355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Петренко » Отпечатки(СИ) » Текст книги (страница 1)
Отпечатки(СИ)
  • Текст добавлен: 2 мая 2017, 14:00

Текст книги "Отпечатки(СИ)"


Автор книги: Николай Петренко



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Петренко Николай Сергеевич
Отпечатки



Николай Петренко


ОТПЕЧАТКИ

Тонкие короткие пальцы лоснились от жирных пятен. Челночными движениями они курсировали ото рта, в который погружались до половины, к тарелке с жареной картошкой.

Монотонные непрерывные движения выполнялись абсолютно автоматически, ничуть не отвлекая хозяина от его мыслей. Большая часть этих мыслей лениво скользила чуть ниже спины официантки.

"Какое же все-таки мерзкое существо" – думал Эдуард Датаев, разглядывая соседа. Он ему казался созданием напрочь лишенным интеллекта, способным проделывать только простейшие действия для того, чтобы утолить голод и как-то развлечь свой примитивный мозг. В целом, Датаев много о ком так думал. Причем думал детально и основательно. Углубляясь в подобные мысли, Эдуард с удовольствием находил множество аргументов в подтверждение своим теориям. Иногда Датаеву казалось, что он единственное разумное и достойное жизни создание во вселенной. Вот и сейчас, испытывая нечто подобное, Эдуард с каким-то мазохизмом и отвращением наблюдал за человеком на другом конце барной стойки. Он вглядывался внимательно и находил в его внешности, движениях и мимике все больше поводов испытывать отвращение.

Объект презрения, тем временем, непринужденно засовывал картофельную соломку себе в рот, периодически отирая от жира и кетчупа прыщавый подбородок. Датаев почувствовал, что если и дальше будет наблюдать, то не выдержит, достанет из нагрудного кармана своего плаща ручку и воткнет прямо в глаз этой твари.

– Еще одно пиво, пожалуйста, и можно, если Вас не затруднит, переключить канал. – Обратился Датаев, как можно вежливей, к человеку за барной стойкой.

Эдуард всегда говорил очень учтиво, но вежливость эта была, как будто чересчур преувеличенной. Не то чтобы он пытался таким образом иронизировать или указывать на свою воспитанность, хотя со стороны могло показаться именно так. Датаев, судя по всему, даже не замечал этого за собой. За годы жизни подобный тон выработался как рефлекс, потому что на менее учтивые его обращения люди попросту отчего-то не реагировали.

Бармен молча достал из-под стойки пульт от телевизора и так же беззвучно принялся заполнять плохо отмытый бокал пенистой желтоватой жидкостью. У него не было ни малейшего желания завязывать какую-либо беседу с надменным и, как он знал, не очень щедрым на чаевые посетителем.

– И на кой черт заворачивать пульт в клеенку, – возмущенно думал Датаев – разве что для того, чтобы глядя на этот зацапанный грязный полиэтилен не хотелось его снова брать в руки.

Он смотрел на пульт, но не собирался им воспользоваться. Видимо, ему просто хотелось отдать какой-то "приказ" бармену и насладиться тем, как этот "приказ" будет тут же исполнен.

Алкогольный хмель первого бокала уже успел на несколько пунктов повысить немое высокомерие Датаева и он, как обычно, начал представлять ситуации, в которых эта его черта находила свой выход. Иногда ему даже хотелось расплатиться, бросив деньги на пол, а потом наблюдать за тем, как их будет подбирать человек достойный только того, по мнению Эдуарда, чтобы ползать перед ним на четвереньках. Правда, что-то не позволяло поступить именно так.

Датаев заметил, как парень с картошкой и прыщами перевел внимание с официантки, вяло курсирующей вокруг немногочисленных посетителей, на экран телевизора. Показывали какое-то реалити-шоу, где молодые люди пытались превзойти друг друга в своей неординарности. Прыщавый явно сопереживал героям, эмоции которые шли с экрана заметно влияли на него и заставляли менять выражения лица с глуповато-удивленного на глуповато-довольное и обратно.

