Текст книги "Основной инстинкт"

Автор книги: Ричард Осборн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Пролог

Из мерцавшего огоньками проигрывателя компакт-дисков, установленного у окна спальни, лилась негромкая музыка.

За окном пробуждался город Сан-Франциско, поднималась непривычная для этих мест ясная утренняя заря – в этот день не будет знаменитого сан-францисского смога.

На кровати, огромной кровати из жёлтой латуни, возлежал Джонни Боз – мужчина отменного здоровья и, помимо всего прочего, человек вкусов – вкусов, как хороших, так и плохих. Он обожал искусство и музыку, а также «презренную» роскошь. Его отрицательные влечения были куда более пагубны – сильнодействующие наркотики, пристрастие к которым переросло в небольшую зависимость от них. и неправедные женщины.

Женщина, опоясавшая ногами его голое тело, была восхитительна. Её длинные светлые волосы стекали по нагим плечам; её совершенные груди, дразняще висевшие наподобие спелых фруктов над его лицом, были, однако, вне пределов досягаемости его жаждущих губ.

Женщина наклонила свой красный ротик и с жадностью поцеловала его, выбросив, как жало, язык. Он вернул поцелуй, глубоко засосав её язык в свой рот. Она взяла его руки, подняла их над головой и скрутила их. Затем выдернула из-под подушки белый шёлковый шарф и, связав одним его концом запястья рук мужчины, а другой конец шарфика прикрепила к латунному изголовью кровати. Мужчина натянул свои путы и закрыл от наслаждения глаза.

Она соскользнула вниз на его тело, и он вошёл в неё, проникая очень глубоко, подчиняясь напору её бёдер. Он ожил, пронзая её, врываясь, пробуравливаясь внутрь, ощущая на себе вес её влажного тела.

Они были полностью захвачены моментом, поглощены жестокой силой наркотического секса. Прикрыв глаза, она приподнялась над ним, а затем всей тяжестью собственного тела рухнула вниз, сев на него, как на кол. Её груди увеличились и окрепли.

Он почувствовал, как глубоко внутри забил ключом оргазм, и откинул голову, выставив напоказ своё белое горло. Рот его раскрылся в безмолвном крике, глаза глубоко запали в глазницы. В восторге от прелестных мук он неистово рванул шарф, обвязывавший его руки.

И наступил её момент. Серебряным светом в её руках мельком сверкнуло нечто стальное, острое и смертоносное. Её правая рука быстро и безжалостно опустилась; оружие прокололо его мертвенно-бледную шею, теперь неожиданно окрасившуюся кровью в алый цвет. Он забился в конвульсиях, ошеломлённый болью, предшествовавшей стремительной, насильственной смерти и переполнявшей его силы оргазма.

Снова и снова её рука бросалась на его шею, его грудь, его лёгкие. Кремовые простыни превратились в красные.

Он умер, вливая в неё не только своё естество, но и душу.

Глава первая

Белые и красные проблесковые огни полицейских машин, словно рассыпанных в бродвейском квартале 3500 перед «Пасифик Хайтс Викториэн» Джонни Боза, мерцали, как маяки. Эфир был заполнен треском и болтовнёй регулировщиков движения. Немногочисленные ранние пташки, или, как называют зевак полицейские, – дог-уокеры[1]1
  Дословно: люди, выгуливающие собак (англ.) Здесь и далее прим. пер.


[Закрыть], будто театралы наблюдали за разворачивающимся перед ними действием: на сцене находились полицейские, принявшие на себя беззаботный вид, который сопутствует тем, кто постоянно сталкивается с убийствами.

Немаркированный полицейский автомобиль – без хрома и других украшений, то есть абсолютно без всего, что сразу же наводило на мысль о том, что это может быть только полицейский автомобиль, медленно проехал вниз по улице и остановился возле группы машин и «фараонов». Двое вышедших из неё мужчин уставились на элегантный фасад здания, выполненный в технике городского дома викторианской эпохи.

