Текст книги "Уик-энд с Остерманом (др. перевод)"

Автор книги: Роберт Ладлэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Роберт Ладлэм
Уик-энд с Остерманом

Часть первая

1. Воскресенье – полдень

Сэддл-Уолли, что в Нью-Джерси, можно назвать классической Деревней.

Вняв сигналам тревоги, которые подавали представители верхушки среднего класса, задыхающиеся в городах и, в частности, в Манхеттене, торговцы недвижимостью обнаружили наконец Деревню, первые поросшие лесом акры которой были освоены в конце 30-х годов.

Надпись на белоснежном дорожном знаке в виде щита гласила:

СЭДДЛ-УОЛЛИ

ПОСЕЛЕНИЕ ОСНОВАНО В 1862 ГОДУ

^{ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!}

Слова «Добро пожаловать» выполнены куда более мелкими буквами по сравнению с остальными – на самом деле в Сэддл-Уолли не очень-то жаловали пришельцев, этих воскресных водителей, что приезжают поглазеть на обитателей Деревни. Две полицейские машины Сэддл-Уолли патрулировали в это воскресенье окрестные дороги.

Следует также отметить, что на дорожном знаке не было написано «СЭДДЛ-УОЛЛИ, НЬЮ-ДЖЕРСИ» или даже «СЭДДЛ-УОЛЛИ, Н-Д», а просто «СЭДДЛ-УОЛЛИ».

Для обитателей Деревни не было высшей власти, чем они сами. Они жили спокойно, в полной безопасности, отгородившись от всего мира.

В один из таких воскресных дней прошедшего июля патрульная машина Сэддл-Уолли проявляла исключительную, из ряда вон выходящую активность. Белая машина с синей полосой курсировала по поселку на скорости несколько выше обычной. Она пересекала Деревню вдоль и поперек, патрульные подъезжали вплотную к участкам ее обитателей, озирая их со всех сторон.

И несколько обитателей Сэддл-Уолли обратили внимание на эту обыкновенную патрульную машину, которая занималась вроде бы обычным делом.

Так, впрочем, и должно было быть.

Ее активность составляла часть плана.

Джон Таннер в старых теннисных шортах и вчерашней рубашке, в кроссовках на босу ногу приводил в порядок свой гараж на две машины, краем уха прислушиваясь к голосам у бассейна. Его двенадцатилетний сын Реймонд пригласил друзей, и Таннер периодически выходил на дорожку, откуда был виден задний двор с бассейном и веселящиеся ребята. Честно говоря, он выходил только тогда, когда гам переходил в нормальный разговор или у бассейна вдруг наступало молчание.

Элис, жена Таннера, с занудной регулярностью спускалась из кухни в гараж с указаниями что выбросить. Джон терпеть не мог избавляться даже от ненужных вещей, и в гараже скопилась тьма-тьмущая барахла. На этот раз Элис ткнула указующим перстом в сломанную газонокосилку.

Джон понял, что означает этот жест.

– Я водружу ее на кучу мятого железа, – сказал он, – и продам в Музей современного искусства. Как память о былых тяготах. Досадовниковый период.

Элис рассмеялась. Муж невольно отметил, что, несмотря на проведенные вместе годы, ее смех чарует по-прежнему.

– А я бы отволокла на угол. В понедельник заберут, – Элис пнула ногой реликвию.

– Ладно. Так и поступлю.

– Да ты на полпути передумаешь.

Джон взвалил газонокосилку на разбрызгиватель фирмы «Бриггс-и-Страттон», а Элис любовно посмотрела на маленький «триумф», который она с гордостью воспринимала как показатель ее социального статуса. Когда Таннер покатил свой груз по дорожке, правое колесико отскочило. Они рассмеялись.

– Тебе явно придется иметь дело с музеем.

Подняв глаза, Элис оборвала смех. В сорока ярдах от дома, на Орчард-драйв, медленно разворачивалась патрульная машина.

– Сегодня гестапо не спускает глаз с мирных крестьян, – сказала она.

– Что? – Таннер старался приладить колесо к оси.

– Лучшие люди Сэддл-Уолли трудятся не покладая рук. Сегодня уже во второй или третий раз проехали мимо.

