Текст книги "Завещание (ЛП)"

Автор книги: aloneintherain

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Гарри пишет первый черновик своего завещания в четырнадцать лет.

Лишь предстоящая встреча с драконом дает ему понять, что он может умереть здесь, в Хогвартсе. Не лицо на затылке Квиррела, или василиск, или дементоры. Даже не тело Седрика, остывающее в грязной траве, или Волдеморт, проводящий пальцами по горящему лицу Гарри. Это происходит перед первым испытанием. Взрослые стоят вокруг него и настаивают, что он должен участвовать в Турнире Трех Волшебников. А за его спиной семикурсники шепчут о злом роке. Мы положим тебе цветы рядом с Полной Дамой, Поттер. А затем смеются. Он помнит лицо Гермионы, когда она пристально смотрит на него из-за стола Гриффиндора, как будто хочет запомнить каждую деталь, просто на всякий случай. Молчание Рона. Это случилось, когда он видит драконов, что бьются в цепях, и Хагрида, что смеется и хлопает в ладоши. А Гарри в тот момент старается подавить рвоту.

Ничего нового, осознание ударяет его: это уже случалось. Гарри быстро учится. Он знает всю свою жизнь, что никто не подстрахует его в случае чего. Хогвартс учит его, что еда и кровать у него будут всегда, как и угроза смерти. Хогвартс напоминает ему об этом каждым смехом, каждым человеком, что смотрит на него добрыми глазами и думает, что он не слышит разговоров о том, как он не справится.

Это не больно. Гарри отстраняется и смотрит лишь вперед.

Но это действительно остается в его мыслях. После того, как он встречается с драконом, после того, как адреналин покидает его, и даже самые восторженные зрители поздравляют с победой, Гарри садится на край своей кровати и смотрит на мантию-невидимку, спрятанную в сундуке.

– Ты в порядке, приятель? – спрашивает Рон со своей кровати. Вечеринка продолжается внизу, но Рон здесь и, как ни странно, тоже подавлен.

– В норме, – говорит Гарри, и он действительно это имеет в виду. – Просто…

– Просто что?..

Гарри обдумывает вопрос. Он облизывает губы и смотрит на свой открытый сундук и пустую клетку Букли у подоконника.

– Могут ли магглы наследовать магические предметы? Если умирает родственник-волшебник, могут ли они… – Рон моргает. Гарри проводит рукой по лицу. – Не важно.

Они ложатся спать, и на следующее утро, когда Гермиона кладет жареные яйца в тарелку Гарри, Рон спрашивает:

– Могут ли магглы наследовать магические предметы? Я имею в виду, что существует Статут о секретности, но он не относится к маггловским родственникам, не так ли?

Гермиона недоуменно моргает. Она перестает загружать тарелку Гарри едой, и тот успевает ее отставить в сторону. Рон замечает это и перетаскивает несколько колбасок с блюда, добавляя их к яичнице. Рон обычно накладывает ему еду только после летних каникул, сразу после того, как Гарри возвращается от Дурслей.

– Я не знаю, – задумчиво говорит Гермиона, глядя на Рона с нечитаемым выражением лица. – Вероятно, это зависит от предмета и близости родства маггла. Я сомневаюсь, что чьи-то маггловские правнуки могут унаследовать что-то вроде палочки.

– Но другие вещи, – продолжает Рон. – Например, совы?

– Я не думаю, что совы считаются магическими предметами. Интересно, отличаются ли волшебные совы от маггловских? Они обучены, конечно, но интересно, действительно ли они магические?..

Гарри толкает яичницу с вилкой:

– Так они могут?

– Я уточню этот вопрос, – обещает Гермиона, а затем произносит. – Ты действительно должен что-нибудь съесть, Гарри. Ты вчера не ужинал.

– Ты вчера не ужинал? – слишком резко повторяет Рон.

– Нервы, – говорит Гарри. Рон и Гермиона смотрят на него, он вздыхает и, наконец, берется за яйца и сосиски.

Хогвартс оттаивает после первого испытания. Дети не такие враждебные. Возможно, увидев его в крови лицом к лицу с драконом, некоторые из них убедились, что у Гарри есть все, что нужно, чтобы стать чемпионом. А может быть удовольствие от дразнилок прошло. В конце концов, Дадли и его друзья всегда сдавались: либо Гарри бегал слишком быстро, либо Петунья звала сына обедать, либо они банально уставали, либо им надоедали звуки, что издавал Гарри, когда они били его.