Старший в этой паре, Гас Моран, одобрительно кивнул.

– Прекрасное место для убийства, – произнёс он.

– Определённо мы добиваемся убийств высшего класса в нашем городе, – заметил его партнёр. – Это, должно быть, способствует туризму.

Вряд ли два человека могли быть более отличны друг от друга. Подобно машине, которой он управлял, в Гасе Моране можно было безошибочно угадать представителя личного состава департамента полиции Сан-Франциско. Но глаза его замечательным образом демонстрировали цену этого двухдесятилетнего периода разрушения иллюзий. Этот человек явно устал.

Его напарник, Ник Карран, был моложе, да и фигурой мощнее. На нём был надет дорогой костюм, и, когда вы останавливали на нём взгляд, один только вид этой фешенебельной одежды начисто отметал мысль о его принадлежности к копам. И у него были свои преимущества: знание законов улицы, городской преступности, лёгкая развязность и самоуверенность человека, изо дня в день живущего своей собственной жизнью, с пистолетом в нательной кобуре. И в отличие от «выгоревшего» напарника, игра с ежедневно меняющимися правилами для Ника Каррана всё ещё продолжалась. Большую часть времени единственным правилом в этой игре было отсутствие всяких правил. Законы улицы становились всё более низменными, но Каррану удавалось удерживать её в руках. Он не сдавался и ни в коем случае не считал себя побеждённым.

Около дверей дома они протиснулись сквозь толпу полицейских и вошли в элегантное жилище. Моран, словно хороший сеттер, втянул в себя воздух и зажал одну ноздрю. В доме стоял запах – запах, с которым он сталкивался – не столь часто, – но его достаточно почувствовать лишь однажды, чтобы навсегда запомнить, что он обозначает.

– Деньги, – констатировал Гас. Он посмотрел на утончённую обстановку: совершенная, художественно оформленная мебель, толстые ковры, картины на стенах.

– Неплохо, – признался он. – И чем, ты сказал, занимался этот сукин сын?

– Рок-н-роллом, Гас. Его звали Джонни Боз.

– Никогда о таком не слыхал.

Ник усмехнулся: было бы весьма удивительно, если бы Гас что-либо знал о Джонни Бозе. Музыкальные вкусы Морана, так уж было, ограничивались техасским свинг-стилем кантри.

– Он был потом, уже после тебя. Середина шестидесятых, если помнишь, – хиппи, лето любви…

– Счастливые денёчки, – согласился Моран.

– И где-то потом появился Боз. Пять или шесть хитов. Затем он остепенился, по рок-н-ролльным понятиям. Приобрёл клуб где-то на дне, в Филлморе. – Ник бросил взгляд на висевшую в прихожей картину Пикассо. – Правда, сейчас-то он точно находится на вершине.

Моран направился в залитую кровью спальню.

– На вершине, говоришь? Теперь уж нет, – заметил Гас.

Боз до сих пор валялся на кровати – кусок мяса, привязанный к латунному сооружению. Моран с трудом смог бы представить более кровавые раны, чем эти многочисленные колотые ранения горла, и, особенно, туловища и сердца, недавно тяжело бившегося под воздействием наркотиков и экстаза. Дорогое бельё было матовым от засохшей крови, матрац был пропитан ею до самых пружин.

Карран долго смотрел на труп, будто в уме фотографируя его, затем отвернулся и, посмотрев на набившихся в комнату копов, покачал головой.

– А, все дерьмовые полицейские уже в сборе, – проворчал oн.

Здесь находилась судебная команда – ребята из группы по осмотру места происшествия, которые исковыряют всю комнату в поисках отправной точки для расследования; команда коронёра, которая проделает то же самое с трупом Боза; и двое парней из отдела по расследованию убийств – Харриган и Андруз. Последним двум, действительно, не повезло – они попали на место преступления как раз в тот самый короткий отрезок времени, когда их смена уже заканчивала патрулирование, а Карран с Мораном только заступили на службу. Ещё несколько человек в форме стояли неподалёку и глазели по сторонам. В общем, обычная для места преступления братия.

Кроме того, на сцене оказались ещё два копа, бывшие не из тех, кто может нормально смотреть на случай насильственной смерти. Карран направился в угол этой роскошной спальни и с сердитым видом уставился на лейтенанта Фила Уокера и капитана Марка Толкотта. Уокер, шеф отдела по расследованию убийств департамента полиции Сан-Франциско, безусловно, имел право появиться здесь – хотя Каррана злило, что гибель бывшей рок-звезды притягивает высших чинов, в то время как смерть, скажем, какой-нибудь благоденствующей старушки в Хантерз-Пойнте – нет. Присутствие Толкотта, заместителя шефа полиции и доверенного лица, носителя политического багажа мэра, говорило о том, что затевалось нечто грандиозное. Нечто, как понимал Ник Карран, имеющее малое отношение непосредственно к убийству, но тесно связанное с политиканами города Сан-Франциско.

Гас Моран, парень не промах, взглянул на двух начальников и поднял глаза на своего напарника:

– Никогда не позволяй себя убивать, Ник. Иначе не побыть тебе одному.

– Ты как всегда прав. Обязательно последую твоему совету.

– Вы, ребятки, знакомы с капитаном Толкоттом? – обратился Уокер к Гасу и Нику.

– Конечно, – ответил Карран. – Обязательно читаю о вас в газетной колонке Херба Кина.

– Забавно, Ник, – процедил Толкотт.

– Капитан, а чем занимается здесь человек столь высокого ранга? – Моран знал, как быть дипломатичным, и он преуспевал в этом больше, чем Карран.

Толкотт сложил руки на груди и в точности как главнокомандующий обвёл комнату глазами.

– Наблюдаю, – ответил он до смерти серьёзно.

Гас Моран усмехнулся, Ник Карран тоже еле удержался от того, чтобы не рассмеяться в полный голос. Уокер сердито посмотрел на него. Его взгляд красноречиво говорил: не обливай грязью злопамятных людей.

Коронёр вытащил из печени Джона Боза что-то, похожее на большой термометр для мяса. Эта штука вылезла из трупа, издав отвратительный чмокающий звук.

– Время смерти? – спросил Уокер.

Коронёр посмотрел на шкалу.

– Девяносто два градуса. Он немного остыл… ну, скажем, часов шесть. – Он взглянул на часы. – В общем, считаю, что смерть произошла около четырёх утра, плюс-минус…

Группа предварительного осмотра распаковывала небольшой электронный аппарат. Он был похож на вакуумный очиститель с лампочкой, испускавшей тонкие лучи зелёного света. Это было новое устройство, над которым суетился весь департамент полиции Сан-Франциско, – лазерный сканер, способный обнаружить любые следы присутствия человеческого существа в комнате: отпечатки пальцев, капли крови, волосы или кусочки кожи.

– Так что случилось? – потребовал отчёта Толкотт.

– Около часа назад пришла прислуга и обнаружила тело, – ответил Уокер. – Служанка ни жива ни мертва.

– Замечательно начинать с этого день, – заметил парень из коронерской компании.

Лазерный сканер был готов к работе.

– Кто-нибудь, задёрните занавески, пожалуйста, – попросил сотрудник оперативной бригады.

Один из копов задёрнул тяжёлые портьеры, и комната погрузилась во тьму. Считыватель сканера вспыхнул нездоровым зелёным светом, и этот луч, отражаясь от зеркального потолка, скакал по лицам полицейских, окрашивая их в кладбищенский серый цвет.

– Так, может, прислуга и прикончила его, – предположил Гас.

– Ей пятьдесят четыре года и весит она двести сорок фунтов[2]2
  Один фунт равен приблизительно 0,45 кг.


[Закрыть].

– На трупе никаких синяков, – проинформировал коронёр.

– Значит, это не прислуга, – невозмутимо продолжал Гас. – Она должна была бы быть полегче.