Таннер глянул на патрульную машину. Водитель, полицейский Дженкинс, встретился с ним взглядом. Он не кивнул в знак приветствия, не махнул рукой. Он даже вида не подал, что знакомы. А ведь они были если не друзьями, то приятелями уж точно.

– Может, собака прошлым вечером лаяла слишком громко.

– Няня ничего не сказала.

– Не хватало еще, чтобы за полтора доллара она и тишину тебе наводила.

– Ты бы лучше оттащил это вниз, мой дорогой, – Элис переключила внимание с полицейской машины на более важный предмет. – Когда колесо отлетает, за дело должен браться отец. Я посмотрю, что там у детей творится.

Таннер, толкая перед собой разбрызгиватель, спустился по дорожке до поворота, который был ярдах в шестидесяти. Яркие зайчики заставили его зажмуриться. Орчард-драйв, уходившая к западу, слева огибала рощицу. В нескольких сотнях футов, как раз напротив изгиба дороги, размещались ближайшие соседи Таннеров – Скенланы.

Блики были отражением солнца в окнах патрульной машины. Она стояла на краю дороги.

Двое полицейских сидели, повернувшись назад и несомненно глядя на него. Он застыл на месте на мгновение. Затем двинулся прямо к машине. Полицейские отвернулись, и машина сорвалась с места.

Таннер с удивлением посмотрел вслед и медленно пошел к дому.

* * *

Полицейская машина направилась к Пичтри-лейн, где, развернувшись, продолжила патрулирование.

В прохладе кондиционированного воздуха гостиной Ричард Тремьян наблюдал, как «Мет» забивает шестой мяч. Занавеси на большом овальном окне были отдернуты.

Внезапно Тремьян встал и подошел к окну. Мимо опять проезжала патрульная машина. Только на этот раз еле ползла.

– Эй, Джинни! – позвал он жену. – Иди-ка на минутку сюда.

Вирджиния Тремьян изящно сбежала по трем ступенькам, что вели в гостиную:

– В чем дело? Надеюсь, ты звал меня не для того, чтобы сообщить, что твои «Меты» или «Джеты» забили гол?

– Когда мы провели прошлый вечер у Джона с Элис… с нами было все в порядке? Я хочу сказать, не очень-то мы орали… или что-нибудь там еще?

– Оба вы были пьяны в стельку. Но вели себя вполне пристойно. А что?

– Что надрались, я знаю. Жутко тяжелая выдалась неделя. Но мы никакого номера не откололи?

– Конечно, нет. Юристы и журналисты должны быть просто образцом порядочности. Но почему ты спрашиваешь?

– Эта чертова полицейская машина уже в пятый раз проезжает мимо нас.

– Ох, – Вирджиния почувствовала, что желудок свело спазмой. – Ты уверен?

– Эту машину не спутаешь ни с какой другой, да еще среди бела дня.

– Нет, я хочу сказать… Ты говорил, что была очень тяжелая неделя. А не могли тот противный человек попытаться…

– О господи, конечно же, нет. Я же говорил тебе, чтобы ты все выбросила из головы. Он просто горлопан. И слишком близко принимает все к сердцу. – Тремьян продолжал смотреть в окно. Патрульная машина уже скрылась из виду.

– Но ведь он может угрожать тебе. Ты сам говорил это. Он ссылался на свои связи…

Медленно повернувшись, Тремьян уставился на жену:

– У всех нас есть связи. Даже в Швейцарии, не правда ли?

– Дик, прошу тебя. Это же абсурд.

– О, конечно. Итак, машину уже не видно… может, пустяки. Они к нам подкатывались в октябре. Скорее всего, присматривались к нашему дому. Подонки! Они с легкостью выложат куда больше, чем я заработал за все пять лет после юридического колледжа.

– Я думаю, ты просто чуток не в себе. Мне так кажется.

– Вполне возможно, что ты и права.

Вирджиния внимательно смотрела на мужа. Он продолжал стоять к ней спиной, глядя в окно.

– Служанка в среду хочет взять выходной. Поедим где-нибудь вне дома, хорошо?

– Обязательно, – он не поворачивался.

Вирджиния пошла в холл. Обернувшись, она увидела, что муж смотрит ей вслед. На лбу его блестели капли пота. А в комнате стояла прохлада.