– Самое время переключить, – подумал Датаев, и наугад ткнул пальцем в пластиковую коробочку. Картинка сменилась, и Эдуард, даже не глядя в сторону телевизора, отпил из только что наполненного бокала, представляя, как физиономия соседа исказилась от недовольства. Конечно, не карандаш в глаз, но хоть что-то.

Реакция, которую Датаев почему-то забыл предвидеть, последовала незамедлительно.

– Брось-ка, брат, мне пульт, ты, вижу, не смотришь. – Раздался пискляво-хриплый голос. Короткая фраза прозвучала очень напористо, а интонация не предполагала возможности отказа. Датаев от неожиданности вытянулся, и, подавляя невольный испуг, очень неестественно отпил из бокала, пытаясь сообразить, как же ему поступить в такой ситуации.

– Да ты что, глуховат? – Пробурчал себе под нос прыщавый еще решительней, затем абсолютно беспристрастно стащил пульт из-под локтя замершего Эдуарда, и сел на прежнее место.

Вроде бы, никаких действий от Датаева уже не требовалось, и он старался как можно правдоподобней имитировать безразличие к случившемуся, хотя на самом деле пережил нервное потрясение такой силы, что даже немного отрезвел.

Пару секунд, и выражение лица прыщавого опять стало изменяться в унисон со сменой картинки на экране. Датаев посмотрел на него с новой волной ненависти. Правда, мысль о карандаше, воткнутом в глаз, уже не казалось такой реальной.

– Вот что значат хорошие манеры, даже всякий сброд порой не хочется оскорбить. А ведь стоило поставить его на место. – Думал Эдуард. В правильном мире переключение каналов телевизора в пивной должно было бы быть его основной работой. Чтобы порядочные люди не утруждались. А вдруг не тот канал выбрал или переключил не вовремя, или на рекламу, – то бить розгами.

И незамедлительно в своем воображении Датаев стал пороть этого прыщавого, наблюдая за тем, как корчится его противное лицо. Удар за ударом он рассекал лозиной кожу на спине обидчика, и с удовольствием смотрел на мясо проступающее из зияющих ран. Датаев лупил с такой силой, что от напряжения на роже провинившегося вздувались вены и лопались прыщи. Это мерзкое зрелище усиливало отвращение Эдуарда и вместе с тем, наслаждение от происходящего. Но уже через минуту такое развлечение наскучило Датаеву, тем более что обидчик не был достоин длительного внимания даже в таком его проявлении. Воображение Эдуарда невольно соскользнуло на персону, которой не посчастливилось быть первой из тех, кто ранил его душу в эту пятницу, и уже не в первый раз.

После большего глотка пива он с удовольствием представил, как прямо на его рабочем месте, перегнувшись через небольшой столик, на глазах у всего отдела и нескольких клиентов, он стоит с кожаным ремнем возле безвольно лежащей начальницы, которая ожидает своего наказания.

Еще глоток, и загорелые в солярии, с парой родинок, голые ягодицы, затрещали под взмахами широкого кожаного ремня. Альбина Антоновна выкрикивала оскорбительные для Датаева распоряжения, но каждая ее фраза обрывалась воплем и треском ударов, которые вырисовывали на пухлых ягодицах красные узоры.

– Недовоспитали тебя, видно, Альбина Антоновна. Совсем не умеешь с людьми порядочными себя вести. – Приговаривал Эдуард. – Я-то тебя научу. Вот так. Вот так. Теперь умнее будешь. Неумение заинтересовать клиента, говоришь? А как тебе это мое умение? – От таких мыслей Датаев стал чаще и глубже дышать, будто и вправду проделывал какую-то физическую работу.

Ягодицы тряслись под ударами, а вопль становился все отчаяннее и переходил в приглушенное всхлипывание. – Твоя рабочая задница, Альбина Антоновна, думаю, еще и не то выдерживала. Неспроста в свои-то годы и уже на такой должности. Да и в солярии ты формы запекаешь не просто так. Давай-ка, я тебя еще подрумяню. Ну как, ты испытываешь удовлетворения от работы персонала? – Мысленно проговорил Датаев, как будто цитируя не раз обращенную к нему насмешку. – А не проверить ли мне лично результат своих стараний? – сказал он на ухо воображаемому образу своей провинившейся начальницы. – Нужно же мне знать, каков итог моей воспитательной работы. Ведь пользоваться им не кому попало, а самому Вениамину Эдуардовичу.

