Текст книги "Очень странные дела (СИ)"
Автор книги: Агния
Жанры:
Короткие любовные романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
– Нормально, – отвечает Рон, даже не глядя на нас.
Мы садимся рядом. Гермиона берет его за руку и гладит по волосам.
– Мы скоро найдем этого урода, – говорю я. – Я тебе обещаю.
– Глаз мне это не вернет, – отвечает он.
И мне страшно от безразличия в его голосе.
– Ну что ты, Рон? – мягко говорит Гермиона. – Ты справишься, мы что-нибудь придумаем. Мы с тобой.
Но он никак не реагирует. Я вспоминаю Малфоя, корпящего над темномагическими фолиантами, и не могу понять, кто из них ведет себя странно.
– Мы выяснили, что все жертвы были приглашены на интервью в «Придиру», – рассказываю я, чтобы сменить тему. – Думаю, стоит наведаться к Лавгудам и все разузнать. Как давно вы общались с Луной?
Гермиона почему-то краснеет.
– Давно ей не писала, забегалась с этой работой, – говорит она.
– Я тоже все собиралась, – виновато кивает Джинни. – Месяц, наверное, с ней не виделись.
– Завтра пообщаемся, – обещаю я.
Вдруг раздается грохот, и мы все подскакиваем на месте. Я, Джинни и Гермиона направляем палочки на окно, а Рон остается лежать безучастным.
– Сова, – выдыхает Гермиона с облегчением.
Она открывает окно, и огромный черный филин влетает в маленькую комнатку Рона. Сев возле Гермионы, он цапает ее за руку.
– Ну спасибо, вредная птица, – она тянется к письму. – У меня для тебя ничего нет, – говорит Гермиона, поглаживая филина.
Тот недобро ухает и улетает прочь, слегка задев ее крыльями по волосам.
– Разумеется, это от Малфоя, – она смотрит на конверт с серебряными вензелями. – У кого еще может быть такая агрессивная птица.
Гермиона медленно открывает конверт и достает письмо, задумчиво читает. Там несколько строчек – я вижу это, когда она опускает письмо.
– Малфой нашел ритуал, – говорит она. – Расскажет завтра.
– Почему завтра? – восклицаю я.
Мне уже надоели эти тайны. Почему нельзя было просто написать все в письме и избавить нас от приятной встречи? Проклятый хорек.
– Гарри, уже поздно, – мягко говорит Гермиона. – Узнаем все утром.
Я вижу, что она нервничает, но пытается не подавать вида. Рон лежит с закрытыми глазами и никак не реагирует на ее легкие поглаживания по волосам. Джинни сидит в кресле, поджав под себя ноги.
– Странно, да? – спрашивает она.
Я смотрю на нее вопросительно.
– Что вы теперь с Малфоем и Паркинсон заодно.
– Странно, – повторяю я слова Джинни.
Мне чудится, что за окном проплывают не облака, а сизые кольца дыма.
*
Я просыпаюсь от стука в дверь. Нехотя встаю, шлепаю босиком по холодному полу, кутаюсь в огромный махровый халат – кажется, в нем еще Сириус ходил. Мне нравится этот дом, но с тех пор, как я снова живу здесь один, а Джинни в Норе, температура как будто упала до градусов слизеринских подземелий.
– Гарри, это я! – доносится из-за двери голос Гермионы.
Я и так знаю. Прийти ко мне мало кто может, а приходит и вовсе только она. Открываю дверь, впускаю Гермиону и солнечный свет, который неприятно слепит глаза.
– У меня новости, – с порога говорит она, стягивая сапожки и вешая на меня свое пальто.
Кланяюсь ей на манер дворецкого и легко улыбаюсь.
– Добро пожаловать в берлогу, мисс Грейнджер!
Она никак не реагирует на мою шутливую реплику и идет на кухню. Вешаю ее пальто и плетусь следом.
На кухне пахнет кофе и булочками, Кикимер суетится у стола. Гермиона выглядит расстроенной, я замечаю, что у нее красные глаза.
– Что такое? – спрашиваю я.
Она протягивает мне свежий «Пророк».
– Невилл, – говорит она дрожащим голосом. – Он был следующим, кто лишился глаза.
Чувствую, как сердце пропускает удар и злость с новой силой собирается где-то в груди.
– Джинни и Рон сегодня его навестят, но я предлагаю узнать, что нашел Малфой. Мы должны знать, чего нам ожидать, – Гермиона шумно вздыхает. – Это так ужасно, Гарри! Бедный Невилл.
Я киваю и обнимаю Гермиону за плечи.
– Мы найдем, кто это сделал, – говорю я. – Он больше никого не тронет.
Она кивает. Мы молча пьем кофе, к булочкам она не притрагивается.
– Пойдем? – я глажу ее по плечу, и Гермиона благодарно улыбается в ответ.
Этот день, уже омраченный новостью о Невилле, должен был стать еще хуже. Я помнил о вчерашних перепалках с Малфоем и Паркинсон, а повторять их желания не было никакого.
– Кстати, – вспоминаю я интересующий меня вопрос, – а где родители Паркинсон? Не хотелось бы на них наткнуться.
– Мы их не увидим, – заверяет меня Гермиона. – Малфой сказал, что они уехали в Шотландию к родственникам на свадьбу, а Паркинсон не взяли, потому что ее там не особо любят. Ну, она ведь курит, ругается, в общем – ведет себя совершенно не как леди.
– Это все Малфой рассказал? – удивляюсь я.
Она пожимает плечами.
– Мы немного разговорились. Пойдем скорее, – и тянет меня за рукав.
Мы шагаем в камин, и зеленое пламя уносит нас прямо в логово чистокровных вампиров.
*
– Я пересмотрел вчера все эти книги, – Малфой выразительно окидывает взглядом стопку на столе, наверное, рассчитывает на особую похвалу, – и нашел то, что нам нужно.
Мы с Гермионой сидим поодаль от него на небольшом диване. Она теребит в руках носовой платок – новость о Невилле ее не отпускает, – я наблюдаю за Паркинсон, которая крутится у зеркала и поправляет прическу.
Наверное, ей должно быть одиноко здесь, в этом огромном мрачном логове. И грустно от того, что ее оставили, что родственники ее не любят. Но Паркинсон не выглядела расстроенной, и узнать, что она чувствует, было невозможно. Кажется, как будто только в тот момент, в коридоре, буквально на мгновение она была искренней.
– Если бы ты мне вчера помогла, – продолжает Малфой, – мы бы, конечно, управились быстрее.
– Пожалуйста, просто скажи, что ты нашел, – тихо перебивает его Гермиона.
– А вы чего такие кислые? Кто умер?
Паркинсон поворачивается с совершенно ослепительной улыбкой. И я вдруг очень хорошо понимаю ее родителей, эту стерву брать с собой никуда не хочется.
– У нас есть еще один пострадавший, – сухо отвечаю я. – Невилл.
На секунду улыбка исчезает с лица Паркинсон, но мгновенно появляется снова.
– Похоже, мужчин этот маньяк не любит больше, чем женщин, – заявляет она.
Малфой хмурится и торопливо листает книгу в кожаном переплете.
– У него есть почти все, что нужно, – говорит он и начинает рассказ: – Это древняя магия индейских племен, еще с тех времен, когда жертвоприношения считались обычным делом.
Гермиона вздрагивает от этих слов, мне тоже становится не по себе.
– Все же знают, что такое ловец снов? – спрашивает Малфой.
Кивают все, даже Паркинсон.
– Обычный ловец защищает от простых кошмаров, которые могут сниться каждому из нас, – продолжает он. – Но есть кошмары, которые буквально высасывают из тебя все силы, убивают изнутри, настолько они кажутся реальными.
Я нервно сглатываю, вспоминая о своих снах, связанных с Волдемортом.
– Для таких снов требуется особый амулет: нужно взять человеческие волосы и сплести из них паутину, которая будет ловить кошмары, по ее краям повесить человеческие глаза, которые будут неустанно следить за злыми духами, а в центре поместить человеческое сердце, которое будет давать свою силу.
– Сердце? – дрожащим голосом переспрашивает Гермиона.
Малфой кивает.
– Нам срочно нужно к Лавгудам, у нас больше нет вариантов, – я вскакиваю с дивана. – Больше никто не должен пострадать.
Гермиона кивает и встает вслед за мной.
– Нужно сообщить об этом в Министерство, – говорит Малфой. – И не лезть к этому психопату прямо в руки.
– Нам не нужна твоя помощь, – говорю я. – Не переживай, мы замолвим за тебя словечко, чтобы тебя взяли на стажировку в Аврорат.
Гермиона смотрит на меня с непониманием, Малфой – со злостью. Паркинсон что-то тихо говорит, но я не могу разобрать ничего кроме «чертов Поттер».
– Какая мне теперь стажировка без глаза? Этот протез нужно ждать целую вечность! – зло кричит Малфой и добавляет чуть тише: – Дебил.
– Придурок, – бросаю я в ответ и тяну Гермиону за собой.
Она покорно идет следом.
*
Мы стоим около дома Лавгудов, солнце слепит глаза. Сад вокруг дома цветет яркими красками, я чувствую легкий запах цитруса и роз. Я не был здесь с тех самых пор, как Ксенофилиус Лавгуд почти сдал меня Пожирателям Смерти. Надеюсь, новый прием будет более радужным.
Мы проходим по дорожке, усыпанной камнем, и озираемся по сторонам. Вокруг – зеленые поля и ни души. Тишина рядом с этим домом пугает.
Я останавливаюсь у двери и смотрю на Гермиону, она ободряюще кивает и держит палочку наготове.
– Давай, – шепчет она.
Заношу руку, чтобы постучать, и слышу тихий вскрик Гермионы.
Секунда – и она падает на землю. Я кидаюсь за ней, но в ту же секунду меня пронзает острая боль в шее, и я отключаюсь.
*
Когда я прихожу в себя, голова раскалывается от боли. Я плохо вижу, где нахожусь, потому что на мне нет очков, но чувствую, что связан. Делаю несколько попыток высвободиться – бесполезно.
Помещение напоминает мне лабораторию: я лежу под наклоном, как в кресле у стоматолога, надо мной яркая лампа, вижу очертания шкафов, но совсем нет солнечного света, как будто все находится под землей.
– Гермиона? – тихо зову я.
– А-а-а, очнулись, мистер Поттер? – слышу я скрипящий голос.
Ко мне подходит мужчина в белоснежном халате с длинными светлыми волосами.
– Мистер Лавгуд?
– Да-да, – отвечает он. – Мне жаль, мистер Поттер, но вы сами виноваты. Моя малышка больна, ей так плохо, я должен помочь.
– Луна? Что с ней?
Я снова делаю попытки освободиться, пока Ксенофилиус стоит ко мне спиной. Пытаюсь сотворить беспалочковую магию – не выходит. У Гермионы бы наверняка получилось! Вот только где она?
– Моя малышка заболела, зачахла. Видите ли, мистер Поттер, у нее совсем не осталось друзей. Все про нее забыли, – он не поворачивается, что-то переливая по колбам. – А знаете, какое лучшее лекарство от всех болезней?
– Какое? – спрашиваю я, пытаясь протянуть время.
– Любовь, мистер Поттер, – Ксенофилиус подходит ко мне с колбой и острым металлическим предметом, похожим на скальпель. – Но вы не хотели дать моей девочке любви, поэтому я заберу ее сам.
Я снова пытаюсь высвободиться, на этот раз вкладывая всю свою силу. Веревки больно впиваются в кожу, а голова снова начинает раскалываться.
– Мистер Лавгуд, вам лучше отпустить меня, – говорю я сквозь зубы. – Мы поможем Луне, вам не нужно больше никого ранить.
– Никто не поможет ей, кроме меня, – грустно отвечает он и хватает меня за подбородок.
Я вырываюсь, потому что он пытается влить в меня ужасно горькое зелье. Лавгуду удается влить несколько капель, я чувствую, как остатки зелья стекают по моей коже.
– Где Ге-ге-рмиона? – язык заплетается, и я с трудом выговариваю слова.
– Придется стереть ей память, – отвечает Лавгуд. – Она очень не вовремя появилась здесь.
Находиться в трезвом сознании становится все сложнее, я чувствую, что и так мутная из-за отсутствия очков картинка начинает расплываться. У меня больше не получается пошевелиться, в панике я пытаюсь сказать или сделать хоть что-нибудь – бесполезно.
Все, что мне остается, невнятно мычать и моргать.
– Мне нужно ваше сердце, мистер Поттер, – говорит Лавгуд. – Но вы должны находиться в полном сознании, поэтому я просто вас обездвижил.
Я мычу и жмурюсь от яркого света лампы, который он направляет прямо мне в глаза.
– Ваше доброе храброе сердце будет последним элементом, мой ловец кошмарных снов будет готов. Луна так слаба, – он нервно всхлипывает. – У меня осталось совсем мало времени.
Я чувствую, как сердце бешено стучит в груди. Неужели еще пара мгновений – и оно перестанет биться?
Холодное прикосновение скальпеля отрезвляет меня. Лавгуд делает надрез, и я чувствую боль, чувствую, как сталь погружается все глубже под кожу. Мне хочется выгнуться и кричать, но я не могу этого сделать. Не могу сделать ничего.
Лавгуд делает новый надрез. Внутри своей головы я ору благим матом и надеюсь, что скоро потеряю сознание от боли.
– Тише, мистер Поттер, пока вы нужны мне живым, – он словно читает мысли и подносит к моему носу едко пахнущую тряпку, которая в момент пробуждает меня от агонии.
Сколько раз я был лицом к лицу со смертью, но еще никогда не чувствовал себя таким беззащитным. Боль усиливается. Я слышу громкий хлопок… и все стихает.
Чьи-то холодные руки касаются меня, стягивают с кровати.
– Давай же, Поттер.
Это Паркинсон, но я не могу понять – настоящая она или плод моего воображения. Мысли роятся в гудящей голове, а сердце стучит с такой силой, что, кажется, вот-вот вырвется в проделанные Лавгудом надрезы.
Я все еще не могу шевелиться, и она тянет меня на себя. Не выдерживает тяжести моего тела, и мы оба оказываемся на полу: я лежу на ней сверху, чувствую сладкий запах табака, и мне отчего-то становится так хорошо. Я закрываю глаза.
– Поттер, не умирай, – шипит она.
Мысленно я смеюсь. Живее всех живых – благодаря ей.
Паркинсон скидывает меня с себя, и теперь я лежу на спине. Она исчезает, и меня захлестывает паника. Боль в груди не утихает, зато, кажется, мое тело снова возвращается ко мне.
Я пытаюсь повернуть голову, чтобы найти Паркинсон, но она сама склоняется надо мной, загораживая свет. Лучи от лампы позади нее выглядят так символично, как будто она…
– …ангел, – хриплю я.
Я слышу ее мелодичный смех, и паника окончательно отпускает.
– Вот это тебя приложили, – говорит она и склоняется над моим лицом.
Еще мгновение – и я чувствую, как ее губы касаются моих губ, легко, совсем невесомо. Я даже толком не могу ответить, но чувствую тепло, которое разливается по телу.
– Ну ты и бревно, Поттер.
Паркинсон надевает на меня очки, и теперь я вижу все: ее темные сияющие глаза, светлую кожу и маленькую, едва заметную родинку над губой. Отчетливо вижу лабораторию, в которой нахожусь – со стены тремя глазами на меня смотрит ужасного вида ловец снов из перепутанных длинных волос; глаза вращаются, а посередине свободное место, как раз для моего сердца.
Она легко встает с пола, подходит к ловцу. Глаза следят за каждым ее движением.
– До чего жуткая херня, – говорит она, но не может оторваться, завороженная. – Вот этот глаз – Драко, – Паркинсон водит пальцем вокруг одного из них, и он послушно следует за этой траекторией. – Бр-р!
Выглядит очень пугающе.
– Надо уходить, пока этот сукин сын не очнулся, – ругается она совсем не аристократично.
Наверное, в этом и есть суть Паркинсон – от аристократии в ней только чистая кровь и фамилия.
– Можешь встать? – она дает мне руку, и я пытаюсь подняться, опираясь на нее.
Тело меня слушается, но с трудом. У меня уходит несколько минут, чтобы встать, но Паркинсон не торопит меня и не смеется. Она просто стоит рядом и поддерживает, чтобы не упал.
– Где Гермиона? – спрашиваю я.
– Не переживай, Малфой ее нашел, живая была.
Мы медленно выходим из лаборатории, и три глаза неотрывно следят за нами.
– Получается, – говорю я, отдышавшись, – ты меня сначала убить хотела, а теперь решила спасти?
Паркинсон пожимает плечами.
– Девушки бывают такими непостоянными, – смеется она.
Наверх ведет узкая лестница, и мы идем очень близко. Паркинсон держит меня за талию, и подталкивает сзади.
– Панси? – тихо зову я.
– Чего тебе?
– Я ошибся. Ты не все портишь. Возможно, ты портишь только некоторые вещи.
– О, заткнись.
Паркинсон пихает меня локтем в бок, и я сдавленно охаю от боли. Она улыбается.
*
Мир буквально перевернулся с ног на голову: Паркинсон поддерживает меня, чтобы я мог нормально идти, Малфой залечивает царапины на лице Гермионы, пока она полулежит в кресле.
– Гарри! – она видит меня и делает слабые попытки встать. – У тебя кровь!
– Грейнджер, не дергайся, – осаживает ее Малфой.
Я осматриваю себя: с левой стороны у меня красуется три надреза, кожа похожа на лоскут. Мне незнакомы заклинания, которые могут просто это залечить. Паркинсон заматывает меня в кухонным полотенцем, и ругается, когда пачкает руки моей кровью.
Я смеюсь и охаю от боли. Голова трещит, как будто меня огрели дубиной.
– Надо проверить Луну, – говорю я.
– Ты отключишься на первой ступеньке, Грейнджер, может быть, дойдет до второй, – возражает Паркинсон.
Я почти тронут этой своеобразной заботой.
– Это бесполезно, – говорит ей Малфой, – глупые гриффиндорцы все делают по-своему.
Он подхватывает Гермиону на руки и идет к лестнице, ведущей в комнату Луны. Та слабо сопротивляется, но ее сил не хватает, чтобы сказать или сделать что-нибудь вразумительное.
– Какая ты дохлая, Грейнджер, – ворчит он. – Мешок с костями.
Гермиона почему-то улыбается.
*
В комнате Луны темно, поэтому я не сразу замечаю ее, свернувшуюся в комочек на кровати.
– Луна? – тихо зовет Гермиона.
Комнату наполняет истошный крик. Я вздрагиваю и подбегаю к кровати, Гермиона пытается сделать то же самое, но без поддержки Малфоя почти падает посреди комнаты. Тот ругается и помогает ей встать.
Луна бледная, волосы спутанные, под глазами синяки, губы искусаны до крови. Она как будто спит, но глаза ее открыты.
– Мы здесь, все хорошо. Мы поможем тебе, – я глажу ее по плечу, и чувствую, как она горит.
– Все хорошо, – повторяет она. – Вы пришли, все хорошо.
Гермиона садится рядом на кровати и взволнованно разглядывает ее. Кладет руку на бледный вспотевший лоб Луны.
– У нее жар, – говорит она, – нужно срочно доставить ее в Мунго.
Я киваю и протягиваю руки, чтобы поднять Луну на руки. Но она отталкивает меня с такой силой, что я, удивленный, отпускаю ее.
– Все хорошо, вы здесь. Кошмаров больше нет, у меня теперь цветные сны.
Она начинает кашлять и задыхаться. Я снова беру ее на руки – нужно уходить как можно скорее. Луна больше не вырывается, она обмякла в моих руках, и лежит безжизненной куклой. Мы шагаем в камин, и зеленое пламя уносит нас из дома Лавгудов – места, в которое я надеюсь больше никогда не возвращаться.
*
Мы в палате у Гермионы. Иногда мне кажется, что моя жизнь состоит из сплошных походов по Мунго, уже можно заводить здесь собственную комнату со всеми удобствами. Здесь, на удивление, много людей: Рон и Джинни, Малфой, Паркинсон, даже Невилл пришел. Я смотрю на трех одноглазых однокурсников, и все это кажется мне какой-то странной шуткой.
– Ну же, Гарри, – торопит меня Джинни.
– Луна заболела, – продолжаю я свой рассказ, – магической лихорадкой. Но Ксенофилиус решил лечить ее своими методами. Луне становилось все хуже, но грустила она только из-за того, что друзья о ней забыли. Он писал тебе, – я посмотрел на Джинни, – Чжоу, с которой они были приятельницами, даже Гринграсс написал, хотя они с Луной мало общались, просто однажды разговорились в Косом переулке, а мистер Лавгуд это увидел и запомнил. Хотел заманить вас к себе в дом на интервью, а заодно заставить посидеть с больной дочерью – таким был его план изначально.
– Я чувствую себя ужасной подругой, – говорит Джинни.
– Не твоя вина, что мистер Лавгуд сошел с ума, – успокаивает ее Гермиона.
Она сама бледная и ослабшая, ей пришлось принять Костерост из-за перелома ребра. Я прекрасно помню, как ощущается эта адская боль. Но Гермиона боец, и вида не подает.
– После этого мистер Лавгуд прочитал в книге один из способов прогнать кошмары при лихорадке – сделать ловец снов. Что было дальше, вы знаете. Невилл и Рон пострадали, потому что не навещали Луну, как и девочки, а Малфой – потому что обижал ее в школе.
В палате поднимается шум: все начинают обсуждать произошедшее. Малфой спорит с Невиллом, но вполне безобидно, даже Гермиона слушает их и улыбается. Я замечаю, что Паркинсон выскальзывает из палаты, и через несколько секунд выхожу за ней.
Я нахожу ее на веранде, где она стоит, опершись на белоснежное ограждение, и курит.
– Ненавижу больницы, – говорит Паркинсон, когда замечает меня, – в них нельзя курить.
Пожимаю плечами и встаю рядом. Мы смотрим на маленький зеленый парк, в котором больные гуляют со своими сиделками, и молчим. Думаю, что как будто бы прошел все стадии привыкания к Паркинсон: от ненависти и отрицания до принятия.
– Спасибо, Панси. Я ведь тебя так и не поблагодарил.
– Поттер, прекрати, я сейчас заплачу.
Она смеется.
– Но целуешься ты дерьмово, – добавляет она, поворачиваясь ко мне лицом.
И я вижу хитрый блеск в ее глазах.
– Я был обездвижен!
Мое возмущение веселит ее еще сильнее.
– Не переживай, Поттер. Я могу научить, если захочешь.
Я закатываю глаза от такой наглости, но ничего не отвечаю.
Паркинсон выпускает кольца дыма, и я наблюдаю, как они растворяются в воздухе. Мне удивительно хорошо.
Странные дела происходят. Очень странные дела.