Рон и Гермиона исчезают перед вторым испытанием, и Гарри находит их прикованными на дне озера, где под водой их лица искажены болезненным зеленым светом. Он не может оставить их там. Виктор забирает Гермиону, а Седрик – Чжоу, но никто не приходит за сестрой Флер. Гарри не может оставить ее. Помощь Хогвартса – это шляпа, что дает оружие двенадцатилетнему ребенку для сражения с монстром, или профессора, которые делают вид, что все под контролем. А Гарри знает, что опасность реальна, знает, что не все люди могут сами сражаться с монстрами, и что их нельзя оставлять тонуть.

Когда он идет назад в замок с Роном и Гермионой, а студенты попеременно кидают им поздравления и насмешки, Гарри говорит:

– Вы присмотрите за Буклей вместо меня?

– Что-то случилось? – спрашивает Гермиона.

– Нет, все в порядке. Все хорошо, – Гарри проводит рукой по еще влажным волосам. Они торчат в стороны, ломкие от соли. – Но если что-то случится, ты позаботишься о ней?

– Гарри, – начинает Гермиона осторожно, – ничего не случится…

– Ладно, – произносит Гарри, резче, чем хотел, но его грудь горит от воды, которой он нахлебался, а адреналин в крови делает его нетерпеливым. – Рон?

– Э-э, – мычит тот.

– Гарри, ты хорошо справляешься с испытаниями. Профессор Дамблдор не допустит, чтобы что-то случилось. Тебе не нужно…

– Конечно, – вдруг отвечает Рон. – Я всегда хотел сову.

– Рон!

– Спасибо, – произносит Гарри.

Гермиона вздыхает. Они поднимаются по лестнице, впереди настежь раскрыт портрет. Вечеринка уже началась, музыка слышна даже в коридоре.

– Я изучила вопрос маггловского наследования, – признается она, – но не нашла ничего конкретного. Я продолжу поиски.

– Спасибо, Гермиона, – тихо говорит Гарри, прежде чем близнецы Уизли выходят к ним, поднимают Гарри в воздух и заносят его в гостиную.

***

– Я начала копать, и мне жаль, но кажется, магглы могут наследовать простейшие магические предметы, – говорит Гермиона. Общая комната практически пуста, и они сидят в темном углу, склонив головы друг к другу. Никто не обращает на них внимание. Они так себя ведут с первого курса.

– А сов? – спрашивает Гарри.

Гермиона закусывает губу:

– Сов. Книги, если на них нет заклятий. Даже мантии.

– Мы никому не позволим забрать Буклю, – говорит ему Рон.

– У нас не будет выбора, – начинает Гермиона. – Магглы не могут претендовать на большую часть наследства, они даже не имеют права забрать галеоны или магическую недвижимость, но в экстремальных обстоятельствах, когда нет других кровных родственников…

– К черту, – в сердцах произносит Рон.

– Ты знаешь, какое значение в магическом мире придают крови, Рон. Даже по маггловским законам, если у кого-то нет завещания, а ты не кровный родственник или не связан браком или усыновлением, ты ни не имеешь права на имущество этого человека.

У Рона появляются морщины на лбу:

– Тогда что происходит со всеми вещами? Если магглы не могут их унаследовать, а человек не передал их кому-то другому, то что же будет со всем этим?

– Как и хранилище в Гринготтсе? По закону будет принадлежать Министерству. Они решат, что с этим делать, но опять же, без кровных родственников или опекунов, они, скорее всего, просто будут хранить вещи.

– Сколько лет? – резко говорит Гарри. Гермиона и Рон смотрят на него, и Гарри отводит взгляд. – Сколько лет мне должно быть, чтобы составить завещание, Гермиона?

– Семнадцать, – она кладет толстую книгу на колени и быстро перелистывает страницы, заложенные закладками.

– Я все спрячу, – говорит Рон. – Я засуну все твои вещи под кровать и вынесу их из Хогвартса. Мы покрасим Буклю в черный, поэтому никто не узнает ее. И мы скажем, что все твои вещи украли.

