Текст книги "Век магии и пара. Барчук (СИ)"

Автор книги: Amazerak

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Век магии и пара. Барчук

Пролог

Через приборы наблюдения я внимательно осматривал дома вдоль улицы, по которой двигалась наша колонна. Нагромождения полуразрушенных построек вокруг создавало определённые трудности. Из каждого окна, из каждой бреши в стене мог прилететь снаряд. Мой танк ехал первым, остальные две машины моего взвода ползли следом, утопая в клубах жёлтой пыли, что летели из-под гусениц.

Мы сходили с ума от жары. Каждую минуту я вытирал заливавший глаза пот. Солнце беспощадно раскаляло тесную бронированную коробку, в которой были заперты я – командир танкового взвода, наводчик и мехвод. Рёв мотора стоял плотной стеной. Пески и зной, а так же изнурительные городские бои стали серьёзным испытанием для техники и людей, завязших в очередном ближневосточном конфликте.

Впереди, на обочине стоял танк. Наш Т-72. Он ещё дымился: подбили совсем недавно. Люки в башне открыты, из люка торчит по пояс человеческая фигура. Обугленная.

– Это из третьей роты? – спросил наводчик.

Парень боялся. Да и все мы боялись. Нас кинули в самое пекло, в гущу городских улиц, где за каждым углом таилась смерть. Третья рота заблудилась и понесла серьёзные потери. А теперь, похоже, и мы заплутали.

Я не ответил, лишь отдал приказ взводу увеличить дистанцию и ускориться. Броня тут не имела никакого значения, танки вспыхивали на улицах, как спичечные коробки. Только скорость и внимательность могли спасти нас от вездесущих моджахедов с гранатомётами.

Наконец, выбрались на площадь. Вокруг – многоэтажки, изрядно побитые артиллерией. Тут нас должны были ждать остальные два взвода, но они не обнаруживались. Связался с капитаном.

– «Каскад три» это «каскад один», мы на площади. Где все?

– На какой площади? – не понял капитан. – Вы куда заехали, мать вашу?

– Судя по карте, это точка Б. Но тут никого нет.

– Какой никого нет, твою налево? Не туда заехал, «каскад три». Уходи оттуда.

– «Каскад один», я правильно приехал, – настаивал я. – Сквер слева, напротив – две многоэтажки.

Капитан опять выругался и велел ждать.

– Ну если гонишь, старлей, когда вернёмся, глаз на жопу натяну, – пригрозил он напоследок и закончил связь, но через пять минут вышел снова: – Ожидай, «каскад три», скоро буду.

Я посмеялся про себя: это было похоже на нашего капитана, он вечно на местности путался. А тут, среди тесных кварталов и паутины улочек, сам чёрт голову сломит. Я отдал приказ рассредоточиться и наблюдать за окнами.

Танк старшего сержанта Кулебякина проехал в сторону сквера. Раздался взрыв, танк потонул в клубах поднявшейся пыли.

– Второй, цел? – спросил я на взводной частоте, опасаясь не услышать ничего, кроме тишины в эфире.

– Нормально, – весёлый голос наушниках. – Под гусеницы прилетело. Пересрали немного только.

– Откуда стреляли, кто видел?

– Кажется, дом на три часа.

Я отдал команду обстрелять дом и доложил о контакте с противником капитану. Мы развернулись носом к высокому пятиэтажному зданию. Я навёл пушку на четвёртый этаж. С лязгом затарахтел механизм заряжания. Орудие грохнуло. Приборы наблюдения заволокло пылью, дом напротив – тоже. Остальные два танка так же принялись палить по зданию. Посыпались обломки стен и перекрытия.

Прильнув к приборам наблюдения, я тщательно осматривал местность. Пот заливал глаза, а на улице дул ветер, поднимая клубы песка и ухудшая видимость. Напряжение росло. Я должен был заметить противника первым, что практически нереально в таких условиях. А в голове только одно: не поддаваться панике. За почти десять лет службы в танковых войсках, это оказалась первая серьёзная заваруха, в которую я попал. Боевое задание не первое, но прежде как всё проходило: приехали, отстреляли по цели километров так с двух-трёх, уехали. А теперь и стрелять непонятно куда, и по тебе могут шмальнуть из любой щели. А экипаж – молодняк, только из училищ вылезший. И координация действий на войсковом уровне, прямо скажем, хреновее некуда. Почему-то командование решило, что противник оккупировал только центральные районы, и зачистка окраин почти не проводилась. Пошли танки, бронетранспортёры и начали гореть друг за другом. А отступать нельзя. Закрепиться на позициях и держаться – таков приказ.

– Куда стрелять, товарищ старший лейтенант? Не вижу ничего, – наводчик нервничал. Оно и понятно. Любой занервничает.

– Спокойно, – сказал я. – Без суеты. Сейчас наши подъедут. Камня на камне тут не останется.

На улице всё стихло. Мы ждали.

– «Каскад три», это «каскад один», – послышался знакомый голос в наушниках. – Уходи из точки Б. Разведка доложила: боевики готовят удар. Встречаемся на линии шестьдесят шесть.

– Понял, «каскад один», – ответил я. – Я не знаю, где линия шестьдесят шесть. У меня на карте такой не отмечено.

Капитан сматерился. После чего я открыл карту, и мы начали выяснять, где же такая линия шестьдесят шесть, на которой надо встретиться. Оказалось, она – в двух кварталах к югу от площади, на которой мы стояли, и обозначалась на моей карте, как линия шестьдесят семь.

Я приказал своим отходить. Двигатель взревел, машина дёрнулась, трогаясь с места.

И тут – удар. Вспышка перед глазами. Вспышка боли во всё теле. Лишь на мгновение.

Часть I. Новый дом. Глава 1

Проснулся, открыл глаза. Я лежал на широкой кровати, утопая в мягких перинах. Свет наполнял комнату. Долго не мог понять, что происходит, и где нахожусь. «Госпиталь?» – первым делом пришла мысль. Не похоже. Может быть, тот свет? Слишком уж хорошо и спокойно. И снова нет: голова раскалывалась, как после серьёзной попойки, и во рту сухо. Приподнялся, огляделся.

Перед взором предстала просторная спальня с высоким потолком и стенами, покрытыми дорогими узорчатыми обоями. На окне – тяжёлые парчовые шторы. Они были отодвинуты, и в окно бил яркий солнечный свет. В одном углу стоял дубовый платяной шкаф, в другом – комод и ростовое зеркало в резной деревянной оправе. У стен, увешанных картинами, – пара мягких стульев на витых ножках, у кровати – столик. Под потолком висела хрустальная люстра, переливаясь в солнечных лучах блестящими подвесками. Обстановка напоминала убранство какого-нибудь особняка столетней давности, и это ещё больше вводило меня в заблуждение.

Поднялся и сел на кровати. Осмотрел себя: нет, не ранен. Жив, здоров и невредим. Правда, одежда какая-то странная. Рубаха с широкими рукавами и стоячим воротником, брюки на подтяжках. На полу – лакированные туфли. Куда делась моя армейская форма – фиг знает.

Самочувствие было не слишком хорошим. Голова болела, подташнивало, а ещё в груди что-то давило. Я путался в догадках, что со мной могло случиться, внутри рождалась тревога. «Так, соберись, старлей, без паники», – сказал я себе и принялся вспоминать, что произошло. Последнее, что вертелось в голове – танк, духота, пыль и попадание снаряда… Наверное. Наверное, это было попадание, и я потерял сознание. Но где я теперь? И где остальные? Выжил ли остальной экипаж? Где мой взвод?

Едва поднявшись на ноги, чуть не упал. Очень непривычные ощущения в теле, словно не моё оно, не то, к которым привык «управлять». Другие пропорции, даже рост, как будто, другой. Посмотрел на руки… Нет, этого не может быть! Длинные, тонкие ухоженные пальцы с ровными ногтями, гладкая кожа, ладони, не знавшие труда. Тут определённо что-то не так.

Зеркало. Подошёл к нему с замиранием сердца. Оттуда на меня смотрел другой человек. «Бред какой-то, – подумал я, – неужто, из-за контузии глючит?» Протёр глаза, потряс головой. Ничего не поменялось. В отражении стоял совсем молодой парень, юноша – вряд ли восемнадцать есть. Рост высокий, фигура подтянутая, волосы каштановые, прямые, слегка взлохмаченные после сна. Лицо немного смазливое, безбородое. Это точно был не я. Уж себя-то со своими сто семьюдесятью сантиметрами роста, из-за которых, собственно, я и определился в танковые войска, и суровой мордой с кривым носом, я бы после любой контузии узнал. А тут – какой-то смазливый, холеный франт-малолетка.

Будучи совершенно подавленным столь чудесными переменами во внешности, я снова сел на кровать и задумался. Может, снится? Наверняка же валяюсь где-нибудь в госпитале обгоревший, посечённый осколками, а сознание в каких-то далях неведомых плавает. Вот только выглядело окружающее до ужаса реальным, и никак не походило на сон. А может, я умер, и сознание каким-то чудом занесло сюда, в другое тело? «Да ну, бред», – решил я. Но ведь всё происходящее выглядело не меньшим бредом.

Решив, что не имеет смысла ждать прекращения наваждения, я встал и ещё раз осмотрелся. На одном из стульев – пиджак из тёмно-синего тонкого сукна. Или, скорее, сюртук. Он, как и всё вокруг, выглядел старомодным, имел длинные полы и позолоченные пуговицы в два ряда. Под ним – светло-коричневая жилетка. На столике у кровати – замшевые перчатки, шляпа-котелок, галстук. Я тут же принялся рыться в карманах пиджака: там наверняка должно оказаться хоть что-то, что даст понять, где я и кто я. По очереди извлёк портмоне с несколькими довольно внушительного размера банкнотами, носовой платок с вензелями, позолоченные часы на цепочке, перьевую ручку в футляре. И – всё. Никакой информации.

Убрал всё на место. Подошёл к окну, отодвинул тюль. Комната находилась этаже на пятом-шестом. Отсюда открывался прекрасный вид на широкую улицу и на такие же высокие дома, украшенные лепниной. По дороге неспешно катили машины. Некоторые – словно годов из двадцатых, а иные – так и вообще, скорее самоходные кареты, чем автомобили. Двигались они почти бесшумно, за многими тянулся шлейф пара. В безоблачном небе, над шпилем колокольни огромного собора проплывал дирижабль. Чем больше я смотрел на всё это, тем больше от удивления отвисала моя нижняя челюсть. На мой привычный мир это не походило никаким боком.

На фронтоне здания, стоящего напротив, висел огромный циферблат часов. Стрелки сошлись на двенадцати, и тяжёлый, но мелодичный, звон полетел над городом.

Наверное, до вечера стоял бы у окна, разинув рот, но тут в дверь постучали. Я чуть не подскочил от неожиданности, обернулся. Высокие створки открылись, впуская в комнату поток света, а вместе с ним – человека, облачённого в зелёную ливрею. Надменное и худое лицо его мне показалось знакомым, словно видел его когда-то, но когда и где – не помнил. Прям, дежавю какое-то.

Я стоял, не зная, что и предпринять. Что делать, что говорить – непонятно. Чувствовал себя не в своей тарелке, словно меня и быть тут не должно.

– Молодой господин уже проснулся? – важно произнёс мужчина. – К вам Василий Дмитриевич пожаловал. Не советую заставлять вашего дядю ждать.

– Да, – проговорил я растерянно, – я сейчас… только это…

Почему ко мне так обращаются? Что за дядя? На лбу выступил пот. Я серьёзно занервничал. Шутка ли: оказаться совсем другим человеком, да ещё и в незнакомой обстановке. Я вообще ничего не знал! Не знал, кто я такой, не знал, что это за люди и что за место. И при этом надо куда-то идти, с кем-то встречаться и разговаривать.

Мужчина окинул меня каким-то высокомерным взглядом, не слишком соответствующим положению слуги (если, конечно, это был слуга), и удалился, закрыв дверь. Я вздохнул с облегчением.

«Так, старлей, а ну собрался! – приказал я себе. – Главное, без суеты. Подумаешь, проблема». Пока надевал жилетку, сюртук и ботинки, пока приглаживал растрёпанные волосы, в голове спешно зрел план. И план этот, когда созрел, оказался на удивление прост: смотреть, слушать и запоминать абсолютно всё. И главное, молчать! Что ж, поглядим, что за дядя такой, и что он мне полезного сообщит.

Выйдя из спальни, я попал в смежную комнату, ещё более просторную и роскошную. Тут стояли рояль, пара скульптур, сервант с фарфоровым и хрустальным сервизами. Правда, разглядывать это великолепие было некогда – меня ждали, да и таращиться по сторонам, словно ты тут первый раз, пожалуй, не стоило. Навстречу шли две женщины в одинаковых голубых платьях и белых передниках. Одна – постарше, немного полноватая, другая – молодая, высокая и стройная с чёрными волосами, забранными в пучок на затылке, и строгим лицом, показавшимся мне довольно симпатичным.

«Так, сделать вид, что я тут свой», – напомнил я себе и постарался принять именно такой вид. Уж не знаю, получилось ли, но обе женщины поклонились мне и пожелали доброго утра, не забыв обозвать меня «господином».

– Доброе, – буркнул я, растерявшись от такого подобострастного отношения.

В следующей комнате уже ждал накрытый белоснежной скатертью стол. Какой-то парнишка, одетый в зелёную ливрею, тоже поклонился и пожелал мне доброго утра. За столом сидел мужчина в длиннополом (как и у меня) сюртуке бордового цвета. В пальцах, украшенных золотыми перстнями, он сжимал набалдашник трости. Причёска и усы буквально лоснились от лака. В другой руке мужчина держал чашку с горячим чаем. Но что больше всего меня поразило в облике гостя – это позолоченный монокуляр, находящийся на месте левого глаза.

И снова – дежавю. Мужчина вместе с его монокуляром казался мне до ужаса знакомым, но где именно видел этого товарища – я был без понятия.

Наверное, следовало поприветствовать своего родственника, но как тут принято это делать, я не знал, а потому стоял как вкопанный, соображая, что сказать, и вероятно, выглядел ужасно глупо. Дядя хмыкнул, увидев моё замешательство. Поставил чашку на стол.

– Ну что, проснулся, племянничек? – прозвучало это несколько грубовато, как мне показалось. – Чего помятый такой? Ночка весёлая была? До обеда дрых как убитый. Понимаю: совершеннолетие отпраздновать – дело святое. Небось голова трещит?

Я кивнул:

– Есть немного.

– Чего стоишь-то, как неродной, садись давай, вон пусть тебе Катрин чаю нальёт. Почаёвничаем на дорожку.

Дядя позвал стройную черноволосую служанку и велел сделать чаю, а потом снова переключился на меня:

– Ты чего такой потерянный? Не ожидал меня сегодня в гости? Да, да, знаю: формально ты можешь находиться тут до конца недели, но зачем тянуть кота за хвост. Так ведь? Перед смертью, как говорится, не надышишься, – последнее он произнёс с какой-то недоброй усмешкой.

– Не ожидал, – подтвердил я его догадку, присаживаясь за стол и пытаясь понять, о чём идёт речь.

– Ну вот мы с твоим дедом и подумали: а зачем, собственно, откладывать? В общем, сегодня ты, Михаил, покидаешь семейное гнездо. Семнадцать исполнилось – пора и самому начинать жить. Прикажи слугам саквояж небольшой собрать, самое необходимое только, а остальное, что родители твои посчитают нужным, приедет вечером отдельным экипажем.

В это время Катрин принесла и поставила передо мной на стол чашку ароматного горячего чая. Я встретился с девушкой глазами, она потупилась и, слегка поклонившись, ушла в другую комнату. Но мне сейчас было вовсе не до чая.

Не дожидаясь, пока я отдам распоряжения, дядя крикнул Герасима – слугу с надменным взором – и приказал собрать мне саквояж.

До сих пор я находился в полнейшей прострации. Информация обрушилась лавиной. Оказывается, меня звали Михаилом, мне вчера исполнилось семнадцать лет, и очень скоро я должен был покинуть эти роскошные апартаменты. Ну что ж, хотя бы понятно, почему голова болит, и сушняк долбит. Больше всего сейчас хотелось оказаться одному и утрясти всю информацию, и я надеялся, что вскоре такая возможность представится.

А окружающий мир становился всё более и более реальным. И часа не прошло с момента моего пробуждения, а вся прежняя жизнь, в которой я был старшим лейтенантом Алексеем Кузнецовым, сгоревшим в танке, уже казалась просто сном, который постепенно растворялся в небытие.

Пока слуги собирали вещи, мы с дядей сидели, чаёвничали. Я всё-таки выпил чаю – он оказался на удивление вкусным. Никогда в жизни такой не пробовал.

– Ты ж, надеюсь, подыскал себе каморку? – спросил дядя.

Я кивнул.

– Вот и замечательно. Хоть это сообразил сделать. Молодец! А я-то было подумал, ты последний месяц и вовсе не просыхал.

«Вот как. Семнадцать лет парню, а уже не просыхает месяцами», – с удивлением подумал я, слегка досадуя от того, кем мне пришлось оказаться. Но проблема намечалась посерьёзнее. Из дома меня выгоняли, а если Михаил и подыскал себе новое жильё, я-то об этом точно ничего не знал.

Минут пятнадцать мы с дядей просидели в неловком молчании, попивая чай. А потом Герасим сообщил, что саквояж готов. Он вручил мне небольшую коричневую сумку из грубой кожи, шляпу-котелок и перчатки. После чего слуги (а их в квартире оказалось аж целых пять человек) вышли меня провожать. Я снова встретился глазами с Катрин. На этот раз она не отвела взора. Девушка казалась встревожена: будто хотела мне что-то сказать, но не имела возможности.

– Счастливого пути, барин, – прощались со мной слуги, – да хранит вас Господь.

– И вам удачи, – ответил я и пошёл за дядей, что ждал меня в дверях.

Спустившись вниз по просторной мраморной лестнице, мы вышли на улицу. У подъезда стоял чёрный лимузин. Длинный узкий капот, широкие крылья и подножки, колёса с блестящими колпаками – всё это напоминало дизайн двадцатых годов. Вот только решётки радиатора не было, а вместо неё красовался большой хромированный орёл с мечом в одной лапе и короной – в другой. Водитель, одетый в строгий чёрный сюртук, услужливо взял у меня саквояж и поместил его в прямоугольный багажник в задней части кузова. Салон автомобиля тоже поражал роскошью: он был обит кожей, на двери имелись вставки из натурального дерева. Мы с дядей расположились на просторном заднем диване. От водительского места нас ограждало стекло. Машина тронулась мягко и бесшумно. Я смотрел в окно на проезжающие автомобили и на идущих по тротуару людей и никак не мог перестать удивляться. Навстречу прополз автобус. Из крыши его торчала труба, из которой шёл дым. Сам же он издавал звук, похожий на паровозный. Люди на улицах тоже были одеты старомодно: женщины – в длинных платьях, мужчины – в разноцветных сюртуках, цилиндрах или котелках. Аж в глазах зарябило от такого великолепия костюмов.

– Прощаешься с роскошью? – усмехнулся дядя, заметив, как я таращусь в окно. Опять что-то недоброе прозвучало в его голосе. – Не нагулялся, поди? Что ж, всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Такова судьба, такова жизнь. Её надо просто принять. Знаю, понятие чести и достоинства тебе мало знакомы, но всё-таки постарайся сделать это с честью.

Меня определённо прогоняли вон. Хотелось понять, что такого серьёзного натворил Михаил, за что его лишили дома и поддержки семьи. Не слишком-то вовремя я оказался в его теле. Оказался бы пораньше, глядишь, и всё сложилось бы иначе. Ну или по крайней мере, подготовился бы к будущему. А теперь придётся по ходу дела разбираться.

Я решил попробовать как-нибудь ненавязчиво узнать причину моего нынешнего положения.

– Постараюсь, – ответил я. – Может, в будущем из меня больший толк выйдет. Вот только понять не могу: почему так вышло? Почему у меня судьба такая?

Дядя посмотрел на меня с удивлением. Похоже, прежде Михаил не слишком часто задавался такими вопросами.

– Кто может сказать, почему всё складывается так или иначе? – ответил он серьёзно и как-то слишком уж мрачно. – По большому счёту, вины нет твоей в том, что так получилось. Не твоя вина, что родился немощным, и выходит не по твоей вине тебя отлучили от семьи. Но сам знаешь, таков обычай: не может немощный носить фамилию рода и по достижении совершеннолетия должен покинуть дом. Не мы его придумали. Твоя вина в другом, Миша. Ты ведь знал всё. Знал, что тебе предстоит, и всё равно жил на широкую ногу, дедовские деньги транжирил, о будущем не думал. Тысячу раз тебя ведь матушка увещевала, чтоб остепенился, чтоб за ум взялся. Глядишь, иначе сложилось бы всё, на службу определили какую. Кто знает… – дядя задумчиво посмотрел в окно. – А теперь чего спрашивать-то? Раньше надо было такими вопросами задаваться.

Вот оно как оказалось! Занесло меня, выходит, в тело, по словам дяди, немощного и притом совершенно бестолкового отпрыска какого-то знатного семейства. И занесло как раз в тот самый день, когда его выгоняли взашей. Такое положение дел немного расстроило, но унывать я не стал: теперь-то уж Михаил в надёжных руках. Я-то спуску этому щёголю не дам, сделаю человеком. А как иначе? Жизнью я не избалован, привык пахать, как конь. Как-никак, с восемнадцати лет в армии, в танковых войсках – не лыком шит, как говорится. «Разжаловали тебя, выходит, старлей, – усмехнулся я про себя, – придётся опять с нуля подниматься».

Автомобиль проехал огромные узорчатые ворота и затормозил.

– Вот и всё, – сказал дядя, – прощай, племянничек, и не поминай лихом. Теперь ты сам по себе.

Я вышел, водитель достал из багажника саквояж и вручил мне. Я огляделся. В воротах у опустившегося за нами шлагбаума стояли двое в синей полицейской форме. По ту сторону высокой кованой ограды зеленел парк, скрывавший от посторонних взглядов богатые кварталы. А здесь город оказался совсем другим. Двух и трёхэтажные здания теснились вдоль узкой дороги, покрытой старым, потрескавшимся асфальтом. Дома выглядели по-простому, роскошью тут даже и не пахло. Да и одежда прохожих была значительно скромнее: отсутствовали та пестрота, те лоск и шик, с которым одевались люди за воротами. Оттенки преобладали приглушённые, а среди шляп и цилиндров всё чаще мелькали кепки, какие у нас назывались восьмиклинками и какие были модны годах в двадцатых-тридцатых прошлого века.

Лимузин дяди развернулся и, выпустив на прощанье клубы белого пара, скрылся за воротами, а я остался один посреди чужого города. Осмотрелся. Головная боль поутихла, а вот давление в грудной клетке не пропадало. Видимо, со здоровьем какие-то проблемы. Когда устроюсь, надо бы посетить врача и выяснить, что за ерунда такая.

Мимо шёл опрятного вида джентльмен в цилиндре. Я поинтересовался, где ближайшая гостиница. Он объяснил. Я надеялся, что имеющихся в кошельке денег хватит, чтобы пару ночей перекантоваться, пока работу не найду. Ещё золотые часы. Зачем они мне теперь? В ломбард их – хоть какие-то средства. «Ладно, придумаем что-нибудь», – решил я, направляясь в сторону гостиницы.

Но едва свернул за ближайший угол, рядом остановилась машина – подержанный тёмно-зелёный седан со спицованными колёсами, кургузым полукруглым капотом и скрипучими тормозами. Двери распахнулись, из них выскочили три амбала в кепках и коротких сюртуках, и я почуял неладное.

– Михаил Барятинский? – спросил высокий. Он был старше остальных, носил усы и вёл себя, как главный.

– А вам чего, собственно? – я оценил обстановку: меня окружили с трёх сторон, и это не сулило ничего хорошего. В прежней жизни я пятнадцать лет занимался тайским боксом, не раз выигрывал соревнования и юношеские, и армейские, но что-то подсказывало, что худощавому юноше, коим я сейчас являлся, будет проблемой тягаться с тремя шкафами. Да и не знал я, насколько тренирован мой новый организм. Но без боя сдаваться тоже не собирался.

– Проедем с нами, мы от матушки твоей, – сказал главный. Говорить он старался дружелюбно, но я-то чувствовал, что таится в его тоне нечто нехорошее. Подобное я за километр чуял. От дяди то же самое исходило.

– Пожалуй, откажусь, – сказал я, готовясь стоять до последнего. Бежать даже не думал. Во-первых, ещё надо из окружения вырваться, а во-вторых, не имел я такую привычку – спину врагу показывать.

– Дело важное, садись по-хорошему. Приказано доставить, – настаивал главный.

– А если нет?

Из-за пазухи главный достал револьвер. Остальные набросились на меня, скрутили – сопротивляться бесполезно. В следующий миг меня уже затащили в салон, и я оказался зажат между двумя верзилами на тесном заднем сиденье. Главный запрыгнул на переднее пассажирское кресло.

– Гони, – сказал он водителю, и машина рванула с места.