Текст книги "Дети разбитого зеркала. На восток (СИ)"

Автор книги: Светлана Жуковского

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Жуковского Светлана
Дети разбитого зеркала. На восток

Дети разбитого зеркала. На восток.

Глава первая

Берад

Юг Империи.

Берег моря.

На берегу стоит девочка и смотрит в закатное небо. Острижена и одета она так, что посторонний глаз видит лишь растрепанного тощего подростка, воришку или попрошайку. Обычное дело.

Девочка стоит на берегу закатного моря и думает о Князе Тьмы. Мысль появляется неведомо откуда, как золотая монета в рыбьем брюхе: была ли Божья воля на его изгнание из этого мира?

Девочка еще не знает, что эта мысль досталась ей по наследству, и что за ней последуют другие. Она многого не знает. Того, например, что сегодня ей следовало бы праздновать свой тринадцатый день рождения. Но этого пока не знает никто.

Девочка смотрит в закатное море. Оно красиво. Оно обещает. Девочка становится закатным морем. В ее холодной и темной глубине скелеты кораблей и моряков, задумчивые подводные чудовища. Её стеклянную волнистую шкуру гладит жар заходящего солнца. В этом ощущении, полном ласки и прелести, вновь мелькает постороннее: "века не видеть солнца... была ли на то Божья воля?" и теряется до поры где-то во тьме, где скелеты... Её сознание – бескрайняя сверкающая равнина, чей слепящий блеск разбивают черные весла рыбацких лодок, на одной из которых возвращается домой её отец, далекий суровый человек, увозящий с собой часть морского мокрого блеска, остывающего, умирающего.

А там, далеко, таинственные огромные корабли. Бродяги. Ей нравились бродяги. Нравились моряки, бездомные музыканты, торговцы Дороги. Один из бесчисленных костров Дороги одарил её песней, чьей мелодией дышит сейчас её прозрачная зеленая плоть.

Большеротый ехидный молодец с черной повязкой на глазах, что весь вечер развлекал подвыпивших купцов двусмысленными песенками, повернулся тогда к ней, притаившейся чуть поодаль от шумной компании, и сказал, насмешливо улыбаясь:

– А теперь, дочь рыбака, я спою для тебя.

– Ты видишь меня, жулик? Но откуда ты знаешь меня?

– Я не вижу тебя, но знаю. Ты видишь, а толку? Так-то. Ты неважно воспитана, милая, но я не обижусь.

И длинные белые пальцы побежали по струнам.

Песня была осколком какого-то темного древнего предания и прочая публика, разочарованно переглядываясь, пожимала плечами.

А девочку жгло каждое слово, жгло, заглядывая в лицо и требуя узнавания, требуя воспоминаний, которые никогда не жили в её душе.

Раною рот обуглен

Мрамор лица свеж

Взгляд твой поймать смогу ли

Края коснуться одежд

Лучше меня горсть риса

Дохлого шкура осла

Я дописала список

Я его принесла

Вот он – позор листает

Камни знамена и спины

Красным драконом пылает

В самом низу мое имя

Знаю – ты помнишь клятвы

И всё-таки снова предан

Бог мой, мой император

Вечной тебе победы

Мой идол, мне нет прощенья

Такие его не просят

Древнейших колес движенье

Нас, пальцы сорвав, уносит

Но, тень моей слабой веры

Мой принц, я успею сказать -

Позволь мне, пожалуйста, первой

Запомнить твои глаза

И дай мне понять, вдруг застыв

В лучах перед новым рожденьем

Что я – твое зеркало

Ты

Весь свет моего отраженья.

Слово в слово отпечаталась песня в памяти. Слово в слово, но сквозь одни слова проступали другие, и напевал их другой голос, и звук их сливался с шумом моря и молчанием небес. « Брат мой, мне нет прощенья, ведь правый его не просит...»

Девочка стояла на берегу моря и думала о Князе Тьмы.

***

Отец Берад часто бывал у монахинь Девы Амерто. Сквозь следы столичного блеска в нем проглядывала простая теплая человечность, и сестры его любили. Больше он почти ни с кем не виделся.

На этот раз его позвали особо.

На морском берегу сестры подобрали полумертвую бродяжку. И печальная находка обернулась странным зловещим знамением, которое грозило бедами многим – и далеко за пределами монастырских стен. Матушка Зоэ надеялась на помощь старого священника.

– Безумствует, пророчествует и говорит страшное, но говорит по-книжному, не как простолюдинка.

– Кто обнаружил её?

– Сестра Люс. Думала, что неживая: кожа и кости, завернутые в тряпье, облетающее, как листья с сухой ветки. Однако ж не только жива, но и бодрствует. С тех пор ни разу не заснула. Мне кажется, боится.

– Одержима?

– Но что тогда за дух взывает в ней к милости Божьей? К слову, она называет себя Саад.

– Вроде бы северное имя.

– Давно не имя больше. Тому уже сто лет. Никто не назовет своего ребенка именем великой грешницы, из-за которой был проклят и разорен целый город. Вы слышали, отец, о Саад из Халлы?

– Её казнили, кажется, как ведьму? Такое и раньше случалось.

Действительно, история нередкая. Дети, очарованные светом луны. Девочки, пустившие в мечты Ангела Хаоса и превращений, наворожившие себе смерть и муку...

– Вы слишком терпимы к исчадиям тьмы.

– Обвинения часто напрасны. Нельзя казнить за врожденное несчастье. Ни разу не слышал, чтобы неопровержимо доказаны были и злая воля, и магическая власть.

– В лице Зоэ что-то дрогнуло.

– Поговорите с ней, отец. Этим утром она объявила: " Позовите ко мне исповедника четвертого принца. Я пришла сюда для него. Время ему возвращать свой долг, да и мне тоже время..."

Старый священник из старой часовни, так она сказала...

Сердце Берада на миг остановилось.

Напрасен был побег в далекую южную провинцию, напрасны годы безвестности и забвения. Все вернулось. Вернулась беда, умножившись многократно.

– Хорошо, сестра, я с ней увижусь.

***

Он приходит во сне. Или тропки её сновидений приводят её постоянно, как прежде – в Место-Которого-Нет. Сломанная и забытая, она не нужна ему больше, но, спустя столько лет, все ещё боится заснуть,– иначе Он может узнать о её предательстве.

Снова путаются мысли, явь мешается с видениями. Ни отдыха, ни покоя, не замолкают в ушах голоса.

Отец, прошу Вас, ответьте, неужто смерть это сон?

Лица монахинь склоняются над её изголовьем. Воспоминания завладевают её сознанием и уносят вспять, туда, где...

...Ничего интересного. В тот день ей отрубили голову. Сначала она падала лицом в доски помоста, потом покатилась по ним с деревянным каким-то мерзким стуком (мир вихрем несся у неё перед глазами, пока не замер, превратившись в огромный красный сапог), – потом взлетела вверх и увидела их глаза, целую площадь ожидающих взглядов. Она улыбнулась им – маленькая невинная месть не ведающим, что творят.

Вот и всё.

Занавес.

Далее следует смена декораций.

***

Пересекая монастырский двор, священник увидел девочку из деревни. Тонкий, светлоголовый, ни на кого вокруг не похожий подросток. Короткая беспричинная радость осветила лицо старика улыбкой. Так, с улыбкой, Берад шагнул в тень и прохладу больничных сводов.

Высохшая и темная, как мумия, чужачка полулежала на кровати, а взгляд бесцельно бродил по комнате, и в нем была сила и боль, но не было надежды. Спустя какое-то время, зацепившись за Берада, он изменился.

Старая ведьма смотрела на Берада с насмешкой и сочувствием.

Прошелестело:

– Пусть монахиня уйдет.

Зоэ удалилась. Берад присел на край постели.

– Я хотела бы исповедаться, отец. Одна такая исповедь уже разрушила Вашу жизнь. Моя, пожалуй, Вас добьет. Но так и должно быть.

– Почему?

– Мы платим за всё, что совершили. Или не совершили. Небо мстит. Закон жесток.

– Я верю в милость.

– Поверьте в Божий гнев. Определенно, кто-то стоит милости, но не Вы. И не я.

Господь отвернулся от мира. Живые будут игрушками тьмы, вернувшейся на землю. И это я открыла ей дорогу.

Саад тяжело дышала. Берад протянул ей стакан воды.

– Мне трудно говорить. Я скоро умру. Но напоследок хочу как-то помочь беспомощным, предупредить...

Принесите мне бумаги и чернил, священник. Такие, как вы, больше верят написанным словам. Сложнее делать вид, будто ты забыл их, или не расслышал.

– Откуда ты знаешь меня?

– Я все знаю. Долгое время мой рассудок был помрачён. Среди скал и деревьев я прятала свой позор от Неба и людей. Мое безумие несло меня по земле, как ветер – туманную дымку. Теперь другое дело. Туман рассеялся. Мир меняется, в нем нет уже места для тех, кто и так уже давно мертв.

Когда вспоминаешь, кто ты на самом деле, то понимаешь и все остальное. И с этим пониманием быть здесь уже невозможно... Меня удерживает только жалость. Достаньте мне бумаги, отец, я развяжу свой последний узел...

Берад кивнул. Разговор больше не продолжался. Губы женщины шевелились беззвучно, широко раскрытые воспаленные глаза уже не видели собеседника. Она не заметила его ухода.

***

Зоэ предложила священнику остаться в монастыре до тех пор, пока все не закончится. Она распорядилась о комнате для гостя и письменных принадлежностях для Саад.

За ужином сестра была рассеяна и задумчива, и священник впервые попытался представить себе её жизнь до обители и путь в эти тихие стены.

Она как будто услышала его мысли.

– Когда-то я считалась лучшей невестой в Оренхеладе. Сейчас в это трудно поверить. Балы и наряды, беспокойное сердце, сумятица желаний.

До сих пор спрашиваю – верно ли я поступила?

А ответа все нет.

Когда люди в больнице умирают, и все наши знания бессильны помочь, я беспрестанно вспоминаю, что раньше, – раньше я могла бы унять их муки и продлить их жизни одним своим желанием, особым усилием воли, доступным юной язычнице и запретным для монахини.

– Не многие способны на такую жертву. Разные испытания посылает нам Небо, сестра. Гоните соблазны. Вы справитесь.

– Я знаю. Но в такие ночи бывает трудно. Душа звенит отголосками прошлого и отзывается природным стихиям, смущают мечты и сновидения.

– Это луна, сестра. Многих беспокоит её свет.

– Пожалуй. Чувствую себя разбитой и чего-то боюсь. Помолитесь за меня сегодня.

– Да, сестра.

– Вам тоже нужно отдохнуть, отец. Простите мою слабость. Спокойной ночи.

***

– Можно ли священникам жениться?

Отец Берад вздрогнул. В окне маленькой кельи возникли знакомые очертания легкого тела, растрепанные волосы серебрила луна.

– Что?

– Я спрашиваю, женятся ли священники?

Дитя уселось на каменной плите подоконника, уперев спину и закинутые вверх ноги в противоположные стороны оконного проема.

– Фран, голубушка, зачем тебе знать?

– Всем не терпится сбыть меня с рук, а ты единственный известный мне мужчина, способный пережить такой подарок.

– Польщен. Тебе тринадцать-то уже исполнилось?

– Вроде того.

Довольно-таки мрачно это было произнесено для настолько юного и предположительно невинного создания. Священник неожиданно для себя улыбнулся.

– Фран, что ты делаешь ночью так далеко от дома?

– Обдумываю, как бы оказаться от него еще подальше.

Отец Берад тяжко вздохнул и приготовился к позднему разговору.

– Мать волнуется.

Фран передернуло.

– О том, что соседи скажут.

– Это ты зря. Твои родители хорошие люди. А слышать им действительно приходится всякое: то ты рыбу отпугнула, то скотину сглазила.

– Сам-то веришь?

– Чему-то верю. Кузнецу верю, когда говорит, что ты его на ноги подняла. Травками да шёпотом. Они простые люди, девочка. А ты слишком отличаешься от них. Кстати, что это были за травки? Как ты про них узнала?

Священник видел, что Фран хотелось бы уклониться от обсуждения этой темы.

– Его копытом лошадь в грудь ударила. А от грудных болезней помогает крестоцвет.

– Кто тебе сказал?

– Сестра Люс. Она говорит, я способная.

– Вне всяких сомнений. Ты живешь у монахинь?

Фран поёжилась.

– Нет, иногда удаётся выбраться из дома. Но родители не знают про монастырь. Если ты им скажешь, мне запретят, или наоборот – решат, что для сумасшедшей дочери это лучшее будущее и запрут здесь на всю мою жизнь.

– А ты не хотела бы?

Фран сокрушённо замотала головой.

– Зачем же приходишь сюда?

Существо в оконном проёме шмыгнуло носом и поджало ноги , обхватив колени руками.

– Здесь я могу читать. Помнишь, ты рисовал мне буквы на песке? В библиотеке столько книг...

– И тебя пускают в библиотеку?

– Бывает, что и прогонят. Но чаще пускают – из уважения к тебе. Я сказала, что ты так хотел.

– Врать я тебя не учил.

– Я думала, тебе не жалко.

– Мне и не жалко, – почти чистосердечно отозвался священник, – послушай, я устал, а у тебя, наверное, беспокоятся дома. Нам обоим пора спать.

Фран выпрямилась и замерла, всматриваясь в лицо собеседника.

– Я только сейчас поняла,– проговорила она, наконец,– как ты стар. Слишком стар, чтобы быть моим мужем. Спи спокойно, Берад. Не заботься обо мне.

– Эй, постой-ка!

Но окно уже опустело.

Берад крикнул вдогонку:

– Крестоцвет от простуд помогает. Так-то.

Из темноты раздается фырканье и хруст камешков под быстрыми ногами. Отчего-то кажется пустой полоса лунного света на полу без нескладной взлохмаченной тени.

Однажды – прошлым летом – Фран спросила его, почему он с ней так нянчится, и он, прежде чем успел сообразить, насколько это правда, ответил, что она напоминает ему юношу, к которому он был очень привязан когда-то. " Ваш сын?" " Почти, я любил его не меньше". " И что с ним стало?" " Он умер" – ответил священник, чтобы прекратить расспросы. Порой, страдая, священник отдал бы все за то, чтобы эти слова оказались правдой.

Глава вторая

Джеди

Цветущие ветки тянулись к перилам просторной дворцовой веранды.

Один напротив другого сидели двое.

В детстве они были друзьями, потом их судьбы резко разошлись и вот, спустя годы, сблизились снова.

Рыжие волосы и надменно – прямая спина – это Ченан, Четвертый Принц Империи. Смуглая кожа и быстрые живые глаза – Джеди, художник и скиталец.

Один писал портрет, другой позировал.

Утро было свежим, контуры предметов смягчало нежное, золотисто – розовое сияние. Джеди радовался освещению, как подарку. Он знал, что свет всегда разный, знал, как преображаются в его лучах вещи и играют частицы, составляющие атмосферу. И вместе с тем Джеди нервничал.

Все чувствуют себя странно, когда возвращаются в знакомые места и встречают тех, кого покинули много лет назад – но не забыли. Джеди не ведал сладости сентиментальных воспоминаний. Он был беззащитен перед образами прошлого, дремавшими в его душе. Вынуть занозу вины и обиды – вот зачем он снова здесь. Не отданный долг старой дружбы. Мучительный долг.

Принц пошевелился.

– Теперь я понимаю, почему веранда. Жасмин в этом году особенно ароматен, но мой нос чует только запах красок.

Джеди рассмеялся.

– Пахнет лак, а не краски. Я потратил пять лет, чтобы найти подходящий. Смола одного колючего кустика из пустыни Сагерах. Она могла бы мне дорого обойтись – если бы не добрые варвары.

– Так пустыня действительно обитаема?

– Это дикий и странный народ. Они спасли меня, когда я заблудился. Их колдун долго гонялся за моей душой по миру предков и все-таки вернул её телу, да ещё одарил амулетом. Это вырезанный из камня глаз. Я нахожу его выбор весьма символичным.

– Ты многое успел увидеть.

– Да. Но мне не с кем было этим поделиться. Когда-то мы были друзьями – помнишь?

– С тех пор я изменился. Возможно, ты не захочешь быть моим другом,– безразлично отозвался Принц,– Хотя, постой. Говоришь, ты видел мир предков? На что это похоже?

– Я не понял. Наверное, моя голова перегрелась на солнце, но, кажется, меня посетило видение. Я видел тебя, совершающего какой-то обряд. И ты велел мне явиться, ты звал меня. Поэтому я здесь.

Помнится, твоя матушка владела каким-то волшебством, и я подумал, – если бы ты хотел послать мне весточку – я бы услышал.

– Я не звал тебя, Джеди. И моя матушка тут не при чем. Но я рад тебя видеть. Мы не очень хорошо с тобой расстались.

Оба замолчали, вспоминая роковой день разлуки.

Джеди напрягся, предчувствуя вопрос Ченана.

– Почему ты бросил меня – тогда?

– Мы росли. Я был сыном садовника – помнишь? Ты не стал бы гордиться таким другом. Это теперь меня зазывают во дворцы. Мне следовало найти свой путь.

– Всё так. Но ты знаешь, о чем я. Ты бросил меня тогда, ты сбежал после того случая на охоте. Ты был напуган. Но ведь и мне было не легче: это я забрел в мир демонов и потерял свою прежнюю жизнь.

– Я был мальчишкой. Но я просил отца Берада поговорить с тобой.

– Мой духовный наставник исчез без объяснений наутро после моей исповеди. Больше я его никогда не видел.

Джеди с ужасом представил себе тогдашнее одиночество и отчаяние Ченана. Принц был младшим из сыновей императора Одвига, единственным ребенком его последней, рано скончавшейся супруги. Никем не любимый, гордый и замкнутый подросток был, в одночасье, покинут всеми, кому привык доверять, оставлен во власти мрачного наваждения.

Можно ли исправить хоть что-то через тринадцать лет? Сколько зла невидимо и непоправимо отравило душу Ченана?

Джеди похолодел.

В памяти пронесся мотив песенки, услышанной где-то по дороге и ранившей Джеди в самое сердце.

Путник, мрак упал

Твой скакун исчез

И ведет тропа

В Ашеронский лес.

В гостиничном шуме удалось расслышать только рефрен, и теперь он неотвязно, как привидение, преследовал Джеди.

Проклятый Ашеронский лес. Они были совсем детьми, и дурная слава леса дразнила их воображение. Любопытство вело на поиски приключений. Немногие из людей согласились отправиться с ними на эту охоту.

В начале ничего не предвещало беды.

Даже когда Принц, привстав на стременах и вглядываясь в просвет между стволов, воскликнул,– "Эй, да там что-то построено! Вот вам и глухомань!"– и скрылся среди деревьев,– никто особенно не волновался. А потом были двое суток бесплодных поисков. К тому времени, когда Джеди и вся челядь уже валились с ног, Ченан, наконец, нашелся.

Он стоял на берегу лесного озера, бледный, с глазами, обведенными чернотой. Дикими, темными были его речи. На правой руке – никогда прежде никем не виденное тяжелое кольцо с прозрачным серым камнем.

– Почему ты не пошел со мной, Джеди? Мог бы славно повеселиться, – ухмылка и интонации Принца тоже оказались новыми, незнакомыми. Он был словно хмельным и в то же время очень собранным и сосредоточенным.

– Что с тобой случилось?

– Хочешь знать? Я совершил кражу в храме. Обокрал мертвое тело. Потом... Я возжелал его хлада и тлена и так постиг, что от страстного желания восстает не только живая плоть. Обезглавленная ведьма отвела меня к Князю Тьмы. В его зеркале я увидел свою судьбу. Суккуба – вампир сделала меня мужчиной. Манты и виги рвались мне служить, я обещал им подумать. Я был желанным гостем в Месте-Которого-Нет.

– Ты бредишь, Ченан.

Джеди подсадил его в седло.

Принц посмотрел на него – ласково. Так ласково смотрят на охромевшую лошадь, которую собираются прикончить.

– Ты холоп, Джеди. Ты и останешься холопом. А я... Я буду Императором. Я убью своих братьев и овладею сёстрами. Я надену корону своего отца. Моё слово будет законом для демонов и людей.

Ченан стегнул коня и умчался, оставив Джеди стоять с горящим, как от пощечин, лицом.

Сейчас им по двадцать семь.

Вчерашняя встреча была сердечной. Да и этим утром они беседовали так, как будто всё в порядке – до последней минуты. Но Джеди отчетливо ощущал, что "все в порядке" не будет уже никогда.

– Я ведь вернулся.

– Поздно. Ты так и не понял, Джеди. Ты всё ещё считаешь случившееся сном, наваждением, кошмаром и бредом. Тогда, в лесу, мне ничего не привиделось. Ни тогда, ни после. Я такой, какой есть. Ты не можешь быть мне другом. Разве что пожелаешь принести себя в жертву. Но я-то тебя об этом не прошу.

Солнце зашло за тучу и в саду потемнело. Где-то в отдалении зазвучали громкие встревоженные голоса.

Джеди видел, что Ченан прислушивается к этим звукам и чему-то слабо улыбается. Он отложил кисти.

– Закончим на сегодня? Ты кажешься нервным и утомленным.

– Идет. Но не сбегай прежде окончания портрета. Твоя слава опережала тебя на пути домой. Я хочу посмотреть на твоё мастерство.

– Оно того стоит. Я лучший художник из ныне живущих.

– Удел художников – подражание плоти. Но, я слыхал, ты можешь написать и душу?

– Если её разгадаю. Твоя душа неспокойна. Что её тревожит?

– Сны. Тебе случалось во сне совершать ужасные вещи?

– Как всем живым людям с богатым воображением,– осторожно ответил Джеди.

Мелькнувшая секундой раньше человечная интонация в голосе принца сменилась язвительной.

– Можно представить! Немало судачат об изысканных вкусах прославленных живописцев. Только я не о плотских утехах.

Джеди хотел возмутиться: уж не четвёртому принцу доверять клевете, о нём-то самом и не такое болтают,– но тут юный взволнованный паж влетел на веранду и бросился на колени:

– Вы ждали известий, мой принц,– случилась беда. Брат ваш Эдвар пару минут назад упал с лестницы, сломав себе шею.

– Как это было?

– Споткнулся о кошку госпожи Сель.

Лицо Ченана как-то странно исказилось, и он закрыл его рукой. Стесненным голосом принц отпустил мальчика. Джеди не сводил с друга сочувственного взгляда.

– Это был несчастный случай. Не ищи здесь своей вины,– Джеди почти радовался, что давешнее мрачное пророчество принца не осуществилось.

Одним резким движением Ченан вскочил на ноги. Весь его вид выражал торжествующее злорадство.

– Споткнуться о кошку! Славный финал для лучшего наездника Империи! Впрочем, Эдвар, болван, бронзовая глыба мускулов, был не так уж плох. Двое старших – настоящие мерзавцы, из сестриц только Сель похожа на человека. О кошку! Я иду посмотреть, ты со мной?

– Нет.

– Тогда не сердись, что оставляю тебя одного. Кстати, друг мой, я всегда любил кошек. Надеюсь, Ласка не пострадала.

Принц ушел.

Джеди сидел в глубокой задумчивости, и вдруг ощутил на себе чей-то взгляд, тяжелый, как чужая рука на плече. Он совсем забыл про портрет и теперь смотрел на него, пораженный.

Его кисть слегка исказила черты модели, тем не менее, набросок был похож. Пугающе похож.

Этого двойника рыжеволосого принца не смутило бы никакое преступление, ни один смертный грех.

С таким дерзким вызовом мог смотреть Ангел Хаоса на суде Шестерых.

Джеди повернул портрет лицом к стене.

Он здесь, чтобы помочь своему другу. Принц воистину нуждается в помощи. Теперь-то он не будет один, как тогда, в Ашеронском лесу.

Глава третья

Саад

У меня больше нет имени, но когда-то меня звали Саад. Саад из Халлы.

Теперь Вам понятно, кто я такая.

На самом деле, сейчас я никто, потому что безумна. Может, лучше бы мне быть мертвой, но сначала я должна рассказать вам эту историю.

Недавно я очнулась оттого, что со мной заговорил бесплотный голос. В отличие от голосов моего безумия, он был ласков и светел, и он привел меня к вам.

Вот я здесь, и это странное чувство – снова держать в руке перо, скользящее по бумаге. Слова возникают, будто сами собой. Надеюсь, сила, ведущая меня на этот раз, не даст мне запутаться в закоулках памяти и сбиться с пути.

Я больше не умею размышлять, но я очень стараюсь вспомнить. Мне кажется, всю жизнь я только и делаю, что вглядываюсь в прошлое. Оно похоже на тёмный пруд, на дне которого...

...Взлетающая тень огромного занавеса и мучительная неопределенность ожидания, дурманящий аромат цветов, безмолвие и холод.

Мороз опечатал мои уста, потом их обжег огонь, и я открыла глаза. Безымянные пятна света и тени сложились в лицо, склонившееся надо мной, дерзкое и открытое, но и готовность отпрянуть была на этом лице. Бархатный берет украшали перья и вышитая золотом корона.

– Кто ты?

Его вопрос повторило множество гаснущих отголосков, и он проводил их взглядом.

Я села. Бескрайние ряды колонн и стрельчатые своды. Обширные витражи на глазах наливались кровью, выкрашивая в алый белые перья и белый плащ незнакомца. Он ничего не замечал, сражённый моей красотою.

Да, моя шея вновь обрела гладкость сверкающей юной кожи. И я была прекрасна в своём атласном гробу, в застывшем прибое кружев, с волосами, перевитыми жемчугами и лилиями. Вокруг теснились цветы, срезанные в садах хрустальнейших наркотических грёз.

Под хруст моих юбок я выбралась из гроба и вброд спустилась с горы цветов. Да, я медлила с ответом, но лишь потому, что сама не была в нём уверена.

– А ты, как вижу, прекрасный принц. Откуда ты взялся?

– Охотился и заблудился. Мне никогда не приходилось слышать о храме в этом лесу... Ведь это колдовство привело меня сюда?

– Не могу сказать. Ты нашел меня...

– В гробу, с отделённой от туловища головою. В створках чудовищной раны белели позвонки...

– Что было дальше?

Он выглядел смущенным.

– Говорю тебе, я был как околдованный. Я и сейчас будто сплю. Я примерил твоё кольцо. Я поцеловал твои губы. И что-то произошло. Всё не так вокруг.

Сама собой открылась входная дверь, впустив поток алого света. Я взяла принца за руку и повела за порог, уже догадываясь о ждущем его потрясении.

Вместо глухой стены леса мы увидели простирающуюся внизу багровую равнину, сплошь застланную тяжелыми тучами, пылающими всеми тонами адского пламени. Ибо таковы здешние закаты. Закаты невидимого солнца, отгороженного клубящимся навесом облаков, словно бы в напоминание о том, что изначально этот мир был тюрьмой. А ночью здесь никто не видит звёзд.

Я взглянула принцу в лицо и заговорила с ним очень мягко.

– Полагаю, я просто должна была встретить тебя здесь, раз ты для чего-то понадобился Князю. И теперь будет правильным тебя к нему проводить.

– Князю?

– Да. Князю этого мира.

... Я угадала. Я всегда угадывала его желания. Только эту способность и оставили мне гигантские жернова, перемоловшие мою душу. Я вела этого мальчика в сердце Места-Которого-Нет и пыталась отыскать в потёмках памяти хоть один ясный островок, натыкаясь лишь на обломки прежнего кошмара.

Мы отошли от здания и обернулись. Да, это был собор без алтаря, построенный умницей Тони, самым талантливым из нас. Вот уж кому было бы здесь не место, не окажись он калекой в своей настоящей жизни.

Не знаю, что получил он от Князя – может, армию духов – каменщиков в подчинение или власть выгонять колонны из-под земли, как молодые побеги, но никто до него не строил ничего подобного. Только ему было мало. Он покинул нас, добровольно ушёл неведомо куда, оставив здесь свои тревожные шедевры, живущие своей особой жизнью.

Вот и сейчас портальная резьба не была неподвижна. Каменные глаза чудовищ следили за нами, медленно шевелились драконьи головы и чешуйчатые лапы, меняя рисунок заполняющих впадины изумрудных теней. Никогда не знаешь, чего ожидать в подобных местах, и прогулки по ним не особенно любимы в растущих владениях Князя...

...Небо над которыми уже наливалось густым фиолетовым сумраком, наводящим на мысль о ночлеге. Впереди показался замок, окруженный деревенскими постройками. В одном окне горел свет.

– Нам нужна помощь,– сказала я, и мы направились к замку.

– Это Князя? – спросил мой спутник.

– Нет, конечно. Кого-то из его вассалов.

– Ты их знаешь?

– Трудно запомнить всех, кого встречаешь при дворе. Мы ведь оборотни. А эти, похоже, ещё и вампиры.

Принц молчал.

– Здешняя знать – все пришельцы. Все по-разному, но мы пришли сюда сами. Как и ты.

– Я заблудился.

– Бывает.

– И что теперь?

– Свобода. Игра. Утоление страстей и исполнение желаний. Все, что угодно. В пределах этого мира.

– В обмен на душу?

– Кому нужна твоя душа? У нашего господина вполне практические интересы. Но в них он не отчитывается. Его воля редко вмешивается в наши дела, и, как правило, мы развлекаемся в своё удовольствие. Но власть над нами признаём, и готовы служить Ему, если понадобимся.

– Ты понадобилась? Или просто "развлекалась в своё удовольствие", обезглавленная и в гробу?

– Я не знаю. Но я обещала Князю свою преданность и на многое ради него пошла бы. Что до души... Ты сам ей господин. Спаси или потеряй – так же, как наяву. Здесь всё, как там, только здесь тебя никто не остановит.

Неуютно мне было от собственных слов под тяжелым пристальным взглядом. Принц спросил:

– Ты говорила о знати. А кто же остальные?

– Изначально этот мир был безлюден, ведь Князь – не человек. Потом пришли мы, мечтатели, получившие власть его изменить. Пожелав какую-то вещь, мы вызывали её к жизни. Так возникли здешняя история, география, флора и фауна и великое множество всего, что дарит наслаждение или удобство, будь то предметы или люди. Меняя облик, мы обретали новые вкусы и желания. И Место-Которого-Нет откликалось на них, рождая нам жертв и любовников, слуг и солдат, крестьян и придворных. Мало кого занимала загадка их природы. Фантомы, игрушки? – не знаю. Родятся же у них дети. Боюсь только, что крестьяне близлежащих деревень обязаны своим существованием обитающим в замке вампирам.

***

Весёлых хозяев замка не оказалось дома, и слуга пригласил подождать их возвращения с охоты.

...Я подсаживаюсь к огромному камину и пытаюсь сосредоточиться, вспомнить, кто я и что со мной происходит. Мой ум похож на пчелиный улей. В жарких отсветах огня проносятся фрагменты видений, почти все они головокружительны и странны, есть среди них манящие и тошнотворные. Наконец, одно из них врывается в меня и вытесняет все остальные.

...Я открываю глаза и смотрю вперёд. Долгие годы я буду смотреть только вперед и видеть одно и то же. Чертог непостижим и огромен, и нет ничего утешающего в созерцании его темных глубин. Напуганная противоестественностью своего пробуждения, я опускаю взгляд – и не могу опустить. Там, внизу – только черного дерева полированная столешница близко, слишком близко от моего подбородка.

Потеряла ли я сознание? Не знаю. Думаю, мозг мой работал тогда иначе, с холодной кристаллической ясностью, не свойственной живому существу. Потусторонняя алхимия наделила мой череп подобием жизни, но не самым точным подобием, потому и воспоминания кажутся ныне чужими.

Но именно эти глаза видели Князя, лицом к лицу, склонившимся над книгами, огромными нечестивыми фолиантами, освещавшими его темнокожую бледность призрачным светом своих страниц. Лик цвета пепла, цвета асфальта, цвета химер со сгоревших соборов, – тонкие, прекрасные черты. Если бы не взгляд, который он бросил (всего только раз) на диковинный, жуткий и бесполезный сувенир, утвердившийся на рабочем столе. Взгляд, полный живого, взвившегося, беснующегося мрака. Очень спокойный, внимательный, знающий взгляд.

...В стремлении обрести свою судьбу, удержать распадающуюся ткань существования, всей своей кожей почувствовать жизнь, стальною перчаткой облекшую сомнительный кокон вероятностей, который дано мне считать собою, я достигла страны, полной чудовищ. И мрак узнал меня, его улыбка – знак дарованного мне предназначения, права Быть, но (ирония, полная муки) не разделить с бессмертными Знание и тем сильнее ощутить свою незавершенность.

Тьма преподносит урок смирения. Я все так же лечу в колодец времени, где нет ни уверенности, ни покоя, и никогда не увижу пьесы, роль в которой сейчас получила.

...Перевернутые строки, сошедшие со страниц проклятых томов, фосфорецируют на дне моих зрачков и проникают в мозг, оплетая его вязью магических знаков, врастая в плоть тонкими зелёными линиями. Потом, когда вновь забьётся моё сердце, чёрная кровь разнесёт их по телу, наполняя его властью и обрекая неотвратимой судьбе.