355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Игорь Раковский » Жил-был мент. Записки сыскаря » Текст книги (страница 4)
Жил-был мент. Записки сыскаря
  • Текст добавлен: 12 января 2018, 22:30

Текст книги "Жил-был мент. Записки сыскаря"


Автор книги: Игорь Раковский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

– Чёрт знает что в этой Москве творится.


** трёшка – три рубля.

*** палка – (сленг) показатель работы милиции, т. е. задержание преступника, раскрытие преступления и т. п.

Физиология и…

Ночью он пил воду, вода уходила с тихим бульканьем в недра смуровского организма. Печень робко сказала SOS, но у печени нет души, и мозг велел ей брать пример с дружных работяг почек. Печень обиделась, потому что почек было две, а она была одинока, и пахать ей приходилось за всех. Придет наше время, успокоила её простата. Смуров забылся тревожным сном.

Утром он стоял под ледяным душем, уныло глядя, как его достоинство уменьшается в размерах. Хотелось кружку пива. Мозг услужливо нарисовал пол-литровую кружку, запотевшую по бокам и с шапкой пены, луч солнца золотил напиток. Смуров чертыхнулся и вышел из душа.

Задумчиво вылив на голову треть пузырька одеколона «Шипр», втянул в себя запах.

– Нет, одеколон пить не буду, – о печальном армейском опыте напомнил испугано сжавшийся в комок желудок.

Смуров выдохнул на зеркало, висящие над раковиной, его отражение покрылось туманом.

***

Начальник РУВД* полковник Карпов*, грузный мужчина с тяжёлым взглядом, посмотрел на личный состав уголовного розыска. Сыщики изобразили на лицах почтительную заинтригованность. Карпова любили, он сам был из сыскарей и начинал свою карьеру с ястребков на Западной Украине, где хлебнул по самое

не могу.

– Сынки, – мрачно сказал полковник, – сейчас Партия и Правительство объявили борьбу за Трезвость.

Полковник выдержал паузу. Все потупили глаза. Полковник продолжил:

– Так не жрите ханку на рабочем месте, ёб вашу мать! Иначе, – голос полковника заполнил зал, – уволю всех к едрёной фене, и пойдёте улицы подметать, а кому повезет… в сторожа, сутки-трое за за 70 целковых.

Потом выступал замполит РУВД, какой-то щёголь из отдела кадров ГУВД и шишки мелкого калибра, дудевшие в одну дуду, что политика Партии… ну и сами знаете… а кто не знает, так тому наверно повезло.

Смуров подумал, а что, может вступить в общество «Трезвость» и жизнь наладится, журналы читать будет или там газеты, соки пить или там вместо чифиря какао «Золотой ярлык».

Трамвай позвякивал и весело постукивал колесами на стыках рельс. Мутило, и все эти позвякивания-постукивания больно били моточками в висках. Тёплый напиток «Буратино», выпитый в РУВДшном буфете, тыкался в желудке и рвался наружу.

Перед родным 50-тым отделением милиции он перекурил. Во рту горчило, слюна кончилась и плюнуть на всё не получилось.

Сыщик решительно распахнул дверь в кабинет замполита конторы и с порога бухнул:

– Я вот тут подумал и решил вступить.

От неожиданности ручка, которой он чиркал в бумажках, выпала из пальцев и покатилась по столу.

Потом замполит долго рассказывал о том, что партия передовой отряд, и берут туда не всех, и что нужны рекомендации, и с кондачка этот вопрос решить невозможно. Потом замполит пожевал губами и вдруг вспомнив армейскую юность спросил:

– А ты, Смуров, Родину любишь?

Смурова заклинило и он вспомнил Родину из разрешительной, которую он трахнул после пьянки на День Милиции.

– Да не в жизнь, она же замужем, – с ужасом понимая, что он несёт, пролепетал сыщик.

– Вон, – коротко и зло сказал замполит.

***

Смуров брёл по коридору в свой кабинет, его рука нащупала в кармане пиджака заначку*.

– Судьба, – пронеслось в голове сыскаря.

Потом они пили с Барбосом водку, и Смуров пьяно и плаксиво жаловался:

– Представляешь, он думал, что я в партию хочу, а я в общество хотел. Нет, никто меня не понимает.