– Боз ушёл из клуба вчера около полуночи, – сообщил Андруз. – После никто его не видел. Не видел живым, по крайней мере.

– Он покинул клуб в одиночестве? – спросил Карран.

– С подружкой, – ответил Харриган.

– Нет, – сказал Моран, – этой пятьдесят, к тому же вес… двести сорок фу… Я так думаю…

Ник посмотрел на труп.

– Чем это его?

– Ножом для колки льда, – ответил Харриган, протягивая Каррану чистый снаружи пластиковый пакетик для вещдоков. В нём, как в кровавой ванне, лежал острый нож.

– Очень персональное оружие. Ударить можно только с близкого расстояния. Ты уже принюхивался к нему, исползал его вдоль и поперёк. Как много ранений?

– Около дюжины, – ответил коронёр. – Три или четыре поверхностных и ещё восемь или около того – любое из них могло его прикончить. Привязанный таким образом, он должен был истечь кровью и умереть в течение нескольких минут. С дюжиной колотых ран он напоминал дьявольское решето. Как дуршлаг, Ник, прости Господи.

– Где вы это обнаружили, этот нож? – спросил Ник Карран.

– В целости и сохранности лежал на кофейном столике в гостиной.

Лазер обнаружил что-то на постели: мокрые пятна, похожие на тёмные подтёки.

– Это можно обнаружить на всей поверхности простыни, – сообщил оперативник. – Этой дряни здесь с пол галлона[3]3
  Один американский галлон ранен примерно 3,8 л.


[Закрыть].

– Очень впечатляюще, – произнёс Ник.

– Он кончил перед тем, как его кончили, – заметил Гас Моран.

– Кончил и издох в тот же момент, – хихикая продолжил Харриган.

– Хватит! – строго прервал их Толкотт. – Джентльмены, это очень личное. Мистер Боз вносил огромные средства в предвыборную кампанию мэра. Он был председателем правления Дворца изящных искусств…

Гас нахмурился:

– Я-то думал, что он был звездой рок-н-ролла.

– Он был бывшей звездой рок-н-ролла. Он уже отошёл от этих дел, – пояснил Уокер

– В Сан-Франциско, Гас, рок-н-ролл тоже считается искусством, – съехидничал Ник.

– Господин Боз был человеком, сознающим свой гражданский долг, он был очень уважаемой, респектабельной звездой рок-н-ролла, – назидательно произнёс Толкотт.

И это было правдой, несмотря на существовавший в Филлморе бозовский клуб. Когда-то этот район служил пристанищем серьёзному джазу и рок-н-роллу. Сейчас он стал местом обитания яппи – с весьма унылыми, но в то же время очень престижными клубами, ресторанами с дорогой моментальной кухней и расположенными в нём тенденциозными лавчонками.

Все полицейские подумали о том, что труп на кровати ну никак не тянул на «господина», даже если и отбросить в сторону «чувство гражданского долга» и «уважаемый».

– А что это такое? – заинтересовался Гас, всматриваясь в кучку белого порошка на зеркале столика, граничащего с кроватью.

– Чёрт возьми! – пробормотал Карран, – Без проверки я сказал бы, что это похоже на преисполненный гражданским долгом и очень уважаемый кокаин. Я имею в виду, так кажется мне. Я могу ошибаться…

Толкотт отказался от такой подачки. Он выговорил беспристрастно, хладнокровно, без ошибочного холода в голосе:

– Слушай сюда, Карран. Мне это очень дорого обойдётся. А посему – никаких ошибок.

Слово «ошибки» в лексиконе Толкотта обозначало не столько огрехи в полицейской работе, сколько просчёты, могущие быть опасными в политическом отношении для всего департамента и лично его шефа.

– Слышал, Гас, – предупредил Ник, – чтобы не было никаких ошибок.

– Будем стараться, – отреагировал Моран. – Что ещё с человека можно взять? Ведь так?

– Верно. Итак, кто подружка?

– Её имя Кэтрин Трамелл, проживает на Дивизадеро, дом двадцать два – тридцать пять.

– Ещё один приятный райончик, – заметил Моран.

– Таким образом, нам открывается возможность совершить увлекательное путешествие по заливу с осмотром местного Багдада. У-ух, виноват. Забылся. Больше не буду так говорить.

– Смотри, Гас, – пригрозил Карран, направляясь к дверям.

Уже на ступенях, вдали от чужих ушей, Гас Моран сказал:

– Толкотт уже на ногах!.. Да в такую рань!.. Обычно он не кажет носа, пока не досмотрит восемнадцатый сон.

– Угу, – согласился Карран. – Джонни Боз и наш мэр, должно быть, тесно связаны.

– Ник!

Они обернулись и увидели на верху лестницы лейтенанта Уокера.

– Какие проблемы, Фил? – поинтересовался Карран. – Мы должны попросить прощения? Или что?

– Вам назначено на три часа. Вы обязаны появиться в это время.

– Забудь, Фил. Я не прав, но разве мы уже поймали убийцу? Ты хочешь, чтобы я занялся расследованием преступления, или предпочитаешь, чтобы я встречался с этими проклятыми психоаналитиками из департамента?

– Встреча состоится, расследование – тоже. Но сделай доброе для нас всех дело – смени позу.

Карран осклабился!

– Как насчёт двух, а не трёх?

– Ник, если ты хочешь сохранить работу, приедешь на встречу в три часа. Усёк?

– Ага. О’кей, всё понял.

– Мне уже лучше, – сказал Фил Уокер. – Надеюсь, и тебе полегчает.

– Чёрт возьми, Ник, – произнёс Гас, – у тебя дар – куда бы мы не двигались, ты всегда захватываешь с собой весёлый солнечный свет.

– Ты прав. Двинем-ка в сторону Дивизадеро.

Глава вторая

Если вы проедете по всей длине одной из самых протяжённых улиц, пересекающих Сан-Франциско с севера на юг, то вам повстречаются почти все возможные виды районов – полный спектр – от супербогатых поместий до грязных и жалких лачуг. Тму-Таракань в этом смысле более предпочтительна, нежели Дивизадеро. В одном конце, внизу, у самой поверхности воды вы повстречаете разных бездельников, пьяниц и наркоманов. Наверху, на холмах, в кварталах начиная с двух тысяч двухсотого, живут богатейшие люди Сан-Франциско.

Дом двадцать два – тридцать пять по Дивизадеро был достоен своих соседних собратьев – более крупный, чем городской дом, с тем же запахом денег, который так и витал в последнем пристанище Джонни Боза.

Ни для одного из двух полицейских не было неожиданным то, что они были встречены прислугой, и они не были бы удивлены, если бы та направила их к заднему входу, которым пользуются разносчики и домашние. Горничная была узкоглазой и, более чем наверняка, нелегальной иммигранткой; она узнала власти в лицо сразу, как только их увидела. И она не выглядела осчастливленной.

Они вытащили свои значки:

– Я – детектив Карран, это – детектив Моран. Мы из департамента полиции Сан-Франциско.

На лице горничной вспыхнуло выражение страха.

– Полиция, – утешительно пояснил Моран. – Полиция, а не La Migra[4]4
  Служба эмиграции, в обязанности которой в том числе входит выявление и выдворение за пределы страны незаконно проникнувших на территорию США иностранцев.


[Закрыть].

Горничную, похоже, это успокоило не полностью.

– Да, – произнесла она. – Входите.

Прислуга провела их в дом и оставила в гостиной одних.

Это была величественная, элегантная комната с высокими сводчатыми окнами, выходящими на восток в сторону голубой долины Сан-Франциско-Бея. Карран и Моран были впечатлёны – убийцы нечасто допускают копов в свои столь шикарные норы.

На правой стене висела картина, и Гас Моран, приблизившись, исследовал её с видом знатока.

– Разве это не привлекательно, – начал он, – у Боза Пикассо и у Трамелл тоже. Его и её Пикассо.

– Я и не подозревал, что ты знаешь, кто такой Пикассо, Гас. Не предполагал, что сможешь отличить его картину от полотен других живописцев.

– Это просто, – с усмешкой рассказал Моран. – Надо только знать, чего искать. Как, например, большую подпись. Смотри: здесь внизу в углу написано: «Пикассо», и это ясно как день. Это посмертное разоблачение.

– Но его картина кисти Пикассо больше, чем её, – заметил Ник.

– Говорят, это не имеет значения, – пояснил молодой женский голос.

Моран с Карраном обернулись. В шаге от лестницы стояла прелестная блондинка, чьи чистые голубые глаза были широко расставлены. Её скулы вызвали бы зависть у любой манекенщицы. Она была одета в вышитый чёрным и золотым цветами жакет, плотно облегающие чёрные джинсы и чёрные ковбойские ботинки. Она походила на тот тип женщин, на которых мог положить свою лапу рок-звезда.

– Мы просим прощения за беспокойство, – начал Карран, – но нам бы хотелось задать вам несколько…

– Вы могли бы покороче? – хладнокровно прервала она. Если она и была испугана появлением полицейских, то очень уж хорошо скрывала свой страх.

– Убийство, – продолжил Ник.

Женщина кивнула самой себе, будто Карран только подтвердил что-то, в чём она уже была наполовину уверена.

– Что вы желаете?

– Когда вы в последний раз виделись с Джонни Бозом? – спросил Гас.

– Он мёртв?

– А почему вы так думаете? – Гас не сводил глаз с её лица с тех пор, как она появилась в комнате.

– Ну, иначе вы вряд ли пришли бы сюда, не так ли?

«Счёт один – ноль в пользу этой малышки», – подумал Ник Карран.

– Где вы были прошлой ночью? – спросил он.

Она пожала плечами:

– Думаю, вам нужна Кэтрин, а не я.

– Разве вы не…

Ник Карран прервал своего напарника:

– А вы кто?

– Я – Рокси.

– Вы живёте здесь? Вы проживаете с Кэтрин Тра-мелл?

– Угу. Я здесь живу. Я её… Я её подруга.

– Это хорошо – иметь друзей, – похвалил Гас.

– И где же мы можем найти вашу подругу, Рокси?

Она ответила не сразу, но посмотрела на них. Карран с Мораном почти видели, как происходит её мыслительный процесс, как она просчитывает свой следующий шаг, раздумывая, как лучше защитить себя и свою «подругу». Над Рокси почти витал дух непогрешимости. Она, видно, принадлежала к тем людям, которые всячески стараются оставить полицию на голодном информационном пайке. Она молчала из принципа.

– Ну, так что, собираетесь говорить? – спросил Гас. – Или раздумываете, как самой же себе сделать хуже?

Рокси сопротивлялась ещё некоторое время, но затем сдалась:

– Она на пляже. У неё домик на Стинсон-Бич.

– Стинсон-Бич слишком большое место, – заметил Ник. – Не могли бы вы сказать несколько определённее?

– Сидрифт, – ответила Рокси. – Сидрифт, дом четырнадцать ноль два.

– Ну вот, это было не так сложно. Ну, ведь правда? – сказал Ник. Оба копа собрались уходить.

– Вы только зря потеряете время, – решительно окликнула их она. – Кэтрин не убивала его.

– Я и не говорил, что она его убила, – парировал Ник. – Но, может быть, она подбросит нам идею, кто это сделал. Конечно, если это были не вы.

Рокси встряхнула головой и расплылась в усмешке:

– Не считаете ли вы, что вам пора уходить? До Стинсона неблизкий путь.

– Ага, – согласился Гас, – но и погода сегодня располагает к небольшим путешествиям.

Гас был прав. День располагал к поездкам, а поездка в Стинсон сопровождалась многочисленными ландшафтами и прекрасными видами: Голден-Гейт-Бридж, затем через Саусалито по сто первому хайвею на хайвей номер один – знаменитую дорогу, проходящую по берегу в тесных объятиях скал, которая изгибалась и вела на север.

Городок Стинсон-Бич ничего особенного из себя не представлял. Пара бакалейных лавок, парочка баров, несколько обслуживающих туристов магазинчиков по продаже самопальных сувениров.

Население его представляло из себя весёлую комбинацию богачей, имеющих пляжные домики, наподобие тех, что в Малибу, некоторых хиппующих типов, свято хранящих свои ценности, воспоминания которых слегка одурманены шестидесятыми, и простого рабочего класса, родившегося и выросшего здесь, но менее других групп приспособленного к здешней жизни.

Кэтрин Трамелл, судя по всему, была одной их тех, кто использовал Стинсон в качестве своеобразной площадки для игр. Её дом находился вдалеке от первого хайвея. Он несколько рискованно выдавался над водами океана, предоставляя импозантные, будто с театрального балкона, виды на пляж и Тихий океан.

На стоянке перед домом были припаркованы два «лотуса-эспритса». Один был житейского чёрного, а другой житейского белого цвета, словно их владельцы не хотели привлекать к себе внимание, даже если и сидели за рулём двух наиболее экзотичных автомобилей.

Гас Моран бросил взгляд на машины и усмехнулся.

– Следует, – произнёс он.

– Что следует?

– После картин Пикассо у него и у неё, два «лотуса», опять же его и её, это следующий логический шаг.

– Может быть, это её и её.

– Вполне возможно. В любом случае, в конце концов, приятно увидеть, что кто-то имеет более скоростную машину, чем твоя.

– Более дорогую, быть может, – ответил Ник, – но уж никак не более быструю.

Они говорили не об их немаркированном полицейском автомобиле, а о личной машине Ника, на которой он ездил в свободное от службы время, – пятилитровом «мустанге».

Входная дверь дома была огромна и величественна. Посреди неё находились две стеклянные панели, незанавешенные шторками. Занавешенная дверь или нет, но право на частную жизнь должно соблюдаться. Во всяком случае, до тех пор, пока вы, как и Ник, не наплюёте на закон и не заглянете внутрь.

Первый этаж дома замечательно просматривался, и он мог увидеть через стёкла входной двери всё, вплоть до террасы, возвышавшейся над пляжем как подвесной сад. Там, спиной к Нику и глядя на море, восседала женщина.

– Что-нибудь видишь? – поинтересовался Моран.

– Просто гляжу по сторонам, – ответил Ник и пошёл вперёд.

Женщина на террасе, казалось, была настолько же удивлена, настолько же привлекательна, как и её подруга, Рокси. Она окинула долгим взглядом Ника и отвернулась. Её скоротечное любопытство было удовлетворено, и, судя по всему, вид гулявших вдалеке волн она находила более интересным. Её голубые глаза выбили его из колеи. Они были широко открытыми, но и знающими, и они, словно солнечные лучи, скользнули по его лицу, в то же время внимательно изучая его.

Как и Рокси, она была блондинкой, и, к тому же прелестной. Но там, где Рокси слишком походила на модель, Кэтрин Трамелл поражала менее ярко выраженной, но классической красотой. Её лицо напоминало те, что так гордо взирают на мир с портретов работы восемнадцатого века, – лицо высокопоставленной женщины, аристократки. И ещё: за этой наружностью патрицианки скрывался утончённый подтекст, призрачная чувственность.

– Мисс Трамелл? Я детектив…

– Я знаю, кто вы, – спокойно прервала женщина. Ей не хотелось встречаться с ним взглядами. Она смотрела на воду, будто черпая из её буйства хладнокровие.

– Как он умер?

– Он был убит, – ответил Гас.

– Само собой. Как именно он был…

Ник быстро прервал её:

– Ножом для колки льда.

Она на мгновение прикрыла глаза, будто представляя Джонни Боза, окровавленного, жестоко убитого, и затем тонко улыбнулась – странной, безжалостной, самодовольной улыбкой. Эта улыбка, или это лицо, охладила Гаса, и он взглянул на своего напарниками его поднятые брови сигналили: чокнутая.

Ник проигнорировал невысказанное вслух мнение своего партнёра:

– Как долго вы жили с ним?

– Я не жила с ним. Я трахалась с ним.

Сейчас она напоминала маленькую девочку, произносящую запретные слова, чтобы шокировать своих стариков.

Гас был непоколебим:

– Ну, так и кто же вы? Про[5]5
  Проститутка; профессионал (амер. сленг).


[Закрыть]?

Наконец, она обернулась к нему полным лицом, на её пухлых губках блуждала всё та же улыбка:

– Нет. Я – любительница.

– Как долго вас связывали с ним сексуальные отношения?

Она легонько повела плечами:

– Год… полтора года.

– Были ли вы с ним прошлым вечером? – спросил Ник.

– Да.

– Вы поехали с ним домой?

– Нет.

– Но вы видели его?

– Я уже ответила вам.

– Где? Когда?

Кэтрин Трамелл вздохнула, будто вопросы Ника были слишком грубы, слишком общи, чтобы беспокоиться и отвечать на них.

– Мы выпили в клубе. Ушли оттуда вместе. Я приехала сюда. Он поехал домой. – Она пожала плечами, давая языком жестов понять: вот и вся история.

– Был ли с вами кто-нибудь прошлой ночью?

– Нет. Прошлой ночью я была не в настроений.

Ник уже давно вывел для себя, что он не должен обращать внимание на мисс Кэтрин Трамелл, а должен думать о Джонни Бозе или интересах шефа полиции в этом преступлении, факте, что человек был зверски убит. Кэтрин Трамелл считала всё это всего лишь нарушением этикета.

– Разрешите спросить, мисс Трамелл. Вы жалеете, что он умер?

Кэтрин посмотрела на него, её голубые глаза облизали его, как волны внизу облизывают берег.

– Да. Мне нравилось трахаться с ним, – ответила она и вновь уставилась на воду.

– И этот парень, Боз… – начал Гас Мрран.

Она оборвала его, подняв руку вверх, как регулировщик, останавливающий движение.

– Я, действительно, больше не хочу с вами разговаривать.

Гасу Морану с трудом удалось укротить свой нрав, но отношение Кэтрин Трамелл начинало действовать на него, как и на его напарника.

– Послушайте, леди, мы можем продолжить в другом месте, если вы предпочитаете игры с такими правилами.

Она была непоколебима:

– Зачитайте мне мои права и арестуйте меня. Тогда я отправлюсь с вами.

Это не было вызовом, это была констатация факта. У Ника создалось впечатление, что Кэтрин Трамелл сможет каким-нибудь сверхъестественным способом отвертеться от них, если они и возьмут её с собой.

– Мисс Трамелл…

– Арестуйте меня, следуйте по уставу, иначе…

– Иначе? – возмущённо переспросил Гас. – Никаких «иначе» не существует и в помине.

– Иначе, – упорствовала Кэтрин Трамелл, – убирайтесь отсюда к чёртовой матери! – Женщина вновь обратила на них взор своих голубых глаз… – Пожалуйста, – тихо добавила она.

В департаменте полиции Сан-Франциско было полно копов, считавших, что Карран и Моран склонны действовать импульсивно, вне зависимости от ситуации, и делают это неправильно. Но даже Ник с Гасом не смогли бы оправдать арест Кэтрин Трамелл. У них не было ничего, ни доказательств, прямых или косвенных, ни возможных мотивов. Она была такой загадкой для этих двух полицейских, что у них не было даже подозрений.

Поэтому они последовали тому, что она советовала им. Они убрались из её дома к чёртовой матери.

Они проехали миль пятнадцать назад, в сторону города, пока один из них не заговорил.

– Прелестная девочка.

Это сказал Гас.