Текст книги "Верьте в чудеса (СИ)"

Автор книги: Надежда Михайловна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

 Всю предновогоднюю неделю была оттепель, снег стал рыхлым, казалось, не идешь, а месишь под ногами какую-то непонятную кашу. Тридцатого же все поменялось, пошел дождь, который, достигая земли, мгновенно застывал, покрывая все коркой льда, и город стал сплошным ледяным катком. Ехать с работы на машине не представлялось возможным, и Елена, едва передвигая ногами, потихоньку шла к остановке, ругая себя последними словами, что задержалась на работе.

  Не то чтобы она ждала покупателей, нет, возникшая как всегда идея зазудела в кончиках пальцев и, увлёкшись реставрацией старинной вазы, найденной ею, можно сказать, на помойке, пропустила момент, когда можно было успеть уйти до такой гадской напасти.

  Елена не была настоящим реставратором, скорее, у неё открылся талант в непривычном для себя деле – так называемом стиле «хенд мейд».

  Начала от безысходности, когда опустились совсем руки и стал не мил белый свет, если бы не Катька-дочка, наверное и жить не смогла. Катька и притащила какие-то интересные бутылки, одну выпуклую, как бочонок, другую длинногорлую, и несколько дней нудила:

  -Мамочкин, ну попробуй нарисовать чего-нибудь на них, ты ж рисуешь неплохо, это я только каляки-маляки. Мамочкин, ведь опять кол принесу, сама же станешь ругаться!

  -Отстань! – вяло отмахивалась Лена. – Не до этого мне!

  -А до чего?! – взорвалась дочка. – Если вы с отцом два придурка, мне что, из дому сбегать?

  Ребенок изо всех сил хлопнул дверью и убежал к себе, минуту спустя послышались тяжкие рыдания, и Лену как кто кольнул под сердце:

  -Дура.!! Там же дочка твоя, ей-то тяжелее всех!

  Заскочила в комнату, подсела к рыдающей Катьке, обняла, стала успокаивающе гладить по волосам.

  -Доченька, прости меня, я что-то слишком расклеилась, себя жалеючи, прости, маленькая!!

  Катька сквозь слёзы бормотала:

  -Идиоты вы, ненормальные, один дурак вляпался, вторая в слезах утонула, думаешь, я не вижу, что у тебя глаза все время красные? Домой идти не хочется!

  Лена испугалась:

  -Кать, прости меня, я постараюсь тебя не волновать!

  -Пойдем, шарлотку быстренько сделаем и чайку, а, мам?

  Уже уплетая второй кусок шарлотки, Катька, едва прожевав, опять завела разговор про бутылки.

  -Мам, сделаешь, а?

  -Завтра, Кать, с утра пошарю в инете, посмотрю, что к чему.

  Проводила дочку в школу, полазила, посмотрела, поехала покупать краски, лаки, клей, кисточки, бечевку и все такое прочее.

  Дочка после школы ворвалась ураганом:

  -Фуу, чем это у нас пахнет? Мам, ты что, ногти красишь?

  -Неа, иди, смотри!

  На подоконнике сохли уже расписанные и покрытые лаком бутылки. Её высоконькая девочка – вся пошла в отца, запрыгала:

  -Йес!!

  На выпуклой бутылке зацвели подсолнухи, а на длинной вились какие-то лианы с экзотическими цветочками!

  -Мамуля, ты супер!

  Так вот, с тех двух бутылок и начала Лена заниматься изготовлением всяких самодельных вещичек – роспись, декупаж, холодный фарфор, поделки из веточек, шишек, семян и плодов, бусики, фенечки для дочки – сплошной эксклюзив. Катька только ахала и хвасталась напропалую мамулькиными поделками, постоянно приставала сделать фенечки подружкам.

  А когда Лена расписала пять бутылочек разного размера в одном стиле – под Хохлому, и Катька отнесла в подарок на 8 марта классной, то нашлись желающие заиметь что-то подобное.

  И присоветовала стародавняя знакомая Регина Воронкова:

  -Лен, возьми помещеньице под наём, две комнатушки, в одной будешь работать, а во второй маленькую лавчонку откроешь со своими поделками. Понятно, миллионов не заработаешь, но посмотри, как ты оживела, что может быть лучше, чем заняться интересным делом, а не вязкой рутиной. Помещеньице я тебе подберу, за аренду много платить не будешь, и дома все эти банки-склянки-краски держать не станешь.

  Помещеньице нашлось быстро и с небольшой суммой оплаты за аренду – кто бы стал спорить и возражать зампрокурору города?

  Лена делала все свои поделки не спеша и качественно, стоили они недорого, и полюбилась горожанам лавочка с кратким названием:"У Лены", многим. Всегда можно было найти недорогой подарочек, хорошо шли шкатулки, букетики из холодного фарфора, браслетики. Люди приносили всякие бутылки-банки с просьбой сделать из них что-то красивое. Лену захватил процесс творчества, что-то придумывала сама, что-то находила в инете, дочка после занятий тоже была здесь, Лена иной раз что-то мастерила, Катька была за продавца. Лена помнила её горькие слёзы и старалась никогда не показывать дочке свое неважнецкое настроение.

  Время, оно не то чтобы лечит, но притупляет, и боль уже не такая острая, и оглядываясь назад, начинаешь понимать, жить надо, для дочки, да и для себя тоже, в тридцать пять жизнь не заканчивается.

  Катька закончила школу, уехала поступать в Питер, у её отца там были какие-то знакомства, и начала учиться на менеджера по рекламе. Учеба нравилась, вот уже третий год ребенок учился там, Лена ездила в Питер, жила у дочки с неделю (папашка оплачивал ей съемную однушку), бродила по необыкновенному городу, ездила в Петергоф, Пушкин, часами бродила по центру, восхищалась красотой Питера, все больше влюбляясь в него.

  По вечерам, если приезжала осенью, делали с Катькой пунш, и сидели вечерами, укрыв ноги пледами, вели разговоры обо всем, не касались только одной темы -Ерохина, бывшего мужа Лены и отца Катьки. Лена с первых дней после тех идиотских событий сказала дочке:

  -Кать, он твой отец, я не стану запрещать тебе видеться с ним, но только одно должно быть непременно – никогда, повторяю, никогда не говори про него при мне. Для меня этот человек просто перестал существовать.

  Умница дочка никогда не заговаривала о нем. Лена знала – они общаются и довольно часто. Он тоже наезжал в Питер по своим делам и не упускал возможности сводить Катьку то в Мариинку, то в музеи, они облазили с ней весь Питер, забредали в кафешки, дурачились, но замечала дочка в глазах отца постоянную печаль. Резко повзрослев, пять с лишним лет назад она из капризного ребенка враз стала взрослой. Станешь тут, когда сильная, неунывающая, задорная мамочкин за две недели погасла и превратилась в нечто унылое.

  Как радовалась Катька тем первым двум расписанным бутылкам, за которыми пошли всякие интересные поделки – мать ожила.Только вот никогда уже после этого не смеялась как раньше мамуля, и вина в этом была только отцова.

  Видела дочка – мучаются до сих пор оба, но мудро рассудила – её вмешательство абсолютно ничего не даст, только наоборот, опять всколыхнется та обида у мамульки.

  Отец после развода поначалу жил с какой-то молодой, но через несколько месяцев остался один и больше никого не приводил в свою берлогу. Уж Катька-то явно бы просекла присутствие постоянное в квартире чужой женщины. Катька по первости сразу же выдала ему, когда он было заикнулся:

  -Вот твоя мать...

  -Моя мама – она самая лучшая! Не смей про неё ваще разговор заводить! Развелись – развелись, меня спрашивали? Нет! Вот и живи как тебе надо, а про неё со мной никогда не говори, или я совсем к тебе приходить не буду!

  -Кать, я не хотел про неё ничего плохого сказать.

  -И не говори!!

  Сейчас, в двадцать лет, она очень неохотно отвечала на его дежурный вопрос:

  -Мать там как, замуж не собралась??

  -Нормально, нет, говорит – все козлы.

  Только однажды, в последний приезд Лены, вот в октябре, когда они сидели в полумраке под уютным торшером, дочка спросила:

  -Мам, ты не подумай чего, просто мне надо знать, ты отца очень любила, ну, когда замуж выходила? Мамочкин, ты только не обижайся, – заторопилась она, – просто... мой друг, он меня замуж позвал. А я, честно, не знаю, любовь ли это с моей стороны, или просто интерес? Мам, ну у кого я ещё спросить про такое могу? Девчонки, они такие же как я, хочется взрослого послушать.

  -Любила ли я? – спросила Лена. – Ох, Кать, больше жизни, он же как фейерверк был, враз меня закружил, обаял, девятнадцать мне, двадцать два ему – любовь, небо в алмазах.Ты через год родилась, он брался за любую работу, калымил, где мог, ремонтировали машины с Кручко, потом небольшую мастерскую смогли организовать, приходил весь чумазый, пропахший соляркой или бензином.

  Денег поначалу не хватало, но жили весело, в выходные куда только не мотались... -Лена замолчала, вздохнула, -ты подросла, я работать пошла, понемногу стали крепче жить, машину купили, бэушную, но все же, у него руки золотые, она сколько лет бегала. С Воронковым вот подружился. Уже две мастерские появились, потом понемногу станцию техобслуживания заимели, дело пошло, ну, и дошло ... – она помолчала опять, -до развода.

  -Мам, скажи, только честно, а Воронков тоже с ним там был?

  -Тебе зачем в эту грязь лезть??

  -Мам, мне надо точно знать?

  -Был, дочь, и все, давай этот разговор закончим. Бойфренда покажешь?

  -Пока сама не определюсь, чего его показывать? Бабулик вон говорит:

  -Покопайся Кать, не будь как мамка твоя – один и навсегда. И рано замуж не беги, успеется. Вот поверь дважды вдове, туда всегда не поздно. Это мы раньше в двадцать пять перестарками считались, боялись, что не возьмет никто, и летели в двадцать лет, ах, любовь! А любовь, она не у всех получалась – кастрюли, дети, быт на самом деле заедал.-

  Лена усмехнулась:

  -Свекровь у меня всегда мудрая была, только сынок вот не в неё.

  -Не, мам, очень даже в неё, особенно сейчас.

  -Ну, значит, повзрослел после сорока! – пожала плечами Лена и больше не стала ничего говорить про Ерохина, ни к чему.

   За этими размышлениями Лена почти дошла до пустынной сейчас остановки. И вот тут-то и случилась беда, нога левая подвернулась, правая поехала, пытаясь удержаться, Лена взмахнула сумкой – хорошо, на длинном ремне и застегнута. Каблук у левого сапога с хрустом обломился. Сделав какой-то кульбит, она упала, неловко подвернув левую ногу. Вокруг никого, встать из-за острой боли в ноге не получается. Лена попыталась как-то перевернуться на четвереньки... рядом осторожно начала тормозить какая-то машина, еле ползущая по дороге.

  -Господи, хоть бы помогли встать!

  От боли и беспомощности на глазах выступили слезы. Хлопнула дверь машины, остановившейся подальше, и послышались торопливые шаги. Её осторожно, не говоря ни слова, подняли на руки и понесли к машине.

  -Ты?! – задохнулась Лена, разглядев, кто несет её к машине.

  -Я! – печально как-то улыбнулся её бывший муж. – Привет! Потом будешь говорить все, что пожелается, пока надо дойти до машины и не шлепнуться!

  Шел Ерохин осторожно, крепко держа её на руках, Лена смаргивала слезы:

  -Надо же, столько лет не виделись, и вот столкнула судьба в патовой ситуации!

  Ерохин подошел к машине:

  -Постоять чуток на одной ноге сможешь, я подвину сиденья?

  Лена кивнула, Ерохин быстро отодвинул передние сиденья, помог не сдержавшей стона бывшей залезть на заднее сиденье и сказал:

  -Лен, потерпи, можешь обзывать меня как хочешь, но сапог надо снять, нога, смотри, распухает. Потерпишь? Иначе придется его разрезать.

  -Давай! – Лена уцепилась за ручку на двери, Ерохин осторожно, едва касаясь, потихоньку начал расстегивать молнию. Лена зажмурилась, прикусила губу – боль нарастала, и как сквозь вату в ушах услышала

  -Потерпи, ми... – рывок, сапог слетел с ноги, а у неё градом брызнули слезы, не видела она, как смотрел на неё Ерохин в эту минуту. Ерохин осторожно прикрыл ногу своим шарфом, валяющимся на сиденье.

  -Все, поехали! – осторожно уложил поудобнее её ногу на сиденье, обошел машину, завел мотор:

  -Потерпи немножко! Ну, с Богом, поехали! Вернее, поползли!

  -Ккуда?

  -В травму, куда ж ещё?

  Они на самом деле ползли по улице, хорошо, горбольница была неподалеку. Ерохин взмок, пока доехал до неё. Он, никогда и ничего особо не боявшийся, рисковый такой мужик, как называли его многие, сейчас боялся – малейшая ямка, попадавшаяся на дороге, заставляла его мрачнеть, слышал он, как судорожно вздыхала Лена, и матерился про себя на все сразу: на погоду, на дорогу, на то, что она терпит такую дикую боль.

  В травме была очередь – пострадавших в такую дурацкую погоду привозили на «Скорой», и никто не удивился, когда Ерохин внес Лену в одном сапоге. Два морщащихся мужика, увидев умученную бледную Лену, тут же сказали:

  -Наша очередь сейчас, проходите, мы потерпим.

  Так и заперся Ерохин с женой на руках в кабинет, потом носил её на рентген. Рубаха давно прилипла к спине, но он про себя ликовал – Ленка, его боль и счастье, послушно обнимала за шею, не кривилась, не смотрела с ненавистью, не говорила гадости... Да какие гадости, когда у неё кроме охов сил ни на что не осталось.

  Облегченно выдохнули оба, узнав, что перелома нет:

  -Растяжение, придется с недельку полежать, как можно меньше беспокоить ногу, только если до туалета доходить – или на одной ноге, или на костылях! – озвучил врач.

  Наложили холодный компресс, наговорили все, что надо Ерохину, Лена не вслушивалась, болела нога зверски. Опять Ерохин нес её на руках до машины, она, устроившись на заднем сиденье, почему-то не реагировала, куда и зачем едут они, он останавливал машину, куда-то уходил, быстро возвращался, потом сказал:

  -Фухх, приехали! Потерпи ещё чуть-чуть! – опять помог ей вылезти из машины, закрыл её и понес Лену в чужой подъезд.

  -Ерохин, куда это ты меня? – очнулась она.

  -К себе, до вашей Михеевской горки если только к новому году доползем по такой дороге, да и не факт,что в гору заберусь, сползем в кювет, и пишите письма!

  -Дда, ты прав! – Вынуждена была согласиться Лена. – Никому не помешаю?

  -Нет! Нажми на кнопку, – занес её в лифт, – теперь на пятый!

  Лена послушно нажала.

  -Приехали! Ща, ещё минутку! – Ерохин поднес её звонку на двери с цифрой восемнадцать. – Позвони сюда!

  Через пару минут послышались шаги, и выглянула женщина лет пятидесяти с хвостиком.

  -Толик? Что случилось?

  -Тамар Сергевна, возьми у меня в правом кармане ключи, открой квартиру, Лене стоять пока нельзя

  -Да, конечно! – Женщина ловко открыла дверь, отошла в сторону, Ерохин пронес Елену в комнату и осторожно опустил на диван.

  -Все! Теперь разденемся, и можешь отдыхать!

  -Толик, я пошла, если что надо помочь, шумни?

  -Спасибо, Сергеевна!

  Соседка ушла:

  -Лен, давай потихоньку раздеваться. У меня малость бардак, не обращай внимания.

  Осторожно приподнял её, пересадил в кресло, быстро раздвинул диван, достал подушку и какой-то плед.

  -Лен, надо бы снять все и колготки тоже, все равно уже драные!

  Принес большой халат с этикеткой, улыбнулся как-то нежно:

  -Катька подарила года два назад, я посмеялся, на кой. А видишь, пригодился. Я пошел на кухню, если что, кричи!

  Юбку Лена сняла, а вот колготки – та ещё задача. Повозилась, растревожила ногу, потом плюнула на себя:

  -Что Ерохин не видел у тебя, дура? Да и опять же никто никого не соблазняет, такая вот дурацкая ситуация, хотелось поскорее лечь и, может, даже подремать.

  -Ерохин?!

  -Да, Лен? – тут же влетел он в комнату.

  -Не могу снять колготки, не хотелось бы, чтобы ты помогал, но...

  -Лен, чуть-чуть попу приподнять можешь? Вот так! Умница! – Как осторожно и бережно прикасался к ней Ерохин, как к бесценной вазе, подумалось ей, и тут же хмыкнула:

  -Ваза!! Как же...

  -Спасибо! – сухо поблагодарила она его, и попрыгала на диван, умостилась, Ерохин укрыл её пушистым пледом, погладил по щеке.

  -Я тебе сейчас таблетки принесу, выпей и постарайся уснуть!

  Помог приподняться, поддержал стакан, потом опять поправил плед, подкатил к дивану маленький столик, поставил на на него стакан с водой и, вздохнув, сказал:

  -Поспи!

  Лена прикрыла глаза и, уже начиная задремывать, нащупала какой-то квадратик на пледе. Потянула – ценник:

  -Надо же, у Ерохина все новое, удивительно! – последнее, что подумалось ей, и заснула.

  Не видела Лена, как осторожно подходил к ней Ерохин, напряженно вглядывался в её измученное лицо, вздыхал, опять уходил, что-то делал в ванной, на кухне, опять подходил к ней, бережно убирал непослушные прядки волос с лица и вздыхал.

  Позвонила дочка:

  -Пап, привет! С наступающим, пусть в новом году сбудется твоя главная мечта, ну и не главные тоже!

  -Спасибо, дочь!

  -Пап, – у ребенка стал встревоженным голос, – пап, я что-то мамульке дозвониться не могу, волноваться уже начала.

  -Мамулька твоя ногу подвернула, получилось приличное растяжение какой-то второй степени.

  -А ты откуда знаешь?

  -Да у нас тут ледяной дождь случился, обледенело все, деревья как стеклянные, под ногами катушка жуткая, мама твоя с работы припозднилась – еле шла по катушке-то, нога подвернулась, упала и все такое. Я мимо ехал, в травмпункте были, рентген сделали, сейчас спит в комнате. Не въехать к вам туда, на вашу Михевскую горку.

  -И что? Перелома точно нет?

  -Нет, нет, я тебе когда-нибудь врал? После всего?

  -Пап, – дочка помолчала, – ты только на неё не дави! И не ругайтесь! Завтра же Новый год!

  И воскликнула:

  -Йес!! Это вы вместе его встретите?

  -Получается – да, завтра минус десять, катушка никуда не денется, ей категорически два-три дня только до туалета и велено доходить, второго в больницу поедем.

  -И как она скакала на одной ножке, небось, вся умучилась.

  -Дочь, я что, слабак?

  -На руках носил? – захихикала Катька.

  -Да! Она такая худенькая, легкая!

  -Ой, правда, она же раньше в теле была.

  -Погоди-ка, дочь?

  Ерохин прислушался, из комнаты слабо позвали:

  -Ерохин?

  -Во, проснулась, поговоришь как раз с ней.

  Немного порозовевшая после сна, Лена выглядела повеселее, Ерохин протянул ей телефон:

  -Дочь наша волнуется!

  -Мам, мам, как ты?

  -Да сейчас полегче, поначалу была дикая боль!

  -Мам, папка сказал, у вас там жуть, катушка страшная?

  -Да!

  -Мам, ты не вредничай, побудь у него пока, он прав, на нашу горку точно не влезешь.

  -Побуду, дочь, не хотелось бы, но тут и до больницы недалеко, если не в тягость получусь.

  -Не дури, мам, я точно знаю – не в тягость, он на Новый год никуда не идет, сидит, в окно пялится и вздыхает!

  -Ты-то откуда знаешь?

  -А помнишь, я в десятом вроде как у друзей была? У него я была, он так суетился, так радовался, потом я уснула, проснулась часов в семь, пить захотела, он сидит, в окно смотрит и вздыхает. Спросила, почему не спит?

  -Сказал – не спится дураку.

  -Мам, ты знаешь, я не лезу ни к тебе, ни к нему, только очень прошу – если получится у вас просто поговорить, выслушай его, один раз.

  -Не обещаю! Сложно!

  -Мам, по возможности, и не лезь в бутылку, ладно? Целую, инвалидик мой, веди себя прилично! Завтра позвоню. И, мам – я вас обоих люблю!

  Прода от 11.12.2017, 12:09

   Ерохин запаниковал. Пока ездили в больницу, пока он заскакивал в аптеку, злился, что не может ехать быстрее – видел же, как больно и тяжко жене, он и позабыл, что она бывшая – все шло само собой. Опять же и в квартире все получилось правильно.

  А сейчас, когда она, проснувшись, скакала в туалет, у него начался мандраж, как быть дальше, что говорить? Он боялся сказать что-то не так, брякнуть какое-то не то слово, знал же – закроется Лена тут же, и всё – не достучишься.

  Позвонили в дверь, пошел открывать

  -Толик, – на пороге стояла Тамара Сергеевна, – я тут блинцов напекла на скорую руку, покорми девушку свою, небось, у тебя как всегда: кофе, бутерброд и сигарета?

  -Примерно так! – улыбнулся Ерохин.

  -Давайте знакомиться, – отодвинула его Сергеевна в сторону, – я Тома, мы с Жеником опекаем соседушку как можем, он мужик спокойный, только вот совсем не бережет свое здоровье – кофе, кофе и кофе. Мы с мужем супчиками, кашами его рацион разбавляем, – она с улыбкой смотрела на Лену. – А вы – Лена, мама Катюшкина, да? Она похожа на вас, а вот ростом явно в Толика пошла, девочка молодчина-разумница. Я тут блинцов на скорую руку, вернее, Женик меня надоумил, поешьте, пока теплые!

  Пошли на кухню. Лена, не удержав равновесие, покачнулась, Ерохин тут же подскочил, обнял за талию и, приподняв, перенес на небольшой диванчик в кухне, помог сесть, пододвинул стол.

  -Толик, неси подушку под ногу! – скомандовала Тома. – Нога должна быть повыше. Что хочу сказать-то, погода ужасная, пару дней ещё, предсказывают, так будет, значит, завтра ждем вас к себе на Новый год!! Женик мой уже мясо, рыбу размораживать вытащил. Отказа не принимаем, нам это будет как подарок! – она посмурнела. – В новый год нельзя грустить, так что ждем! Ну, я ещё завтра сто раз вас побеспокою!

  Тома ушла, Ерохин спросил:

  -Чай, кофе, молоко?

  -Давай кофе! – умел Ерохин варить вкусный кофе, у Лены вот такой не получался. Когда жили вместе, он посмеивался, что знает волшебное слово.

  Вот и сейчас ароматный запах вызвал слюноотделение – сделав глоток, Лена аж зажмурилась, не видя, как дернулся Ерохин. Ему так хотелось присесть рядом, хотя бы приобнять её.

  Блины на скорую руку были удивительно вкусными, а ещё у Ерохина оказалось любимое малиновое варенье, сваренное явно Виквикой.

  -Виквика? – спросила Лена, зачерпывая ложку.

  -Да, мамулька. Вот ещё мед приволокла зачем-то. «От простуды, сыночек!» -передразнил он мать. – Вот и стоят давно обе банки. Хотела сегодня приехать, как же, сыночек на Новый год останется голодным, еле отговорил, пришлось просто угрожать, что не приду в больницу, наверняка же упадет.

  Виктория Викторовна, сама себя называющая Виквикой, бывшая свекровь, была теткой заботливой, иногда даже чересчур, но что поделать – Ерохин у неё один единственный ребенок, выживший после четырех неудачных беременностей, и тряслась мамулька над своим ребенком постоянно. Ерохин рос шустрым, хулиганистым непоседой, она мужественно переживала все его ушибы, ссадины, драки, никогда не ходила разбираться с обидчиками – бывало такое в раннем детстве. Ерохин нежно любил свою мамульку..После развода мать, вставшая на сторону жены, а по-другому и быть не могло – вина была полностью его, целый год не разговаривала с ним, и только дочка смогла их помирить.

  А когда после развода он назло всем, в первую очередь самому себе, имел несчастье три месяца жить с молодой, мамулька, его разумная, выдержанная мамулька, явилась к нему в квартиру, поперебила много посуды, материлась как последний бомж, плюнула ему в лицо .. Ерохин до сих пор был в ауте от такого её поведения, но выводы сделал быстро, тем более, девица умела только одно – не вылазить из постели. Да и не получалось у него такого единодушия и понимания, как с женой, даже во время этого процесса, все было не так, чистая физиология. Ему, привыкшему, что Ленка чутко откликается на малейшее его движение, быстро приелся такой вот секс, и через три месяца он наладил девушку.

  Так вот и жил последние пять лет, встречаясь иногда с женщинами чисто для разрядки, а ещё никогда не приводил в квартиру подруг, предпочитая встречи на стороне, и сразу же предупреждал, чтобы на него не рассчитывали – ни жениться, ни жить гражданским или еще каким-то браком он не будет. Сейчас же, присев напротив жующей Ленки, пододвинул ей плошку с медом и бесцельно крутил в руках маленькую ложечку.

  -Вкусно, я ведь все съем, Ерохин!

  -Ешь! Я уже перекусил. Да и закормили меня Копыловы. Они, Лен, славные такие, Сергеевна-то бодрячком, а Женик её инсульт огрёб после гибели сына. Жили в Мурманске, Женик – морской офицер, в отставку пошел, да вот сын в аварию попал. Они там жить не смогли, переехали сюда, а здесь я такой весь, как она скажет, неприкаянный. Вот и шефствуют надо мной, я понимаю, тяжко им, стараюсь быть полезным. Женик её долго после инсульта восстанавливался – привезли его сюда, можно сказать, развалиной. Сейчас ничего, отошел, даже на инструменте своем играет. Дочка наша к ним постоянно набегала, а они и рады, придумают какую-то вкуснятину и названивают ей, приглашают.

  -Аа, вот откуда она всякие выпечки притаскивала – я спрошу, ответ один:"Бабушка Иркина напекла".

  -Ребенок наш, – с горечью сказал Ерохин, – в отличие от нас, дураков, очень разумным оказался. Вся в бабку свою. Лен, извини, но это так и есть.

  Вздохнул, поднялся и спросил:

  -Елку наряжать будешь?

  -А у тебя и елка имеется? – спросила Лена, не желая углубляться в то, что давно прошло.

  -Есть, я две принес, купил Копыловым на выбор, одна на лоджии стоит, оставил так, на всякий пожарный, игрушек, правда, чуть-чуть, но зато две гирлянды – Катька заставила прикупить, бурчала, что у меня неуютно и скучно, а по мне – нормально. Чего ещё надо, спать есть где, стол на кухне, холодильник, плита – всё путем. Вон, даже цветочки мамулькины выжили на удивление! – он кивнул на подоконник, где стояли три горшка с так любимыми Виквикой бальзаминами, которые она звала по-деревенски -"Ванька мокрый". Я их поливаю, чего-то там говорю, типа:

  -Выживайте, мужики!

  -Видишь – живут. Мать первым делом, как заявляется, их проверяет, удивляется. В суровых условиях выживают! – он посмеивался, старался говорить на нейтральные темы, но шестнадцать совместных лет никуда не денешь – видела Лена, хорохорится, что-то сильно гнетет его.

  -Ерохин, скажи, ты как там оказался? Ну, когда я упала?

  -Не поверишь, хотел по Макеева проехать, там одного удальца поперёк развернуло, объезжать по обочине никто не рискнул, а стоять и ждать мне не в жилу, решил по Обухова объехать. Полз еле-еле вот и увидел тебя, как падаешь, прости, что резко не тормознул, уперся бы в забор и не туды, и не сюды.

  -Ну что, наряжаем елочку?

  -Да!

  -Я пошел, крестовину приколочу, ты пока, – он полез на антресоль, достал коробку, -игрушки проверь, мало ли, у какой ниточки нет.

  Перенес её, слабо отговаривающуюся, что допрыгает сама, на диван, и накинув старую куртку, купленную сто лет назад Леной, потопал на лоджию.

  Лена только сейчас огляделась – комната была безликой, этакий набор необходимой мебели – диван, два кресла, столик на колесиках, на стене телевизор, у окна в углу компьютерный стол с компом, колонки и все. На окне шторы – явно выбранные Виквикой, Ерохину всегда было по фиг, что висит на окнах, ещё у дивана на полу был небольшой коврик.

  На полочках у компа какие-то диски, несколько книг и – удивительно – маленькая статуэточка – девчушка с корзинкой цветов. Узнала её Лена – Катькина. Покупали ей лет в пять – выревела тогда

  – Хочу, она на меня похожа!!

  Ввалился Ерохин с небольшой, с метр всего, пушистой елочкой.

  -Красавица какая! Ерохин у тебя мандарины имеются?

  -А как же! Мандарины и елка – это же из детства идет. Лен, наряжай её, я поворачивать буду, как тебе удобнее будет, ты ногу старайся не напрягать.

  -Гирлянду тебе на елку цеплять!

  -Командуй! – кивнул головой Ерохин. И Лена командовала:

  -Немного сюда, вот за эту ветку заведи, нет, вот, вот так. Пробуем, включи.

  Опутанная гирляндой елочка замигала, засверкала, и у Лены неожиданно поднялось настроение – отошедшая с мороза елочка, мандарины, игрушки – ведь и правда, до нового года остался один день, и получится он, похоже, неплохим! Как они дружно наряжали её – Ерохин сбегал к соседям, принес большую штопальную иголку, Лена протыкала мандаринки, продевала в них нитки, Ерохин под её команды вешал на веточки, красота.

  Наряженную елочку поставили у стены, выключили свет, и так уютно стало в комнате -запах хвои и мандаринов, сверкающая елочка, что до Ерохина, он готов был вечно сидеть в комнате рядом с так необходимой ему женщиной, времени осознать это было много, да и не изменял он ей тогда... Но как объяснить. что все было спланировано заранее?

  Прода от 12.12.2017, 12:42

  Посидели, помолчали:

  -Ерохин, мне бы под душ не мешало, поможешь?

  -Да, конечно! – он рывком вскочил пошел в другую комнату, вероятно, спальню, минуты через три вышел с полотенцем и своей большой футболкой. – Больше ничего подходящего не имеется, извини. А к тебе ехать за вещами – нереально. Я там все приготовлю, подожди пару минут!

  Подвигал на кухне ящичками стола, принес большой целлофановый пакет, бинт:

  -Давай ногу замотаем, чтобы тебе не намочить её?

  Осторожно, едва касаясь, начал заворачивать ногу, Лена же поймала себя на нестерпимом желании – дотронуться до такой родной макушки. Ерохин обмирал – любил, когда она запускала руки в его волосы, он только что не мурлыкал, жмурился и просил ещё.

  -Дура ты, Ленка! – обругала саму себя она и вздохнула. – Все прошло давным давно, сколько чужих рук его так баловали?

  А Ерохин тоскливо так думал:

  -Господи, все бы отдал, если бы она руки в башку мне ... да только – фига вам, Анатолий Васильич – поезд ушел. Как там Пугачева поет: Ту-ту!

  Не терпел он ничьих рук больше в своих волосах, противно почему-то было, а вот Ленкины, он же становился даже не воском, лужей.

  -Эх!! Ну, все, пошли? – донес, поставил её возле душа – порадовался, что в квартире этой у него душ отдельно, не в ванне, как ей оттуда выбираться мокрой? Положил рядышком мочалку, постелил на пол полотенчико:

  -Лен, ты только поосторожнее, если что, я рядом, дверь просто прикрою! Не до принципов пока с твоей ногой!!

  Зазвонил его телефон: – «Это я, твоя мама звоню, вся, блин, извелася, да, прямо на корню!» – послышался голос Масяни.

   -Мамулька волнуется! – засмеялся Ерохин. – Проверяет по нескольку раз на дню!Сыночку сорок три, а все маленьким считает.

  Неплотно прикрыл дверь и пошел отчитываться Виквике. Лена усмехнулась, подумав:

  -Хорошо, погода нелетная, а то бы уже здесь была, суетилась, охала, волновалась.

  Мыться было весьма неудобно, но справилась, долго стоять было тяжковато, она вытерлась, надела футболку и прислушалась:

  -Да, мам, понял, понял, нет, не буду! Все, целую, спокночи, пойду Елену Прекрасную из ванной вытаскивать! Знаю, стараюсь, пока!

  -Лееен, ты как там? Помылась?

  -Да, только сил не осталось.

  Он вихрем влетел в ванную, увидел её уже одетую

  -Фухх, не пугай!

  Опять легко поднял на руки, отнес на диван:

  -Всё,ложись!

  -Сказал Виквике про меня?

  -Да! Она хлеще Штирлица, по интонации меня вычисляет – охала, ахала, велела тебя как хрустальную вазу оберегать! – и запнулся, поняв двусмысленность фразы. -Извини! – и выдохнув, признался: – Лен, так сложно, боюсь!

  -Чего же ты стал бояться, Ерохин? Все у тебя, как посмотрю, нормально.

  -Неет, не нормально, но ты же все равно, как и тогда, ни одному моему слову не поверишь?

  Лена неожиданно для себя самой сказала:

  -А ты попытайся!

  -Сколько раз уже пытался? – с горечью сказал Ерохин. – Опять ведь пошлёшь.

  Лена повозилась, устраиваясь поудобнее, нога немного ныла. Ерохин тут же среагировал:

  -Болит? Давай ещё на ночь таблетку обезболивающую?