Барбос кивнул головой, они выпили ещё по одной. Закусили домашним огурцом, пахнущим укропом, эстрагоном и смородиновым листом. Огурцы хрустели, брызгая соком на ржаной хлеб, сало, порезанное аккуратными прямоугольниками, и фиолетовый крымский лук, пустивший прозрачную слезу под россыпью крупных кристаллов соли…

Смуровская печень вздохнула и принялась за привычную работу. Мозг отдыхал.

***

РУВД – районное управление внутренних дел.

Полковник Карпов – без аналогий, события происходили тогда, когда Илюша Куликов не знал, что станет сценаристом и было ему 4 года от роду.

Заначка – деньги, спрятанные, как правило, мужем от жены. Жена знает, что есть, но не всегда находит

Физиология – см. в Википедии.

Оба… на…

Смуров сыщик был земляной по недоноскам. Кабинет у него отдельный был, ибо дети… натуры тонкие, и у Барбоса отдельный, потому как Барбос старший сыщик был, ну такая должность, за непонятные заслуги. Барбос решительный весь из себя, на него посмотришь, ясно, что по морде влупит и не задумается, и расскажешь то, чего не знал… ну, или думал, или там, возможно, догадывался. Начальник Барбосу часто говорил, что ты парень, не за Речкой, тут у нас по-простому… выпил – украл, ну максимум убил, так это бытовуха, не война. Да и Смуров Барбосу открывал милицейскую тайну: видишь мочилово – отойди, перекури, увидел – лежат, ну так 03 всегда приедет и зафиксирует, а другие убегают. Те, что убегают, – твои, это палка. Задержал уродов, опросил свидетелей – вот тебе раскрытие, и скачешь ты на белой лошадке. А ты, Барбос, со своими воплями «Милиция!» и ещё предохранитель вниз, и затвором щёлк –так ты для Прокурорских палка, а для начальства дурак и головная боль. И кабинет твой будет на четыре рыла, где восемь маются с местом общего пользования, где за счастье, когда смыв дерьма работает.

Барбос пускался в рассуждения, ну как же так, это ж граждане, мы типа их защищать должны. Смуров вздыхал и предлагал сигаретку. Барбос от сигаретки не отказывался и вынимал огнетушитель «Агдама», что Смурову веселило душу и скрадывало милицейские будни. И чувствовал он себя в этот момент пития, сладкого дыма крепкой сигаретки и дрожащей кильки на вилке… гуру милицейским… всё знающим и Божье Провидение помнило о нём и вело по жизни и службе однообразной и пахнущей, как портянка солдата-первогодка.

Смуров человек был компанейский и однажды был зван на ужин в ресторане «Долина», что был на земле 16 отделения милиции, то, которое окучивало Коптево. Компания была милицейская, праздновали День рождения новоиспечённого участкового, на столе было много водки, салат столичный пускал слезу на зелёный горошек, а картошка с эскалопами остывала, не до закуски было, народ пил и нудно ворошил вилками закуску. Больше говорили. Смуров выпил граммов 300, зацепил горошенку из салата и медленно её прожевал. Глотнул пивка на дорожку, сунул деньги под тарелку и поплелся в туалет. В туалете два чувака с криком «Кия!» изображали Брюса Ли.

Подойти к писуарам возможности не было.

Смуров меланхолично помочился на стенку. Ручеёк подтек под ногу одного из бойцов, он поскользнулся и упал. Второй боец в порыве страсти пнул противника промеж ног и, услышав «Мммммм», торжественно улыбнулся и рванул к выходу.

Смуров встал на его пути. Тут же получил в голову, а второй удар в корпус заставил его выпустить воздух и присесть на корточки. Дальше было исполнение оперы «блевантино риголетто» и хлопанье дверями, появление наряда, какой-то бубнёж, скорая, нашатырь в нос.

Запомнилось чьё-то:

– Ну-ну, да это ментовские разборки!

Утром он тупо водил пальцем по стеклу, покрывавшем его рабочий стол, фотографии насильников, убийц и прочих представителей человечьего племени глумливо таращились на него. Закипевший чайник вывел его из ступора. Дверь в его кабинет распахнулась, и вошёл Барбос толкая впереди себя вчерашнего смуровского обидчика.

– У, сука, – выдохнул Смуров и вмазал по скуле поклонника восточных единоборств.

– Ты, это, не за Речкой, – ухмыльнулся Барбос. – Человек с миром пришёл.

Смуров закрыл кабинет на ключ. Из касетника с хрипоцой кто-то пел

«Много лет я свободы не видел,

Жизнь на воле я стал забывать, —

Видно, чем-то я бога обидел,

Разучился любить и прощать»

Портвейн пился легко. Сигаретный дым качался под лампочкой, равнодушно и тускло висевшей на витом чёрном шнуре. В дежурке кто-то орал:

– Да загубили мою душеньку, волки позорные!

И было хорошо на душе, и голова больше не болела.

Дежурный равнодушно листал сводку происшествий за прошлые сутки.

Умер

Смуров умирал. До этого он покурил у открытой форточки. Сигаретки были крепкие, высушенные на батарее парового отопления. «Прима» назывались. Красная пачка такая. Ногти у Смурова жёлтые были. От курения. Однажды он на Россолимо на вскрытии был. Огнестрел. Пуля в лопатке застряла, Ашот долго не думал. Развалил труп с грудины, и Смуров лёгкие увидел. Ё моё, совсем не как в учебнике анатомии! Пока патологоанатом в тушке ковырялся, тихо матерясь, то Смуров требуху разглядывал. Впечатлило. Он вышел из морга и судорожно закурил.

Но это мы тут отвлеклись. Смерть – дело серьёзное. Один раз бывает.

Так вот, покурил старший опер по делам недоносков и лёг на диван. Диван хороший был. На пружинах. Коля Пожарник, правда, по пьяни прожёг кусок матраса, но ему простили. Его орден нашёл, Красной Звезды, ну он и вмазал на радостях, потом заснул с сигареткой. Афган, то сё, они с Барбосом в воспоминания так ударились, что им зам по розыску нашатырь дал понюхать, а то они хотели в магазин со второго этажа десантироваться, сидя на подоконнике, он широкий был, а оконная рама от парашютистов гвоздями забита. А потом Прокуратура Колю нашла, он там в Матроской Тишине, опером будучи, накуролесил немножко и к нам в 50-е по-тихому свалил, но прокурорские дотошные, им, как и нам, без палки служба не канает и начальство ругает. И Коле суд учёл, что, мол, орденоносец и интернационалист, но зачем квартирного вора Гогию ногами бил, не мог рукой ударить? Коля ответить на суде постеснялся, что у него АКМа не было в руках, а так бы убил бы нахер вора Гогию, что мальчика изнасиловал в Измайловском и, пошарив в карманах пацана и в портфеле, ключ от квартиры взял, а, определив адрес по дневнику, видео вынес с норковой шубой и шапкой мужской из меха, предположительно, собаки. Всё это вместо Коли адвокат пробубнил. Коля в тельнике за решёткой сидел и осознавал, что он скоро будет з/ка. Сдохнуть ему хотелось. А Смерть, сука, по своим делам где-то шастала.

Смуров умирал. Конкретно. На диване. Сердце не, не болело. Дышать было фигово. Воздуха не хватало. Смуров по сторонам таращился. На стенки, зелёной краской покрытые, на стол старенький, стеклом покрытый, а под стеклом фотки уродов всяких и ориентировки важные, ну и телефонные номера, по которым если что, коряво, в спешке записанные на обрывках бумажек. Графин высился и стакан гранёный, последний для всяких нужд, типа попить разное, в основном плодово-выгодное. Потому как дёшево и сердито. Не, ну не надо про голову утром рассказывать, сами знаем. Сейф, да сейф, ну это ящик такой железный, что под ним и за батареей парового отопления, не всем известно. А если не дай Бог прокурорским известно станет, так с Колей Пожарником в Тагиле встреча, типа «И ТЫ Здесь!» это так, как два пальца об стену Краснопресненской пересылки. Тьфу-тьфу.

Смуров руку левую до пола опустил и картину вспомнил, ну там в ванне один покойник французкий лежал. Хорошая картина. Жизненная.

Дверь в кабинет открылась

– Ты, что умер что ли! – заорал зам по розыска Палыч. – Там, ****ь, твои недоноски школу подожгли!!!

Смуров засопел, сунул ноги в свои боты, 42 растоптанный, взял папку под мышку, глотнул тёплой воды и пошёл в дежурку клянчить машину. Смерть почесала в затылке, плюнула и, громыхнув костями, растёрла плевок и пошла в дом престарелых, косясь на автомобилистов.

Жара

Смуров жару тяжело переносил. Окна были открыты, по ночной Пироговке неслись с диким воем троллейбусы. На Новодевичьих прудах орали то ли лебеди, то ли молодежь. Уныло постукивая, брёл одиноко товарняк по Окружной железной дороге. В каменном мешке двора кто-то рвал струны и голосил с блатной хрипоцой:

– Ах, гостиница, ты моя гостиница,

Я присяду, ты подвинешься…

Сигаретный табак горчил, драл горло. Дым синим облаком бродил по комнате и вдруг улетучивался в окно, зависал над Большой Пироговской, а потом пропадал в мареве запахов из булочной, там пекли ночью хлеб. Запах из булочной шел сытный и духмяный. Смуров заснул. Сон его был короткий, снилось ему одно и то же: что патроны кончились. Ногти на пальцах были содраны, сочившаяся кровь была солёная, ветер-афганец нёс пыль, в глазах стояли слезы, затвор калаша задорно звякнул. Патроны кончились.

Смуров тупо во сне думал, что делать. В бок врезался камень. Было больно, но боль отвлекала от апатии. Руки нащупали эфку, руки были потные, Смуров боялся, что не удержит гранату и она скатится по склону. Он облизал указательный палец, ухмыльнулся и рванул кольцо.

– *** вам всем, – злорадно подумал он.

Мир померк. В бок шарахнуло так, что Смуров понял, что он живой.

– Ты чё орешь, бля, соседей перебудишь!

Смуров повернул голову и опустил руку вдоль туловища. Рука нащупала спичечный коробок, врезавшийся в его бок. Простыня, влажная и вонючая, сползла с его липкого тела.

Ленивое московское солнце осветило комнату, похожую на пенал. Женщина с копной крашеных пергидролью волос жадно пила пиво, сидя на широком подоконнике, завернувшись в простыню.

Смуров пошарил под подушкой. Ксива и оперативная кобура были на месте. Жизнь входила в привычную колею.

– Сортир прямо, налево, – произнесла женщина.

Смуров благодарно кивнул.

Потом было метро, привычная толчея вечно спешащих. Скрипящий паркет в коридорах, лестничные пролёты, забранные мелкоячеистой сеткой. Оперативка с сигаретным дымом. Рука начальника, бывшего матроса с татуировкой, изображающей якорь, поглаживающая бумагу, на которой вверху было красиво написано «Агентурное сообщение», а дальше коряво, и глухой голос тихо прозвучал в гулком кабинете.

– Так, значит, раскрытие.

Смуров пожал плечами. Сквозь пыльное окно кабинета начальника был виден угол здания ИВС с намордниками. В обед они выехали на задержание.

Вечером Смуров выпил пива, потом водки, закусил пельменями и поплёлся домой к жене, на ходу придумывая историю про суточное дежурство.

Снег пошёл

Смуров вытащил из печатной машинки листы. Внутри машинки печально звякнул невидимый колокольчик. Царапнул внизу листов свою подпись. Зам по розыску размашисто подписал «Утверждаю». В канцелярии поставили штампик и забрали второй экземпляр. Первый экземпляр Смуров положил в папку. Справка по итогам года была готова.

Детских преступлений по 50-му отделению милиции города Москвы числилось 14, что превышало рост преступности на одну единицу. За это Смуров завтра получит выговор с занесением. А на следующий год, если будет жив и здоров, то сократит количество детских преступлений на одно и получит премию. Или сохранит 14 и не получит ничего, что тоже хорошо, потому как не допустил роста детской преступности. Эта игра повторялась из года в год и была привычна до оскомины.

Палыч, зам по розыску 50-го покрутил головой, закурил и мечтательно сказал Смурову

– Эх, нам бы ещё кражу гос.имущества раскрыть какую-нибудь под конец года.

Старший сыщик по недоноскам Валера Смуров хмыкнул и вышел из конторы.

Погода была слякотная, вместо снега шёл мелкий сиротский дождик. Сыщик представил, как он будет тащится до трамвая, который ходил в это время в час по чайной ложке, а потом пилить на метро. И ноги понесли Смурова в магазин «Овощи», что был напротив конторы. В магазине сиротливая очередь струилась за мандаринами, тут же взвешивали картошку, свёклу и заскорузлую морковку. В кабинете заведующей было тепло. Ёлочка в углу сверкала шарами, разноцветные лампочки хитро подмигивали. Шампанское было вкусным, кружило голову и щипало нёбо. Смуров закусывал шоколадкой, покуривал, шутил и подмигивал. Заведующая магазином добродушно посмеивалась и смотрела на сыщика с надеждой и ожиданием.

Дома у заведующей магазином было уютно, пахло кофе. Они разделись, как семейная пара, простыни были прохладными. Потом они тихо лежали, смотрели, как в сумерках шевелятся от лёгкого сквозняка шторы, пили кофе с коньяком. Коньяк был маслянист, пахуч и тяжело перекатывался на дне бокалов.

– Твой сын? – сыщик кивнул на портрет щербатого пацана, с прищуром смотревшего на мир.

– Он у родителей. Каникулы.

– А у меня дочь.

– Поженим?

И они засмеялись. Они трепались про работу. Смуров жаловался, что начальство мордует с долбаным процентом раскрываемости и что много нельзя, а мало ещё хуже. Заведущая жаловалась, что все хотят дефицит, и приходится крутится между ОБХСС и нужными людьми, которых пруд пруди, и вот в магазине, что на Онежской, очумевшая молодая директриса пожар устроила, а ветеранские пайки до пожара вывезла и ими втихую торгует. Уже и недостачи покрыла, и у начальства в фаворе, и пожарная инспекция написала, что возгорание от короткого замыкания. Всё шито крыто, хоть и шито белыми нитками.

Утром был горячий душ, крепкий чай, бутерброды. Поцелуй на прощанье. Смуров тщательно стёр губную помаду и побежал в контору.

– Палыч! – заорал он с порога. – Раскрытие хотел, так оно будет.

– Ты чего небритый такой? – невпопад спросил зам по розыску.

К обеду дежурный следак закончил работу. Сунул в карман апельсин, а в портфель – тщательно завёрнутую в газеты тушку горбуши. И на прощанье напомнил про акт на уничтожение продуктов.

Палыч весело тюкал по клавишам видавшей виды пишущей машинки, переделывая справку о кражах государственного имущества.

Вечером в кабинете Смурова зазвонил телефон:

– Ну и сука ты, Валера, – только и сказала заведующая овощным магазином.

Смуров не стал оправдываться, а просто положил

трубку.

Природа смилостивилась. Похолодало. Выпал снег. Старший сыщик по недоноскам трясся в трамвае и думал, что кто-то велел слить информацию розыску, а не ОБХСС. Интриганы хреновы…

Дома было привычно скучно и тепло. Смуров заснул под бубнёж диктора программы «Время», рассказывающего о добром, светлом и хорошем.

В никуда

Смуров на балконе сидел. Балкон был маленький. Пиво холодным, с рыбы капал янтарный жир аккурат на заботливо подстеленную газетку и расплывался на чёрно-белом счастливом лице знатного комбайнёра, то ли намолотившего, то ли накосившего энное количество тонн.

Балкон и узкая, как пенал, комната, были смуровской собственностью после развода с женой и размена родительской квартиры. В комнате стояла раскладушка, укрытая солдатским одеялом, холодильник «Саратов» урчал басовито в углу, на нём покоился испуганно мигающий телевизор, на наспех вбитых в стену гвоздиках висели плечики с милицейской формой, одеваемой два раза в год на строевые смотры, вдоль стены выстроились связки книг и журналов. Телефон в прихожей звонил резко и надрывно. Телефонный аппарат видел виды, кроме цифр, на туго вращающемся диске были ещё и буквы. Соседей у Смурова было двое – Сара Абрамовна и Иосиф Абрамыч. Один из Абрамычей был счетоводом птицекомбината на пенсии, а вторая забывала спустить воду в туалете.

В дверь смуровской комнаты постучали.

– Пётр Васильевич, вас к аппарату, – старорежимно произнесла Сара Абрамовна.

Смуров вытер газеткой руки, не спеша прошёл в ванную и помыл руки, внаглую использовав розовый обмылок из мыльницы Иосифа Абрамыча.