Датаев отпил из кружки, чтобы повысить уровень алкоголя в крови, разгоняя этим свою фантазию.

Звуки нескольких ударов раздались в его воображении, и щуплая рука Эдуарда резким движением перевернула на спину стонущую женщину. Красиво сложенное ослабевшее тело, послушно подчинялось действиям Датаева. Лицо начальницы всегда казалось ему пугающе красивым, от чего он ненавидел ее еще больше. Себя же, не смотря на высокомерный нрав, Датаев считал непривлекательной личностью. Конечно, в таких вещах он себе никогда не признавался, а если иногда нечаянно пускал хоть малую часть подобных мыслей в сознание, то тут же вырисовывал модель, в которой он так или иначе, независимо от внешности, превосходил всех известных ему живых людей на самом высоком – нравственном уровне.

Всматриваясь в красивое лицо только что выпоротой им молодой женщины, и думая о своих дальнейших действиях, Датаев не мог не испытывать удовольствия, чем-то отдаленно напоминающего то, которое испытывал бы вредный мальчишка, смачно плюнувший на новое платьице чопорной девочки. Датаев схватил за плечо Альбину Антоновну и, что было мочи, сжал зубами ее загорелую грудь. Громкий вскрик преобразился в умоляющее о прекращении пытки всхлипывание и Датаев, сделав рывок всем телом, сорвал с начальницы бюстгальтер. На несколько секунд он остановил ход мыслей, чтобы сделать еще один глоток из бокала с пивом. Эдуард пристально посмотрел в глаза воображаемой начальницы и попытался придумать в них именно такой взгляд, который бы как можно лучше подходил к ситуации, но, как назло, именно с этим и возникла проблема. Как Датаев ни старался, но глаза Альбины Антоновны выражали только то, что он видел в них в реальной жизни. С таким выражением можно было смотреть разве что на клопа перед тем, как раздавить его под ногтем. И, несмотря на все только что пережитое, Альбина Антонова смотрела на Датаева именно такими глазами. Это была даже не ненависть, это было пренебрежительное отвращение.

Эдуард никак не мог стерпеть подобного оскорбления, тем более от своего собственного воображения.

От происходящего в голове представления, Эдуард невольно заулыбался и даже издал негромкий смешок, чем обратил на себя внимание бармена. Тот, конечно, не ожидал увидеть улыбку на лице, которое своей угрюмостью досаждало ему каждую пятницу с шести до семи вечера, но ничего особенного не подумал. На момент он задержал взгляд на Датаеве, а затем повернулся к кассовому аппарату.

От этого взгляда Эдуард понял, как глупо он может выглядеть со стороны, усиленно сопя и улыбаясь себе в стакан. Кроме того ему причудилось, что за тот короткий миг бармен в деталях узнал обо всем, что происходило в его воображении. Чувство стыда залило мысли и едкой кислотой начало растворять образы там находившиеся.

Датаев встрепенулся и взахлеб допил остатки пива. Сейчас ему как никогда хотелось бросить деньги в лицо негодяю, ни за что его унизившему, но, как и во все предыдущие разы, он просто достал несколько купюр, судорожно разгладил и аккуратно положил под пустой бокал. Пристыженный сам собой и огорченный от того, что не получилось перейти к следующему этапу свидания с Альбиной Антоновной, Датаев по дороге домой принялся искать нейтральную мысль и остановился на размышлениях о предстоящих покупках. Размышлять особо и не было о чем. Он просто, как таблицу умножения, повторял про себя уже наизусть заученный список, который долгое время практически не изменялся.

