355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Марьяна Верховодко » Булочка (СИ) » Текст книги (страница 2)
Булочка (СИ)
  • Текст добавлен: 13 июня 2018, 15:00

Текст книги "Булочка (СИ)"


Автор книги: Марьяна Верховодко



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Я же потом наградила его именем Сахарок. Не знаю почему, не помню. Сахарок и Сахарок. Так и вышел дуэт: Булочка и Сахарок.

В тот день мы еще много откровенничали; в моих записях помечено, что наши отношения рванули вверх. Тогда же я впервые ответила на слова желания меня. Последний танец на дискотеке. Мы кружились под надзором воспитателя, который обещал оторвать мужское достоинство Л, если тот попытается со мной что-то сделать, и я впервые не отмолчалась на реплику, а ответила шепотом на ухо:

– Я хочу тебя.

Воспитатели-таки подняли бунт (какое совпадение) и заставили психолога выловить меня. Я сначала испугалась, не понимая, что этой женщине от меня было нужно, а потом, когда мне начали промывать мозги на тему взаимоотношений с парнем, детском возрасте и так далее, я расслабилась и расставила все точки над i, после чего ни один воспитатель ко мне с претензиями не подходил (я умею грамотно угрожать людям). Только мужики-воспитатели стебали, и все по-доброму с нас смеялись.

Но не только у воспитателей получалось стебать в этом санатории. Пребывая в определенном настроении, мы с Л тоже были теми ещё троллями. Как-то раз заняли позицию на проходном диване второго этажа и просто всех перебрали. Нас любили, мы были душой коллектива. Однако этот коллектив просто сгорал, когда мы обращали свой едкий взор на них с нашим своеобразным юмором. А мы, как черти, веселились.

Но все чаще этот коллектив не позволял нам укрыться наедине. Диван на третьем давно стал людным местом, и резко появилась необходимость искать новое укрытие. Его мы откопали в темном коридоре между закрытым кинозалом и теннисной. Там было темно, и заходили туда исключительно, когда залетал теннисный мячик. Но, после парочки колких замечаний по поводу кривых рук играющих (а что это они вечно этот шарик теряли, забрасывая его в наш коридор, и тревожили нас?), когда там прохлаждались мы, место становилось действительно тихим и безлюдным, а ребята научились нормально играть. Мы облюбовали ступеньки, на которых проводили все свободные часы оставшейся смены. Там же он раскрепощал меня, там же я преодолевала себя, там же поднимался лвл наших откровений, там же были самые страстные поцелуи.

Этот засранец заставлял меня стирать некоторые его вещи.

Меня. Редкостную. Мать его. Гордячку. Заставлял. Стирать. Свои. Шмотки.

Первой была та самая белая рубашка, в которой он вплыл в зал на первой дискотеке. Она была моей любимой, пока я не начала постоянно встречать её мокрой с мылом в руках. «Хочешь, чтобы я ее носил – стирай, булочка». Я вечно верещала, кричала и кидалась в него шмотками, когда он мне пытался их всучить. Мы, как семейная пара, на пролете устраивали концерты. Я наотрез отказывалась что-либо стирать и, баран же редкостный, не собиралась уступать, но, в конце концов, подчинялась. Я сама не понимала, как ему удавалось заставить меня сделать что-то из того, что делать я не собиралась – из того, что задевало мою гордость. Сама до конца не могла осознать, что все же выполняла эту его прихоть. Это было чем-то невообразимым, невозможным. Этому индюку удалось заставить меня ломать себя ради него? Как?! И это было одной из причин, по которой я его полюбила (л-логика [2]).

Как-то раз до нас добралась та самая подруга Люба. Она пришла во время тихого часа, и мы не могли выйти. Тут мне пришла в голову очередная хитрость, с помощью которой мы с дурной Аней (которая, как выяснилось, тоже была знакома с Любой – это Беларусь, детка) выбрались бы раньше времени.

Его друзья и по совместительству сожители тогда сидели на балконе и видели, как мы тайно покидаем корпус. Они знали, что и дурная, и Люба девушки курящие, и на вопрос пацанов, куда это они намылились, те ответили: курить. Я была с ними, и получалось, что курить шла и я. Л тогда находился в душе, но, как только он вышел из него, ему сразу было доложено о моем намерении. Хорошо, что мы уже были далеко от корпуса…

Когда тихий час завершился, и мы медленной походкой направлялись обратно, он просто вылетел из здания и с хмурым видом, от которого я вся съежилась, направился в мою сторону. Л рывком оттащил меня в сторону и потребовал дыхнуть. Я в недоумении повиновалась, и только тогда он объяснил: ему сказали, что я ходила курить. Не в состоянии понять, я хлопала глазами: он что, из-за этого был таким злым и взъерошенным. Нас догнали его друзья и рассказали, какой концерт он им устроил. Как только ему доложили обстановку, Л как с цепи сорвался. Он принялся бесчинствовать, и парни уже десять раз пожалели, что вообще обо мне заикнулись: он орал и метал все и всех вокруг. Чуть не убил Макса, в обязанности которого входило приглядывать за мной, чуть не набил морду глупенькому Алеше, который как-то небрежно кинул что-то не очень понравившееся Л обо мне. В комнате тогда творился Ад.

Я слушала и недоумевала. Во-первых, я не курю и никогда не собираюсь начинать – это был всем известный факт. Во-вторых, неужели он так сильно переживал за меня? Для меня было шоком, что Л мог так реагировать на мои действия. Да и все остальные. Это было дико, и приятно, и, да блин, странно! Я… действительно была важна им? Кажется, будто только тогда я стала осознавать собственную ценность в глазах этих людей.

Вечером прошёл за очередным фильмом, который я так и не посмотрела, и подкравшимся осознанием того, что вот, я влюбилась.

====== Глава 1/4 ======

В любых отношениях наступают моменты, когда пора сделать шаг вперед. В эти дивные минуты обычно над влюбленными парит радуга гармонии, и все прекрасно. Но бывает и так, что один из влюбленных совершено не готов к переменам, и желания другого вводят его в странный ступор, создают некоторого рода дискомфорт. Вот именно таким консервативным влюбленным была я.

Мы сидели, нежились в нашем темном коридоре, и Л решил зайти чуть дальше поцелуев. Вполне нормальное юношеское желание. Я, естественно, запротестовала, что было легко объяснимо моей зажатостью, девичьей робостью и попросту тем, что я головой думала. Но именно в тот момент все действия, слова, прикосновения были так кстати, создавали такую атмосферу, что на пару секунд я потеряла контроль и позволила к себе прикоснуться. Горячие пальцы заскользили по моей коже, которая тут же ответила жаром и топотом мурашек, но тут же нечто стало скручиваться страхом в животе. Контроль был мгновенно восстановлен, и я снова стала возражать. Без лишних слов все вернулось в прежнее состояние, наполнило его еще большей нежностью, но все же что-то продолжало крутиться змеем во мне, и это что-то мне не нравилось. Прикосновения Л были приятны, но были слишком неестественны, новы для меня. Я испугалась, как пугаются всего неизведанного. Осознавая, что это – глупость, я всё же не могла переступить себя. И остававшееся до обеда время где-то «случайно» пропадала. Я не знала, как это объяснить, я не была готова к такому повороту. Единственное, что я ясно понимала: мне нужно было время.

Странные эмоции просто заполонили все вокруг меня. Вместо привычного веселого, полного воодушевляющих речей тихого часа я создала атмосферу Ада. Я бушевала не из-за чего, злилась и метала молнии. На кого-то обозлилась, ругалась. Народ смышлёный сразу связал это с Л, но я в упор отрицала его причастность к моему настроению. А после тихого часа, когда мы с Л все еще были порознь (индюк без предупреждения ушел кости на футбольное поле размять, в то время как я бесцеремонно отправилась в противоположную сторону), народ окончательно убедился для себя в том, что был прав, чем выводил меня еще больше. С одной стороны, я была рада, что его нет рядом, с другой, меня стало мучить сомнение, а не обиделся ли он на меня.

Настроение было и без того плохое, а в сложившихся обстоятельствах, вообще ужасное. За меня стали беспокоиться, пытались как-то расслабить, но все только портили, задавая тучу вопросов…

Я сидела на балконе, приводя в порядок бедлам на своей голове, как вдруг услышала Алин смех. Меня стало интересно, где она, и я принялась вглядываться туда, откуда доносился ее голос. Каково же было мое удивление, когда я вдруг заметила Алю, которая стояла под балконом Л и премило с кем-то болтала. Прислушалась – конечно же, мужской голос, но расслышать, чей – сложно. Так к основному блюду – злости – был подан гарнир из удивления и ревности. Мой мозг сразу начал прикидывать, как бы оказаться там же, но чтобы мое появление было обусловлено чем-то и не вызывало вопросов. За минуту (а больше сидеть на месте я была не в состоянии) мне ничего лучшего не пришло в голову, чем просто взять и пойти прямо к ним в комнату, чтобы уже там со всем разобраться. Было лишь пару нюансов. Первый – в мужские комнаты было никак не попасть: это было запрещено. Второй – все равно даже для меня нужен был предлог, так как в мои планы не входило, чтобы у кого-то появилась хоть малейшая мыслишка вроде той, что я прилетела лишь оттого, что сидела и тупо ревновала. Нужен был предлог, да? Предлог подвернулся. У меня была их пена для бритья (одолжила на ночь, чтобы всех разукрасить), и ее, очень удачно, нужно было отдать сегодня.

Решение было спонтанным, а мои Боги любят спонтанность, поэтому в комнату прямо мне удалось прошмыгнуть мимо медсестры (просто госпожа беспалевность лвл 99, сама от себя иногда в шоке). Открыв двери, я спокойно зашла. Лица парней, которые только вышли из душа, надо было видеть: крики, смех, удивление – я привыкла уже к такой реакции. Больше всех был удивлен Л, что не могло не порадовать, а я поняла, что соскучилась по нему, и это меня удивило. Потом мы так страстно поцеловались, что у меня дух захватило. Его немного влажное после душа полуголое тело было крайне привлекательным, чего я не могла в очередной раз не отметить. Все парни быстро оделись, я вручила им пену, села на кровать и между нами с Л завязался разговор, касающийся этого утра, в ходе которого я отпустила одну фразу, которую следовало сразу же пояснить, но…

– Не подходи ко мне ближайшее время. Мне надо привыкнуть и… – перебил он.

Мне не дали объясниться до конца, так как в комнату вдруг стал ломиться какой-то мужчина. Реально ломиться, а парни тормозить его, чтобы, не дайте Боги, выяснилось мое присутствие в запретной зоне. Как они лгали и выкручивались, не впуская мужчину в комнату, эта была просто комедия. Они такую чушь несли, такие обманные маневры придумывали и на какое-то время им удалось его отвлечь и спрятать меня, оставалось только переждать, но Л вдруг схватил меня за руку и силой вытащил из мужского отдела.

После моих слов его будто скрючило. Я не подумала, как это будет звучать и как это все отразится на нем. Я не хотела его оттолкнуть – лишь хотела немного притормозить, но он все понял по-другому, и в этом я его не виню. Он тащил меня за руку, невзирая на крики проходящих мимо и полное недоумение всех. Мне было весело, я смеялась, а он был взвинченный и почти на срыве, что я опять-таки, спустя время, поражаюсь, как он не прибил меня на месте. Он до сих пор не был даже одет целиком! Но это я осознала только потом, когда мы уже стояли в безлюдном дальнем коридоре; я хохотала, а он странно пыхтел. Л что-то недовольно сказал мне на прощание и быстро ушел разгребать беспорядок, что я навела на этаже. Он оставил меня одну. А я не сразу осознала, что шла затем, чтобы убедиться, не обижен ли он, но сама же стала причиной его бешенства.

Вечером я репетировала с Алей (к слову, она постепенно отходила от своей влюбленности, и больше никаких казусов не выходило). Она готовила номер на конкурс, я ей помогала его корректировать, давала советы. В самый разгар репетиции, когда я уже босиком скакала по залу вместе с ней, изрывая душу в танце, на пороге появился Л. Он стоял и наблюдал за мной. Было бы интересно узнать, что он думал в те минуты (наверное, «господи, что за бешеные танцы шаманов»). И когда наша репетиция закончилась, он захлопал в ладоши и «наконец» был замечен мной. Я с осторожной улыбкой вышла к нему, и состоялся очень длинный разговор.

До этого момента я разговаривала с парнями его комнаты. Меня просили заранее предупреждать о своих визитах, чтобы они успевали прятаться во избежание драк и смертей, так как мой парень (пропустим часть с нецензурной лексикой) – псих. Я в недоумении смотрела на них, в то время как они объясняли, что после того, как я зашла на огонек, Л как с цепи сорвался. Чуть дверь не была сломана. И переносица глупенького Алеши, который ну очень не вовремя стал возмущаться, мол, какого лешего я делала в их комнате. Потом Л орал так, что пришел воспитатель… На которого Л тоже наорал благим матом, за что получил от него устных люлей (это был тот самый горячий 41-летний). В общем, из-за моего прихода все вверх дном перевернулось в их комнате, а после им еще и от взрослых влетело.

Мы стояли с Л в коридоре и не знали с чего начать. В этот день косяков было много, и между нами творилась какая-то чертовщина, но так не должно было продолжаться. Я больше не хотела, чтобы он был где-то не рядом. Минутное замешательство, и нас понесло: мы рассказывали и рассказывали о своем дне, о том, что чувствовали, когда проходило то или иное событие, о том, как мы со всеми ругались, бушевали, как крыша ехала. А потом долго смеялись, когда все это осознали. Мы оба поняли ситуации не так, как было на самом деле. Оба дурили и были готовы дурить дальше не из-за чего.

Он подтвердил и рассказал, какой взбешенный был после той моей реплики. Он думал, что все кончено, что потерял меня. Понял, что боится этого, стал еще злее. Он еще никогда так не переживал. И более того, чтобы хоть как-то сохранить лицо, решил (я ж говорю, индюк!) бросить меня.

Я рассказала, зачем приходила, почему, что имела в виду. Объяснила, что чувствовала утром в том темном углу, и как это на меня повлияло. Довольно трудно было описать то, чего сам не понимаешь, но он все понял и извинился за свое поведение. Я была снова поражена, ведь Л изначально представлял себя человеком, из которого извинения невозможно выбить. А в тот момент произносил он именно их.

Все наладилось, и мы стали еще ближе к друг другу.

Время шло, каждый день был веселым и душевным. Л открывал во мне все новые стороны, менял и учил новым вещам. По его словам, я оказалась той еще извращенкой (я ж ничего не знала, поэтому что в голову приходило, то и делала). Мне нравилось его удивлять, хотя иногда мне нужно было просто высказать свою точку зрения по какому-нибудь вопросу или объяснить ход мыслей. Я к нему сильно привязалась, как и он ко мне. В плохую погоду он согревал меня, я таскала его байки, одну из которых он после мне подарил. В хорошую – поил обожаемыми мной молочными коктейлями, рядом с ним я постоянно умирала от жары. Его я тоже частенько в пот вгоняла, когда после тихого часа выплывала при марафете на какую-нибудь фотосессию. И не только его, к слову, воспитатели тоже охали: «Где мои семнадцать?» (эх, 41-летний, поезд уже ушел). Я нравилась всем, не было тех, кто меня явно не любил ни среди девочек, ни среди мальчиков. И в доказательство этого на моей шее частенько оставались отметины любви от женской половины (просто ходила по коридору, а они, как вампиры, присасывались, безумно странная картина) и от Л.

Но все же был один неприятный момент. Как я уже говорила, я обожала молочные коктейли. В особенности «Смешарики», что продавались в местном магазине. Л, когда узнал о моей маленькой коктейлемании, сразу же преподнёс мне один подарочек, потом второй, а затем сразу девять (щедрый индюк). Я была самым радостным человеком за всю историю санатория. Я спрятала их в холодильник, и все знали, что эти коктейли – моя прелесть. Но в один день случилась беда. Какая-то сволочь стащила остававшиеся четыре коктейля. Это было как гром среди ясного неба. Вот тогда все познали меня в истинном гневе. Я врывалась в комнаты и орала как резаная. Всех запугала до чертиков. Девочки, любовь которых я особенно сыскала, ходили и искали, вменяемо разговаривали со всеми и всячески пытались мне помочь. Прям, детективное агентство организовалось. Было приятно, но злость мою не успокаивало. Конечно же, кража так и не была возвращена, я и сама бы не возвратила, и весь тихий час я была цербером. А потом запас злости иссяк, и я снова стала тихой и приветливой. Л, когда узнал эту историю, посмеялся, как смеются с глупого ребенка, и приобрел мне новую партию коктейлей. Я была ему благодарна, но, черт возьми, чтоб стащить мою прелесть…

Я полюбила наблюдать за тем, как он играет в футбол. Он был слишком неприлично сексуален, когда был занят чем-то. Как он пил воду, встряхивая волосами… Раньше вообще не понимала девушек, которые слюни пускают, глядя на парней. С ним я поняла, что это такое. После игры в один день я не пустила его в душ, а сразу утащила в укромное место, не глядя на то, что он был (будем честными) потным и непрезентабельным. Мне было все равно, я просто хотела его целовать. В тот же вечер я вдруг добилась своего: он рассказал мне о своих бывших. Я внимательно слушала, это было интересно. У меня была странная реакция, я не ревновала и не испытывала никаких негативных чувств, хотя обычно все девушки именно так реагируют. По идеи, должна была и я, зная какой он все-таки бабник и засранец, но все же ничего внутри не екнуло. И меня, и его это удивило, но больше всего мы оба поражались тому, что я смогла из него всё вытащить: иногда он был жутким партизаном. Я была довольна, что узнала о нём еще больше.

На дискотеке мне хотелось танцевать. Я отрывалась и сходила с ума так, как не отрывалась всю смену. Все были в приятном шоке, и та дискотека была по моей милости самой зажигательной. Л ушел играть в теннисную – все снова стали задаваться вопросами, что произошло, на которые я просто отвечала правдой: он, наконец, дал мне вечер, на котором я могу оторваться по полной. Но не проиграло и три песни, как, на мое удивление, меня выловила воспитательница и отправила к Л (это был огромный прогресс в их примирении с нашей парочкой). Похлопав глазами я все же пошла к нему. Чтобы совместить приятное с полезным, придумала небольшой план, который отыграла идеально, и, как итог, Л был затащен на дискотеку, где ему пришлось остаться, чтобы наблюдать за мной, так как прошел слушок, что кто-то пьяненький. Я отрывалась, танцевала как в последний раз. От меня в восторге были все, кроме Л и Макса, который все еще за меня беспокоился. Однако им пришлось смириться и ввязнуть в мое безумие.

Мы с Л были так милы. Я сводила его с ума. Его желания, мысли – все было наполнено мной. А я сходила с ума от него. Мы дышали друг другом.

– Дышишь?

– Дышу.

– …

– Тобой дышу.

Эти слова были паролем к нашим сердцам.

Ему нравилась моя грудь и совершено не нравилось, что я ношу штаны, чтобы его тормозить. В этом плане я была принципиальна. Я не собиралась терять невинность в санатории. Он же хвалил меня и все принимал, восхищался. Но парни такие парни, желание-то это не уменьшало, против природы не попрешь.

Начались тихие милые деньки со своей романтикой. Хотя, назвав их «тихими», я сильно преувеличила. Я меняла образы, мы с Л брали новые вершины, все больше и больше проникались друг другом. Как-то вечером, правда, мы устроили типичную сцену. Из-за какой-то мелочи вдруг сцепились, впервые реально надулись, и он отсел от меня (дело было в кинозале) на первый ряд. Все были в шоке, будто метеорит прямо на Нарочь упал, а я, как ни в чем не бывало, повернулась к соседнему парню, и у нас тут же завязалась беседа.

Я (иногда) очень общительный человек, и мне не составляет труда начать с кем-либо очень хорошо общаться. Особенно мне нравится такое общение с парнями. И когда Л оставлял меня на какое-то время одну, я не скучала, болтая со всеми, кто подворачивался под руку. В основном это были его товарищи по комнате, которые всегда как-то крутились неподалеку от меня. Я мило с ними беседовала, интересовалась всем и вся. И не раз Л по возвращению находил меня, окруженную шумной стайкой парней. И он ревновал, он действительно ревновал и все время злился, когда вдруг кто-то ненароком ко мне прикасался или кокетничал сверх меры. Он мне потом рассказал, уже к концу смены, что я нравилась и другим, поэтому при каждом удобном случае они оказывались рядом. Я была объектом воздыхания по меньшей мере еще двух парней, которые, естественно, это скрывали от Л, но этого было сложно не заметить. И он ревновал, глядя как я мило общаюсь с обоими.

И вот один из них сидел рядом. По-моему, этот парень тогда чуть не съел меня глазами. Я не сильно проявляла интерес к беседе, но и этого было достаточно, чтобы Макс и вся их комната сразу доложили Л о нашей беседе как о «милой», и тот в отместку тоже с кем-то начал наигранно шумно и весело улюлюкать. Жаль, что меня это, милый, не задевало. Тогда началось противостояние… В конечном итоге, конечно же, все закончилось хорошо – поцелуем в холле и желанием убить парня/девушку, и убеждением, что все же мы – два сапога пара. Типичные психи.

====== Глава 1/5 ======

Постепенно мы стали втихаря стали дружить “комнатами”. То они препирались к нам, после чего их с шумом выгоняли, то мы – к ним. Играли (все кроме меня) в карты на раздевание . Мы с дурной всех удачно садили, и было забавно, когда все парни остались в одних шортах, и в комнату вошел воспитатель (тот самый, который обещал в случае чего лишить мужского достоинства ) …

Больше других нам с Л нравилась Сандра, а Сандра души ни чаяла в нас. Сандрой звали девчонку восточной внешности, очень милую, добрую и наивную, что просто загляденье. Она была младше нас года на два, но создавалось впечатление, что на все десять, потому что, ну, не могут люди (разве что Аля) быть такими прекрасными и непорочными. Не совсем непорочными: я тут приложила свою руку.

Как-то вечером мы сидели в кинозале на своих местах, и Сандра решила сесть рядом с нами. Сначала она отвлекала нас от «фильма», но мы ее слишком любили, чтобы злиться. В один момент она вдруг сказала:

– Блин, вы так страстно целуйтесь, а я ни разу даже не целовалась! А тут так захотелось!..

Мы с Л удивлено переглянулись и в шутку предложили ей помочь. Она не стала возражать, чему удивились еще больше. Мы, все еще смеясь, начали выбирать, кто будет из нас ее целовать. Это слышало ползала, и все весело шушукались, но не встревали в ожидании экшена. От Л Сандра сразу же отказалась, так как опасалась, что я ей шею сверну потом (да ладно, Л не стоил свернутой шеи такой чудесной девочки). Оставалась я. Мы шутили-шутили, снова позабыв о том, что со мной так шутить нельзя, ведь я могу на полном серьёзе согласиться и сделать. Она же не была против! Меня аж возмутило это воодушевление: я понять не могла, она прикидывается или серьезно? И был очевидный способ узнать. Я ее поцеловала! Это был ее первый поцелуй. Она не отпрянула, а сидела смирно, пытаясь, как я с Л в самом начале, ответить на поцелуй.

В шоке были все, весь уже зал ахнул и обернулся на последний ряд. Я осознавала, что возможны были негативные для Сандры последствия и разговоры, поэтому предусмотрительно закрыла нас волосами, чтобы никто не видел самого поцелуя, и всем можно было солгать, что я поцеловала ее чисто в щеку. Чего я и опасалась, поднявшийся кипишь был беспощаден. Как-то бурно народ отреагировал и полез к бедняжке с расспросами. Она в чувствах выбежала из зала. Через пять минут мы последовали за ней.

Л уже высказал свое недовольство моей выходкой (он до последнего считал, что мы шутим, наивный), но, вот честно, мог бы уже и привыкнуть. Сандру мы не нашли и решили направиться на третий этаж в самый дальний угол за игровой, где никого не было, и занялись своими обычными делами: говорили о чувствах, целовались, травили истории, нежились и так далее. Внезапно кто-то прошёл игровую и направлялся в нашу сторону. Было бы очень плохо, если бы это были воспитатели, но, к счастью и к удивлению, это была Сандра. Она рассыпалась в извинениях и умоляла ее не прогонять (напомню, нас некоторые воспринимали реально как короля и королеву сего заведения; хотя я б тоже так воспринимала девушку, которой каждое утро все парни при встрече вместо приветствия руку целовали). Конечно же мы позволили ей остаться и у нас завязалась милая беседа.

Только я не сразу поняла, что беседа больше походила на рекламу. Сандра не переставала рассказывать обо мне, о моих приключениях на этаже, о помощи и поддержке, которую я оказывала всем, пусть я и отрицала. Она постоянно говорила, какая я хорошая и добрая. Чудо. Истинный лидер, опора. Надо было видеть лицо Л, когда ему другой человек, которого я публично лишила первого поцелуя полчаса назад, рассказывал, какая я прекрасная и удивительная. Да я и сама сидела и поражалась услышанному, хотя все, что она рассказывала, действительно имело место быть. Мы так провели весь оставшийся вечер, не соизволив даже спуститься к людям после фильма.

А через день мы вновь сидели там же, на этот раз наедине с Л и говорили обо всем на свете. О красоте, любви, вечности, об отношениях, о людях… Обо всем! И это было именно то, что нужно. Я говорила о памяти, которая запоминает выборочно странные мгновения. И в шутку предположила, что и это мгновение я запомню навсегда. И я его действительно запомнила, потому что оно было до дрожи прекрасно! Оно было таким домашним, уютным, счастливым, что, когда солнце зашло и перестало освещать нас через окно своими лучами, стало как-то грустно, ведь эти прекрасные минуты больше не повторятся никогда. И теперь, те секунды на закате, нарисованные теплотой – одно из любимых моих воспоминаний.

А на следующее утро Л сообщил мне, что уезжает. Я была шокирована и обеспокоена: я не предполагала, что мы расстанемся на пять дней раньше. Но все же это было не точно, и висело одно условие, но будет ли оно выполнено можно было узнать только к вечеру. Очень неприятные тогда эмоции крутились во мне, погода ещё была ненастной, что усугубляло состояние. Ненавижу неопределенность, из которой был соткан весь этот хмурый и совсем не радостный день. Куча неприятных разговоров, пессимизм. Но всё преобразилось, когда вечером Л сообщил, что все же не уезжает. А потом на радостях свалил в «Зубренок». Я его обожаю.

С самого начала у нас была такая договорённость, что каждый день мы будем фотографироваться. И так мы поступали на протяжение всего времени в санатории, вне зависимости от того, насколько страшными выглядели. Мы делали сотни фотографий, я потом сидела и удаляла их пачками, оставляя только самые лучшие. На большинстве мы целовались, на них не видно наших лиц. Есть с десяток более-менее с лицами. А на оставшейся паре сотен то Л начинал позировать (он и так был не сильно фотогеничным, а когда смотрел в камеру и позировал, становился … другим несимпатичным человеком), то я моргала или приобретала два дополнительных подбородка. Но традицию мы соблюдали, и это на самом деле было здорово!

Помню, как-то мы сидели на кривом парапете на небольшом обрыве Нарочи. Я сидела на железке, он держал меня и целовал. Мы ворковали и болтали о какой-то ерунде, тут он в шутку стал меня отпускать, но так, чтобы я не упала. Я висела параллельно земле, пищала, что упаду, он ржал и держал, а я подстраховывала саму себя ногами. В один момент я не успела ухватиться, он же в этот момент умудрился ослабить хватку, и мы оба, перевернувшись на железяке полетели вниз. Я ударилась одной половиной лица о твердую землю, а другую половину придавила его голова. Очнулась я, когда увидела, что наши ноги смотрят в небо (земля в иллюминаторе, земля в иллюминаторе видна…), а потом мы стали падать с обрыва. Нам повезло: дерево, в которое врезалось тело Л, прервало наше падение. Было страшно! Но тем не менее весело. Я весь полет и после смеялась (такой была защитная реакция на боль), он, когда очнулся, тоже засмеялся, хотя было видно, что ему не по себе. Но самое веселье наступило бы потом, когда последние дни я бы ходила с синяком на пол-лица, но спасибо косметике двадцать первого века.

Последние дни отличались еще тем, что многие ограничения для нас были сняты. Парочку Твикс, наконец, оставили в покое. Так, когда народ уже стал уезжать и дни наполнились толикой грусти, мы проводили все свободное время вместе. Мы даже в тихий час оставались вместе. Он проскальзывал к нам на этаж, мы падали ко мне на кровать и, под гомон девочек, дремали в объятиях друг друга. Даже медсестры, которые знали нас и очень любили или нет, закрывали на это глаза. Они приходили, видели нас под одеялом, удивлялись и, сделав пару веселых замечаний насчет детей, уходили.

Самый тяжелый день был последний. В санатории осталось максимум человек двадцать, и почти все уехали утром. Одни мы были до победного обеда. Весь день в объятиях, грустных разговорах, так как ни он, ни я не верили в отношения на расстоянии. Это был конец. Я была к нему готова, но все же. Я не плакала, когда за ним приехали и мы прощались. Я вообще ничего не чувствовала, так как, во-первых, я эмоциональный тормоз, во-вторых, я знала, что мы еще встретимся в Минске, где нам предстояло расстаться навсегда.

Я в последний раз взглянула на полюбившийся санаторий, в котором произошло так много важного моему сердцу, вдохнула глоток чистого нарочанского воздуха и опустошенная села в машину. Больше, к сожалению, я уже никогда не вернусь именно сюда.

Многое было упущено, многое спрятано в этом пересказе, но это все из-за моей стеснительности и все-таки нежелания делиться некоторыми воспоминаниями. Это были насыщенные дни, безумные и живые. Те три недели ощущались, как три месяца обычной жизни. Первый раз я так влюбилась. И если раньше я думала, что у меня была первая любовь, то время, проведенное на Нарочи, и Л меня в этом ясно переубедили. Л был моей первой любовью. Даже смешно становится, когда вспоминаю, как я изначально сопротивлялась своим чувствам. Л начал открывать во мне то, чего я не ожидала в себе встретить. Я – в нём. Мы уже тогда друг друга изменили. Научили, показали новые стороны самих себя, раскрылись. Были теми, кем являлись на самом деле, потому что были уверены, что с окончанием лета мы исчезнем из жизней друг друга, а вместе с нами испарятся и все наши секреты и откровения. Это было так здорово и приятно, ведь тебя полюбили таким, каким ты был на самом деле! Со всеми слабостями и недостатками.

Мы дали друг другу ряд обещаний. Но главное обещание этого романа было самым романтичным, какое только могут дать друг другу два влюбленных человека. Он пообещал, что через тринадцать лет заберет меня, чтобы не случилось. Если у него будет семья, если меня будет муж – неважно, он все равно придет, и, если он увидит взгляд, каким я смотрела на него в тот момент, он обязательно меня украдет. На вертолете в домик где-нибудь в лесу, о каком мы вдвоем мечтаем. А до тех пор мы будем обязательно каждый год встречаться первого ноября в пять часов в одном парке на третей лавочке от начала. Тринадцать лет.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю