355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Руслан Белов » Сумасшедшая шахта » Текст книги (страница 1)
Сумасшедшая шахта
  • Текст добавлен: 7 сентября 2016, 19:09

Текст книги "Сумасшедшая шахта"


Автор книги: Руслан Белов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Руслан Белов
Сумасшедшая шахта

Глава первая. Зелень в пучине

1. В деревню, к тетке, в глушь, в Приморье... – Зимовье с деловым скелетом. – Хвостатая смерть возвращает к жизни. – Доллары на глубине 400 метров?

В пятницу я сел в поезд и уехал из Москвы во Владивосток. Во Владике сел в самолет до Кавалерово, в Кавалерово купил продуктов и спирта на месяц, в тот же день добрался на попутках до Арсеньевской шахты и оттуда ушел пешком в направлении верховьев реки Тарги. Десять лет назад в поисковом маршруте я наткнулся там на зимовье – низкую, крытую прогнившим толем избушку. Тропа к ней густо заросла кустарником, а на пороге, так, что дверь и не откроешь полностью, росла пятилетняя березка. Время шло к обеду, и я решил перекусить рядом с зимовьем. Но тут пошел сильный дождь, и мне пришлось войти в избушку. Пришлось – потому, что в подобных сооружениях всегда грязно и сыро, в них всегда пахнет гниющей древесиной и мышиным пометом.

Но это зимовье оказалось на удивление прибранным и не таким уж смрадным. На полочке над крохотным оконцем стояли баночки с солью, спичками и какими-то пряностями. Рядом с буржуйкой лежали березовые дрова и кучка бересты.

Не спеша пообедав банкой кильки в томатном соусе и попив крепкого сладкого чая c сухарями, я разложил по мешочкам образцы и пробы, взятые на двух последних обнажениях и ушел в дождь. И метрах в двадцати от избушки наткнулся на заросшие бурьяном грядки и крохотную плантацию табака.

"Кто-то жил здесь постоянно" – подумал я, сорвав на ходу широкий сочный табачный лист. И попытался вообразить себе этого человека, спрятавшегося в таежной глуши, но ничего романтического не получилось А теперь, когда много лет спустя я подходил к цели своего путешествия, мне не надо было представлять этого затворника – им был я, ничего не нашедший в жизни человек...

На подходе к избушке я вынул из рюкзака охотничий топорик и начал рубить разросшуюся на тропе всяческую таежную буйность. Последней я срубил березу. Она была уже толщиной более пятнадцати сантиметров, и мне пришлось изрядно повозиться.

Выкурив сигарету над упавшей березой, я вошел в избушку и сел на чурбан, стоявший рядом с приколоченным к стене дощатым столом. Когда глаза мои привыкли к темноте, на полатях я увидел серый человеческий череп, кости вперемешку с остатками изъеденной плесенью одежды и крепкие импортные туристические ботинки. Часть костей лежала на полу.

Открыв пошире дверь, я достал из рюкзака карманный фонарик, подошел к полатям и стал внимательно рассматривать предложенный мне судьбой или случаем натюрморт. Судя по ботинкам и когда-то добротной походной одежде, натурщиком для него явно послужил не местный охотник-одиночка, неосторожно нарвавшийся на клыки секача, и, тем более, не бич, скрывшийся в тайге после ножевой драки.

"Был одет как немец-турист, решивший на склоне лет покорить Уральские горы" – решил я. – И приполз сюда, вероятно, в начале лета... Да, ткань легко протыкается пальцем... Славно же его обглодали! И, судя по всему, быстро – доски полатей не пропитаны продуктами трупного разложения. Не успел сгнить, бедняга".

Откинув в сторону остатки истлевшей одежды, я попытался определить причину смерти. И преуспел в этом лишь поднеся к оконцу череп: на его лбу зияла небольшая прямоугольная дырка.

"Не молотком ли ему врезали? Очень похоже..." – пробормотал, я водя указательным пальцем по краям пробоины.

Поставив череп на стол, я вернулся к полатям и начал шарить рукой в остатках одежды и под костями.

Улов я сложил рядом с черепом. Он был богатым. Даже очень. Основу его составляла пачка двадцатидолларовых купюр, подостланных сто долларовыми бумажками. Всего было 5640 баксов.