– Украли? – спрашивает Гарри.

– Слизеринцы. И пока они будут заняты допросом Малфоя, мы с Гермионой вынесем все под мантией.

Гермиона резко подскакивает со своего места и с тяжелым стуком бросает книгу на кофейный столик перед ними:

– Тут! «Волшебнику или ведьме должно быть семнадцать лет, или патриарху или матриарху из благородного рода», – при молчании Рона и Гарри она продолжает. – Как последний волшебник, ты – глава рода Поттеров, Гарри. Ты можешь написать завещание.

Что-то в желудке Гарри делает кульбит. Это странная смесь между облегчением и привычным беспокойством:

– Ты знаешь, как его заверить?

– Твоя магия сделает это. Сосредоточься на намерениях и эмоциях, когда пишешь его, и когда придет время, я научу тебя заклинанию заверения.

– Могу я получить твою «Молнию»? – спрашивает Рон. Гермиона бьет его рулоном пергамента.

– Конечно, – отвечает Гарри, и Гермиона бьет и его. Она не понимает, что Гарри серьезен.

***

Гарри склоняется над пергаментом за завтраком. В левом верхнем углу поставлено пятно томатным соусом. Но он не обеспокоен: это черновик.

Несколько человек с любопытством спрашивают, что он делает. Рон отвечает:

– Турнирные штучки, – но это лишь заставляет всех толпиться, вглядываясь, чтобы узнать подробности, поэтому Гермиона обрывает их, – домашнее задание по зельям, – всякий раз, когда люди слишком пристально смотрят на Гарри.

– Гермиона, – резко спрашивает Гарри, – какое твое второе имя?

– Джин, – отвечает она.

Гарри что-то записывает.

– Твое, Рон?

Уши Рона становятся розовыми:

– Тебе это обязательно?

– Ты хочешь мою метлу или нет?

– …Биллиус.

Гермиона давится своим тыквенным соком, проливая его, а Гарри начинает смеяться. Уши Рона темнеют до томатно-красного:

– О, замолчите!

– Биллиус.

– Я сказал, замолчи, Гарри!

***

– Формулировка не обязательно должна быть слишком точной, – говорит Гермиона, отталкивая пергамент Гарри, когда он пытается показать его ей. – Магия гарантирует, что твои слова будут юридически заверены, а я не думаю, что кто-то попытается найти лазейки, чтобы заполучить твои вещи. Не обижайся, Гарри, но у тебя нет ничего достаточно ценного, чтобы беспокоиться об этом.

– Мои вещи ценны, – возмущенно произносит он.

– Я не про это. Я просто имею в виду, что тебе не нужно показывать мне на проверку документ. Это личное.

Она рассказывает ему про процесс идентификации. Рон наблюдает за ними. Четырнадцатилетние не являются законными свидетелями, но свидетели и не нужны, когда существуют магические привязки.

Гарри читает заклинание. Воздух становится тяжелым и густым, а его тело – неповоротливым. Он чувствует себя так, словно он снова застрял на дне озера. И вдруг это ощущение исчезает, и Гарри может дышать свободно.

– У тебя получилось, – говорит Гермиона.

Он сглатывает, у него пересыхает горло:

– Спасибо.

Рон подталкивает его:

– Лучше?

Гарри смотрит вниз на свое заверенное завещание. Чернила на пергаменте переливаются в свете факелов. Если что-нибудь случится, его вещи будут в безопасности.

– Да, – отвечает Гарри. – Значительно.

***

Позже Гарри задается вопросом, знал ли он, что грядет что-то ужасное. Раньше он думал о своей смерти, как о логичной неизбежности, но составить завещание буквально за месяц до воскрешения Волдеморта – это совершенно новый тип удачи.

Петтигрю режет руку и неуверенно читает ритуал на крови. Гарри осматривает туманное кладбище. Он физически не может смотреть на булькающий котел или на тело Седрика.

«Сириус сможет пойти в парк», – думает Гарри, вздыхая. Тот сможет стоять под летним солнцем столько, сколько ему захочется. Благодаря мантии-невидимке Сириус сможет выйти из дома.

Узел из кожи и костей пронзительно визжит, и Гарри закрывает глаза. Его шрам горит.

Он думает о Роне на своей «Молнии», как тот будет волноваться на отборочных по квиддичу в следующем году. Он задается вопросом, поставит ли в рамки Хагрид фотографии родителей Гарри. Может быть, он повесит их в каком-нибудь красивом месте. У окна, например.

Впервые за тринадцать лет Волдеморт встает на ноги, а фотографии его родителей, вечно кружащихся в осенних листьях, висящие где-то в хижине Хагрида, исчезают из его мыслей. По очереди появляются Пожиратели Смерти. Они смеются, когда Гарри дергается, а животный крик разрывает горло. Никто не придет. Ни к нему. Ни к Седрику.

Трава на кладбище влажная от дождя, а Гарри рвет кроссовки. Он не замечает этого до тех пор, пока не оказывается в больничном крыле, глядя на грязь на своих руках. И кровь на ладонях. Ему требуется немало минут, чтобы понять, что эта кровь его, а не Седрика.

Седрик умер без ран.

***

Гарри не помнит дни после смерти Седрика.

Он проваливается во времени. Вот он на уроке сидит неподвижно, а когда он в следующий раз поднимает взгляд, то видит Большой зал, а не класс Флитвика. Рон накладывает еду на тарелку Гарри. Он же не поднимает вилку. Гермиона убеждает его съесть что-нибудь, что угодно, и напряженно следит за ним, когда он грызет булочку.

– Гермиона, – хрипит Гарри. Он не говорил часами. Рон и Гермиона смотрят на него, как будто он собирается сломаться, они все время прогоняли любого, кто рисковал подойти слишком близко, и это было хорошо, потому что, если кто-то еще спросит, что случилось с Седриком, а Гарри откроет свой рот, чтобы зло ответить, его просто вырвет.

– Да? – спрашивает Гермиона.

– Ты можешь сохранить его? – он понижает голос. – Мое завещание. С тобой оно будет в безопасности.

– Если так хочешь, – говорит Гермиона. – Мы должны встретиться этим летом. Я поговорю с родителями.

– Моя мама тоже будет рада тебя увидеть, – подхватывает Рон. – Ну, ты знаешь ее. Мы не позволим тебе остаться с этими магглами.

Что-то в груди Гарри разжимается, совсем чуть-чуть. Нора. Он думает о летних днях, проведенных на корточках среди полевых цветов, растущих в саду, и игре в квиддич на заднем дворе. Даже воспоминания о яркой оранжевой комнате Рона со скатной крышей и скрипучей кроватью помогают избавиться от шума в голове Гарри.

– Хорошо, – говорит он и поднимает вилку. Гарри не пробует картофельное пюре, лишь ковыряется в тарелке.

***

На Тисовой улице Гарри чувствует себя неправильно. Он не должен быть тут.

Гарри снится смерть Седрика и мокрая трава, что щекочет ему нос, когда он дергается под непростительным. Когда он просыпается весь в поту, первое, что он видит, это Буклю, запертую в клетке, а затем учебник по Трансфигурации, брошенный на тумбочку. Гарри представляет, как Дадли добирается до Букли. Он воображает, что дядя Вернон сжигает его книги, как сделал это с письмами из Хогвартса. Он видит тетю Петунию в резиновых перчатках, она складывает его одежду в мешки для мусора.

Гарри закрывает глаза и читает по памяти: «Я отдаю Сириусу Блэку свою мантию-невидимку. Я отдаю Гермионе Джин Грейнджер мои школьные учебники и сову Буклю. Я даю Рональду Биллиусу Уизли свою метлу. Я даю Рубеусу Хагриду фотографии родителей».

Гарри трижды повторяет содержание своего завещания, пока не успокаивается, а видения дяди Вернона, разрывающего фотографии Лили и Джеймса, исчезают. Гарри не ложится спать.

***

– Сириус, – спрашивает Гарри, – ты не знаешь, оставили ли мне мои родители что-нибудь? Я имею в виду, кроме хранилища в Гринготтсе.

Они могли бы пойти разговаривать в гостиную, но есть что-то очень личное в сидении на лестнице. Миссис Уизли все еще на кухне перемывает шкафы. Гарри не винит ее; уборка сама по себе не помогает ему почувствовать себя лучше, но если это вдруг произойдет, если она развяжет узел в его груди достаточно, чтобы он смог нормально дышать, он не выпустит из рук тряпку.

– Ты владеешь Годриковой Лощиной, – говорит Сириус.

– Я?

– Ты не знал?

Гарри пристально смотрит на темно-зеленый гобелен напротив лестницы и думает об этом. Место, которое должно было стать его домом, принадлежит ему.

– Я знал, что мы должны были где-то жить, – говорит Гарри, – но, думал, я всегда думал, что оно погибло… вместе с ними.

– Так и есть в некотором смысле. Оно наполовину разрушено, но все равно принадлежит тебе.

– Черт, – произносит Гарри.

Сириус не ругает его за это слово. Он прижимается к нему плечом:

– Не думай об этом. Оно будет стоять и дальше так.

– А ты не хочешь? На самом деле, я хотел спросить: можешь ли ты владеть собственностью, находясь в бегах? Можешь ли ты на законных основаниях унаследовать что-то, или министерство заберет это у тебя?

Сириус кладет руку на плечо Гарри:

– О чем ты?

Гарри не говорил никому о завещании. Взрослые подумают, что таким образом он хочет привлечь к себе внимание, а однокурсники просто не поймут. Но он смотрит на Сириуса, который однажды все потерял, и говорит:

– Я написал завещание.

– Блин, – выдыхает Сириус. – Гарри.

– Я оставил тебе мантию-невидимку, – говорит Гарри, потому что он думает, что это заставит Сириуса улыбнуться, навеет воспоминания о приключениях с его отцом. Но Сириус лишь хмурится.

– Я не хочу твою мантию, Гарри, – рука Сириуса все еще лежит на его плече. Он сжимает пальцы, и Гарри плавится под теплым прикосновением. – Я хочу, чтобы ты был в безопасности. И живой.

Гарри сглатывает:

– Может ли Министерство помешать тебе получить ее? Если я оставлю тебе мантию-невидимку, а они заберут ее…

– С тобой ничего не случится, Гарри.

– Я никогда не был в Годриковой Лощине, но сама мысль, что дом моих родителей достанется им… Я не справлюсь с этим, Сириус.

Сириус вздыхает и отпускает Гарри. На кухне миссис Уизли роняет кастрюлю на пол, и звук поднимается вверх по лестнице.

– Я не знаю, – говорит Сириус, – но другие могут знать. Я поспрашиваю.

– Не говори им. Пожалуйста. Они не поймут.

Сириус проводит рукой по волосам. Они вымытые и подстриженные, волной спадают на лицо, но в этот момент Сириус выглядит намного старше своих тридцати пяти. Он понимает Гарри так, как никто другой.

– Не буду, – отвечает Сириус.

***

Фотография первого состава Ордена спрятана в его сундуке, но Гарри не может выкинуть ее из головы. Сияющие люди, которых вскоре предадут, или запытают до безумства, или убьют в своих собственных домах…

Все улыбаются и болтают за обеденным столом внизу. А он думает о боггарте миссис Уизли – трупах Рона, близнецов, мистера Уизли и Гарри.

Его тело ощущается слишком тяжелым – похоже на второе испытание, как будто его тащат на глубину озера, а легкие наполняются водой.

***

Гермиона пытается вернуть ему завещание в поезде.

– Лучше пусть будет у тебя, – Гарри говорит ей.

– Но, Гарри…

– Если что-то случится, они захотят забрать мои вещи. Они могут даже делать вид, что завещания никакого не было. Так что ты покажешь его.

– Может быть, в Гринготтсе… – начинает Гермиона.

Гарри прекрасно понимает Джинни, Невилла и Луну, с любопытством всматривавшихся в свернутый пергамент в руках Гермионы.

– Я тебе доверяю, – перебивает ее он.

Гермиона убирает завещание обратно в боковой отсек своего сундука и накладывает на него горсть защитных и скрывающих заклинаний. Гарри смотрит с восторгом. Когда он видит завещание, что-то в его груди скручивается и тут же успокаивается, и он не знает почему.

***

Вокруг Гарри за столом Гриффиндора кольцо из свободного пространства, в которое входят только Рон и Гермиона. Джинни и Невилл иногда опускаются на стулья рядом с ним, на их лицах появляется почти вызывающий взгляд, и Гарри задается вопросом, когда обычный завтрак превратился в акт храбрости и бунта.

***

«Гарри,

Я поговорил с другими, и не думаю, что кто-то в моей ситуации может унаследовать собственность – по крайней мере, не по официальным каналам. Министерство, вероятно, конфискует все и спрячет в своих бесконечных туннелях (я клянусь, то, что туда попадает, навсегда там и остается). Тебе лучше отдать мантию кому-то другому. Друзьям, может быть? И для ГЛ я могу предложить Ремуса?

Мне жаль. Тебе не стоит принимать такие тяжелые решения.

Снаффлс».

***

Первое завещание, он понимает, полно ошибок. Гарри идиот – он должен был догадаться, что Министерство не могло прочитать «моему крестному отцу Сириусу Блэку», а потом спокойно передать что-нибудь сбежавшему преступнику. Или, что еще хуже, они объявили бы Гарри безумцем из-за того, что он внес в завещание осужденного массового убийцу, и поэтому весь документ признали бы недействительным. Они могут сделать это в любом случае: большая часть волшебного мира уже думает, что он сошел с ума, или лжет, или то и другое.

Гарри показывает письмо Рону и Гермионе. К их чести, они выглядят лишь слегка удивленными тем, что Гарри рассказал взрослому о завещании.

Гарри не слишком много разговаривает с друзьями в этом году. Каждый раз, когда он садится, чтобы поговорить с кем бы то ни было, узел в его груди становится все сильнее и крепче, и пропадет лишь тогда, когда он отходит подальше от людей на безопасное расстояние.

Впрочем, сейчас он так не чувствует. Гарри думает, что это может быть из-за завещания; разговор об этом немного успокаивает шум в его голове. В стрессовой ситуации он повторяет в уме строчки из него.

– Мне нужно написать новое завещание, – говорит Гарри. – Мне нужно это не только из-за возвращения Волдеморта, но и из-за Министерства. Когда дело доходит до меня, они, кажется, плюют на законы.

Рон опускает взгляд на повязку на руке Гарри, и его лицо становится жестоким:

– Мы спрячем твои вещи. Помнишь тот старый план? Мы скажем им, что слизеринцы украли их.

– Они не поверят, – говорит Гермиона.

– Хорошо. Мы расскажем им, что первогодки из фан-клуба Гарри все это украли. Они реально могут.

– В любом случае, Гарри, ты все равно должен попробовать переписать завещание, – произносит Гермиона.

– Оставь на нас придумать запасной план, – соглашается Рон.

Гарри проводит весь вечер за написанием нового завещания. Это сложнее, чем он думал, ему нужно разделить ценные вещи между Роном и Гермионой. Он не хочет отдавать все только одному из них, но опять же, Гермиона ненавидит квиддич, и он не хочет думать о том, что она будет делать с Картой Мародеров как староста.

– Хочешь мои книги? – спрашивает Гарри Гермиону. – Я отдал их тебе в прошлый раз, не задумываясь, потому что мне не понравилась идея, что Дурсли сожгут их всех, но нет никакого смысла в том, чтобы у тебя было две копии учебников.

– Почему бы не пожертвовать их Хогвартсу? – предлагает Гермиона.

Гарри кивает и записывает это. Затем он делает паузу. Смотрит на них.

– Мантия-невидимка, – медленно начинает он, – я не могу дать ее двум людям, не так ли?

Гермиона прикусывает нижнюю губу:

– Нет.

– Не пытайся проникнуть в раздевалку для девочек, – говорит Гарри Рону. – Или в Три Метлы.

Рон на мгновение обдумывает это, но Гермиона вмешивается:

– Он не будет, не так ли? Он не мог бы.

– Я мог бы, – говорит Рон, обороняясь.

– Ты бы получил мантию-невидимку, при условии, что Гарри умрет, – странно слышать эту тему, когда они всеми силами избегали говорить о ней двенадцать месяцев. – Я сомневаюсь, что ты начнешь хулиганить с вещью, что осталась на память о твоем лучшем друге.

– Может быть, это был бы его способ справиться с горем, – говорит Гарри, пытаясь поднять настроение.

Но Рон не улыбается. У него то самое выражение лица, которое видит Гарри, когда возвращается после отработок; когда их одноклассники начинают смеяться над статьями Пророка; когда Гарри просыпается с криком посреди ночи весь в поту и видит, как Рон смотрит на него с соседней кровати.

– Дай мне карту, – говорит Рон, – а Гермионе – мантию.

– Мы будем делиться, – обещает Гермиона, у нее глаза на мокром месте. Рон и Гарри делают вид, что не видят этого. – Будем защищать друг друга.

Гарри кивает и записывает это. Но закончить завещание также сложно. Он сжимает кулаки. Его перевязанная рука болит. Гарри хотел бы, чтобы он мог все отдать Сириусу.

Он заканчивает завещание на следующую ночь, заверяя его под пристальным взглядом Рона и Гермионы, прежде чем отправиться в кабинет Амбридж для очередной отработки.

***

– Я заметила, Гарри, – говорит Гермиона за завтраком, – когда ты нервничаешь, у тебя снижается аппетит, ты начинаешь терять вес, отгораживаешься от общества, и возвращаются панические атаки…

– Ты сказал ей? – шипит Гарри на Рона. Он успешно скрывал от них некоторые мелкие происшествия, такие как кровь из носа, которая пошла у него на прошлой неделе в библиотеке, но Рон застал несколько приступов паники. Невилл тоже. – Я тебе доверял!

Рон защищающе поднимает руки, и Гермиона многозначительно продолжает:

– Не говоря уже о вспышках гнева.

– Да, самое странное, ведь мне совсем не на что сердиться.

– Является ли повышенный сарказм тоже признаком? – тихо спрашивает Рон у Гермионы.

Гермиона игнорирует его.

– Это все физические симптомы стресса, Гарри. Меня это беспокоит.

– Мне не нужно, чтобы вы говорили мне, что у меня стресс, – резко произносит Гарри. Его тарелка остается нетронутой. – Я думаю, что сам понял это, спасибо.

Несколько дней спустя Гарри ковыряет свой ужин. У него не так много времени, домашняя работа накапливается. Подготовка к СОВ мучает всех пятикурсников, но ни у одного из них нет регулярных отработок, которые продолжаются с пяти до полуночи каждый день, в дополнение к руководству незаконным ОД. Ему нужно время, чтобы вновь вернуться серьезно к учебе.

Гарри не добирается до библиотеки. Его день заканчивается в ванной на коленях, когда его рвет. Он едва реагирует, когда Рон входит и запирает дверь. Его трясет, Рон касается его спины.

– Это только я, приятель, – бормочет тот.

Гарри открывает рот, чтобы что-то сказать, но его живот скручивает, и он поспешно наклоняется над унитазом. Рон водит ладонями кругами по лопаткам Гарри, так же, как он делал это, когда им было двенадцать, а Гарри гостил у Уизли, и ему было плохо после нескольких недель жизни на воде и консервированном супе.

Гарри пытается произнести «извини», но слово выходит искаженным и более отчаянным, чем ему хотелось бы.

– Не беспокойся об этом, – говорит Рон. – Это первый раз, когда тебя вырвало?

Рон смотрит на него в поисках ответа, и Гарри прочищает горло и отвечает:

– Я чувствовал себя плохо, но меня впервые тошнит.

– Все?

Гарри пожимает плечами. Он чувствует коленями холодную плитку. По крайней мере, рядом нет Миртл, что кричала бы на него. Во рту омерзительно: слишком много слюны, которая скапливается под языком, как предупреждающий звонок. Гарри снова сгорбливается над унитазом. На этот раз это просто желчь.

– Голова болит, – наконец признается Гарри в тишине. Рон продолжает водить круги по его спине. Когда в детстве Гарри болел, а тетя Петуния запирала его в чулане, пока она заботилась о здоровом Дадли наверху, он мечтал об этом, что кто-то сядет рядом с ним и будет терпеливо утешать, пока ему не станет лучше.

– И?

– Грудь. Не сильно, иногда. Кровь шла носом пару раз.

– Черт.

Гнев легче пережить, чем заботу. Гарри плюет в унитаз и говорит:

– Они все поймут, когда увидят, что Волдеморт действительно вернулся. Тогда они все поймут.

Гарри дрожит, и он не знает, от холода ли это, утомление от рвоты или жара. Рон ничего не говорит, но и не уходит. Он продолжает гладить спину Гарри, пока тот не встает, не умывается и не направляется на отработку.

***

Гарри направляет свои тревожность и гнев на руководство ОД. Это дает ему некоторое чувство контроля. Наконец, он чувствует, что делает что-то правильное, а не сидит и ждет, когда Волдеморт выследит его.

Приближается война. Им есть чему поучиться: атакующая магия; защитные заклинания; как не погибнуть в чрезвычайной ситуации; как привыкнуть смотреть смерти в лицо и продолжать двигаться вперед.

ОД практикует связывающие заклинания, освещая комнату красными и золотыми вспышками палочек, когда Гарри подумывает научить их писать завещание. Некоторым из них семнадцать, или скоро будет. Если он учит их защищать себя, разве он не должен научить их защищать и свое имущество?

Криви вскидывает руку в воздух, резко отталкивая Гарри заклятием прямо в Джорджа, сильно столкнув их. У Криви большие глаза, а рука с палочкой дрожит. Так легко было бы вырвать палочку из его хватки. И тут Гарри понимает, что никогда не затронет эту тему в ОД. У них есть проблемы, но они не Гарри; они не в той же непосредственной опасности. Кто-то защитит их. И если он должен быть тем человеком, что лично убедится, что ни одному из этих детей никогда не придется составлять завещание, пока они еще учатся, пусть будет так.

***

– Гарри, – говорит Луна, – у тебя кровь.

Он смотрит вниз. На бинтах руки, кисть которой прячется в кармане брюк, проступает кровь. Весь карман брюк – темное алое пятно. Это выглядело бы безобидно, словно он опрокинул на себя банку чернил, если бы пятно не было красным.

Гарри вытаскивает руку из кармана. Бинты – полоски старой футболки – промокли. Луна копается в сумке и достает фиолетовую ленту для волос. Она протягивает ее со слабой улыбкой.

– Ты уверена? – спрашивает Гарри.

– О, да. У меня много лент.

Гарри стягивает бинты. Порезы кровоточат, сильнее, чем во время первых отработок. Он уже не может разобрать слова. Гарри наматывает ленту на руку и завязывает узел.

Луна произносит несколько очищающих заклинаний, и пятна немного светлеют:

– Видимо заклинание не так эффективно на крови, как на грязи, – говорит она.

– Спасибо, – произносит Гарри. Он убирает руку подальше от одежды, чтобы больше не оставить пятен. – Так что ты говорила о пожирающих лица медведях из Австралии?

– Не так, – медленно говорит она. Она протягивает ладонь и берет его здоровую руку, соединяя их пальцы вместе. Ее ладонь маленькая и нежная, и Гарри сжимает пальцы сильнее, чем следовало, словно он цепляется за край стола во время отработок с Амбридж. – Они не просто поедают лица, Гарри, они съедают всю голову.

***

После десяти месяцев кровавых отработок и насмешливых шепотов, преследовавших Гарри, когда он призраком ходил по коридорам Хогвартса, весь Волшебный Мир и Министерство, засунувшие пальцы в уши и притворяющееся, что нет никакой войны, просыпаются, видя Волдеморта перед собой живее всех живых.

Гарри прислоняется к стене, так сильно дрожа, что едва может стоять на ногах. Ему кажется, что одним неверным движением он разлетится на миллион кусочков.

Он достает портключ в кабинет Дамблдора, и там он дрожит и кричит громче, чем когда-либо в своей жизни. Он хочет, чтобы все прекратилось, он не хочет больше жить, как Мальчик-который-выжил, он не хочет снова оказаться в таком положении, наблюдая, как его друзья и семья погибают, корчась на каменном полу, беззвучно крича от боли и моля, чтобы кто-то смиловался и добил…

А затем Дамблдор насильно усаживает Гарри и рассказывает ему о пророчестве. Внутри все сжимается в толстый узел, который оседает где-то в животе. Все, что остается, – это потеря и невыносимое осознание того, что эти боль, горе и вся война укоренились в нем так же глубоко, как и его шрам. Отсюда нет выхода. Не для Гарри.