От душного помещения и пережитого стресса у него разболелась голова. Раздувая ноздри и втягивая воздух летнего вечера, он хотел этим воздухом заместить неприятную тяжесть, скопившуюся у висков. Походы домой из пивной в пятницу вечером, особенно в теплое время года, были одними из любимейших моментов во всей жизни Датаева, что бы там в этой жизни ни происходило. Сумеречное время суток казалось каким-то сказочным, в особенности, когда он был немного пьян. В памяти невольно возникали картины раннего детства и юности. В такие моменты злоба, с которой он сжился и которую уже привык не замечать, отступала, и мир вокруг казался по-приятному необычным. Это чувство было похоже на то, как если бы кто-то, привыкший ходить с полными карманами щебня, в один момент избавился от лишней тяжести. Вряд ли этот кто-то сразу смог бы сказать что именно изменилось, но однозначно чувствовал бы себя намного лучше. Правда, когда Датаев открывал дверь своей квартиры, раскладывал по полочкам продукты и усаживался у телевизора, то карманы снова постепенно наполнялись, и так же незаметно реальность возвращалась в привычную для него форму.

Экран телевизора мигал и один рекламный блок, резко обрываясь, тут же замещался новым, потом следующим и следующим. Не выдержав, Датаев сдался и впустил в свой мозг поток информации, вещающий о наилучшем собачьем корме, где довольные глаза псины смотрели на него из квадратного светящегося окна.

– Так недолго и собаку завести,– подумал с иронией Датаев.

– Ну, все-таки я не понял до конца, зачем тебе собака?

– Как зачем? Друг и спутник жизни, всегда весел сам и веселит всех кругом. И дети пускай к ответственности привыкают.

– Так это у тебя такой способ приучить к ответственности детей? Что-то мне кажется, что ответственности только у вас с женой прибавится – безразличным подколом ответил Фролкин.

– Ну, нет! – возмутился Семен так резко, как если бы отрицал мысли, которые были его собственными. – Просили собаку – будет им собака, но мы с женой сразу сказали, что если собака ваша, значит выгуливать, кормить, мыть и прочее будете сами.

– Они там знают, это же дети. Ты им сказал собака, а они после этого слова больше ничего и не слышали. Таких случаев вообще много. У меня во дворе одно время дог ходил. Тоже видно детям для ответственности купили, а они со щенком наигрались и выбросили на улицу. Такое жалкое зрелище, эта собака даже ногу задрать не могла под деревом – одни кости. Породистые собаки к уличным условиям вообще не привычны.

– Я еще ничего не купил, а ты уже голодную смерть пророчишь. И что значит "выбросили на улицу"? – Повторил с возмущением слова Фролкина Семен. – Это же садизм какой-то!

Что бы там ни случилось, а на улицу собаку точно никто выгонять не станет.

– Значит все-таки, если детям надоест, сам будешь каждое утро еще раньше вставать и перед работой выгуливать?

– Да с чего бы им что-то надоело? – Снова повышая тон, ответил вопросом Семен. – Ты что решил мне доказать, что не стоит покупать собаку?

– А запах, собака – это же запах. Только в дом зайдешь, сразу слышно.

– Ну, значит, лично ты можешь больше не приходить! И с чего ты меня достать решил своим негативом. Не ты же собаку покупаешь. У многих людей дома есть животные и все отлично. У тебя самого кот.

– Кот это кот, с ним все по-другому.

– А что же это не животное, а пришелец из космоса, что с ним все по-другому?

– А если и пришелец! – важно отрезал Фролкин. – Коты – они особенные.

– Да чего уж там особенного? В тапки гадят по-особенному и вопят несносно. Меня их вой, ей богу, так из себя выводит. А я человек ко многому привыкший. Мы с женой двоих детей, почитай, одного возраста воспитываем, ко всяким крикам-ревам привыкли и в час, и в два, и в три ночи. Но кошачий вой для меня просто невыносим. Мне по весне хочется выйти во двор и всех их в одночасье кастрировать, чтоб не орали.

– И кто тут садист, спрашивается – заулыбался Фролкин.

– Да это все ты.

– Ну конечно, а кто же еще...

– Вроде все хорошо до этого было. Не звал бы тебя с собой собаку выбирать, если бы заранее знал, что начнешь гадости разные рассказывать.

Семена было легко вывести из себя, и он начал всерьез злиться на Фролкина за его глупые издевки, которые в глазах Фролкина вовсе не были чем-то серьезным.

– Что ты, что ты, я же ничего такого. – Зачастил Фролкин. – Я просто хотел, чтоб ты все учел, помочь, так сказать, обдумать важный поступок.

– Да ничего ты не хотел, знаю я, что ты хотел...

– Ну, прости, Семен, я смотрю, ты и вправду разошелся. Правильно говоришь – собака это всегда позитив.

– Да, позитив! – Все еще возмущенно отвечал Семен, – а ты сиди со своим космическим котом!

– Что ты как ребенок, уймись, наконец. Я вон даже извинился. – Фролкин слегка пнул Семена ладонью в плечо, будто пытаясь вытолкать из него угрюмый настрой. Он, конечно, знал о характере Шумского, из-за которого тот мог с полуоборота заводиться по какому-то пустячному поводу. И Фролкин, нужно сказать, частенько, потехи ради, подтрунивал над ним. Уцепится, бывало, за какую-то мелочь и начнет Семену что-то доказывать. И так главное невзначай, будто между прочим, абсолютно равнодушно. Это Семена больше всего как раз и выводило. Буквально несколько минут, и результат достигнут – Шумский кричит, машет, руками и надувается. Фролкин, собственно, не нарочно все это проделывал. Это было как привычка. Причем привычка, которая уже долгое время принадлежала не только ему, но им обоими и, по большому счету, ни к чему особо скверному в их приятельских отношениях не приводила.

– А с породой ты уже определился? – Успокаивающе спросил Фролкин.

– Почти. – Коротко буркнул Семен, выдавливая из себя остатки недовольства, которое ему тоже стало казаться детским. – Думаю, какую-то не сильно лохматую, ну, и не очень большую. Хотя это все не основное, мне кажется, главное правильно подобрать собаку по характеру.

– Возьми овчарку, они умные, и дрессировать их легко.

– Да на кой мне овчарка, я что, пограничник? И к тому же ум и характер – не одно и то же.

– А какую тогда?

– В идеале хочу какую-то спокойную. Вон как сенбернар. Правда, он чересчур большой. И лохматый. – С досадой добавил Семен. – Вот всегда так, только все устроишь для того, чтоб мечту осуществить, как сразу же оказывается, что не все, собственно, и устроил. В итоге приходится эту мечту ощипывать то тут, то там...

–Ты будто вторую жену выбираешь, чтоб и внешне как надо и богатый внутренний мир. Но сенбернара, я тебе скажу, точно не стоит. Они хорошо смотрятся только у камина в домике в Альпах. – И Фролкин снова расплылся в ироничной улыбке.

– Вот же ж, твою мать!

– Да постой, постой – осекся Фролкин. – Не заводись заново.

– Да я не к тому, сегодня же пятница, в пятницу они рано закрываются, а уже почти семь часов. И как я забыл.

Фролкин громко рассмеялся. – Вот видишь, это сама судьба дает тебе возможность как следует обдумать важный жизненный шаг.

– Да уж, так и есть. – Семен залез в карман брюк, достал пачку сигарет и опустился на лавку под деревом, мимо которого они проходили. Фролкин сел рядом, и жестом попросил и себе закурить.

На рекламном щите, через дорогу от сидящих, появилась девушка со смуглой кожей на рыжеватом фоне. Она полусидела и прикрывала самые интимные участки тела, так что их фактически не было видно, но в тоже время было понятно, что она полностью обнажена. Сбоку надпись "Хочешь загар как у меня?" и адрес солярия. Слова "Хочешь" и "меня" были написаны большими белыми буквами, а "загар, как у" маленькими красноватыми буковками, которые были почти не видны и сливались с фоном всей картинки.

Семен Шумский выпустил перед собой клубок дыма и удивленно приподнял брови.

– Дежавю. – Сказал он. – Такое ощущение, что это уже было со мной.

– Может когда-то и было, но больше уже точно не будет – прокомментировал Фролкин, вглядываясь в надпись на рекламном борде. – А со мной еще очень может быть, я вот такую кралю полюбил бы. Я б ее и с загаром и без. Правда, если серьезно, изображение-то, конечно, как надо, но наполнитель... Она будто своим взглядом говорит: "Выношу мозг без перерывов и выходных". Это же болячку себе в голове на всю жизнь заимеешь.

– Хорошо, если только в голове – добавил Шумский.

– А ты молча завидуй. – Фролкин довольный затянулся сигаретой и всмотрелся в фигуру модели так, как будто она сейчас поменяет позу и покажет-таки все свои загорелые прелести. Рекламный щит заскрипел и на нем появилась новая картинка, но к глубокому сожалению Фролкина следующая реклама изображала всего лишь пакет с собачей едой и несколько довольных собачьих морд.

– Вот, и снова. – Выпуская дым, с удивлением сказал Шумский. – У меня однозначно чувство, что это уже где-то было.

– Что именно?

– Сначала дама из солярия, потом реклама корма собачьего. Всю ситуацию вспомнить не могу, но отдельные фрагменты что-то напоминают. Будто это уже было со мной. Или может однажды снилось, а теперь наяву происходит. И ты также сидел и смотрел вон на то дерево, как сейчас, а потом потушил сигарету.

– Было бы странно, если б я что-то другое сделал с окурком, а что еще предскажешь?

– Ничего не предскажу, просто чувства необычные. Последнее время как-то часто они у меня появляться стали. А иногда кажется, что вспомнил что-то из того, что и не мне принадлежит вовсе. Будто чья-то чужая жизнь, и в этой другой жизни какие-то новые переживания, связи с людьми, желания, проблемы, мечты. И главное, что начинается все с мелочи, могу запах услышать или звук, или вот как сейчас увидеть что-то. И будто кто-то за ниточку дергает и выкатывается целый клубок. Точнее клубок, как я уже говорил, совсем не целый, но добротный моток ниток. Перепутанный такой моток каких-то воспоминаний.

Закончив говорить, Семен встал с лавки и еще какое-то время стоял молча, будто сопереживая этим чужим воспоминаниям.

–У нас на работе мужик был один, обычный рабочий, в цеху у конвейера стоял. – Фролкин сплюнул и, вставая, поправил примявшиеся брюки. – Он про что-то похожее рассказывал. Правда, у него была довольно-таки изощренная теория, объясняющая такое.

– И что за теория?

– А он говорил, что это эхо прошлых жизней.

– Чего эхо?

– Прошлых жизней. – Повторил Фролкин. – Он рассказывал, что когда жизнь заканчивается и душа летит на небо или в космос, или не знаю, что он там себе думал, в депо какое-то, в общем, то на ней остаются остатки того, что с ней произошло во время физического существования. Как отпечаток. В этом депо душу, по его словам, вроде как чистили от этих воспоминаний, прямо как у нас на заводе, и отправляли в очередь на получение физического тела. Ну, конечно, как всегда и везде, в нашем мире очистка не удавалась на сто процентов и эти, как он говорил, не затертые сектора создавали чувство дежавю, когда душа попадала в нового человека.

– Во всем этом рассказе меня больше всего заинтересовало то, до каких мыслей может довести верующего человека многолетний труд на заводе у конвейера. Лично я не очень-то и верю во все эти религиозные штуки.

– В какие это религиозные штуки?

– Ну, как в какие, душа, триединый Бог и все такое. Больше всего меня всегда смущало непорочное зачатие. И сколько умных людей просто в каком-то непонятном экстазе пропускают через себя всю эту чушь. Ну, скажи мне, вот как здравый человек может верить в то, что женщина родила от святого духа.

– На это я тебе не отвечу, я и сам не особо верю, но как-то по молодости встречался я с девочкой, и она что-то похожее говорила. Из этих была, просветленных. Мяса, в общем, не ела, йогой занималась и всячески просветлялась. Да и я с ней неплохо так просветлялся, по несколько раз ко дню.

–Ну-ну, ты не отвлекайся, я и так уже могу биографию твоей интимной жизни составлять, что там она говорила, на мои мысли похожего.

– Да про то, что, мол, в библии куча ошибок и неточностей исторических и еще что-то там, про Деву Марию эту. Бывало, лежим мы и ее как комар укусит, начинает мне вещать про то, как все у христиан неправильно, я-то и особо против не был, но просто уже в печенках сидели такие разговоры.

– Верно говорила, так много кто думает. Это как на черное говорить, что оно белое. У меня вот часто бывало, общаешься с человеком: умный он, образованный, интересно с ним, но только на церковную тему разговор, будто стена бетонная.

– Да слушай дальше. Алисочка, так ее звали, сама была даоской, или даосисткой, не знаю как правильно, в общем, что-то из восточных верований. Часто противопоставляла даосизм свой христианству и всячески его преимущества описывала. Мне, опять же, было абсолютно все равно, но я как-то, чтоб было о чем поговорить, прочитал немного про этот даосизм. Оказалось, что по их писаниям, главный пророк и учитель этого верования родился из бедра своей матери, после того, как она его восемьдесят лет вынашивала. В каком месте вынашивала не указанно. Я как-то, дурак, возьми и поспорь с ней на эту тему, ну, как с тобой, про собак. Разошлись мы с ней, в общем.

Шумский, развеселенный рассказом, улыбаясь спросил – так что, прям из-за этого разошлись?

– Да, конечно, не только из-за этого. Разве ж бывает так, чтоб люди ссорились только из-за принципов, это так, просто повод был. Но с того времени я к чужим особенностям отношусь равнодушно.

– Ну да, что не скажи, а лучше учителя, чем отлучение от секса и не сыщешь.

– И не говори.

– Но я не то имел в виду, когда про религию говорил. И не только по поводу христианства, а вообще. Думаю, мы живем в такое время, когда у цивилизованного общества достаточно общеизвестных моральных норм, и не следует их искать в каких-то древних книгах и мистических пророчествах.

–Как знаешь, Семен, как знаешь, мне абсолютно все равно, и это ты тоже знаешь. – Ответил Фролкин.

Шумский коротко ухмыльнулся на такой ответ, хотел что-то добавить, но передумал. Он молча посмотрел на циферблат часов.

Еще не было восьми и торопиться было некуда. Точнее, можно было делать все согласно привычному пятничному расписанию. Мария подъедет где-то через час. Этого как раз хватит, чтобы накрасить ногти и сделать прическу. Еще минут двадцать для того, чтобы сходить в магазин за вином. Около часа на болтовню и можно вызывать такси. С учетом пятничного вечера, к клубу машина подъедет около полуночи. Людей в такое время еще немного, получится без особых препятствий дать себя поразглядывать кобелям, и обнадежить фирменным взглядом парочку самых подходящих претендентов.

Ну, а если кто попадет на крючок, а, точнее сказать, сам этим крючком за Ксению зацепится, то успешный вечер обеспечен. Главное, выбирать тех, кто кроме вечера будет иметь еще какую-то дальнейшую перспективу, но на таких последнее время не везло.

В общем, Ксюша четко знала, чего хочет, как этого можно добиться и какие в ее арсенале имеются для этого приемы. Можно было с уверенностью сказать, что хоть девушка и не отличалась особой изобретательностью, но выданные природой карты использовала с умом.

Закрутив флакончик с лаком, Ксюша бросила подытоживающий взгляд на маникюр, затем подошла к зеркалу и аккуратно, чтобы не задеть только что накрашенные ногти, поправила бюстгальтер на пышной груди, слегка втянула живот и, приподнявшись на носках, подтянула белые чулки. Став в пол оборота, она осмотрела округлости своей попки, которыми она, впрочем, была довольна чуть меньше, чем грудью.

Из дальнего угла комнаты зазвучала приглушенная мелодия телефонного звонка. Отходя от зеркала, Ксения еще раз бросила взгляд на свой отдаляющийся силуэт.

– Алллоо. – Ответила она игриво и протяжно. – Уже выхожу. Даааа. Встретимся внутри. Говорю же, выхожу. Нет, ничего не покупай без меня. Все-все, кладу трубку. Уже стою у двери, ничего не знаю-ю-ю-ю. – Почти пропела Ксюша. Давай, давай.

Подождать Марии все-таки пришлось, и ввиду того, что было это не впервые, каждая минута для нее растягивалась в два, а то и в три раза. Нервное цоканье каблука о грязный кафель продмаркета учащалось, и в унисон с недовольством Маши нарастало и недовольство охранника Опушкина, который досиживал последние минуты своей смены под назойливое клацанье женских туфель.

– И с чего ты стоишь с такой кислой миной, всего-то десять минут после твоего звонка прошло.

–Вообще-то, пятнадцать!

–Ой-ой, какие мы мелочные. Тебе нужно поскорее выпить, ну-ка, что нам сегодня приглянется.

Вырываясь из облачка капризного недовольства, которым окружала себя заждавшаяся подруга, Ксюша направилась к винному отделу магазина. Быстрый взгляд девушки черкнул по унылой физиономии Опушкина, и овал его лица заиграл нотками собачьего желания. Девушке было приятно осознавать, что еще несколько секунд охранник вглядывался в ее отдаляющийся образ. Воодушевленная этой, хоть и незначительной, но однозначной победой своей красоты над мужским умом, Ксения мотыльком порхнула через отдел бытовой химии прямо к винно-водочным товарам.

– Возьмем это и это, что думаешь?

– Хм, и покупку двух бутылок красного вина ты не хотела мне доверить, какая ты после этого подруга?

– Не только. Еще круассанчики. – Улыбнулась мелкими зубками Ксюша, укладывая в корзинку две пачки вишневых круассанов. – И кое-что еще – добавила она кокетливо на ухо Марии.

– Неужели прямо здесь?

– Ну, а какая разница?

– Я бы не рискнула прямо в магазине, рядом со своим домом. Ты же часто тут бываешь, много кто тебя тут знает. – Мария взволновано оглянулась по сторонам и добавила полушепотом. – В какой-то подсобке, да?

– Я вас прошу, Мария Алексеевна, мы же не подростки с сомнительной внешностью, чтобы так уж конспирироваться. – Слово "конспирироваться" Ксюша отчеканила по слогам, как бы в насмешку над нелепым испугом подруги.

Расплатившись на кассе, Ксения в который раз немного огорчилась от того, что документы для покупки спиртного у нее уже давно не просили.

Стоявший при выходе из кассы Лёва Опушкин очень неожиданно для Марии и, судя по выражению лица Лёвы, для себя самого попросил показать чек и покупки.

– Мы что, по-твоему, на воровок похожи? – От слов девушки инфантильное лицо Лёвы смутилось и в момент залилось краской.

– Не обижай мальчика, хочет посмотреть – пусть смотрит, это же его работа.

Ксюша взяла чек, незаметно завернула в него несколько купюр и протянула охраннику.

Опушкин суетливо начал комкать чек, неумело пытаясь отделить его от купюр, и капли пота проступили на покрасневшем носу. Кое-как справившись с задачей, он взял пакет и настороженно, и в тоже время очень заметно покрутив маленькой головой на толстой жилистой шее, бросил что-то внутрь пакета и вернул его обратно девушкам.

–Все хорошо? – неоднозначно улыбаясь, спросила Ксюша.

Опушкин ответил профессиональным кивком, которым, как ему казалось, он должен был ответить, если бы действительно просто проверял чьи-то покупки, но выражение его лица еще сохраняло на себе отпечаток небывалого психологического напряжения.

– Так вот в чем дело! Не говори только, что ради этого ты с ним...

– С Лёвой, Господи, умеешь же гадость сказать! Б-р-р-р... – Ксюша небрежно махнула длинными пальчиками в сторону отдаляющегося магазина.

– И все-таки, во сколько обошлось?

– Да в общем, как обычно, и как видишь совсем "под рукой". А учитывая заверения Левы, сегодня мы будем ярче всех. Так что сегодня кто-то будет за-жи-гать. – Радостно проговорила нараспев Ксюша, полуприседая и покручивая бедрами в такт последним словам. – А тех, кто ярко зажигает...


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю