Текст книги "Верой и правдой (СИ)"

Автор книги: Алисья-Лейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Кили-Фор, замечательному человеку, прекрасной собеседнице и лучшей подруге

Посвящается

Что есть выбор? Такое всеобъемлющее слово. Каждый день мы делаем множество маленьких, незначительных выборов, которые могут оказать влияние на нашу жизнь, а могут и не сказаться на ней. Выбор постоянно окружает нас. Выпить утром кофе или чай? А может, вообще полноценно позавтракать? Пройтись пешком или доехать до работы? И это лишь незначительные решения, что человек принимает за день. Они не оказывают на его жизнь большого влияния. Но есть и те, что должно принимать с серьезной ответственностью. К ним, например, относится выбор профессии, места жительства, людей, которых человек подпускает к себе или нет.

В мире Малефисенты выбору уделялась отдельная роль. В ее мире еще нет машин, стоящих в мертвенно медленных пробках или мчащихся с бешенной скоростью по городу, нет там и громадных мегаполисов с их заводами и новостройками, зато есть прекрасные леса, поля, реки и горы, еще не так сильно задетые человеческой жадностью и ненасытностью. В мире, о котором пойдет речь, уже давно вступил в свои права XIV век. В этом мире уже давно идет борьба волшебных существ, населяющих Вересковые Топи и помогающих поддерживать гармонию в природе, и обычных людей из королевства алчного и жестокого короля Генриха, ненавидящего волшебных существ и желающего присвоить себе богатство Болот.

Именно на вересковых пустошах и жила маленькая Малефисента, добрая фея. Сейчас величественные крылья девочки несли ее над Топями, а Малефисента радостно смеялась, здороваясь со знакомыми, которых встречала. Заметив трех пикси, что звали ее, она подлетела к Фислвит, Нотграсс и Флиттл. Они рассказали маленькой Малефисенте о том, что часовые заметили человека-вора возле заводи драгоценных камней. Фея никогда не видела людей, потому что они не были желательными гостями на Болотах, а посему очень обрадовалась, что наконец сможет утолить свое любопытство, и отправилась к заводи.

Там маленькая Малефисента познакомилась с человеческим мальчиком Стефаном, который смог поразить фею своим самоотверженным поступком, не задумываясь выбросив свое кольцо. В тайне надеясь на еще хотя бы одну встречу с мальчиком, Малефисента задумчиво-мечтательно смотрела на ночное небо, лежа на своем дереве. Она медленно подняла руки так, чтобы ей было видно ладони. Рассматривая две надписи на запястьях по одной на каждом, Малефисента вновь и вновь прокручивала в голове встречу со Стефаном, глядя больше на левое запястье, нежели на правое.

Сложность существования заключалась в этих надписях на руках, и в них же заключались счастье и смысл жизни. На одном из запястий было выведено имя врага, на другом – имя любви всей жизни. Шутка была в том, что никто не знал на каком запястье что, кто из них станет тебе врагом, а кто – сладостным спасеньем от горя? Можно было всю жизнь прожить бок о бок и получить удар в спину, грустно завершив историю собственной жизни. Ведь один из врагов всегда переживает другого, поэтому большинство действует по принципу «не убьешь ты – убьют тебя» и разыскивают тех, чьи имена хранят их запястья, выбирая на свое усмотрение врага, а после наносят удар. Кто-то угадывает, кто-то нет…

На левом запястье Малефисенты красивыми буквами, завивающимися краями, было выведено имя Стефана. Тот ли это Стефан, которого она встретила сегодня, или же тот, которого ее только предстоит увидеть, Малефисента не знала. Да и кем будет для нее этот Стефан, чье имя выведено на руке, она не догадывалась. Но это не мешало ей надеяться несмотря на то, что многие жители Вересковых Топей будут против такого союза, потому что все помнили вред, причиненный людьми, помнили, что родителей крохи Малефисенты, что воспитывал весь волшебный народец, убили люди. А ведь Гермия и Лисандр тоже верили в людей, как верит сейчас маленькая фея.

Своих родителей Малефисента не помнила, но она знала, что у нее крылья матери и глаза отца. Она часто представляла себе их, подолгу вглядываясь в глаза своего отражения и рассматривая собственные крылья. Робин, один из друзей её родителей, рассказывал ей очень много интересных и смешных историй о Гермии и Лисандре. Так она могла не только представлять их внешность, но и задумываться о том, как бы в этом случае могли поступить ее родители.

Вновь и вновь перечитывала она имя на левом запястье, и всего лишь на мгновенье, на крохотное мгновенье, Малефисента представила себе возможную жизнь со Стефаном. Губы ее тут же растянулись в мягкую и нежную улыбку, а глаза мечтательно прикрылись. Она представила, как Стефан поселится на Болотах, а волшебный народец обязательно примет его. Представила, как благодаря их союзу бесконечные войны между людьми и жителями Вересковых Топей наконец прекратятся. Представила, как счастлива будет. Погрузившись в мечту, она и не заметила как сон забрал ее в свои крепкие и ласковые объятья.

Стефан пришел к ней через неделю. Она показала ему Болота, стараясь не попадаться на глаза волшебному народцу. Он с восторгом смотрел на богатства ее дома. Странное тепло поселилось в ее душе, а неспокойное по непонятным для нее причинам сердце норовилось выскочить. Возможно, подумалось Малефисенте, это и есть любовь. Значит, Стефан не является ее врагом? Значит на левом запястье начертано имя любви всей жизни? Как она была рада, что встретила Стефана. Они проводили вместе сутки напролет, и Стефан возвращался домой довольно поздно. Сначала Малефисенте было несколько совестно за это, но после она отбросила эти глупые мысли из своей головы.

Через месяц их тайных встреч (она все еще не решалась рассказать жителям Топей о своем новом друге) Стефан признался, что у него на запястье имя Малефисенты. Фея, смущенно покраснев, показала мальчишке свое левое запястье, а после заключила его в радостные объятья. Тогда и начались их отношения. Стефан приходил почти каждый день. Они сидели в тени деревьев, наслаждаясь тихим ветерком, который ласково касался перьев Малефисенты, невесомо пробегал по ткани ее платья и, на прощание нежно огладив волосы, убегал дальше. Малефисента клала голову на плечо Стефану, а он приобнимал ее одной рукой за талию, прижимая к себе.

Время шло, а Малефисента расцветала. Ей нравилось как на нее смотрит Стефан. Совсем недавно, на ее шестнадцатый день рождения, они впервые поцеловались. Несмотря на то, что между ними происходило, Стефан не верил в истинную любовь, это слегка огорчало фею, но она старалась не зацикливаться на этом. Зато Стефан, также как и она, верил в возможность мира между людьми и волшебным народцем. Это обнадеживало ее. Но Стефан все реже приходил к ней, но она продолжала ждать его, веря, что он ее истинная любовь.

И вот однажды Стефан и правда вернулся. Они как и раньше провели время за разговорами, словно не было тех дней и ночей, когда Малефисента пролетала над их местом в надежде увидеть знакомую макушку. В какой-то момент ей неожиданно заклонило в сон.

Она любила Стефана той нежной любовью, какой всегда бывает первая любовь. Она безоговорочно доверяла Стефану, прощая то время, что он, казалось, напрочь забыл о ней. Тем неожиданнее для нее стало то пробуждение. Тем больнее отдалось понимание. Тем тяжелее было вставать. Она без сил, постоянно крича и обхватывая себя руками в надежде хоть немного унять адское жжение в спине, легла на бок.

Когда же кричать она уже не могла, Малефисента приподнялась. Немного позже она принимает для себя решение уйти из Топей. К счастью, она находит сооружение из камня. Такое же полуразрушенное как и она сама. Подходящее место для нее. Потолок почти полностью отсутствовал. Стены местами были разобраны до самой земли. Облокачиваясь на свой новоприобретенный посох, она, все еще слишком слабая, дохрамывает до места, где сможет и присесть и прилечь отдохнуть.

На Топкие Болота Малефисента не желает возвращаться, но не из-за возможного позора после появления без крыльев, а потому что считает недостойной себя для жизни с волшебным народцем. Она привела, доверившись, на Вересковые Топи человека, который мог навредить им. Она нашла себе подходящее место, где сможет упиваться своим горем и ничтожеством.

Несколько дней она проводит в прострации. Малефисента всё ещё шокирована и обескуражена поступком Стефана. Она вновь и вновь вспоминает время, проведенное вместе с ним, и не может понять за что он с ней так поступил, почему он предал её. Малефисента придумывает ему все новые оправдания, но в какой-то момент понимает, что всё это время чего-то подобного и ждала от Стефана. Ждала, но не ожидала. Она с тоской смотрит на небо, в котором свободно порят вольные птицы.

После жестокого поступка Стефана она сначала с ненавистью смотрит на свои запястья, с грустью думая: неужели она обозналась и Стефан вовсе не любовь всей её жизни. Но позднее забывает об именах, порочащих ее руки. Она забывает и мальчишку, но продолжает ждать чего-то. Чего именно, не знает и сама. Просто всё чаще ловит себя, всматривающейся в линию горизонта, будто от туда придет её спасенье.

Вскоре она начинает ненадолго покидать своё убежище. Малефисента уходит все дальше и дальше от своего нового жилья. И одна встреча заставляет ее вновь вспомнить про надписи на своих запястьях и заново ощутить необходимость в крыльях, хотя бы таких. И казалось бы, она должна быть уверена в том, что Диаваль точно не является ее врагом, но Малефисента не спешит признаваться в подобном ворону. Он следует за ней верной тенью, приносит вести из королевства и составляет незаурядную компанию. Однако, его излишняя осведомленность в некоторых вопросах и незнание других нередко выводят ее из себя.

– Госпожа, что за надписи на ваших запястьях? – однажды интересуется он, а она долго молчит, не зная как сказать ему, чтобы после ничего не поменялось.

– А у тебя разве таких нет?

Диаваль непонимающе смотрит на нее, после внимательно осматривает свои руки, показывая запястья ей. Девственно чистые запястья. И не придумав ничего лучше, чем просто уйти от ответа, Малефисента напоминает, что его в таком случае это не касается, и возвращается с очередной прогулки в полуразрушенный замок.

Но Диаваль не глупый. Старается узнать ответ, наблюдая за людьми. И узнает, что на запястьях написаны имена. Еще не понимает, по какому принципу имена появляются на руках, но с каждым днем выясняет все больше. А после того, как видит своё имя у Малефисенты, с ещё большим энтузиазмом ищет информацию, но из простых наблюдений понять что-то довольно сложно. Также он уже знает, что на другом запястье Малефисенты имя нового короля, которого ему велено навещать. Приглядевшись к надписям на руках короля, он, заметив имя его госпожи, понимает, что имена появляются парно. К сожалению, исследования особенностей рук приходится отложить до лучших времен, потому что Малефисента гневается, узнав, что именно Стефан взошел на трон.

Она вновь сломлена. Теперь она знает причину его поступка. Жалкий, алчный вор. Как может этот мальчишка свободно ходить по земле после всего содеянного? Разочарование и гнев смешиваются в ее крови в непредсказуемый бурлящий коктейль. Ярость сверкает в ее глазах, но у нее получается взять ее под контроль, пускай и не сразу.

Малефисента решает возвратиться на Болота, зная, что Стефан, жадный до богатств ее дома, обязательно придет с войной на ее Родину. Она не может позволить, чтобы Топи пострадали из-за того, что она доверилась человеку, ошибочно веря, что он ее судьба. Диаваль, звонко каркая, следует за ней. На миг она задумывается, стоит ли впускать и его на вересковые пустоши, но тут же вспоминает, что он ее крылья, а это значит, что без него ей никуда.

Вообще с появлением Диаваля она и не задумывалась о том, кем может он являться ей. Она просто привязала его к себе невидимой нитью, опутала прозрачными сетями, не думая о последствиях, спасая непутевую птицу. А что из этого может получится? Наверное, ей было бы легче, если и на руках Диаваля были чьи-то имена. Она могла бы найти того, чье имя соседствовало бы с ее собственным, присмотрелась бы к нему и сделала бы вывод, кем для нее может быть Диаваль.

Но его запястья были чисты от посягательств букв, написанных несмываемыми чернилами Судьбы. И Малефисента не знала, как относится к этому факту. Что-то глубоко внутри нее было раздосадованно этим, но также ее обнадеживало незнание ворона о предназначениях надписей. Именно из-за внутренней борьбы она не решалась предпринимать какие-либо действия. Она не пойдет на встречу, но и не станет избегать его.

Их отношения не входили в простые рамки «госпожа – слуга». Слуга из него выходил ужасный: он постоянно пытался что-то выяснить, суя свой клюв куда не надо, позволял себе осуждать ее, прожигая негодующим взглядом и качая головой. Да и госпожи из нее тоже никакой не вышло: она позволяла ему высказывать сугубо личное мнение до тех пор, пока оно не шло вразрез с ее принципами, позволяла ему дружески общаться большую часть времени. Скорее всего они находились где-то на тонкой грани между отношениями слуги и его госпожи и отношениями между простыми друзьями.

– Что он сделал тебе? – бросает вопрос Диаваль, разом разрушая ее веру в спокойный отдых.

– О ком ты? – она, зло косясь на него, решает дать ему шанс исправиться или, наконец, понять, что эта тема для нее нежелательна.

– О короле.

В любой другой день это можно было бы назвать собственноручным подписанием смертного приговора. Но сегодня она находиться в непривычно добром расположении духа.

– Это не твоё дело. – все-таки отрезает Малефисента, прикрывая глаза в надежде отдохнуть.

– Возможно, ты права, но причем тут ребенок?

– Тебе не понять.

– Так попытайтесь объя… – она оборачивает его, не давая договорить. Умеет же испортить настроение.

Последующие несколько дней она старательно не обращает внимание на неодобряющий взгляд со стороны Диаваля, упиваясь местью и ненавистью. Он все равно не поймет, считает она. Но в какой-то момент решает объяснить, повинуясь сиюминутному порыву.

В тот момент они, вернувшиеся с отвержения очередной атаки, сидели на одном из деревьев, чьи ветви широко разверзлись, позволяя с удобством усесться на них. Пока она рассказывает, кругом царит мертвецкая тишина, а Диаваль, кажется, даже задерживает дыхание, смотря на нее сожалеющим взглядом. От последнего особенно противно, и Малефисента уже ненавидит себя за подчинение неизвестному порыву, но заканчивает свой рассказ. К ее гордости и чести, голос не дрожит, оставаясь столь же твердым и властным, как и всегда. Когда она уже собирается уйти, вновь вернув Диавалю его истинное, птичье, обличие, натыкается на его взгляд. Из жалеющего он, к ее удивлению, превратился в понимающий и грустный.

Диаваль чему-то своему кивает, подозрительно шмыгая носом, после приподнимается со своего места и приближается к ней, аккуратно заключая в кольцо рук. Малефисента непростительно замирает, позволяя понежиться себе в объятьях, прежде чем оборачивает Диаваля в ворона. Тот тихо каркает от неожиданности, но после удобнее размещается на ее ногах, головой ластясь. Это заставляет темную фею хмыкнуть и растянуть губы в непривычно мягкой улыбке. Она ласково проводит рукой по его крыльям, и улыбка приобретает грустный оттенок.

Той ночью она вновь задумывается об именах на запястье. Если исходить из того, что Стефан – ее враг, то Диаваль вполне может отвечать за противоположную составляющую. Но что-то заставляет её сомневаться и ждать, не обговаривая это с самим Диавалем, будто Стефан причинил ей недостаточно боли, принес мало страданий и не убил веру в прекрасное.

Молчание Малефисенты и приводит их к этой ситуации.

Как выяснил Диаваль, милую крошку Аврору Стефан отправил в лес на проживание в глуши в течение шестнадцати лет совместно с тремя предательницами-пикси. Нотграсс, Флиттл и Фислвит оказались вовсе не столь отличными няньками, как они себя разрекламировали. И Диаваль всё больше времени проводил с милой Авророй, развлекал и ухаживал за ней, даже зная о тяжкой доле, что выпала девочке.

Это неравнодушие к Авроре являлось для Малефисенты сначала чем-то непонятным. Её определенно не устраивало вечное отсутствие Диаваля поблизости, но причины она назвать не могла, а потому и просить перестать навещать крошку было бы неразумно. Вскоре она нашла выход из этого и стала вместе с Диавалем присматривать за милой Авророй. Но что-то, сжимающее ее сердце и отдающее неприязнью где-то глубоко в душе, лишь усиливало свои тиски при виде того, как Диаваль заботился о малютке, как он переживал, когда крошка едва не сорвалась с обрыва, как резвился с ней, когда она подросла, с какой нежностью ворон смотрел на нее. Однако, незаметно для себя и сама Малефисента привязалась к милой Авроре.

Но Аврора была человеком. А значит, и на ее руках были имена. В добавок, милая Аврора росла ребенком любопытным, поэтому не могла не задать вопрос о предназначении этих закорючек на ее запястьях.

– О! – Нотграсс улыбается, готовясь к рассказу какой-нибудь интересной сказке, чтобы на примере объяснить девочке, откуда появились имена на ее руках.

– Имя, что на левой руке, носит твоя любовь, а другое принадлежит твоему врагу, – сбивает ее с мысли Флиттл.

– Нет, наоборот. На правой руке имя любви, а на левой – врага. – ворчит Нотграсс, обиженная, что ей не дали объяснить крошке такие важные вещи.

– Нет. Левая рука принадлежит суженному!

– А я тебе говорю, что правая!

– Видишь ли, милая Аврора, – перехватывает слово Фислвит, накручивая кудрящийся локон на палец, – никто не может с уверенностью сказать, кто на какой руке написан.

Милая Аврора внимательно рассматривает имена на своих запястьях, улавливая ответ на свой вопрос из спора тетушек. Как его улавливает ворон, сидящий на окне и наблюдающий перепалку пикси под прикрытием. Громко каркнув, он взмывает в небо и направляется в железный замок, чтобы узнать, чем занимается король Стефан, по поручению своей госпожи.

В полете он обдумывает услышанное и соотносит его с тем, что уже знал до этого.

Значит, на одной руке имя врага, а на другой – любви. Это объясняет то, что каждого сопровождают именно два имени. Но как они определяют на каком запястье чье? Странно и запутанно всё это… Неужели действительно просто гадают на кофейной гуще? Вспомнив историю Малефисенты, он убедился: да, действительно доверяются чутью, что многих людей подводит также, как подвело его госпожу. Но, если Малефисента знала, что Стефан ее враг, то почему отказывалась рассказать ему об именах на запястьях? Или она продолжает верить и надеяться на то, что Стефан вовсе не враг ей? Или же она считает, что и он предаст её и окажется очередным врагом? Неужели она всё еще ему не доверяет? Неужели он всё ещё не убедил в своей верности? Ответы на эти вопросы он не знает, да и узнавать побаивается. Однако, сама мысль о том, что Малефисента ему не доверяет, больно и глубоко впивается иголками в его маленькое птичье сердце, побуждая в карканье выразить своё негодование.

Неожиданно он вспоминает ту самую ночь, когда он узнал историю Малефисенты, когда он, как ему казалось, смог стать ближе к своей госпоже, когда она смогла довериться ему. Но теперь, догадываясь о том, что она, судя по всему, должна была подразумевать о его чувствах, он не мог с уверенностью сказать, что той ночью он стал ближе к Малефисенте. Действительно ли она доверилась ему, рассказывая свою историю? Или же она сделала это, чтобы посмотреть, воспользуется ли он этой информацией, когда решит предать её, или же нет? Но тогда получается, что она ожидает его предательства? А если так, то она не могла собственноручно дать ему оружие. Значит, она не ждет его предательства, но и не исключает такую возможность. Отчего-то стало досадно оттого, что Малефисента не доверяет ему до конца. Решив сегодня же обсудить с ней это, Диаваль возвращается из замка к своей госпоже, чтобы отчитаться об очередном отсутствии неприятных новостей о Стефане.

Малефисенту он находит беседующей с Авророй, которая стала гостем Болот всего пару дней назад. Дождавшись, когда госпожа проводит милую Аврору до дома и вернется, Диаваль дает о себе знать громкоголосым карканьем, спустя секунд пять разглядывая свои чистые запястья. Теперь он начинал ненавидеть отсутствие на них имен. Отсутствие одного конкретного имени – особенно сильно. Наверняка, всё было бы иначе имей он надписи на руках, какие имелись у всех фей и людей. Возможно, тогда бы он смог бы без опасений и страхов быть отвергнутым признаться в чувствах, смог бы сцеловывать с ярко-алых губ горечь и боль, смог бы нежно обнимать на рассветах и закатах, даря ощущение поддержки и опоры, смог бы…

– Ты что-то хотел? – недовольно спрашивает Малефисента, прерывая его мечты о том, как всё могло быть, если бы это происходило не с ним…

– Да. Поговорить.

Он замолкает, не решаясь сделать столь сложный и важный шаг. Если сейчас он скажет о том, что он знает о предназначении имен на запястьях, то это гарантированно изменит его жизнь. Этот разговор станет их точкой невозврата. Готов ли он к этому? Определенно, нет. Но и молчать Диаваль не хотел, ведь из-за молчания Малефисенты они и попали в столь смущающую ситуацию. Конечно, он не винил ее в том, что она не рискнула рассказать ему о соулмейтах и прочей сказочной дребедени, которой детям промывают мозг родители, не винил и в том, что она не решилась сухо изложить факт того, что он, вероятно, любовь всей её жизни.

Но он не мог даже выдавить из себя кряхтения, что у людей называются смешками. Тишина продолжала обволакивать Вересковые Топи. И, если сначала, первые секунд пятнадцать, она была теплой, мягкой и приятной хотя бы для Малефисенты, то после она стала тягостной, ожидающей и насторожившейся.

– Ну? – протягивает Малефисента, приподняв одну бровь.

Несмотря на очевидный дискомфорт, причиненный его молчанием, она продолжает улыбаться. Но это улыбка совсем не похожа на ту нежную и ласковую, что она дарила ему той ночью, не похожа она и на ту озорную, что появлялась на её губах, когда она подшучивала над тремя пикси. Эта улыбка не была красива или ярка, она была уродлива. Словно Малефисента всеми силами пытается удержать губы в таком положении, словно она пытается не морщиться или хочет выглядеть дружелюбно, что совсем не получается. Ему бы хотелось, чтобы такая улыбка никогда не появлялась на лице Малефисенты. Он мог согласиться, если бы ему предложили, на все муки мира, только бы она улыбнулась ему своей особенной, только лишь для него одного, улыбкой, пожурила: «Глупая, птица» и объяснила, что это неразумно.

– Эм… Кхм… – он прочищает горло, откашливаясь, – Госпожа, я знаю, какое значение имеют имена на запястьях.

У неё не получается удержать улыбку, и по ее лицу Диаваль понимает, что она шокирована и обескуражена его признанием. Он догадывается, что Малефисента может чувствовать себя ещё и беззащитной, и корит себя за то, что так и не научился красиво излагать свои мысли, как это делают менестрели, ругает себя за то, что причинил ей дискомфорт. Глядит на холодное, словно камень, лицо Малефисенты, на тонкие сжатые губы и на промелькнувший страх в глазах.

– Оу, – выдавливает она из себя.

– Простите, мне не следовало лезть не в своё дело, – идет на попятную, боясь разрушить ту тонкую нить доверия, что недавно, казалось, установилась. – Я, пожалуй, пойду, с вашего позволения, – склоняет голову в ожидании приговора.

– Хорошо, – доносится до него сдавленный голос Малефисенты.

В последующем каждый из них делает вид, что ничего не произошло. Они продолжают беседовать на отвлеченные темы по остаткам ночей, когда милая Аврора уже спит в своей кровати, а утро еще не вступило в свои права полностью. Но однажды, во время своего очередного пребывания на Болотах, прекрасная девушка интересуется больной для Малефисенты темой. Она с наивным лицом спрашивает о крыльях, не догадываясь, какой болью отдаются её слова в сердце и в спине. Малефисента, с тоской глядя перед собой, набирается сил для гордого ответа.

– Служили мне верой и правдой, – произносит она, а сама думает совсем не о тех крыльях, что были украдены жалким и обезумевшим Стефаном, а о совершенно других, которые не поднимали ее в небеса, не боролись с ветрами и уж точно не позволяли ей созерцать красоту собственного дома. Опомнившись, добавляет что-то про ветра и облака, чтобы Аврора правильно её поняла (хотя иначе быть здесь и не может), но сама задумывается об имени на правом запястье, выведенном небрежно, словно наспех, и улыбается.

А время продолжает свой ход, и Малефисента с Диавалем с ужасом ожидают наступления шестнадцатого дня рождения Авроры. Лучиком света и надежды для Диаваля становится появление принца Филиппа. Он знает, что на одном из запястий милой Авроры как раз написано аккуратным почерком имя принца. Какие имена у Филиппа, он не может сказать с уверенностью, но догадывается, что на одной руке можно обнаружить имя их любимицы. Малефисента его настрой не одобряет.

Между ними же всё остается по-прежнему до очередной особенной ночи, когда Малефисента делится своими переживаниями, неожиданно для Диаваля кладя голову ему на плечо.

– Я боюсь, что он тщеславен и жаден до власти, как и все люди. Боюсь, что он причинит вред Авроре.

Он замирает, не зная, что ему разрешено делать, а посему сидит каменным изваянием. Его сердце бьётся быстро-быстро и громко-громко, что аж в ушах отдает, и он начинает бояться, что оно вот-вот его выдаст. Но проходит минута, за ней другая, после – третья.

Голова Малефисенты продолжает покоится у него на плече.

Искоса глянув на неё, он замечает, что лицо госпожи приобрело блаженное и безмятежное выражение, а ее глаза с интересом разглядывают редеющие звезды и восходящее где-то там, далеко на горизонте, солнце. Спустя еще несколько томительных минут ожидания того, что вот сейчас она поднимет голову, вздрогнув, и уйдет, скомкано извинившись, Диаваль всё-таки смелеет и аккуратным и медленным движением руки приобнимает Малефисенту, ближе прижимая её к себе, и позволяет себе расслабиться, растянув губы в безмятежной улыбке.

– Понимаю. Но не лучше ли предоставить ей выбор? – спрашивает он, нарушая едва успевшее воцариться молчание. Малефисента пожимает плечом, что выглядит довольно двояко в их положении, потому что Диавалю кажется, что она лишь сильнее прижимается к нему.

Они наблюдают, как широкое солнце медленно, словно не хотя, выползает на небо, прогоняя с него тусклые звезды и безликую луну. Оно всё ярче окрашивает небосвод. Вот уже появились сначала лиловые, ярко-алые и ядовито-оранжевые краски, а за ними – персиковые, пастельно-желтые и бежевые оттенки. Совсем скоро и они исчезнут, оставив за собой лишь приковывающую взгляды, девственно чистую, но такую недоступную для феи голубизну.

– Диаваль

– Умх?

– Пообещай, что продолжишь служить мне верой и правдой несмотря ни на что.

Ему хочется посмотреть своими удивленными глазами на Малефисенту. К чему эти вопросы? Неужели ей всё ещё нужны подтверждения? Но он понимает, что это лишь желание убедиться, что если вдруг проклятье не спадет, и она начнет себя ненавидеть, он не ослушается её приказа и не оставит её в одиночестве.

– Обещаю.

Малефисента кладет руку ему на грудь, когда для всей округи наступает светлое утро. Её веки тяжелеют, и она прикрывает глаза, но через несколько минут борьбы окончательно закрывает их. Дыхание ее выравнивается. Спустя еще некоторое время Диаваль с удивлением замечает, что Малефисента уснула. Не зная, как в таких ситуациях принято поступать, он остается сторожить ее чуткий сон, так и не смыкая глаз.

Весь день после пробуждения Малефисенте не дает покоя то, что она заснула в объятьях Диаваля. После того, как Стефан похитил её крылья, она считала, что никогда не сможет ни доверится, ни заснуть в чьих-то объятьях. Почему же она спокойно погрузилась в мир снов рядом с Диавалем? Значит ли это, что он и в правду её судьба? Или она просто вчера так разнежилась в теплых объятьях Диаваля, что не смогла удержаться и заснула? Ей одинаково приятны оба варианта. Потому что она поняла, что будет рада, если её судьбой будет этот ворон (как бы абсурдно это не звучало со стороны). Также Малефисента приняла тот факт, что ей было не просто приятно, но даже понравилось лежать в мягком кольце рук Диаваля. Ей понравилось, с какой нежностью и аккуратностью он обнимал её, с какой любовью смотрел на неё. Словно она всё, что нужно ему в этом мире. Словно без неё нет ему счастья и радости в жизни. Это было потрясающее ощущение, греющее её оттаявшую душу.

Однако времени предаваться нежным воспоминаниям ей не дали. Наступает день шестнадцатилетия милой Авроры. Им приходится со всех ног бежать в замок в надежде спасти свою любимицу.

Поджидающий их в своем убежище Стефан напоминает Малефисенте об ошибках прошлого. Однако его внешний вид оставляет желать лучшего. Осунувшееся лицо, впалые щеки, больные круги под глазами и поседевшие и поредевшие волосы, когда-то давно мягкие на ощупь, сейчас выглядели острыми как иглы. Казалось, что пара шагов, и он упадет замертво.

На короткий миг в Малефисенте пробуждается злорадство (не одна она страдала эти шестнадцать с лишним лет) и жалость к этому существу. Но этот миг прогоняет лязг железной цепи в руках визави и шум ударов щитов об пол. После этого в ней просыпается лишь ужас, страх и ненависть к этому мерзавцу.

Бой, а с ним и война заканчивается их победой. К счастью, они выходят из этой борьбы без тяжких ранений, исключая покалеченные сердца и потревоженные души. Чего не скажешь о Стефане. Но говорить о нём никто не решится ещё долгое время. По крайней мере, пока у власти будет милая Аврора, никто не осмелится обвинить Малефисенту, могущественнейшую из всех фей Вересковых Топей, в смерти алчного тирана Стефана.

Терновая стена пала. И отныне между людьми и волшебным народцем воцарился мир к всеобщей радости. Топкие Болота вновь заиграли всевозможными красками. А их жители продолжили своё жизнеприносящее и радостное существование. Аврора с интересом рассматривала еще невиданных ею жителей вересковых пустошей.

После почтения памяти всех погибших во время войны людей и волшебных существ была назначена дата коронации. К этому дню Топкие Болота расцвели еще больше. Волшебный народец стекался к трону королевы, чтобы своими глазами увидеть первую официально коронованную особу Вересковых Болот.

И вот после опоздания трех пикси, через чур радовавшихся возвращению к своим прежним обличиям и образам жизни, голову милой Авроры венчает корона королевы Вересковых Топей. Волшебные существа радостно аплодируют, снимая шляпы и склоня с почтением головы. Пикси с тоской и одновременно с радостью и нежностью смотрят на повзрослевшую Аврору и вслед за остальными принимаются хлопать, выражая своё признание.