* * *

Патрульная машина направилась к востоку, к пересечению с трассой № 5 – основной магистралью, которая вела к Манхеттену, что лежал в двадцати пяти милях отсюда. Они остановились у дороги. Полицейский, сидевший рядом с водителем, взял из бардачка бинокль и стал внимательно изучать машины, съезжающие с дороги.

Через несколько минут он прикоснулся к руке Дженкинса, и тот глянул через открытое окно. Протянув руку, взял у напарника бинокль и стал изучать автомобиль, на который обратил внимание второй патрульный. Он сказал лишь одно слово: «Согласен».

Снявшись с места, Дженкинс двинулся к югу. Он включил рацию:

– Вызывает машина-два. Направляемся к югу по Регистер-роуд. Сидим на хвосте у зеленого «форда-седана». Нью-йоркский номер. Набит ниггерами или типами по связям с обществен ностью.

Из наушника раздались скрипучие звуки:

– Машина-два, вас понял. Гоните их к чертовой матери.

– Так и сделаем. Не потей зря. Конец связи.

Затем патрульная машина развернулась и по длинной пологой дороге выехала на автотрассу. Здесь Дженкинс выжал акселератор до полу, и машина понеслась по гладкому полотну дороги. Спустя минуту спидометр показывал уже девяносто две мили.

Через четыре минуты патрульная машина, сбросив скорость, описала пологую дугу. В нескольких сотнях ярдов от того места, где она развернулась, стояли две алюминиевые телефонные будочки, в металлических каркасах и стеклах которых отражалось жаркое июльское солнце.

Машина остановилась по соседству, и напарник Дженкинса вылез:

– Мелочь у тебя есть?

– Господи, Макдермотт! – засмеялся Дженкинс. – Пятнадцать лет в полиции, а до сих пор у тебя нет мелочи, чтобы позвонить!

– Да ладно тебе. У меня где-то завалялся никель с головой индейца.

– Держи, – Дженкинс вытащил из кармана мелочь и протянул Макдермотту. – Когда-нибудь ты сорвешь из-за этого операцию.

– Вот уж не думаю, – распахнув блеснувшую на солнце скрипучую дверь, Макдермотт вошел в будку и, набрав ноль, вышел на оператора. В застоявшемся воздухе телефона-автомата было так жарко, что он придерживал дверь ногой.

– Я подъеду к развороту! – крикнул Дженкинс из окна.

– Подхвачу тебя на другой стороне.

– О’кей… Оператор? Оплаченный звонок в Нью-Хэмпшир. Код района три-один-два. Номер шесть-пять-четыре-ноль-один. Фамилия Маклизер.

Все было точно, до последнего слова. Макдермотт просит соединить его с Нью-Хэмпширом, и оператор принял заказ. Он не мог знать, что после набора этого номера в штате Нью-Хэмпшир не зазвонит ни один телефон. В подземном комплексе зданий, куда стекались тысячи и тысячи вызовов, придет в действие одно крохотное реле, на четверть дюйма сдвинув маленькую магнитную защелку, после чего вызов направится совсем по другому номеру. Связь состоялась – и в двухстах шестидесяти милях к югу от Сэддл-Уолли, в Нью-Джерси, раздался не звонок, а тихое жужжание зуммера.

Телефон стоял на втором этаже дома из красного кирпича, расположенного в пятидесяти ярдах от двенадцатифутовой изгороди, находящейся под напряжением. Здание это – одно из десятка в совокупности единого комплекса. Изгородь терялась в густой листве окружавшего леса. Местность эта располагалась в Маклине, Вирджиния, а комплекс принадлежал Центральному разведывательному управлению – изолированный, охраняемый и спокойный.

Человек за столом в кабинете на втором этаже с облегчением загасил сигарету. Он с нетерпением ожидал этого звонка. С удовлетворением отметив, что крохотные катушки записывающего устройства автоматически пришли в действие, он снял трубку:

– Говорит Эндрю. Да, оператор, все в порядке.

– Лизер на проводе, – донеслись до него слова, источник которых якобы был в Нью-Хэмпшире. – Все подозреваемые на месте. Семейство Кардоне только что вернулось из аэропорта Кеннеди.

– Мы знали, что они приземлились…

– Тогда какого черта нам надо было их выслеживать?

– Это чертовски опасная трасса. Он мог попасть в аварию.

– В воскресенье днем?

– Так же, как и в любое другое время. Вам известна статистика происшествий на этой дороге?

– Справьтесь со своим чертовым компьютером…

Эндрю пожал плечами. Полевых агентов вечно раздражает то одно, то другое.

– Насколько я вас понял, все подозреваемые в наличии. Так?

– Да. Таннеры, Тремьяны и Кардоне. Все на месте. Первая пара несколько взволнована. Через несколько минут отправляемся к Кардоне.

– Что-нибудь еще?

– Пока нет.

– Как поживает ваша жена?

– Дженкинсу повезло, он холостяк. Лилиан продолжает приглядываться к этим домикам, хочет приобрести один.

– Ну уж не на вашу зарплату, Макдермотт.

– Об этом я ей и говорю. Она толкает меня на путь порока.

Эндрю тут же отреагировал на неудачную шутку Макдермотта:

– Вы мне уже жаловались на свою зарплату.

– Не может быть… Это все Дженкинс. Будьте на связи.

* * *

«Кадиллак» остановился у каменных ступеней, ведущих к массивной дубовой двери дома. Выключив двигатель, Джозеф Кардоне потянулся, уперевшись локтями в крышу машины, и, громко выдохнув, разбудил своих мальчиков – шести и семи лет. Третий ребенок – девочка лет десяти – читала книжку комиксов.

Рядом с Кардоне сидела его жена Бетти. Она глянула из окна:

– Путешествовать хорошо, но еще лучше возвращаться домой.

Кардоне засмеялся и положил крупную руку на ее плечо:

– Ты-то должна это знать.

– Так я и делаю.

– Еще бы! Ты говоришь это каждый раз, когда мы возвращаемся домой. Слово в слово.

– У нас прекрасный дом.

Кардоне распахнул дверцу:

– Эй, принцесса… вытаскивай своих братьев и помоги матери справиться с багажом. – Кардоне выдернул ключ зажигания и направился к багажнику. – А где Луиза?

– Скорее всего до среды ее не будет. Мы ведь приехали на три дня раньше.

Кардоне вздохнул. Мысль о том, что готовить придется жене, его не порадовала.

– Поедим где-нибудь, а не дома.

– Сегодня так или иначе придется. Слишком долго размораживать продукты.

Вынимая из сумочки ключик, Бетти Кардоне поднялась по ступенькам парадного входа.

Джой не обратил внимания на замечание жены. Поесть он любил, но кухонные потуги жены ему были решительно не по душе. Девицы из респектабельных и богатых семей Честнат-хилла, конечно же, не могут обрести кулинарные таланты доброй старой итальянской мамы из Филадельфии.

Примерно после часа работы кондиционера воздух в доме, застоявшийся за две недели их отсутствия, снова обрел свежесть. На такие вещи Джозеф обращал особое внимание, ибо именно все это в совокупности способствовало успеху – и положению в обществе, и финансовому благополучию. Выйдя на переднее крыльцо, он окинул взглядом большую лужайку перед домом с огромной ивой в центре. Садовники содержат все в идеальном порядке. Так и должно быть. Получают они более чем достаточно.

Внезапно она снова появилась, эта патрульная машина. С тех пор, как они свернули с трассы, она уже в третий раз попалась на глаза.

– Эй, вы! Притормозите-ка!

Двое полицейских в машине переглянулись, проезжая мимо. Но Кардоне успел добежать до поворота.

– Эй!

Патрульная машина остановилась.

– Да, мистер Кардоне?

– Что это тут полиция разъездилась? Какие-то неприятности в округе?

– Нет, мистер Кардоне. Сейчас время отпусков. Поэтому мы и изменили свой обычный маршрут, контролируя возвращение жителей. Мы с полудня приступили к патрулированию и просто хотели убедиться, что это вы. Так что ваш дом мы из списка вычеркиваем.

Джой пристально смотрел на полицейских. Он знал, что те врут, и полицейские понимали, что он об этом догадался.

– Вы честно отрабатываете свои деньги.

– Делаем все, что в наших силах, мистер Кардоне.

– Не сомневаюсь.

– Всего хорошего, сэр.

Патрульная машина рванула с места.

Джой смотрел вслед. Показываться в офисе до середины недели он не собирался, но теперь придется менять свои планы. Утром он отправится в Нью-Йорк.

* * *

Во второй половине воскресенья, примерно между пятью и шестью, Таннер уединился в своем кабинете, стены которого были обшиты дубовыми панелями, и сел перед тремя телевизорами, знакомясь одновременно с тремя разными интервью.

Элис знала, что ее мужу надо просматривать их. Он – директор отдела новостей телекомпании, и это часть его обязанностей – всегда быть в курсе дела. Но Элис постоянно казалось, что когда человек сидит в полуосвещенной комнате, глядя на экраны трех телевизоров сразу, в этом есть что-то мрачновато-серьезное, и она неизменно его поддразнивала.

Сегодня Таннер напомнил жене, что следующее воскресенье занято – приедут Берни с Лейлой, и ничто не должно помешать Остерманам провести у них уик-энд. Но теперь он сидел в полутемной комнате, прекрасно зная заранее, что предстоит увидеть.

У каждого директора службы новостей есть своя любимая программа – та, которой он уделяет наибольшее внимание. Для Таннера это шоу Вудворда: полчаса каждое воскресенье, в течение которых лучший комментатор и аналитик делового мира интервьюировал кого-нибудь, чаще всего незаурядную личность, чье имя постоянно мелькало в заголовках газет.

Сегодня Чарльз Вудворд беседовал с чиновником Государственного департамента, заместителем государственного секретаря Ральфом Аштоном. Оказалось, что на самого секретаря внезапно свалились неотложные дела, поневоле пришлось привлечь Аштона.

Со стороны Госдепа это колоссальная ошибка. Аштон не отличался умом и был скучноват, в прошлом он бизнесмен, главное достоинство его – умение делать деньги. Дав ему возможность выступать в роли представителя Администрации, трудно совершить больший просчет. Разве что на это имелись свои резоны.

Вудворду предстояло распять его.

Слушая пустые и уклончивые ответы Аштона, Таннер представлял себе, как через полчаса масса людей в Вашингтоне кинутся звонить друг другу. Предельно вежливые интонации вопросов Вудворда не могли скрыть его растущей неприязни к заместителю государственного секретаря. Чувствовалось, что как журналист он приходит в раздражение и скоро в его тоне появятся ледяные нотки, а от Аштона полетят ошметки. Сделано все это будет, конечно, очень вежливо, но Аштона он разделает, как бог черепаху.

Такие сцены у Таннера всегда вызывали чувство внутреннего смущения.

Он включил звук на втором экране. Скучным гнусавым голосом комментатор рассказывал о подноготной делегата Ганы в ООН, с которым изъявила желание познакомиться группа специалистов. Черный дипломат взирал на мир с таким выражением, словно его тащат на гильотину.

Дискуссией тут и не пахло.

Третья программа оказалась получше, но и она далека от совершенства. Остроты явно не хватало и тут.

Таннер решил, что с него хватит. Есть о чем позаботиться, а запись передачи Вудворда он посмотрит утром. Было только двадцать минут шестого, и бассейн еще освещало солнце. Он слышал голос дочери, вернувшейся из клуба, и слышал с какой неохотой Реймонд прощался с друзьями. Теперь вся семья в сборе. И скорее всего, вся троица сидит и ждет, когда он кончит просмотр и разожжет жаровню для приготовления стейков.

Он должен удивить их.

Выключив телевизоры, он положил блокнот и карандаш на стол. Теперь можно и выпить.

Таннер открыл двери кабинета и прошел в гостиную. Из окна он видел, как Элис играет с детьми в догонялки около бассейна. Они смеялись, и в их голосах был мир и покой.

Элис заслужила это. Господи, кто-кто, но она-то заслужила!

Он смотрел на жену. Увернувшись от рук восьмилетней Джанет, которая была готова поймать ее, она прыгнула – носочки оттянуты в струнку – в бассейн.

Потрясающе. Они женаты столько лет, но он любит свою жену даже крепче, чем вначале.

В памяти всплыла патрульная машина, но он отогнал эти мысли. Полицейские скорее всего искали уединенное местечко, чтобы побездельничать и спокойно послушать репортаж о бейсбольном матче. Рассказывают, что в Нью-Йорке полисмены горазды на всякие штучки. Отчего бы точно так же им не вести себя и в Сэддл-Уолли? Тут ведь куда спокойнее, чем в Нью-Йорке.

Может, Сэддл-Уолли вообще самое спокойное место в мире. И безопасное. Во всяком случае, в этот обычный воскресный день Таннер был в этом уверен.

Ричард Тремьян свой телевизор выключил через десять секунд после того, как Таннер у себя дома все три. Нет сомнений в том, кто выиграл эту встречу.

* * *

Головная боль прошла, унеся с собой и чувство раздражения. Джинни была права, подумалось ему. Просто он переутомился. И нет смысла срывать раздражение на семье. Куда лучше с желудком. Немного перекусить – и он будет в полном порядке. Может, позвонить Джону с Элис и, пригласив Джинни, поплавать в бассейне у Таннеров.

Джинни постоянно донимала его – почему бы им не завести свой бассейн. Господи, доходы у него в несколько раз больше, чему Таннеров. Ни для кого это не секрет. Но Тремьян знал что делал.

Собственный бассейн может стать многозначительным символом достигнутого положения. Но слишком многозначительным для его сорока четырех лет. Достаточно и того, что они перебрались в Сэддл-Уолли, когда минуло только тридцать восемь. В этом возрасте он мог позволить себе дом стоимостью в семьдесят четыре тысячи долларов. И сразу же выплатил пятьдесят. Бассейн может подождать до дня рождения, когда ему исполнится сорок пять.

Конечно, публика, точнее, его клиенты не знали, что он закончил юридический колледж в Йеле в первой пятерке своего выпуска, прошел утомительную стажировку в качестве мелкого клерка, а три года назад, начав с нижней ступеньки на административной лестнице своей нынешней фирмы, стремительно пошел вверх, после чего и появились настоящие деньги. И пошли они, надо сказать, сплошным потоком.

Тремьян вышел в патио. Джинни и их тринадцатилетняя дочь Пегги подрезали кусты роз. Задний двор, занимавший примерно пол-акра, был тщательно ухожен. Повсюду росли цветы. Джинни проводила почти все свое свободное время в саду, который был и хобби, и призванием – конечно, после секса. Ничто не может быть лучше секса, подумал ее муж, непроизвольно хмыкнув.

– Наконец-то! Разрешите мне предложить вам руку! – сказал Тремьян, приближаясь к жене с дочерью.

– Никак ты чувствуешь себя лучше, – улыбнулась Вирджиния.

– Посмотри, папа! Разве не прелесть? – дочь держала букет красных и желтых роз.

– Просто прекрасно, радость моя.

– Дик, я говорила тебе? На следующей неделе с восточного побережья прилетают Берни и Лейла. Они будут тут в пятницу.

– Джонни говорил мне… Уик-энд с Остерманами. Придется быть в форме.

– Думаю, прошлой ночью у тебя была неплохая практика.

Тремьян засмеялся. Он никогда не извинялся, если доводилось напиться, – случалось это достаточно редко, да и кроме того он никогда не терял головы. Надо учесть, что прошлый вечер был просто необходим для разрядки. Неделя в самом деле выдалась просто ужасная.

Втроем они вернулись в патио. Вирджиния взяла мужа под руку. Как заметно вытянулась Пегги, улыбаясь подумал он. На патио зазвонил телефон.

– Я сниму! – бегом кинулась Пегги.

– Еще бы! – поддразнивая, кивнул ей вслед отец. – Нам ведь никогда не звонят.

– Просто придется поставить ей собственный телефон, – засмеявшись, Вирджиния Тремьян ущипнула мужа за руку.

– Из-за вас мне придется жить на пособие.

– Мама, тебя! Это миссис Кардоне, – Пегги внезапно прикрыла микрофон ладонью. – Пожалуйста, мама, не болтай очень долго. Кэрол Браун сказала, что позвонит мне, когда придет домой. Ты помнишь, я тебе говорила… О том мальчике.

Вирджиния понимающе улыбнулась, обменявшись с дочерью взглядом заговорщицы:

– Уверяю тебя, дорогая, Кэрол не удерет с возлюбленным, не поговорив с тобой. Ей еще причитается недельное жалованье.

– О, мама!

Ричард растроганно наблюдал за ними. Они были такими уютными, и от них исходило успокоение. Жена родила ему отличную девочку. Бесспорно. Он знал, что кое-кто критиковал Джинни, считая, что та одевается… ну, несколько ярковато. Ему доводилось это слышать, и он чувствовал, что за этими словами скрывается что-то еще. Но вот дети. Дети всегда так и вились вокруг Джинни. Это так важно в наши дни. Может, его жена знала то, что оставалось неизвестным для других женщин.

Дело… дело сделано, подумал Тремьян, и соблюдена полная секретность, если удастся убедить Берни Остермана.

Жизнь – отличная штука.

Он позвонит Джою, если Джинни с Бетти кончили болтать. Затем свяжется с Джоном и Элис. Джонни уже оторвался от своих телевизоров. Может, они все вшестером отправятся в клуб, где по воскресеньям отличный буфет.

Внезапно в памяти у него всплыла патрульная машина Встряхнув головой, он прогнал это зрелище. Он перенервничал, устал, да и перебрал малость. Надо признаться в этом, сказал он себе. Сегодня воскресенье, и городской совет настоял, чтобы полиция не спускала глаз с домов обитателей Сэддл-Уолли.

Забавно, пробормотал он. Он и не предполагал, что Кардоне вернутся так рано. Вероятно, Джою позвонили из офиса и попросили быть в понедельник на месте. Рынок в эти дни прямо взбесился. Особенно цены на товары, на которых специализировался Джой.

Разговаривая по телефону, Бетти утвердительно кивнула в ответ на вопрос Джоя. Проблема с обедом решена. Буфет в самом деле неплох, пусть даже в клубе так и не научились готовить хороший салат. Джой продолжал убеждать управляющего, что надо использовать салями из Генуи, а не еврейскую кошерную колбасу, но шеф имеет дело с евреем-поставщиком, так что простой член клуба тут просто бессилен. Даже Джой, который, скорее всего, самый богатый из всех. С другой стороны, он был итальянцем – пусть не католиком, но тем не менее итальянцем, а клуб в Сэддл-Уолли лишь десять лет назад допустил в свои ряды первых итальянцев. Тогда же они согласились на присутствие в своей среде и евреев – то-то был повод для торжеств.

Именно это молчаливое неприятие – о котором никогда не говорилось вслух – и заставляло Кардоне, Таннеров и Тремьянов неизменно тащить с собой в клуб Берни и Лейлу Остерманов всякий раз, когда те прилетали с восточного побережья. Одно можно смело сказать о всех шестерых – фанатиками они никогда не были.

Странно, подумал Кардоне, положив трубку и направляясь в маленький гимнастический зал в боковой части здания, – странно, что Таннеры собирают всех вместе. Правда, именно Джон и Элис познакомились с Остерманами в Лос-Анджелесе, когда Таннер только начинал свою карьеру. Теперь Джой пытался понять, догадываются ли Джон и Элис, что на самом деле связывает Берни Остермана, его и Дика Тремьяна. Об этом они никогда не говорили с посторонними.

В то же время эта связь обеспечивала такую независимость, о которой можно только мечтать; да, были и опасность, и риск, но его все устраивало. Так же, как Тремьянов и Остерманов. Они не раз обсуждали это между собой, анализируя и обдумывая ситуацию, и пришли к общему решению.

Должно быть, это устроило бы и Таннеров. Но Джой, Дик и Берни решили, что Джон должен первым проявить инициативу. Это было бы великолепно. Таннеру не раз намекали, но с его стороны никакой реакции не последовало.

Джой закрыл тяжелую обитую дверь своего гимнастического зала, установил нужную температуру на шкале и стал одеваться. Он снял тренировочные брюки и рубашку с металлической вешалки и улыбнулся, увидев вышитые на фланели свои инициалы. Только девушке из Честнат-хилла могло прийти в голову вышить здесь монограмму.

«Д.А.К.»

Джозеф Амбруццио Кардоне.

Джузеппе Амбруццио Кардионе. Второй из восьми детей от брачного союза Анджелы и Умберто Кардионе, некогда обитателей Сицилии, а потом южной части Филадельфии, где они и получили гражданство. Поэтому повсюду в доме висели бесчисленные американские флаги и раскрашенные картинки Девы Марии с голубоглазым и румяным младенцем Христом на руках.

Джузеппе Амбруццио Кардионе вырос и превратился в высокого, атлетически сложенного юношу, который зарекомендовал себя лучшим спортсменом старших классов Южно-Филадельфийской зоны за все время ее существования. Он был президентом старших классов школы и дважды входил в городской студенческий совет.

У него была возможность выбора среди самых престижных колледжей. Он предпочел Принстон, который не так уж далеко от Филадельфии. Полузащитник принстонской команды сделал для своей альма-матер то, что казалось невозможным. Он попал в сборную Америки, став первым игроком из Принстона, который удостоился такой чести.

Несколько благодарных выпускников прошлых лет ввели его на Уолл-стрит. Он укоротил свое имя до Кардоне, причем последняя гласная была почти неразличима. Он решил, что это придаст солидности. Но никого это не волновало, скоро и он перестал обращать на это внимание. Рынок стремительно расширялся, достигнув пределов, при которых все вовлеченные в него хотели обеспечить себе надежность вкладов. Сначала он просто исправно обслуживал клиентов. Итальянский юноша, который производил самое лучшее впечатление, молодой человек, который подсказывал взволнованным нуворишам, как лучше тратить деньги; он понимал психологию этой публики, обеспокоенной своими вложениями.

И это должно было случиться.

Итальянцы – публика достаточно чувствительная. Они куда надежнее чувствуют себя, если доводится иметь дело с соплеменником. Парни, которые, занимаясь строительством, составили состояние в промышленности, потянулись к Кардоне. Они называли его просто Джой Кардоне. И Джой подсказывал, как уклоняться от налогов, Джой обеспечивал крупные заказы, Джой прикрывал их.

Деньги так и хлынули к нему. Благодаря друзьям Джоя доходы брокерского дома удвоились. «Уоррингтон и Беннет», члены нью-йоркской фондовой биржи, стали носить название «Уоррингтон, Беннет и Кардоне». После этого недолго и до «Беннет-Кардоне», компании с ограниченной ответственностью.

Кардоне был благодарен своим друзьям. Но по той же причине, по которой он испытывал к ним благодарность, его и слегка передергивало, если патрульная машина слишком часто показывалась вблизи дома. Ибо несколько его друзей, и более чем несколько, имели некоторое отношение – а может, и не только некоторое – к преступному миру.

Он кончил работать с весом и сел в седло велотренажера. Основательно пропотев, он почувствовал себя куда лучше. Опасность, исходившая от патрульной машины, стала растворяться. Кроме того, девяносто девять процентов жителей Сэддл-Уолли возвращаются после отдыха только в воскресенье. Кому доводилось слышать о тех, кто возвращается в среду? Даже если этот день и отмечен в списке дел в полицейском участке, бдительный дежурный может счесть это за ошибку и переправить на воскресенье. В среду никто не возвращается. Среда – это деловой день.

Да и кому может в голову всерьез прийти идея, что Джозеф Кардоне имеет какое-то отношение к Коза Ностра? Он – живое свидетельство незыблемости этических правил. История Американского Успеха. Принстонец из сборной Америки.

Джой стянул пропотевшую тренировочную рубашку и пошел в баню, где уже стоял густой пар. Сев на скамью, перевел дыхание. Две недели он вкушал блюда франко-канадской кухни, и организм нуждался в очистке.

Сидя в парной, он рассмеялся. Как хорошо оказаться дома, жена совершенно права. Тремьяны сказали, что Остерманы прилетают в пятницу утром. Отлично, удастся снова увидеться с Берни и Лейлой. Прошло примерно четыре месяца. Но они продолжали поддерживать связь.

* * *

В двухстах пятидесяти милях к югу от Сэддл-Уолли расположена часть столицы страны, именуемая Джорджтаун. Ритм жизни в Джорджтауне меняется в 5.30 пополудни. До этого он носит степенный, аристократически сдержанный характер. Затем возрастает – не вдруг, но с нарастающей скоростью. Обитатели здания, о котором идет речь, большей частью мужчины и женщины, обладающие и состоянием, и властью или стремящиеся к обретению того или другого, были всецело поглощены расширением области своего влияния.