошо, милая подружка, я спрошу у сестры Моники ещё раз.

Вздохнув, Анна стянула шнурки рубашки, и закрепила ворот сутаны. Она улыбнулась, забралась коленями на кровать и посмотрела в окно.

За крошечным окошком кельи уже зарождалось утро нового дня. Кукушечка, извиняясь, выглянула из часового домика и пять раз сообщила о том, что монастырь проснулся.

Глава 5

Жизнь в монастыре напоминала период весеннего разлива рек, когда вырвавшись на свободу, вода заполняла каждую впадинку, каждое углубление. Точно так же каждая минутка каждой монахини была расписана и заполнена деяниями.

Весь день они либо занимались образованием, либо получали профессиональные навыки, либо молились, либо исполняли обязанности. Свободным временем считался один час на еду с двенадцати дня, и шесть часов с двенадцати ночи, для сна и планирования дел на следующий день. На самом деле радужным всё было только на плакате у входа в приют. Монахинь готовили к тяжёлой жизни. Действительность диктовала свои условия.

Понимая, что с сиротским прошлым в обществе, где всё зависит от принадлежности к тому или иному клану, на многое рассчитывать не приходилось, руководство монастыря готовило из монахинь высококлассных секретарей и хоум-менеджеров. Отточив до филигранности мастерство воспитанниц, монастырь занял нишу в сфере подготовки специалистов особого уровня. Этот живой товар пользовался спросом безоговорочно, что позволяло монастырю не просто выживать. Экономика, многоуровневый менеджмент, психология и логистика, этикет, основы инжиниринга, педагогика, медицина, искусство в сочетании с общеобразовательными дисциплинами позволяли девушкам занять зависимое, но стабильное положение в обществе и обеспечить себе безбедную старость.