"Ну вот, – подумал я с улыбкой. – Целое состояние... Многовато будет для меня, решившего окончить свои дни покуривая самосад из самодельной трубки на пороге покосившегося от времени зимовья..."

Кроме баксов улов составляли массивный золотой перстень и дорогой объемистый бумажник из желтой кожи. Решив оставить его на сладкое (точнее, на второе), я взял в руку перстень. Такие перстни носят благополучные мясники и разбогатевшие в подворотнях джентльмены; их также дарят любовникам уважающие вес пышные женщины. Надев его на средний палец левой руки и с чувством глубокого удовлетворения поводив ею перед глазами, я начал анатомировать бумажник. Вот перечень его содержимого в порядке выемки:

1. 1550 руб. пятидесяти– и сторублевыми купюрами.

2. Письмо без конверта на имя Леночки.

3. Паспорт, выданный 141-м отделением милиции г. Москвы 27 сентября 1977г., на имя Юдолина Игоря Сергеевича (широкое лицо, колючие глаза, плотно сжатые губы, ярко выраженные надбровные дуги, лоб скошенный, волосы русые) родившегося 1 сентября 1961 г., русского, женившегося 3 января 1982 г. на Овчинниковой Елене Иосифовне 1956 г.р., имеющего дочь Олю 1981 г. р. и заграничный паспорт, прописанного по адресу Москва, улица Совхозная, д. 13, кв. 38, 20 марта 1978 г.

4. Ключи английские на брелоке, 4 штуки, в том числе ключ от автомашины.

5. Проездной билет Московского метро на десять поездок; использован 4 раза в конце июня 1999г (последняя поездка – 27.06).

6. Квитанция автостоянки поселка Кавалерово. Стоянка оплачена до 30 июля 1999 г.

7. Права и техпаспорт на имя Юдолина И.С.

8. Импортные презервативы с персиковым запахом, 4 шт. в упаковке.

9. Мелочь на сумму 17 рублей 80 копеек.

10. Небольшая, тисненая золотом записная книжка с адресами и телефонами. В конце ее – какие-то схемы.

* * *

«Сложный парень... – подумал я, обозревая все эти предметы и возглавляющий их череп. – Жена на пять лет старше, дочь родилась до свадьбы, прописан в однокомнатной квартире (мне приходилось бывать в этом доме на Совхозной)... И невероятный для явно небедного человека проездной на десять поездок... Почитаем-ка письмо».

Письмо было написано зеленым шариком на белой писчей бумаге. "Почерк ровный, аккуратный, без вывихов... Здоровый, целеустремленный человек был этот Юдолин, – отметил я. – Что делал, то и хотел, точно". И, сев на порог лицом наружу, начал читать:

Здравствуй, Леночка.

У меня все складывается довольно неплохо. Все подтвердилось. Есть, конечно, кое-какие технические затруднения, но они, слава Богу, вполне преодолимы. Передай Анатолию, что одним аквалангом мы, видимо, не обойдемся – наверняка понадобятся водолазный скафандр и кое-какие приспособления, о которых он знает. Пусть действует, как условились. Денег не жалейте. Передай привет Ольге.

5.07.99 Игорь.

"Акваланг в тайгу... – подумал я, окончив читать. – И скафандр... Это, наверное, чтобы малину собирать и не колоться... Или в шахту затопленную забраться. Великолепные друзы зеленого кальцита собирать? Которыми славились на всю Россию некоторые здешние шахты? Вряд ли... Тогда остаются доллары... Но, помнится, долларовых друз в здешних горных выработках я не встречал, хотя и все их облазил... Значит, кто-то их спрятал, а этот пришел за ними. Вернее приехал на рекогносцировку. С пятью тысячами баксов... А что у него в записной книжке?"

Вернувшись в зимовье, я набил самодельную грушевую трубку забористой махоркой, зажег ее и, сев на чурбан, начал внимательно изучать записную книжку.

"Нашедшего прошу вернуть по адресу Дарев переулок, дом 6а, кв. 36" – значилось на ее первом листе. "Да... Квартирки там по двести тысяч, – сказал я вслух, с уважением взглянув в пустые глазницы Юдолина. – Так сколько же в шахте лежит, если ты ее, квартирку свою бросил, и сюда натырился? Во всяком случае, не миллион... Нет, не миллион..."

Далее в записной книжке следовали адреса и телефоны людей, некоторых из них я видел на телеэкранах. Среди них были телефоны и адреса жены и дочери. "Да ты богач, Игорек! – воскликнул я обращаясь к черепу. – У жены особняк, у дочери квартира в элитном квартале... Кажется, я догадываюсь о роде твоих занятий. Заслуженный деятель приватизации, да?"

Череп мне не ответил, но с полати раздался сухой стук костей. Я обернулся и увидел крохотного серого мышонка, взбиравшегося на бедренную кость Игоря Сергеевича. И почувствовал слова, явно исходившие сзади, из бывшей головы своего безмолвного собеседника:

"Гамлета из себя изображаешь? Еще не известно, кто из нас бедный Йорик..."

– Ты прав, бедный Игорек, – согласился я и, нарочито тяжело вздохнув, представил свой безмозглый и безглазый череп в аналогичной ситуации. Представление получилось вовсе не трагическим, скорее романтически-таинственным и преисполненным каким-то особым, неведомым мне оптимизмом. Насладившись им, я вздохнул уже удовлетворенно и продолжил изучение записной книжки.

"Бог мой! – воскликнул я, наткнувшись в ее середине на целую стайку "Милочек", "Изабелл", "Дульциней" и какую-то "Хвостатую смерть" с тремя восклицательными знаками. – Ваша юдоль земная, сэр, изобиловала ягодными местами! Хвостатая смерть! А я хотел похоронить себя в здешних малинниках! Разве можно умереть, не повалявшись в постели с этой загадочной киской? Никогда! Деревня, тетка, глушь, Саратов отменяются! Если, конечно, мы найдем с тобой живительные доллары... Поможешь, Игорек? – обратился я к невозмутимому собеседнику. – Если поможешь, то возьму тебя с собой. Устроим с Хвостатой групповуху! Представь – французское шампанское в высоких бокалах, нежные шелковые простыни, умопомрачительная женщина-богиня в красном кружевном белье и ты, беленький, между нами. Ой, счас кончу!!!"

Я захохотал, слезы полились из моих глаз. Отойдя от смеха, я вышел из избушки и, продираясь сквозь заросли аралии и прочей природной колючести, пошел к ручью напиться. Лишь я склонился к воде, из-под заросшего травой берега стрелой метнулся к ближайшему омуту крупный хариус. Я не смог удержаться и, высмотрев в осиннике ветвь попрямее, быстро соорудил удочку (леска с крючком и грузилом была у меня в кармане).

Люблю ловить хариуса в чистой воде! Сплошное удовольствие и никаких хлопот – высмотрел рыбку, подвел к ее рту рачка ручейного на крючке и все! Либо сразу клюнет, либо никогда. Не надо сидеть и ждать, пока он наживку найдет!

Наловив за пятнадцать минут трех хариусов и двух ленков, я тут же, на берегу ручья развел костер и испек рыбу на углях. И обжигаясь, съел.

Вернувшись в избушку, я продолжил изучение содержания записной книжки Юдолина. Один из чертежей на ее последней странице изображал подъездные пути к хорошо знакомой мне Шилинской шахте, на другом она же была изображена в разрезе. "Интересные шляпки носила буржуазия! – воскликнул я, разглядев крестик у самого забоя шахты. – Если доллары лежат именно там, то без дизельной подводной лодки и бравого француза Ива Кусто нам, Игорек, не обойтись!"

Я знал, что законсервированный в 1998 году из-за нерентабельности Шилинский рудник имеет 17 горизонтов[1]1
  Жильные месторождения полезных ископаемых разведываются погоризонтно, т.е. проходка горных выработок производится на уровнях, отстоящих друг от друга по вертикали на определенное расстояние.


[Закрыть]
. Семь верхних горизонтов были штольневыми, то есть забраться в них можно непосредственно с поверхности прилегающей к шахте сопки. Остальные десять горизонтов были шахтными, и попасть в них можно только из затопленной шахты.

"Горизонты на ней располагаются через сорок метров, – думал я, уставившись в чертежи. – Значит до заветных дипломатов с долларами ровно 400 метров. Наверняка верхний шахтный горизонт (восьмой) не затоплен – приустьевая часть шахты дренируется долиной протекающего рядом ручья Забытого. Таким образом, путь до долларов сокращается на целых 40 метров. С аквалангом, говорят, можно нырнуть метров на сорок-пятьдесят, то есть до девятого шахтного горизонта. Сомневаюсь, что и глубоководный скафандр здесь поможет... Но, черт возьми, кому в голову могла прийти мысль утопить деньги в такой бездне? Разве только человеку, не знавшему глубины шахты. Или просто выкинули в спешке? Тогда надо доллары ловить как упавшее в прорубь ведро... Предварительно, конечно, опустив туда телекамеру... Чтобы не шарить вслепую, особенно если там ничего нет... Как черной кошки в черной комнате. Только так... Но, вот, на девятом горизонте тоже крестик нарисован... Маленький совсем, сразу не заметишь... Наверное, места в стволе не хватило и остаток долларов они, ха-ха, свезли на девятый горизонт...Туда с аквалангом можно сунуться... И если там окажется что-нибудь сытненькое, то можно и в стволе потом пошарить...

И еще вопрос... Шилинская шахта километрах в пятнадцати отсюда по прямой. Ходил или ездил Юдолин к ней наверняка из Кавалерова. Как же он здесь очутился? В письме он пишет, что у него все хорошо... Что-то случилось уже после его написания... И это что-то привело его сюда, и это что-то проделало в его черепе маленькую красноречивую дырочку... После того, как он исследовал шахту, кто-то на него напал и он ушел в тайгу, не к Кавалерово, а в обратном направлении... Хорошо, если это были грабители, покусившиеся на его умопомрачительные штиблеты. А если соперники? Почему все-таки деньги были спрятаны в шахте, а не в тайге? В тайге ведь бронепоезд можно спрятать и маленькую танковую армию... Наверное, все же кто-то гнался за обладателями денег, может быть, даже с собаками..."

Солнце уже ушло за сопки. В открытую дверь один за другим начали влетать деловитые комары. Очень скоро сотня из них закружились вокруг моей головы, и мне пришлось лезть в рюкзак за диметилфтолатом. Комары озадачились и отступили сантиметров на десять. Один из них, видимо, самый голодный, осторожно приземлился на лоб Юдолинского черепа.

– Помазать тебе макушку? – спросил я у него. – А то смотри, мне не жалко... Молчишь... Ну и молчи... А я делами займусь – скоро вечер навалится, а ты тут такой бардак устроил...

И начал убираться в зимовье. Первым делом я сделал замечательный веник из ветвей срубленной у порога березы. Затем собрал кости Юдолина и сложил их в предварительно выметенном углу.

– Мы с тобой потом решим, что с твоими бренными остатками делать, – водрузив тазовую кость на верх кучи, сказал я черепу, мрачно наблюдавшему с высоты стола за этой процедурой. – Если будет время, соберу твой скелет и прикреплю его в дальнем почетном углу. Или найду еще один чурбан и посажу тебя к столу. И долгими зимними ночами мы с тобой будем размышлять о смысле жизни, и ты будешь ухмыляться моим банальным мыслям!

Затем я встал на четвереньки и с веником полез под полати. И сразу же наткнулся на пистолет Макарова с полной обоймой, лежавший аккурат под щелью в полатях. Откинув его к Юдолинским костям, я чистенько подмел под полатями, вылез и подошел с трофеем к столу.

– А ты, братец, крутой, оказывается парень... – сказал я черепу, положив рядом с ним добычу. – С тобой в тайге не пропадешь...

– А на фига ты убираешься? – ухмыльнулся он в ответ. – Спорю на свою берцовую кость и копчик в придачу, что ты завтра же намылишься на Шилинскую шахту...

– Ты думаешь? – несколько растерявшись, уставился я в оконце. – И опять вечный бой? И опять покой нам только снится? Нет, братец, я еще подумаю... Очень уж мне тут нравится. Хариус под боком, из людей – только ты...

Окончив уборку, я нарубил дров и затопил печку. Когда огонь в ней разгорелся вовсю, и стало жарко, я взял стоявший на посудной полке старенький, насквозь прокопченный алюминиевый чайник с проволочной ручкой и пошел на ручей его чистить. Через полчаса мы с Игорьком пили чай с черными сухарями и с сахаром в прикуску. Попив чаю, я расстелил спальный мешок на полатях, лег сверху и принялся думать, что делать дальше.

Было ясно, что я, невзирая на подколку Юдолина, не смогу отказаться от завязывающейся авантюры, которая, возможно, приведет к исполнению моей давней мечты подержать в руках дипломат, набитый миллионом чистокровных баксов. К тому же дело выглядело весьма хитрым и даже невыполнимым, и я сразу же воспринял его как вызов. В-третьих, появлялась возможность созвать друзей и вернуть блеск жизни их давно потухшим от времени глазам.

Решив, наконец, что непременно ввяжусь в авантюру, я начал обдумывать ее детали.

"Если то, к чему стремился Юдолин лежит на дне шахты, – прикидывал я, – то для извлечения его на свет божий понадобится пара тросов длинной по 400 метров или нейлоновая веревка, набор различных захватных приспособлений, подводная телекамера с источником освещения и кабель к ним. И, естественно, дисплей. На все это денег должно хватить, тем более, что наверняка можно будет использовать обычную японскую камеру с видоискателем, предварительно, конечно, ее герметизировав. Если же сокровище спрятано на девятом горизонте, то можно отделаться одним аквалангом... Но в письме написано о водолазном скафандре, значит, все же, большая часть искомого наверняка покоится на дне шахты...

Теперь люди... Конечно, придется доставать Колю Баламутова. Он с детства увлекался подводным плаванием и хорошо знает акваланг. Хоть и выпивоха и баламут, но человек надежный. Кто может взять на себя телеметрию? Борька Бочкаренко! Хоть и пижон он и белоручка, но вряд ли я откажусь от удовольствия вновь увидеть его физиономию. Нужны еще люди, на тот случай, если кто-нибудь не приедет... Может быть, Сергей Кивелиди?.. Но у него сейчас такая вредная баба, письма, наверняка, его читает... Юрка Плотников, этот приедет на пару недель отдохнуть от чопорной своей импортной фирмы... И, главное, в Москве живет и можно ему позвонить по телефону на работу и предложить взять на себя поиски и снаряжение моих товарищей...

На этом месте своих размышлений я неожиданно вспомнил, что совсем забыл о привезенном спирте. "Ну и дела! – подумал я сокрушенно. – Выпить забыл... Это же надо! Какой пассаж! Совсем ты меня, Игорек заморочил!"

И, достав бутылку спирта из рюкзака, я налил себе пятьдесят граммов, выпил, закусив горбушкой хлеба, густо натертой чесноком с солью, и лег ночевать.

Но сон не шел ко мне – слишком уж богатым оказался день на события. Черепа, кучи долларов и подводные лодки Ива Кусто не выходили у меня из головы.

"Выпью-ка еще граммов пятьдесят успокоительного... – подумал я в конце концов и, встав с полатей, начал в поисках бутылки шарить рукой по столу. И, конечно, наткнулся на череп.

– Ой, прости, Игорек! – хохотнул я. – Не разбудил?

Ответом мне было обиженное молчание...

– Разбудил, значит... Да ладно, не сердись. Сон что-то не шел, вот я и решил выпить еще... – сказал я, отхлебнув пару глотков прямо из бутылки. – Дай-ка макушкой твоей занюхаю...

Череп пах чистотой и вечностью. Задумавшись о последней, я лег на полати. Через несколько минут, когда я уже почти спал, со стола в мой размякший мозг протиснулась не лишенная мстительного оттенка мысль Юдолина:

– А ты как сюда попал?

– О! Это длинная история... – пробормотал я, чувствуя, что теперь не засну.

– А ты короче...

– Плохой, понимаешь, я человек... Не мирный... И откуда мне мирным-то быть? Один мой прапрапрадед был кубанским казаком, с Ермоловым за Шамилем гонялся, другой был татарским воином, с Иваном Грозным воевал, или что-то вроде того. И я, вот, всю жизнь с саблей на коне... Четыре семьи в капусту порубал...

– Ты, что, серийный убийца?

– Нет... Я – зануда...

– Ну, ну... И последнюю свою семью, догадываюсь, только что порубал?

– Ага...

– До сих пор, наверное, ее любишь?

– Да как тебе сказать... – унесся я мыслями в прошлое. – Влечения к ней у меня давно уже не осталось, как, впрочем, и особого уважения... Но стоит мне взглянуть ей в глаза, как я с ужасом понимаю, что принадлежу этой женщине до последней своей клеточки...

– Выпей еще... – немного помолчав, сочувственно протелепатировал мне Юдолин. – Только мною больше не занюхивай... Мне это противно. А если без куража не можешь – возьми мой крестец.

Лишь только я последовал его совету (то есть выпил и занюхал крестцом), бедный Игорек мечтательно поинтересовался:

– Ты лошадей, наверное, любишь?..

– Да нет, я бы не сказал... И это тоже от предков... Понимаешь, когда почти в каждом бою лошадь под тобой убивают...

– То лучше к ним не привязываться...

– Как и к женщинам... Разбередил ты мои раны... Давай, что ли спать. Завтра нас ждут великие дела...

2. Кавалерово. – Воспоминания о 57-й партии – партайгенносе Карфагенов, коммунист Епифанцев и дамоклов топор. – Вызываю друзей и уезжаю на шахту.

Проснувшись на следующее утро, я побежал к ручью и наловил к завтраку юрких хариусов. Поев и попив чаю на скорую руку, я без траурных речей и залпов в небо закопал останки Юдолина под ближайшей елью и пошел в Кавалерово.

В Кавалерово я сразу же направился к дому, который в конце восьмидесятых годов был куплен ВИМСом для своих полевых партий в целях устройства в нем перевалочной базы и камералки. За десять баксов и Юдолинский перстень я из ностальгических соображений снял у его нового хозяина, бывшего сторожа нашей базы, домик, или, как его все называли, кубрик, когда-то сбитый мною в огороде из остатков старого сортира, а также досок, собранных по берегам протекавшей рядом Кавалеровки. Прошедшей зимой он служил хлевом, и потому мне пришлось поработать.

Когда хлев превратился в относительно уютное жилье с электрическим освещением, был уже поздний вечер. Поужинав с Егорычем (так звали хозяина) жареной на прошлогоднем сале картошкой, я удалился в свой кубрик, расстелил спальный мешок на дощатой кровати и стал глядеть в окошко напротив. Все здесь было таким же, как и десять лет назад. Казалось, что вот-вот зазвенит умывальник и послышится довольное хрюканье умывающегося перед сном Карфагенова...

...Зимой мы хранили на этой базе полевое снаряжение, а летом, вывалившись из тайги, проводили там камеральные работы или просто пережидали затяжные приморские дожди и тайфуны. При доме была кухня с уютной столовой и маленькая покосившаяся банька, над дверью которой я как-то в августе в сердцах приколотил фанерную вывеску с надписью "Баня им. Бориса Пуго". И еще был большой, на пять соток, огород, в котором сторож весной высаживал для нас редиску, картофель, тыкву и фасоль. И еще помидоры и огурцы, уход за которыми производился согласно графику, составленному начальником партии Карфагеновым. Мы называли его партайгеноссе Карфагенов, но самым главным в нашей партии был пламенно-принципиальный коммунист Епифанцев Николай Павлович – руководитель Приморской группы Отдела олова ВИМСа.

Я поступил в эту группу сразу после окончания аспирантуры. И не пришелся. Я всегда был человеком, плохо выносящим не сколько движение в общей колонне к поставленной кем-то цели, а сколько неминуемые в таких колоннах требования к всеобщей унификации внешнего вида и содержимого черепных коробок. А у нас в партии во всем царствовал порядок и тем не менее голова нашего руководителя часто болела по поводу его дальнейшего усовершенствования И по этому поводу неоднократно, как правило после ужина, собирались летучки. Однажды Епифанцев предложил лишать ужина тех, кто сядет за стол не в 19-00, а в 19-08. В другой раз мы два дня обсуждали тему перерасхода спичек за июнь месяц. Тогда все испортил неконформный студент Илья Головкин, неожиданно ушедший с середины второй сессии обсуждения и через пятнадцать минут явившийся с рюкзаком, набитым только что купленными им спичками...

После того, как Епифанцев предложил своим сожителям каждый день лишать жизни по 10-ти (десяти) мух я ушел из дома. Сначала жил в огороде в четырехместной палатке. Со мной поселился подсолнух – его жаль было рубить при очистке площадки под палатку, такой он был красавец, и большой ярко-желтый паук Васька. И утром, когда я просыпался, разбуженный ударами молотка по обрезку рельса (так наша повариха созывала нас к завтраку), первым делом я видел склонившееся надо мной доброе лицо подсолнуха и висевшего над ним Ваську...

Вечерами в моей палатке, а потом и в заменившем ее кубрике, собирались шофера и студенты нашей партии. Мы болтали и играли в преферанс. И пили, когда бог посылал. Над столом у нас висел уравновешенный на веревочке топор, называвшийся дамокловым. Он задумчиво вращался над нашими головами, как правило, сильно озадаченными очередным мизером Ани Гроссвальд, нашей молодой специалистки. Но очень скоро партайгеноссе Карфагенов, выполнявший также обязанности инженера по технике безопасности, тайно снял его в целях ликвидации источника повышенной опасности. И через три дня Епифанцев устроил мне истерику – всезнающий Карфагенов доложил ему, что вместо топора на ниточке появилась записка: "Ушел к своим. Прощай!"

...На стенке кубрика я писал стихи, посвященные Марине, научной сотруднице одной из наших полевых партий:

Вечер этот пройдет, завтра он будет другим,

В пепле костер умрет, в соснах растает дым...

Пламя шепчет: "Прощай, вечер этот пройдет.

В кружках дымится чай, завтра в них будет лед..."

Искры, искры в разлет – что-то костер сердит.

«Вечер этот пройдет» – он, распалясь, твердит.

Ты опустила глаза, но им рвануться в лет —

Лишь упадет роса вечер этот пройдет...

Правда, я начал их писать не Марине, а Ане Гроссвальд, крутившей плодотворный роман с Лешей, одним из наших студентов-рабочих. Смешно было смотреть, как Ира и Леша мяли друг другу ручки, сидя перед костром после таежных маршрутов. Особенно если учесть, что Леша, перед тем как попасть в мединститут, несколько лет работал санитаром в морге и любил рассказывать вечерами об органокомплексах[2]2
  Органокомплекс – содержимое нашей бренной оболочки. Вырезается из головы и тела трупов подручными патологоанатомов единым куском от языка до прямой кишки.


[Закрыть]
 и неожиданно оживших желто-серых мертвецах. Но потом я по уши влюбился в Марину и смог дотесать эти строки до более или менее удобоваримых.

Когда Марина уехала в город к мужу, снизу я приписал другие:

Вечер этот прошел, он превратился в пыль.

Ветер ее нашел и над тайгою взмыл.

Солнце сникло в пыли, светит вчерашним сном.

Тени в одну слились, сосны стоят крестом.

В сумраке я забыл запах твоих волос.

Память распалась в пыль, ветер ее унес.

Скоро где-то вдали он обнимет тебя

И умчит в ковыли пылью ночь серебря...

Улыбнувшись этим стихам, вернее себе, когда-то писавшему их, я вышел из кубрика и побрызгал на буйно разросшиеся вокруг одуванчики. Вернувшись, попытался заснуть, но не получилось. И опять начал вспоминать вимсовские дни.

...Я проработал в этих краях шесть полевых сезонов. По заказу местной геологоразведочной экспедиции наша научно-исследовательская партия искала новые перспективные площади, то есть добросовестно прочесывала пятью маршрутными группами каждый квадратный километр нашей площади, где наличествовал хоть какой-нибудь намек на присутствие оловянной минерализации.

...Маршрут в приморской тайге! Это что-то! Сколько раз слезы навертывались на мои глаза, когда я намертво застревал в подлеске, густо переплетенном лианами лимонника и прочей ползучести. Тайга вцепляется в расползшиеся ноги, вывернутые руки и шею, грызет компасную кобуру, отрывает полевую сумку и присваивает молоток. И все, что ты можешь сделать – это сдаться на милость победителю и лишь тогда он выпустит тебя из своей ловушки, чтобы через несколько десятков метров снова играючи поймать, но уже в буреломе или болоте.

...Маршрут в приморской тайге... Да это невозможное дело! Особенно вдали от ручьев и речек. Разве можно заниматься геологией, когда каждую минуту ты должен определять по карте свое положение на местности? Стоит отвлечься на прослеживание какой-нибудь рудной зоны, и ты заблудился! И надо лезть на ближайшую сопку, потом, когда выяснится, что с нее ничего не видно, возвращаться на то место, положение которого на карте ты знаешь или вовсе на исходную точку. Или просто наугад наносить точки наблюдений на карту.

...А энцефалитные клещи! Со всех кустов они сыплются на тебя десятками, если не сотнями. Целым их отделениям удается проникнуть к твоему беззащитному телу и они, в жадном восторге предвкушения крови, начинают возбужденно бегать по груди, спине, голове. И тогда надо раздеваться, брать в руки карманное зеркальце и снимать с себя этих ненасытных паразитов... Но через неделю таежных маршрутов ко всему этому безобразию привыкаешь, перестаешь осматриваться сначала ежечасно, а потом и ежедневно и тогда клещи вгрызаются в тебя сначала по самые уши, а потом и по самую задницу...

Но иногда мы выбирались из тайги и уезжали на чудесное море.

...Берега Японского моря неописуемо красивы. Обрывистые, покрытые кучерявыми дубовыми рощами... Причудливые скалы-останцы... Искрящиеся слюдяные пляжи... Лиманы, полные рыбы... На море мы ставили палатки на их перемычках, купались, ныряли за гребешками – он доказал, что мразь не он, а бархатными вечерами прогуливались с девушками по уютным лунным пляжам... Однажды днем, накупавшись до изнеможения, я заснул под скалой на теплом песке. Я спал, как, наверное, спят в раю, глубоко и безмятежно. А проснувшись, увидел милое, любящее и любимое лицо Марины... Я не верю, что испытанное мною тогда, хоть кто-нибудь испытывал на седьмом небе.

* * *

На следующее утро я пошел на переговорный пункт звонить Юрке Плотникову. Всю дорогу до пункта я думал, как сообщить ему о сути дела, да так чтобы телефонистки ничего не заподозрили. И вспомнил о солодке. Еще в те времена, когда мы работали в геоинформационном институте космонавта Лебедева, наш коллега Свитнев предложил всей нашей лаборатории стряхнуть с себя социалистическую пыль и по капиталистически подзаработать, а именно – ехать в Каракалпакию заготавливать солодку[3]3
  Пустынное кустарниковое растение, используемое в кондитерской промышленности.


[Закрыть]
, которая, как он утверждал, на Западе пользуется ажиотажным спросом.

– Заработаем тысяч по сто баксов, я узнавал, – божился он. – И делов-то куча: нарубил в пустыне, побросал в вагон, привез в Москву и получай баксы.

С деньгами у Свитнева было совсем туго. На те гроши, которые он получал в институте, содержать жену и двоих детей было невозможно. Часто, приходя утром на работу, он, красный от стыда, рассказывал, какими словами вчера его называли жена и шестнадцатилетняя дочь:

– "Подонок ты, подонок! – кричит одна, – Мне стыдно, что ты мой отец". Другая кричит: "Оставь эту мразь, не пачкайся"[4]4
  Сейчас домашние обожают своего папочку. Он всем купил по машине и квартире, тем доказав, что он не мразь.


[Закрыть]
.

И Сашка Свитнев дергался из стороны в сторону, пытаясь ухватится за полу подрастающего российского капитализма. Прикинув все "за" и "против", мы решили послать гонца и все узнать на месте. Гонцом был выбран я, в который раз холостой. Приехав в Каракалпакию, я сразу же выяснил, что сбором и продажей солодки занимается крупная организация с обширной дилерской сетью. В общем, ничего, кроме круглых в удивлении глаз специалистов, я в своей поездке не видел. Коллеги встретили провал легко и скоро все забыли. Через пару месяцев Свитнев уволился из института и создал свою контору по очистке нефтяных загрязнений и увеличению нефтеотдачи промышленных скважин. Еще через год он явился в лабораторию и грохнув бутылкой "Black Label" об стол, сказал:

– Ну, братва, я свою солодку настриг! Теперь ваш черед.

Через некоторое время и Юра Плотников устроился в какой-то очень известной иностранной фирме и стал зарабатывать по полторы тысячи долларов в месяц. И с тех пор при встрече они непременно спрашивали меня о моих успехах в стрижке солодки. Но больше, чем на сотню-другую в пересчете на доллары я никогда не тянул... Потому что не гордый Лев, как Юра, не расчетливые Весы, как Сашка, а просто Рыба...


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю