Текст книги "Шотландские мотивы (СИ)"

Только однажды увидят двух снежных оленей, что по холмам понесутся навстречу мне вскачь…

И наконец я отправлюсь к своей королеве,

я, Томас Лермонт Шотландский.

Я —

Томас Рифмач.

========== Серебряная дудочка Маккримонса ==========

Эйн Ог Маккри́монс как-то в ночь в холмах на славном Скае смотрел, как день уходит прочь; волынку истязая, он мучил всех живых вокруг – да и себя в придачу… Волынка выпала из рук – и Эйн почти что плачет. Назавтра в замке Данвеган дуэль начнется рано – найти волынщика их клан намерен без изъяна и дать ему почетный чин: наследник Маклеодов. Стремятся тысячи мужчин шотландского народа там победить – и Эйн желал, конечно, лишь победы, да вот неважно он играл – такие его беды!

Вздохнул он глубоко, и вздох его услышан феей – она спросила: «Отчего ты грустен и рассеян?» Эйн Ог Маккри́монс ей открыл всю правду, не скрывая, и тон его был ветром стыл и горек небом Ская. Ему сказала фея: «Что ж, играешь ты неплохо. Я помогу, коль ты не врёшь, коль нет в словах подвоха».

Эйн лишь промолвил ей слова, всем сердцем благодарный, и ждал с волненьем волшебства – вот повезло же парню! И фея поднесла свой дар – то дудочка волынки, она была из серебра, что чище, чем слезинка, а песнь её сладка, как мёд, прекраснее рассвета, – она мгновенно потечёт, лишь Эйн захочет это. Сказала фея: «Весь твой род над нею будет властен, но волшебство её живет, пока с ней ласков мастер – но оскорбление, упрек, обида дар отнимет! Люби, Маккри́монс же, её, как мать свою отныне!»

И вот наутро в Данвеган пришли певцы и барды – и каждый смел, красив и рьян, играет так азартно! И трудно было б выбирать Маклеодам из лучших, когда б не начал Эйн играть – весь замок его слушал: глухая тишина вокруг – и только песня льётся из-под столь нежных, чутких рук… Казалось, даже солнце оставило по небу бег, заслушавшись, забывшись – и так же слушал человек, душой взлетая выше. Таких волшебных, дивных нот ещё не знали люди. Вскричал народ тут: «Вот он, вот! Наследником Эйн будет!»

Так слава началась его – волынщик он наследный в древнейшем роде Маклеод, прощай, тоска и бедность! Он школу основал свою волынщиков на Скае – и лучшей школы в том краю давно никто не знает. Весь род Маккри́монсов хранил прекрасный дар от феи – потомок каждый что есть сил его любил, лелея.

Но вот потомок Маккримо́нс плыл дальнею дорогой, и Маклеод, повесив нос, просил сыграть немного – был ветрен день, и лорд грустил, корабль вверх-вниз бросало: «Играй, Маккри́монс, что есть сил, нам будет вечно мало!»

И так он заиграл – но вот мешала качка песне, он взял неверных пару нот на дудочке чудесной, скользили пальцы от воды, трепал волынку ветер – да, вот причины той беды, да, вот причины эти! Вскричал он зло: «Ах, что за звук! Сплошные ноты фальши! Не стоит эта дудка мук играть на ней мне дальше!» И бросил он волынку, злясь, забыв совсем преданье и доброй феи он наказ, а вспомнил с опозданьем: увидел, как волшебный дар исчез в пучине моря, разрушив узы древних чар… Маккри́монс опозорен!

С поры той стало все не в лад в роду у Маккримо́нсов: настал эпохе их закат, и сожалеть тут поздно – когда б он феи чтил завет, как заповеди Бога, тогда б не знал Маккри́монс бед отныне и надолго!

========== Рыцарь-эльф ==========

Есть в шотландской дали пустошь – та, куда детей не пустишь, где не выпьешь кружку эля с другом ты в конце недели. Рыцарь-эльф в краю том бродит – раз в семь лет людей уводит, кто пройдет, забывши крестик – пропадает там без вести. И дрожит вся чернь от страха, да и знать не сдержит аха… ходят слухи, слухи ходят – а эльф-рыцарь на свободе! Зверь на пустоши дичает, волки умножают стаю, —

всё застыло в ожиданьи;

начинается преданье.

Жили мирно в той округе два храбрейших, верных друга, – граф Сент-Клер, прекрасный воин, и граф Грегори. Достоин всяк из них похвал, но – смолкну! В похвальбах немного толку. Было ль, не было ль заботы – графы любы до охоты, Грегори зовёт Сент-Клера разогнать тоску и серость. «В тех краях, – он молвит другу, – мы, клянусь, найдём зверюгу, каковой края не знали. Я не верю этим вралям – рыцарь-эльф, ей-богу! Сказки! Без сомнений и опаски я готов – к охоте ль, к бою – но, дружище, лишь с тобою». Но Сент-Клер не улыбнулся; в самых напряженных чувствах он сказал: «С нечистой силой шутки плохи, друг мой милый! Я ведь верю… Но, согласен – край обилен и прекрасен! Рыцарь-эльф забрал угодья, пошлин просит ежегодно… Я поеду! Но, я слышал, есть примета от Всевышних: святой Троицы знаменье есть единое спасенье от всей силы тьмы нечистой – так возьми себе Трилистник!»

Но сэр Грегори смеялся, в бороду пустивши пальцы: «Лук и стрелы – вот спасенье! Сам носи свое знаменье, поглядим потом, чья правда». Он простился с ним до завтра, каждый всё решил по-своему, в сети своей правды пойман.

Началась охота скоро – впереди собачья свора, лисий хвост, олени, вепри… И друзья быстрее ветра вновь летят вперёд, хохочут, позабыв про страхи ночи. Только видят оба: кто-то вдаль летит, как будто проклят, и спина его зелёным сквозь туман ведёт от дома. Грегори кричит: «Вот чудо! Кто сей всадник, и откуда конь его столь резвый, быстрый?»

А Сент-Клер в ответ: «Нечистый! Рыцарь-эльф сей сэр, бесспорно! Иль не видишь ты, как штормом он летит над разнотравьем? Нас, как зверя, не затравят, мы погибели не ищем – повернём назад, дружище!»

Но граф Грегори ответил: «Ты ли мелешь эти бредни? Всё простое видишь сложным – на тебя то непохоже. Штормом он несётся, как же! Я люблю таких отважных и хочу узнать, кто этот всадник весь в зелёном цвете. Догоняй, коль есть охота – ну а я начну охоту!»

И пустился он за сэром, ничему не зная меру, а Сент-Клер не бросил друга, пропустив его же ругань, что он-де на эльфе спятил. «Отчего ж так слеп приятель?» – он гадал, забыв, что к кисти примотал своей трилистник… Вознося молитвы Богу, потерял Сент-Клер дорогу, Грегори ж летел, как вихрь, без оглядки, передыха; и по мхам, по сникшим травам, по ручьям и переправам он заехал в глушь такую, где забыл про жизнь земную.

Там, на пустоши начертан круг самой, казалось, смертью: в нем цветы цвели и травы – в декабре, вот чудо, право! – и плясали эльфы, духи, обливаясь медовухой; злое, нервное веселье их крутило каруселью, и граф Грегори во власти тёмных чар и чёрной страсти сделал шаг в границу круга… Тут же завертелась вьюга, всё затихло, – пенье, крики; он стоит у ног владыки, эльфа-рыцаря в зелёном. Тот, с почтительным поклоном, чашу вересковой браги подаёт: «Пей, в честь отваги!..» Грегори же, сердцем чуя, что попал в беду лихую, начал пить – что было делать?.. Занемело болью тело, брага пенилась, искрилась, забирая жизни силы, чаша ж та и дна не знала; потекла за ворот алым, пролилась – и граф безмолвно пал, волшбой и смертью полный.

Вся толпа нечистой силы ликовала, голосила – нет им радости милее, чем привадить дуралея танцевать в кругу веками!

Только вдруг: каблук об камень, смелый шаг ног человека, что не ведал зла от века; это граф Сент-Клер без страха шел под Троицыным знаком! Встал он смело перед кругом, поспешить хотел за другом – но вдруг эльф, седой и старый, зашептал Сент-Клеру с жаром: «Коли ищешь ты спасенья для того, кто станет тенью, знай – смертельна та затея! Зло к утру им овладеет».

Но Сент-Клер лишь подал руку и сказал: «Не брошу друга! Подскажи мне, добрый малый!»

Эльф вздохнул и так сказал он: «Без движения у круга должен ты стоять на вьюге, не промолвив и полслова ты в ответ мольбам и зову. Коль не будешь ты испуган, в час зари пойди по кругу девять раз – и, сделав это, круг, что магией начертан, потеряет свою силу… Только помни, что трясина втянет, коли скажешь слово возле круга колдовского! Заходи туда без звука, чашу забирай из круга и неси её подальше… Это всё. Удачи, мальчик».

Граф беззвучно поклонился и застыл… а эльфов лица замелькали, завертелись в злой и страшной карусели, голоса бессильно выли, яростно хлестали крылья; но Сент-Клер, всё также храбр, всё стоял, застыв, как мрамор – онемели губы, щёки и подкашивались ноги, но стоял он нерушимо – взгляд скользил по лицам мимо, тщетно Грегори пытаясь отыскать средь этой стаи…

Как вода бежало время – вот и отступает темень, слышен колокол далёкий, солнца луч ласкает щёки. Духов сонм же скован светом – в лёд и снег они одеты, замолчали и застыли… Граф Сент-Клер, собравши силы, девять раз прошел по кругу и вступил в владенье духов; инеем трава хрустела, прошивая страхом тело, боль кусала ступни, кисти – но хранил его трилистник… Граф ступает в середину, где лежит, упав на спину, друг его у ног владыки; и вот там, бросая блики, чаша взгляд случайный манит, брагой шепчет об обмане. И Сент-Клер, взяв чашу в руки, прочь несёт её из круга, только тянет груз в могилу, а земля – не твёрже ила, рыцарь-эльф след в след крадётся… но трилистник, Бог и солнце не оставили Сент-Клера; смелостью своей и верой пересёк черту он мрака, бросил чашу прямо в слякоть —

и тотчас всё прочь пропало в солнца ярком свете алом…

Только Грегори остался там лежать; но тень румянца проскользнула, загорелась, кровь бежала в сонном теле – колдовство разжало пасти. Больше он не был в их власти.

А Сент-Клер, обнявши друга, растирая его руки, ждал, что он очнётся скоро, победив волшбу и морок,

и глядел на листьев танцы,

чуя

ласку

Божьих

пальцев.