Текст книги "Жизнь жреца"
Автор книги: almerto
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Almerto
Жизнь жреца
Огромный терем стоит на высоком холме, а еще более огромный холм словно нависает над ним, укрывая зеленью листвы деревьев, протягивая лианы чуть не на крыши терема. А вокруг терема, словно в сказке, стоят небольшие избы. Меж домов всё чистенько и сухо. Животина ходит сытая, порося спят прям посреди дороги и в ус не дуют, когда мимо них телеги полные снеди из лесу едут. И дичи набитой и зверя уже освежеванного. Телеги и не по одной, а по десять штук. Много охотников было в этом месяце вызвано для пира князя Анора. Сегодня, да и завтра Княже будет выбирать своим трем сыновьям невест, а четвертого будет возводить в звание взрослого, и только на следующий год он будет иметь право выбрать себе жену.
А пока младший княжий сын слонялся по двору без дела и выл от скуки. Не привык он так, не привык без дела сидеть. Отец, выглянув во двор, крикнул громовым голосом:
– Унодар, куда ты делся?! Бегом домой!!! И хватит девок тискать дворовых! – сказал он с усмешкой, зная, что это единственный сын, который не попортил еще ни одной дворовой девки, и ни одна девка не похвасталась, конечно, тем, что принесла сына, как это было уже с другими его сыновьями.
И он гордился этим, что у него такие славные сыновья. Девки растили его внуков и павами ходили по двору, показывая каждый раз всем, кому не лень, своих деток, стараясь показаться так, чтобы взгляд Княже остановился на них. И тогда они краснели, стыдливо отодвигаясь от своего дитя и всем своим видом показывая, вот он, ваш внучок. И красотой вышел в отца и удалью, и крепенький, как грибок молодой. Княже махал рукой и девка, тотчас подхватив сына своего, неслась через весь двор к своему господину, князь трепал мальчонку по вихрам, приговаривая:
– Пусть растет, а там видно будет, может, в дружину свою возьму сразу, а может и слабым будет, тогда к своему терему пристрою. Всяк видно ведь будет, ну, чё встала-то, иди ужо. – он отворачивался от очередной девки и жмурился на солнце. Это было лишь, когда у него с самого утра наблюдалось хорошее настроение. Все тогда вылезали во дворы из темени изб и тоже ходили, подслеповато жмурясь и поглядывая на довольного Княже.
– Анибор, Канидор, Ушемат!!! Мать вашу за ногу и за ляжку!!! Бегом в дом!!! – крикнул вновь Княже на весь дом, и тотчас три здоровых мужика ввалились в гостиную отца.
Они давно уже жили в своих избах по прихоти князя. Он не желал делить свой терем ни с кем, кроме своей жены. Та и не выходила из своих комнат. А сегодня вот решила выйти, и сыновья, глядя на серое лицо матери, подходили к ней, низко кланяясь и показывая ей свое уважение. Она каждого гладила по голове и называла ласковыми детскими именами. Таковы были правила: мать не должна была вообще общаться с сыновьями, пока те не заматереют и не примут в свой дом жены. Лишь тогда матери разрешалось видеться с сыновьями, да вот как сейчас – на выборе невест.
А Унодар испуганно попятился к двери, боясь прогневить богов, что возвели среди народа такие правила: нельзя видеть мать до своего совершеннолетия, иначе сам бабой станешь и будешь мужеложцем. Анибор, грозно нахмурив брови, показал Унодару на дверь, и мать, закрыв лицо и волосы платком, всхлипнула. Не дай бог, сыновья старшие опозорят младшенького, любимого, что на нее только и был похож, на все княжество… плахи ему не избежать. Хотя вот вроде сразу и вышел он за дверь, и братья выдохнули, и она, сев в огромное кресло, спросила тихо:
– Как отец вас любит, если бы вы знали, как он гордится вами. Вы должны уважать его и любить пуще матери. Поняли? – говорила она по правилам богов, выставляя слово и желание главного князя вперед. С них спроса больше сейчас будет, надо, чтобы они обязательно наследников сделали от старых родов. Кровь старую разбавили своей свежей.
Сыновья почтительно расселись прямо на ступеньках, что вели к полутрону матери. Сам трон и был придуман для того, чтобы дети сидели по старшинству своему к чистой и безгрешной матери, грех на ней был только один: что она поддалась соблазну лечь в постель с мужем своим, но на то боги разрешение дали свое, но, чтобы искупить эту вину за грех этот, женщинам велелось закрывать лицо свое и волосы, а говорить вот нельзя было ни в коем случае. Мать была брюхата, что не укрылось от взгляда ее сыновей, лицо было словно у покойницы: бледное и истощенное. Она с трудом вынашивала своего последнего ребенка, им уже говорили дворовые девки матери. И сейчас со страхом глядя в измученное лицо той, которую они боготворили и которую будут ставить в пример своим женам, боялись, чтобы она не умерла и успела покачать их первенцев. Канидор первым задал мучавший их всех вопрос.
– Маменька, мы женимся по твоему благословению, а ты успеешь покачать наших первенцев?
Не зря Канидор спросил это, ибо жрица судеб, а именно жрицей их мать и была раньше, видела свое будущее. Видела она, когда отойдет в мир иной, чтобы возродиться Ивой у их дома, за которой они будут ухаживать денно и нощно, чтобы дух ее ушел в кого-то из дочерей, если те родятся. А они сами укажут, в кого ей войти. И сказать она должна опять же правду, потому и нельзя ей было все это время общаться с кем бы то ни было. Но в детстве она часто им пела, как может обратиться в Ивушку зеленую, и им достаточно потом будет позвать ее дух у Ивы к дочери своей и назвать в ее честь этого ребенка. И тогда она возродится в теле дочки одного из сыновей, и ее определят в храм жриц Судеб.
Все склонили головы в поклоне в ожидании ответа, поторапливая этим ее, и она, побледнев больше обычного, сказала тихо:
– Сегодня ваш Праздник выбора невест, княжи мои будущие. И я скажу вам, к какому дню вам надо поторопиться, договорились?
Все кивнули в знак согласия, и тогда Ушемат спросил зло, глядя в пол:
– Значит, Унодару не повезет снова?
Мать испуганно посмотрела на него, и все тотчас заметили, что вот он, срок матери – один год остался, с родами даже может умереть. Любовь нельзя выказывать матери, лишь уважение. И с гробовым молчанием так и застыли изваяниями, как мать только не пыталась их разговорить.
Время час прошло в молчании, и та, заламывая руки, попросила лишь:
– Не говорите отцу, богами прошу. Мое желание последнее. Пусть он найдет себе новую жену. Краше и моложе меня. Я ведь счастья ему желаю, как и всем вам.
Они понимали, о чем она говорит, и понимали почему. Бил отец мать частенько, слышали все ее крики и плач потом долгий. А девки дворовые потом шли в сторону отца, чтобы ублажить грозного Княже. Чтобы гнев на милость поменял и не трогал их дражайшую княгиню. Княгиню любили все: от старых до малых. И те же девки дворовые лили слезы потом перед ней, в ногах вымаливая у нее прощения за это. Но ведь князь и силой возьмет, если захочет, и тогда потом целую семью может наказать за нерадивость. И надо ведь еще и счастье изображать, когда тебе Княже ноги задирает или берет в темном углу, задирая все юбки. Вздыхать да его имя молвить постоянно.
Все молча согласились с тем, что если мать сейчас не скажет отцу о том, что умирает, он не выгонит ее на улицу. А она умрет в почете, ибо нельзя обманывать жрице о своей скорой кончине. И если она не успела сказать, значит, на то была воля богов, и погребение ей будет достойное, с дальнейшим сожжением ее тела и закапыванием у терема под молодой Ивой. Как только отец и не догадался спросить у нее, наверное, опять он забыл о ней, хотя, да. Игарка хвасталась новым ожерельем, что Княже ей подарил, а оно, между прочим, было материным. Они тогда чуть не прибили девку, но отец вразумил, что они де попутали, и у матери ожерелье краше было. На том тогда и разошлись в праведной обиде.
Сыновья скопом могли, конечно, у отца требовать уважения к матери, но, одно, но: отец был – Княже. И был главным князем между всеми сорока князьями. Только у него была самая крепкая дружина и мощные стены вокруг терема. Только у него была сама жрица судьбы в женах и родила ему четырех сыновей. Семеро его братьев были тоже князьями и выдвинули меж собой его, старшего, за главного, так и повелось между всеми. Правда, тогда без драк не обошлось, но быстро всем рты позатыкали кому златом, кому шкурами соболиными, кому кулаками.
Урогош.
Запахнув поплотнее шубу из волчьего меха на себе и встав на встречный ветер, что дул по нежной Табоше, впадавшей в своего отца, море Шора, Урогош подставил козырьком ладонь и, присмотревшись, крикнул рулевому,
– Земли Анора уже близко, Кунита. Правь ужо к тому вон берегу, а там давай лодками выйдем. Неча им мой корабль видеть. И помни про уговор, про дочь в опале. Если спихнем, то будет им счастье, а нет – весь праздник им кровью зальем.
Рулевой закивал быстро и, сделав полукруг к берегу, чуть накренил корабль, и тут же получил грозный взгляд своего хозяина.
– Сюрпризом мы им будем. Нерадостным. Сами виноваты. Неча было лезти со своими праздниками в это время, когда у меня все крепости заняты воинами и сдерживанием атаки шкур росомахи.
Все его воины закивали и тоже начали было говорить какие-то грубости в адрес битвы, что началась почти как месяц, а князь Анора не вышел на ту битву, и все сорок князей тоже ждали лишь его кивка. А он еще и вздумал своим сыновьям невест искать. Дочь Урогоша понесла в подоле от изменщика, и сейчас он, стыдясь такого греха, спешил пораньше срока выдать ее замуж. Уж он-то сам позаботиться о ее ребенке, утопит, а пока надо сделать так чтобы это пятно позора легло на его одного из сыновей. Конечно, Анора уже нашел своим сыновьям невест. Но ему-то он не сможет никак вот отказать. Ну вот не сможет, и все, а все потому, что он Император всех этих земель. Но ведь сорок князей-то ведают силой. И тут уже и не попрешь наглостью. Надо ведь все обстоятельно обложить, чтобы комар и носа не подточил. До этих пор Анора избегал даже с его советниками разговаривать, а уж он-то всяко по-разному устраивал ему козни и баб подсылал. А тот всегда говорил о своей жене всем, и он де не изменяет ей, чтобы про него ни говорили. Любит, говорил он всем жену свою.
Корабль наконец-то встал боком в тихую гавань, и рулевой поклонился низко Императору и подал руку, чтобы тот шагнул первым в лодку. Лодку не качало вроде, но заскрипели веревки, и все побледнели, испугавшись, что этот огромный человек, Император Урогош очутится в воде по их глупости, что не стянули веревки. Но Император-то огромный мужчина. А уж силы то немеряной. Жена его, императрица, давно уж померла от какой-то лихорадки. И он так и не нашел ей замену. Императора настолько боялись, что даже никогда не оспаривали его приказы и не думали, что он делает что-то неправильно. Просто выполняли и все. И за спиной не обсуждали, что они сделали – плохо ли хорошо. И вот сейчас он смотрел каждому из воинов в глаза, словно спрашивал их, не замыслили ли они что-либо против него. Коленки почти у каждого подгибались от страха. Вот такой был их Император. Слова так не боялись его, как взгляда или молчания. А еще, когда однажды заболел он, сами люди просто объявили траур, боялись, что он помрет и выпустит то зло, что скопилось за все это время возле него. А пока он жив, сдерживал всё в своем кулаке. И никто не смел даже разбойничать в городах, если его рати там были. А уж что говорить, когда приезжали дружины его князей. Все как на подбор и статные, что молодняк, что ветераны многих войн. Все были и чисты, и опрятны, и если надо – были злы и, захватив зубами кожаную накладку на щите, вызывали в себе удаль разбойничью и воина сильного, и тогда их никто не мог остановить. Этих боялись пуще всего. И потому порядок был в их огромной стране.
Свиряжа, так называлась их страна. А вдоль всех рек, словно гнезда, народились уделы князей, что, построив терема и окружив свои избы огромными заборами со рвами, могли держать обороны до году без еды и воды. У них все было в запасницах. А еще у них был знак между собой, они возжигали огонь, зовя на помощь близкого соседа, а тот в свою очередь, спеша на помощь своему соседу, тоже возжигал огонь и особым способом указывал, какой удел сейчас требует помощи. Специальным опахалом закрывали костер и делали отрывками пламени знак князя. Тому учились специально те, что не могли участвовать в боях по воле богов, что забрали у них мощь в ногах или руках. А то и во всем теле. Они на специальных поручнях скатывались к готовому костру и возжигали его умеючи и ловко раздавая пламя в стороны для большего дыма.
Лодка наконец-то пошла вниз, лишь однажды резче опустившись на один из маршей колеса, и тогда все разом вновь посмотрели на Императора Урогоша. И не увидев у него страха в глазах, испугались лишь еще больше. Как бы не затаил обиды какой. Ведь они к нему относятся как сыны к отцу. На него у них вся надежда. И все злились на князя Анора, что вздумал праздник праздновать для своих трех сыновей. И потому ехал Император тайно, чтобы никто не знал. А еще Император хотел напугать Анора своим появлением и показать, как Анора доступен для него.
Рулевой смотрел на уходящую лодку с усмешкой. Император что захочет внушить этому Анора, то и внушит. Дело за малым будет. А вот дочь он зря с собой взял. И он, накинув на ее худенькие плечики соболиную шубку, прошептал благоговейно:
– Любит вас отец, не злите его понапрасну. Любит, и видите, на что пошел ради вашей чистоты?! Аракая, ты зря молчишь-то с ним. Ему твоя поддержка особенно нужна сейчас.
Та, зыркнув на своего дядю по линии матери, всхлипнув, уткнулась в крепкую грудь.
– Дядька Кунита, он везде и во всем блюдет свои интересы.
Тот вскрикнул и схватил ее за плечи.
– Его интересы – наши интересы, доченька!!! Только наши, твои, мои, их. – он глазами показал на воинов. – А ты иди по его интересам и не будешь обижена никогда. Всё ж он отец всем нам. Все уже много десятков лет верят ему и убедились в том, что он наладил нашу жизнь. А какой до него мор был. Аракая, тебе не ведомо, потому ты и не боишься этого. А мы помним, ветераны тех лет. Это ведь он создал все эти уделы князей. Чтобы они охрану блюли и тем самым платили за свои крепости ему. Он с них ни копейки не берет, а они ведь и птицу бьют, и зверя. Сами они здесь себе тцари, понимаешь? Сами. Они укрепились и обнаглели. Сами стали теперь определять время выхода своего к Императору. А если бы не он тогда, они бы в нищете и померли. Страшное время тогда было, не тебе ли не знать. Чем можешь, тем помоги ему. Святое просит, отдай не глядя. Иначе потеряем больше.
Она кивнула, вытирая слезы. И затем, усаживая в лодку, охрана тотчас обложила ее мехами, чтобы дочь самого Императора не замерзла в дороге. И едва лодка опустилась к воде, тотчас погребли за Императором, что и сам иногда садился на весла, вызывая завистливые взгляды от того, как его рубашка, облепляя, показывала его мощные руки и грудь. Тонкая талия и неширокие бедра, словно у юноши. Император то и дело смотрел назад, на свою вторую ладью, где сидела его опальная дочь, и в сердце его разливалась глухая боль. Как она могла его так предать? Жена тоже предала, умерев, оставив его одного с дочкой. А он ушел в себя и позабыл обо всем на свете. Но дочка – копия жены, и сейчас, глядя на ладью, что поравнялась с ними, он решил, что не убьет малыша, который родится. А Анор и по-другому получит от него за свой проступок. Он разве не найдет, чем наказать своенравного князя? Конечно, найдет. Это и так был первый проступок князя. Следовало пока вызвать его на разговор и уж потом решать, что делать с князем, пусть тот сообщит, что им двигало, когда он оставил свой пост и не вызвал на подмогу к нему, Императору, других князей. А возжелал справить этот праздник. А дочь, чудо как хороша. Был бы молодым – влюбился бы без памяти. Праздник поди уж начался у них.
Он первым вышел из лодки и с закатанными брюками потащил лодку к мелководью и, приняв вторую ладью, загреб и ее нос в песок и улыбнулся молодецкой улыбкой. Где они еще такую силу увидят. А он мог и больше, намного больше. Но тогда его точно колдуном обзовут. И потому он, легкую как перышко, первую поймал дочь свою и крепко поцеловал в обе щеки. Та, рассмеявшись громко, повисла у него на шее, и все выдохнули, неужто она простила своего отца, что везет ее на брак. Опять дядька Кунита нашел к ней подход.
Отец и дочь зашептались о чем-то своем, как обычно, и довольный Император, приобняв дочь, понес ее от мелководья прочь и, поставив там на сухое место, оглянулся на своих воинов и охранников дочери. Поняли его с одного взгляда, и тотчас вокруг его дочери образовали кольцо и, накинув на нее тонкие палантины, пошли вслед за ней, ведя ее словно слепую, хотя она видела всех прекрасно. До ворот они прошли без сучка и задоринки. А уже на открытых воротах, Император скинул свой дорогой кафтан и, потоптавшись на нем в грязном песке и пыли, надел вновь на себя.
На воротах, увидев разомлевших воинов, Император приободрился и сказал зычным голосом, ставя торгашеский акцент, крикнул, чуть не рупором делая свою огромную ладонь:
– У нас товар, у вас купцы. Выбор невест!
Те, рассмеявшись, кивнули и, окружив Императора и его всех воинов, повели их во двор и там, по цепочке передав князю Анору, что еще одна невеста прибыла, ушли обратно. Все воины с ворот, тоже посчитав, что сделали свое дело, ушли обратно вслед. Император улыбнулся своим воинам, и те разом кивнули на его молчаливый взгляд. Ведь их даже не обыскали. Все мечи, что были при них и остались. Чудо чудное. А ведь как думали – что крепости князей не взять.
Вдруг все притихли, услышав стон, полный боли. Сам Император первым прошел на стон и ужаснулся тому, что увидел. Хрупкий паренек был связан, избит и выхлестан плетью так, что кожи и видно не было. Все лицо было отбито крепкими ногами палача. Его били насмерть!!! За что же такие муки ему? Кто тот ирод, что покалечил парня? Он был гол, и места живого не было на нем. Даже Аракая всхлипнула, увидев паренька, но ее отец тотчас посмотрел на нее грозно, и она тотчас встала на свое место. Один из слуг, увидев интерес торгаша, сплюнул в сторону паренька и пояснил:
– Он смотрел на мать, как на женщину, а не как взрослый сын. Он видел ее лицо и волосы. Его братья сейчас женятся и прощались с матерью, чтобы встретится с ней уже мужьями взрослыми. А он тайно смотрел за ними. За чистой, безгрешной.
Император поморщился брезгливо от этих жутких правил и законов Свиряжа. Сам он был не местный, и на его Родине таких правил не существовало. Он позабыл совсем об этом обычае и спросил лишь зло:
– Ну так увидел, и что с того?
Слуга, вытаращив глаза, прошептал:
– Так быть ему мужеложцем. За мать держится, как за бабу. Ее слова ищет. Таких сразу в печь или вот, как сейчас, чтобы, значит, гнил и пах, тем самым указывая, что будет за то, что хочешь связи с другим такого же пола. А он ведь и с женщиной еще не был, когда его братья уже всех девок в его возрасте потискали, да детей наделали.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