– Ну ты где, ёханый бабай, мы выезжаем.

Петя продиктовал адрес и пошёл на кухню с общим столом, тремя колченогими табуретками, газовой плитой и широким подоконником с сиротливым алое в треснутом горшке.

Закуска была немудрящей. Петька лихо покромсал тепличный длинный огурец, открыл пару банок с килькой в томате, справился с костромским сыром и смахнул крошки бородинского со стола. В кастрюльке булькала вода, и в бульках подпрыгивали пельмешки, на сковородке золотилась картошка. Смуров вытер тыльной стороной ладони слезу, тонко порезав лук, и посыпал его крупной серой солью.

Ребята ввалились дружно, на кухне стало тесно и накурено. Петя согнал двух Иванычей, нагло рассевшихся на табуретках. Сара Абрамовна и Иосиф Абрамыч тихо сели, им плеснули в стаканы.

– С новосельем! – торжественно сказал Палыч, зам по сыску 50-й конторы города Москвы.

Все чокнулись. Опрокинули. Выпили. Закусили.

А потом по второй, ибо перерывчик небольшой. Ну и по третей, а там и до четвёртой-пятой. Сара Абрамовна сбегала за колбасой, а Иосиф Абрамович степенно вышел с кухни и торжественно принёс балык.

Палыч откашлялся и стальным голосом в телефон приказал ПМГ**** привезти ещё.

Потом гости разошлись. Сара Абрамовна вымыла посуду, убралась на кухне, зашла в туалет и привычно забыла спустить воду.

Петька с Иосифом Абрамычем допивали пиво на балконе. Последние троллейбусы, с диким свистом роняя искры, неслись в депо. Было прохладно и пахло липами. Завтра обещали дождь. Смуров лениво курил. Синий дымок сигареты облачком улетал в никуда.


**** ПМГ – передвижная группа милиции.

25

Утром Смуров пришёл в канцелярию. Получил кучу бумажек. Бросил их на стол. Закурил и стал смотреть в окно. В окно били крупные капли дождя и суматошно мотались под напором ветра голые ветки тополя. Одиноко завыл гудок проходящего состава по Московской кольцевой.

В тамбуре отдела уголовного розыска сидели раздражённые граждане. Из дежурки доносился вопль задержанного:

– Я требую прокурора!

Попискивали рации, сыщики толпились у окошка оружейки, получая родные ПМы. Получив, щёлкали затворами, снаряжали магазины, шевеля губами, считали патроны. Усталый после ночи дежурный прихлёбывал чай, похрустывая чёрным сухариком, обильно посыпанным крупной сероватой солью. Пахло мокрой шерстью, гуталином и блевотиной. Рутина.

Зам по розыску, покуривая, делал пометки в ежедневнике, отдавал короткие указания. Оперативки были короткие.

Смуров разложил бумаги. Чертыхнулся и поплёлся к заму по розыску.

– Палыч, а чего мне, я ж по детям. Какие к чертям алиментщики!

Палыч скользнул взглядом по бумаге, пожал плечами и буркнул:

– ОУР зашивается, вот нам и скинули. Вперёд на пулемёт, вечером доложишь.

Смуров набрал воздуху в грудь, чтоб рассказать, что у него два отказных, кража в школе, три украденных велосипеда, поручение от следока опросить недоноска в Даниловском спецприёмнике и вечерний рейд от Главка по чердакам и подвалам, не говоря про анашу в 45 ПТУ.

– Иди нахрен, – коротко сказал Палыч.

Смуров выпустил воздух, обозначив букву Ё…

В бумаге от Отдела Розыска сообщалось, что безуспешно ищется злостный алиментщик Альберт Петрович, который должен быть найден, после чего препровождён в отделение милиции для решения вопроса в возбуждения уголовного дела, и в его паспорт доблестная паспортистка обязана поставить особую печать.

Смуров позвонил в ЦАБ, где ему сказали, что Альберт Петрович числится работником сцены в Театре Оперетты. Смуров набрал телефон Театра и, представившись армейским другом Альберта Петровича, выяснил, что тот работает с 13.00.

Машину, конечно, никто не дал. И сыщик, сунув в карман пиджака наручники, поехал на трамвае до метро, а потом, подгоняемый ветром, побрёл пешком в театр. Где, преодолев сопротивление грудастой вахтёрши, вошёл в помещение и при помощи пожарника, мата и под крики общественности из профкома «Сатрапы!» защёлкнул наручники.

В метро было прохладно. От алиментщика пахло свежими стружками и пивом. Альберт Петрович уныло вздыхал и теребил ногами.

Следователь был наглый и обещал приехать вечером. Палыч велел опросить бывшую жену алиментщика, чтоб не дёргать дежурного сыщика. В квартире бывшей жены было чисто и бедно. Шаткий стол на кухне покачивался и кряхтел, когда-то белый холодильник «Саратов», а ныне жёлтый от старости, угрюмо урчал. Чашки для чая были большие, чай был крепкий и горячий. Женщина куталась в серый платок. Ребенок поглядывал на Смурова из-за угла кухни. Смуров порылся в кармане и достал конфету «Дюшес», соскрёб ногтем табачные крошки с обёртки и протянул ребёнку. Ребёнок качнул головой и не взял конфету.

Сыщик вернулся в контору, попросил паспорт Альберта Петровича у дежурного. Дежурный сказал, что паспорта нет. Смуров вздохнул. Дежурный по конторе почесал в затылке, сунул руку в карман и, вынув 25 рублей, протянул:

– Ну, ты это… по-братски. Нахрен ему штамп, ты чё, не мужик?

Вечером приехал следак, долго мурыжил Альберта Петровича, потом допрашивал его жену. Альберта Петровича отпустили. Смуров сдал пистолет, вечерняя смена ППС топталась в предбаннике у Ленинской комнаты. Два солдатика из наряда комендатуры жадно пили чай. Жена Альберта Петровича стояла на крыльце отделения милиции и курила. Смуров постоял рядом с ней.

– Так что теперь? – спросила женщина.

Сыщик пожал плечами. Помялся немного и протянул ей 25 рублей.

– Ну что вы, – усмехнулась женщина, – у нас всё нормально.

– Игрушку там или фрукты, – проклиная себя, промямлил Смуров.

Бывшая жена Альберта Петровича бросила окурок в урну. Махнула рукой и ушла.

Круг Смурова

Дело было то ещё, член – не тот который в известном месте у мужиков, а тот, который в Краснодарском крае – член Крайисполкома приехал в Москву на встречу с другими членами, мелкими, большими и не очень. А ночевать поехал не в гостиницу, а, как водится у членов, к секретарше другого члена, Московского Горисполкома. Секретарша жила на первом этаже, а у окон имелись форточки. Утром Краснодарский член обнаружил, что его портфель пропал. Ну, а там были всякие бумажки с пометками для служебного пользования, уж не говоря об обратном билете, паре носков, трусов, зубной щётки и электробритвы «Харькiв». Следов взлома квартиры не было.

Ну, милиция приехала по первому зову. Потом, как водится, прибыла собака с сопровождающим. Собака привычно дошла до автобусной остановки, получила подсоленный сухарик, пописала у всех на виду и облегченно вздохнула, её рабочий день закончился. Сыщики обречённо пошли опрашивать мирное население г. Москвы на предмет кто что слышал, а может, видел. Получив массу интересной информации от пересказа сюжетов новостной программы «Время» и как наши вставили всем в хоккей, один жилец пожаловался на жену, а много жён на мужей, один единственный рассказал, что конец близок и пытался продемонстрировать, но хулиганские действия были приостановлены угрозой прям щас и по башке, а уж потом по почкам.

Руководство чихнуло от графитового порошка, который рассыпал тут и сям эксперт Вартанян. И мирно село на лавочке перед подъездом, послав на переговоры дежурного сыщика. Дежурный сыщик пожурил члена, что тот не облико-морале, спросив предварительно, как его жена и детки в Краснодарском Крае, но член был с похмелья и быковал. Секретарша курила длинные сигаретки «ЯВА 100» и пила воду, как верблюд после забега по пустыне Сахара. Спустить на тормозах квартирную кражу не удалось. Потом приехал следователь, опергруппа с Петровки, пара полковников, и всё понеслось по-новой. Недовольная собака опять дошла до автобусной остановки, нерешительно гавнула, требуя свой сухарик. Член пришёл в себя и потребовал прекратить безобразие. Но было поздно. Колесо провернулось. Дежурная часть ГУВД отшлёпала на телетайпе сводку, и Москва узнала имя и фамилию члена и список похищенного.

Потом приехала чёрная «Волга», и члена увезли в неизвестность, оставив номер телефона и требование немедленно позвонить и доложить. Полковники козырнули, остальные курили, собака пописала на всякий случай.

Руководство посовещалось и решило, что кражу совершили дети. Потому как следов взлома нет, а форточки были открыты. Сыщик по недоноскам Смуров получил от следователя номер уголовного дела, отдельное поручение и массу пожеланий от полковников. Все стали разъезжаться. Только эксперт Вартанян, пряча за спиной изъятый замок от входной двери квартиры, рассказывал очумевшей секретарше о достижениях НТО в области криминалистики. Секретарша кивала и нерешительно требовала замок обратно. Вартанян обещал вернуться вечером и обеспечить охрану и безопасность до самого

утра.

Потом всё катилось по накатанной дорожке, сыщик искал, прокуроры требовали и проверяли, следователь слал поручение за поручением, начальство рыкало. Потом, через неделю, дело о краже поставили на контроль Главка, и Смурова с делом затребовало руководство. Смуров вытащил тощую папку из сейфа и сел писать, потом позвонил двум внештатникам, и они, приехав, тоже стали писать. Писали справки, рапорта, брали друг от друга объяснения, вытаскивали из старых дел бумаги, бритвочкой соскребали даты, вписывали свежие и пришивали к делу. Дело стало пухлым и смотрелось внушительно. Смуров даже нарисовал схему раскрытия преступления, вспомнив, чему учили в Высшей Школе милиции. Схема была красивая. Уже поздно вечером Смуров и внештатники выпили портвейну. С устатку. Один из внештатников неудачно поставил стакан на лист со схемой. Образовался круг. Портвейн «Кавказ», такая вещь, не «Солнцедар», конечно, но тоже жжёт, всё – кроме желудка советских граждан. Смуров послюнявил химический карандаш, обвёл и получилось фиолетово, красиво и художественно, это вам не квадрат какого-то Малевича. Сыщик пририсовал пару стрелок и, закурив, задумчиво вывел в круге вопросительный знак.

Внештатники ушли. Смуров сидел за столом в кабинете, пил чифирь на дорожку, в красках представляя, как из него будут делать котлету на заслушивании. Картина была мрачная и в чёрных красках.

Телефон зазвонил резко и противно. Смуров нехотя снял трубку и услышал пьяный голос Вартаняна, который, хихикая, требовал приехать по известному адресу. Смуров послал эксперта в известном направлении, ну там, где хутор и бабочки, не дальше.

Вартанян не унимался. Смуров заскочил в магазин «Овощи и фрукты», взяв пару бутылок плодово-выгодного, и прибыл по адресу. По адресу квартирной кражи на кухне сидел Вартанян и членова секретарша. На столе стоял портфель. На плите булькала кастрюлька с сосисками.

– В шкафу нашли, наверное, он по пьяни туда поставил и забыл. А мы… это, играли в игру «муж пришёл» и увидели, – гордо сказал эксперт и почесал густые чёрные волосы на своей груди.

Секретарша стыдливо запахнула полы коротенького халатика.

Доклад старшего инспектора УР по делам несовершеннолетних звучал устало, жёстко и веско:

– В результате проведённых оперативно-следственных мероприятий, а также…

Лица начальства были добрыми. Смуров, не стесняясь, налил в стакан воду из графина и одним махом выпил.

Часики

Смуров в тот день выпивал. Он по детям был. По детям старший сыщик. И старший лейтенант на майорской должности. С перспективой. И образованием высшим. Выпивал он в одиночку, кабинет у него отдельный, вот отдельно и выпивал. И вообще времена были тяжёлые. Страна боролась с алкоголем. В журнале «Трезвость» детективы зарубежные печатали, чтоб покупали и по обязаловке подписывались. Там, несмотря на трезвость, буржуазные сыскари тоже выпивали, видать, достал их капитализм. Да и у нас вон, на свадьбе антиалкогольной, замполит в салат советский, тот, который картошка, колбаска, горошек и майонез, ну по жизни оливье назывался, упал лицом и, сдувая горошек с усов, бормотал:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю