355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Герберт Уэллс » Властелин Темного Леса (Историко-приключенческие повести) » Текст книги (страница 1)
Властелин Темного Леса (Историко-приключенческие повести)
  • Текст добавлен: 2 июня 2018, 17:30

Текст книги "Властелин Темного Леса (Историко-приключенческие повести)"


Автор книги: Герберт Уэллс


Соавторы: В. (Давид) Вейнланд,Эрнест д’Эрвильи,Клод Сенак
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)

ВЛАСТЕЛИН ТЕМНОГО ЛЕСА
Историко-приключенческие повести






Клод Сенак
ПЕЩЕРЫ КРАСНОЙ РЕКИ


Глава I
Нум

Сидя на подстилке у входа в хижину, Нум нетерпеливо ждал возвращения старших братьев Тхора и Ури с Большого Охотничьего Совета. Братья уже имели право присутствовать на Совете. Нум – нет. Он был еще слишком молод, чтобы высказывать свое мнение – и увы! – слишком слаб, чтобы принимать участие в Большой Охоте. Разве что к тому времени его нога…

В зеленоватом полумраке летней хижины Нум снова – в который раз! – внимательно осмотрел свою искалеченную лодыжку. Два месяца назад, переходя вброд реку во время весеннего кочевья племени, он поскользнулся на мокрых камнях, неудачно упал, разбив щиколотку, и с тех пор сильно хромал.

«Я, верно, никогда не смогу охотиться, – печально думал мальчик, – и стану вечной обузой для племени Мадаев».

Он бросился ничком на ложе из сухой травы и листьев, кусая губы, чтобы не расплакаться. Большой Охотничий Совет вот-вот должен был закончиться, и Нуму совсем не хотелось, чтобы Тхор и Ури, вернувшись, застали его в слезах.

«Они, конечно, только посмеются надо мной. Разве могут они понять, как я несчастен!»

Близнецы – Тхор и Ури – вели беззаботную, ничем не омраченную жизнь. Они уже были почти так же велики ростом, как их отец Куш – вождь племени Мадаев, и в глубине души считали себя не глупее Главного Колдуна племени, Мудрого Старца Абахо. Тревога, сомнение и усталость были одинаково чужды обоим братьям, зато смеяться они могли в любое время и по любому поводу.

«Правда, в последние дни веселости у них поубавилось, – с горьким удовлетворением подумал Нум. – Голод терзает день и ночь их могучие желудки. Если дичь будет по-прежнему попадаться так редко, близнецы скоро станут слабыми, словно малые дети, слабее меня!»

Он тут же раскаялся в своих дурных мыслях. Несмотря на все поддразнивания и насмешки братьев, Нум любил их обоих.

Он помнил, как после его падения в реку Тхор и Ури, сменяя друг друга, несли братишку на плечах весь долгий путь до летнего становища племени.

Перевернувшись на спину, Нум стал растирать ладонью впалый живот.

«Я тоже голоден… – вздохнул он. – Ах, если бы Большая Охота наконец состоялась и была бы для нас удачной!»

Нум думал «нас», хотя, конечно, сам еще не мог натянуть тугой лук или метнуть в добычу тяжелое дубовое копье. Но он был Мадаем, и жизнь племени была его жизнью.

Ощупав свои икры, Нум заметил, что они стали еще тоньше. Разбитая же лодыжка, напротив, была вдвое толще здоровой.

«Она никогда не будет такой, как прежде, – пробормотал он, – не знаю, смогу ли я даже выдержать осенью долгий путь домой, к родным пещерам».

Нум стиснул зубы, сжал кулаки.

«Но я должен выдержать, должен во что бы то ни стало!»

Желая подбодрить себя, мальчик закрыл глаза и принялся думать о родных местах, там, на далеком Севере. Он сразу увидел перед собой высокие, обрывистые берега Красной реки, размытые ливнями и паводками, серые скалы, подходившие к самой воде, изрытые глубокими пещерами, где царил теплый и таинственный мрак. Он вспомнил обширную пещеру, служившую жилищем его семье, с входом на уровне речной долины, и ту, где жила его маленькая подруга Цилла, расположенную на самом верху самой высокой точки скалистой гряды.

Нум любил Циллу, как родную сестру. Совсем крошкой Цилла потеряла своих родителей, погибших во время эпидемии. Ее приютил дед, Мудрый Старец Абахо, который, однако, не имел достаточно времени, чтобы надлежащим образом заботиться о сиротке: у него было слишком много дел. Абахо был одновременно советником Куша, художником, расписывавшим каменные стены Священной Пещеры и резавшим из дерева и кости амулеты для охотников, Мудрецом, изучающим Тайны Природы, врачевателем, готовившим целебные снадобья из трав, соков и ядов, костоправом, приводящим в порядок поврежденные руки и ноги, и, наконец, всеобщим другом и помощником, настоящим патриархом племени Мадаев.

Повседневные заботы о Цилле взяла на себя мать Нума, Мамма, у которой своих дочерей не было. Она полюбила маленькую сиротку, как родную. Но вот уже скоро год, как Цилла переселилась к деду в его высокую пещеру «у самого порога неба». Несмотря на свой преклонный возраст, Мудрый Старец продолжал жить на этой головокружительной высоте и предпочитал свое подоблачное жилище всем другим. Он проводил там в трудах и размышлениях все долгие зимние дни. В обязанности Нума входила доставка дров для его костра.

Вспомнив о зиме, Нум невольно поежился, словно его обнаженной кожи коснулось ледяное дыхание северного ветра. В такие холодные дни хорошо укрыться под сводами теплой пещеры, за высокой оградой из камней и бревен, защищающей вход, и сидеть у костра, устремив мечтательный взгляд на танцующие языки пламени и держа в своей ладони маленькую ручку Циллы.

«Цилла разлюбила меня с тех пор, как я стал калекой, – с горечью подумал Нум. – Она должна презирать меня…»

Он яростно прижал кулаки к закрытым векам и решил ни о чем больше не думать. Но – увы! – это было невозможно. Помимо воли перед его глазами одна за другой вставали яркие картины, заставляя его снова и снова переживать унизительные последствия своего увечья.

Нум представил себе возвращение Мадаев в долину Красной реки: длинную вереницу мужчин, женщин и детей, медленно бредущих на Север вдоль ручьев и рек. Они то переваливают через холмы, то продираются сквозь заросли кустарников и деревьев, уже тронутых дыханием осени, то переходят вброд реку в том самом месте, где Нум весной повредил ногу. Огромные куски вяленого мяса – зимние запасы пищи, – которые Мадаи несут с собой, подвесив к длинным жердям, наполовину выделанные шкуры зверей, рога и кости, необходимые для изготовления оружия и рабочих инструментов, издают резкий запах, привлекающий гиен, шакалов и волков. Каждый вечер звери устраивают вокруг лагеря Мадаев леденящий душу концерт, и люди засыпают беспокойным сном под злобное завывание голодных хищников.

Мадаи спят плохо, едят мало и идут целыми днями, без отдыха и передышки, до тех пор, пока высланные вперед разведчики не заметят наконец вдали широкую ленту Красной реки у подножия высоких утесов…

Погруженный в свои мысли, Нум внезапно вздрогнул, ощутив на лице струю прохладного ночного воздуха. Тхор и Ури вернулись; Большой Охотничий Совет закончился.

Нум приподнялся на локте и обернулся. Завеса из коры, закрывавшая вход в хижину, была откинута, удерживаемая могучей рукой с длинными смуглыми пальцами. Молочный свет полной луны озарял внутренность жилища. Стоя на пороге, близнецы обменялись несколькими словами со своим спутником, огромная тень которого могла принадлежать только Кушу, вождю племени Мадаев.

– Он спит, отец! – вполголоса сказал Ури.

– Пусть спит, – ответил тоже шепотом Куш. – Это самое лучшее, что он может делать. Бедный мальчик!

Нум резко выпрямился. Жалость, прозвучавшая в голосе отца, оскорбляла его. Он считал, что жалеть следует только дряхлых стариков, людей, больных неизлечимой болезнью, или совсем маленьких детей, которые страдают и мучаются, не сознавая того, что с ними происходит. Но он-то, Нум, не был ни стариком, ни больным и уже не считал себя больше ребенком.

«Я ранен… я только ранен… Но я хочу выздороветь и выздоровею… и они не будут больше говорить про меня: „Бедный мальчик!“ Они еще увидят, на что я способен!»

Наклонившись и пригнув головы, близнецы вошли в хижину. Но макушки их все равно касались толстых веток, служивших остовом крыши. Длинные черные волосы обрамляли загорелые лица юношей. Они заплетут их в косы, когда отправятся на Большую Охоту, если Совет назначил ей наконец время и место.

Тхор и Ури были похожи друг на друга как две капли воды. В детстве, когда они были совсем крошками, Мамма, их мать, надевала на руки малышей браслеты из разноцветных камушков: красных – для Тхора и зеленых – для Ури. Но озорные мальчишки порой нарочно менялись браслетами, и Мамме лишь с трудом удавалось отличить друг от друга своих сыновей. Эту шутку Тхор и Ури повторяли бесконечное количество раз и неизменно получали при этом огромное удовольствие. Они хохотали во все горло, обнажая крепкие белые зубы, и все Мадаи, как один человек, смеялись вместе с ними.

Но теперь, несмотря на всю свою беспечность, близнецы уже много дней не помышляли о веселье. Вместе с другими Мадаями, молодыми и старыми, они страдали от голода, а главное – от мучительного беспокойства за будущее.

Озабоченность их была вызвана не столько недостатком ежедневной пищи, сколько необходимостью заготовить на лето огромные запасы вяленого мяса и жира, достаточные для пропитания племени во время долгой суровой зимы, которую Мадаи проводили, укрывшись в теплой глубине обширных пещер.

Все свои надежды племя возлагало теперь на Большую Охоту, проводимую ежегодно осенью, когда бизоны откочевывают с высокогорных альпийских пастбищ в глубокие, защищенные от зимних ветров долины. Если Большая Охота будет неудачной, Мадаи останутся на зиму без мяса, служащего им в эту пору года единственной пищей, и без шкур, защищающих от пурги и мороза их обнаженные тела. А это означает смерть для всего племени, медленную и мучительную смерть от голода и холода.

Инстинкт самосохранения вынуждал Мадаев каждую весну откочевывать всем племенем на юг, чтобы не истребить окончательно дичь, населявшую их родную долину. Там, у подножия южных гор, были расположены их четко ограниченные охотничьи угодья, которыми Мадаи пользовались с большим умом и осмотрительностью. Законы племени строго запрещали охотникам истреблять животных бесцельно, ради одного удовольствия: дичь разрешалось убивать только для пищи. Летом Мадаи охотились на диких лошадей, косуль, кабанов, каменных баранов, а осенью, во время перекочевки стад, – на северных оленей и бизонов. Они всегда щадили самок, особенно весною и летом, когда у тех были детеныши, и старались не забираться на чужие охотничьи территории, чтобы избежать столкновений с соседними племенами.

Но в этом году Мадаев с самого начала лета преследовали неудачи. Лесной пожар уничтожил весной густые заросли деревьев и кустарников, простиравшиеся между обширным болотом, окруженным скалами, и первыми отрогами высоких гор. Стада травоядных, напуганные огнем, покинули долину, укрылись на крутых горных склонах и все лето оставались там. Охотники племени не отваживались забираться за дичью в горы, дикие и малодоступные, увенчанные белоснежной короной вечных снегов, и к тому же изобиловавшие волками, пещерными львами, огромными свирепыми медведями, а быть может, и другими, неведомыми еще людям чудовищами.

Мадаи пытались добывать себе пропитание на уцелевшей от пожара территории. Но там оставалась лишь мелкая дичь: зайцы и кролики, куропатки и рябчики, небольшое стадо кабанов. Старики и дети ловили в болоте карпов, угрей и лягушек, а в горных ручьях, впадавших в болото, – немногочисленных и мелких форелей. Женщины собирали грибы и ягоды, съедобные плоды и коренья. Но эта скудная пища никак не заменяла мяса, сочного мяса настоящей крупной дичи, которое было так необходимо племени мускулистых и сильных охотников. И главное, это была случайная и недостаточная добыча, которую не отложить в запас на зимнее время.

Голод угрожал Мадаям.

Оставалась только одна возможность спасти племя от ужасов голодной зимы – Большая Охота. Все предыдущие годы стада бизонов в конце лета проходили по долине, где находились охотничьи угодья Мадаев, переправлялись через болото и шли дальше на север, в места своих зимовок. Но весенний пожар мог заставить их изменить своим многолетним привычкам, и Мадаи с тревогой спрашивали себя: захотят ли огромные звери совершить свой осенний переход по обычному маршруту?

Три самых храбрых воина, увешанных с ног до головы оружием и священными амулетами, были отряжены на разведку в дикие горные ущелья. Они вернулись на стоянку только вчера, измученные, отощавшие, с глубоко запавшими глазами. Бизоны, рассказывали они, все еще там и по-прежнему пасутся на альпийских лугах. По некоторым признакам разведчики поняли, что стада в самое ближайшее время собираются откочевать вниз. Но где? Когда? Как? Эти вопросы глубоко волновали Мадаев, потому что от верного ответа на них зависела жизнь и благосостояние племени.

Нуму все это было хорошо известно. Вынужденный мало двигаться из-за увечья, озлобленный сознанием своей неполноценности, избегавший общения с людьми из страха, что его могут лишний раз пожалеть, он имел достаточно времени, чтобы хорошенько обдумать в одиночестве создавшееся положение.

Он не знал ничего о том, что говорилось на Большом Охотничьем Совете, поскольку возраст не позволял ему присутствовать на нем. А жгучее любопытство мучило мальчика.

Опершись на локоть, Нум полулежал в своем темном углу, внимательно следя за близнецами. Он без сожаления отдал бы свой острый кремневый топорик с гладко отполированной костяной ручкой, лишь бы узнать, что решили на Совете его отец Куш, Мудрый Абахо и другие старейшины племени. Что касается его, Нума, то он считал бы целесообразным устроить Большую Охоту на бизонов в горах, не дожидаясь, пока те спустятся вниз, раз неизвестно, какой маршрут они в этом году выберут.

– Мы отправимся за бизонами в горы? – спросил он внезапно, не в силах сдерживаться дольше.

Близнецы удивленно посмотрели на него и разразились хохотом: смеялись они тоже совершенно одинаково.

– Ты воображаешь, что мы будем гоняться за бизонами по горам и ущельям, малыш? Но не забывай, что они бегают быстрее нас! Или, может, ты со своей хромой лапкой сможешь угнаться за ними? Спи-ка лучше, чем задавать глупые вопросы.

– Я не могу спать! – пылко воскликнул Нум. – Как можно спать, когда мы не знаем, будет ли у нас запас мяса на зиму?

– У нас будет много мяса, – обещал Ури. – Спи!

Нум опустил голову на подстилку. Много мяса – это хорошо. Но каким образом Мадаи добудут это мясо? Он снова приподнялся на локте и спросил:

– Но как?

– Что – как?

Тхор и Ури уже успели наполовину погрузиться в сон. С ними всегда так: стоит обоим вытянуться на подстилке, как они тут же засыпают непробудным сном до следующего утра. Нум настаивал:

– Как мы разыщем бизонов, если они спустятся с гор в другом месте?

– Они, быть может, пройдут обычным путем, – пробормотал Тхор, сладко зевая. – Абахо узнает это сегодня ночью.

Черные глаза Нума широко раскрылись во мраке.

– Абахо? А как он узнает?

Тхор сердито стукнул кулаком по стенке хижины и перевернулся на другой бок, спиной к Нуму, давая понять, что младшему брату пора наконец оставить его в покое. Ури зевнул в свою очередь и сказал:

– Абахо – великий мудрец. Он всю ночь будет размышлять и колдовать, а завтра скажет Мадаям, когда и где бизоны спустятся с гор…

Нум вскочил на ноги, подошел прихрамывая к постели близнецов, схватил Ури за плечо и встряхнул его:

– Ури, а как же Абахо догадается о намерениях бизонов?

– Понятия не имею. Но даже если бы я и знал что-нибудь, я все равно не сказал бы тебе ни слова. Ты еще слишком мал, чтобы интересоваться подобными вещами.

Нум закусил с досады губу. Слишком мал! Слишком мал! Как он ненавидел этот вечный припев близнецов! Помолчав немного, мальчик спросил:

– Абахо остался размышлять в хижине Совета?

– Абахо ушел в сторону Большого болота, – ответил Ури, – и никому не дозволено следовать за ним, даже нашему отцу. Тайны мудрецов не должны быть известны охотникам и воинам, не говоря уже о таких сопляках, как ты.

– Но я хотел бы все-таки знать… – упрямо продолжал Нум.

Ури проснулся окончательно. Он сел на подстилке и, схватив младшего брата за руку, сжал в своих сильных пальцах узкую мальчишечью кисть.

– Слушай внимательно, малыш, и никогда не забывай того, что я тебе сейчас скажу. Ни один из воинов племени не задал Абахо ни одного вопроса. А между тем все они со времени своего совершеннолетия приобщены к Тайнам, о которых ты и представления не имеешь. Сегодня ночью Абахо будет вопрошать Великого Духа…

– Великий Дух покровительствует нашему Мудрому Старцу, – живо сказал Нум, – все знают об этом.

– Но тебе он своего покровительства не окажет, если будешь лезть в дела, которые никак тебя не касаются! Иди-ка ложись спать! Спокойной ночи!

Ури выпустил руку Нума и протяжно зевнул.

– Вы могли бы, по крайней мере, сказать мне… – снова начал неугомонный Нум.

– Если ты сию же минуту не замолчишь, – взорвался внезапно Тхор, – я встану с постели и тогда…

Младший брат одним прыжком очутился в своем углу и бросился на подстилку. Рука у Тхора была тяжелой, он знал это по опыту. Лучше не возбуждать его гнева…

Не успел Нум улечься и пристроить поудобнее больную ногу, как с постели близнецов донеслось мощное равномерное дыхание. Секреты мудрецов и Тайны Природы мало волновали воображение старших братьев: они уже спали.

Глава II
ЧЕЛОВЕК-БИЗОН

Нум долго не мог заснуть. Недоуменные вопросы продолжали терзать его.

Почему Мудрый Старец Абахо предпочитает заниматься своими размышлениями посреди сырого и холодного болота, а не в хижине Совета, самой большой и благоустроенной из всех летних жилищ Мадаев?

Почему он потребовал, чтобы его оставили одного? В какие одежды он облачился, собираясь провести ночь на болоте? Какие моленья возносит он Великому Духу, Отцу и Создателю всего сущего? Почему? Как? Почему?..

Нум ворочался с боку на бок на подстилке из сухой травы и листьев, стараясь не шуршать, чтобы не разбудить близнецов. К счастью, Тхор и Ури спали как убитые.

«Хорошо им жить на свете, – думал Нум, – они никогда не задают вопросов, на которые не могут сразу же получить ответ. Когда придет время, они выполнят приказ – только и всего. Беспрекословное послушание, конечно, очень хорошая вещь, очень даже хорошая… но я… я все-таки хотел бы знать…»

С бесконечными предосторожностями Нум поднялся с подстилки, уперся здоровой ногой в земляной пол и взял в руки палку, с которой теперь не расставался: прямой и крепкий сук случайно уцелевшего от пожара каштана, на гладкой коре которого мальчик с грехом пополам нацарапал костяным ножом силуэт бизона. Два дня тому назад Мудрый Старец Абахо, увидев у Нума эту палку, взял ее в руки и внимательно осмотрел.

– Ты сам вырезал этого бизона, сын мой?

Нум покраснел до корней волос.

– Да, сам. Я теперь не могу играть и бегать с другими ребятами, и поэтому…

Слова оправдания замерли на его губах. Он был уверен, что такое занятие недостойно мужчины и сына вождя. Но Мудрый Старец смотрел на мальчика пытливо и задумчиво.

– А ты пробовал изображать других животных?

Нум опустил голову, словно чувствуя за собой вину. Мог ли он признаться Абахо, что в долгие часы бездействия и одиночества он начал потихоньку рисовать пальцем на влажном песке, чтобы хоть на время забыть о своем несчастье? Мог ли Нум рассказать Мудрому Старцу о голоде, который мучил его до такой степени, что стоило ему закрыть глаза, как он сразу же видел перед собой тучные стада оленей и косуль, быков и диких лошадей? Разве будущему охотнику и воину пристало рисовать эти голодные видения?

Нум решил скрыть от Абахо свои недостойные истинного мужчины занятия. Все так же, не поднимая глаз, он пробормотал:

– Нет, нет… Нум ничего не рисует…

Абахо осторожно положил украшенную силуэтом бизона палку на землю и молча удалился. Костыль калеки – только и всего!

Нум постарался изгнать из мыслей это унизительное воспоминание. Бесшумно раздвинув завесу из коры, закрывавшую вход, он высунул голову наружу и огляделся.

Перед хижинами летнего становища простиралось обширное пустое пространство. В центре его горел большой костер, который двое караульщиков должны были поддерживать всю ночь, отгоняя от стоянки волков и других хищников. Один из ночных стражей дремал, положив подбородок на рукоятку массивной палицы. Второй, по-видимому, отправился в обход становища. Где он мог находиться?

Нум ждал затаив дыхание. Ночь была совсем светлой. Круглый щит полной луны сиял над опаленными пожаром вершинами ближнего леса. Было свежо, даже немного прохладно. Человек у костра тихонько свистнул; слева, из-за хижины Большого Совета, донесся ответный свист.

«Он на другом конце становища, – подумал Нум. – Я могу спокойно выйти».

Выскользнув наружу, он бесшумно зашагал прочь, стараясь держаться в тени хижин. Из-за тонких стенок летних жилищ до него доносилось равномерное дыхание спящих людей. Где-то заплакал во сне ребенок…

Миновав последние хижины, Нум выбрался на тропинку, которая вела к Большому болоту, и пошел по ней так быстро, как только позволяла ему больная лодыжка. Земля под ногами была неровной и твердой. Каждый камень, каждый корень, каждая выбоина отдавались жгучей болью в искалеченном суставе. Пришлось закусить губу, чтобы нечаянно не вскрикнуть.

Наконец земля на тропинке стала мягче, и Нум остановился, чтобы отдышаться. Прошлым летом ему не раз случалось углубляться в лабиринт Большого болота, и он довольно хорошо изучил опасные места. Но за год знакомые тропинки могли зарасти травой и исчезнуть. А без них легко потерять направление, пробираясь среди густых и высоких зарослей камыша, или оступиться и попасть в бездонную топь, никогда не возвращающую своих жертв.

Нум осторожно двинулся дальше.

Влажный ночной воздух над болотом был полон таинственных шорохов и звуков, внезапно смолкавших при его приближении. Лягушки звучно шлепались в трясину и прятались под широкими листьями водяных лилий; выдры бесшумно ныряли в черную воду; перепуганные водяные крысы опрометью кидались к поваленным деревьям, под корнями которых скрывался вход в их жилище. Но болото продолжало жить своей загадочной ночной жизнью. На поверхности его то тут, то там с тихим шипением лопались пузырьки газа, что-то хлюпало по воде, что-то влажно чмокало; в камышах слышалось потрескивание сухих стеблей, осторожные шелесты и шорохи. Воздух был насыщен болотными испарениями, терпким запахом гнили и разложения.

Тропинка, по которой шел Нум, извивалась среди высоких трав с острыми режущими краями и вела к протекавшей посреди болота речке. Пружинящая, зыбкая почва хлюпала при каждом шаге. Ноги вязли по щиколотку в липкой грязи, брызгавшей сквозь траву. Прикосновение холодной болотной жижи к воспаленной лодыжке облегчало и успокаивало боль.

Палка Нума, глубоко вонзавшаяся при ходьбе в пропитанную влагой землю, мало помогала мальчику. В конце концов Нум сунул ее под мышку и продолжал осторожно продвигаться вперед, напрягая слух, зрение и обоняние. Он чувствовал, что его со всех сторон окружает враждебное молчание населяющих болото живых существ. Как человек, он внушал всем этим существам страх, но и сам, в свою очередь, опасался их.

Вдруг Нум остановился с бурно забившимся сердцем. Больная нога его ударилась с размаху о полусгнивший корень, очертания которого напоминали кольца огромной змеи. Слева от тропинки вспыхивали в тумане призрачные зеленые огоньки, мерцали несколько минут и также внезапно исчезали, словно растворившись в темноте ночи.

«Это души умерших без погребения, утонувших в болоте», – думал Нум, вздрагивая.

Он уже раскаивался, что покинул уютную хижину, где мирно похрапывали Ури и Тхор. Удастся ли ему разыскать на темной тропинке следы Абахо? Вязкая болотная грязь быстро затягивала его собственные следы. Нум посмотрел назад: дорога, которую он только что преодолел, казалось, делала ему тайные знаки, приглашая вернуться; тростинки приветливо покачивали верхушками, словно кланяясь; расхрабрившаяся лягушка хрипло квакала у самого края тропинки.

Впереди простиралась неизвестность, зыбкая тьма, населенная невидимыми враждебными существами. Запретная область. Позади – все привычное, знакомое, безопасное.

Нум не поддался искушению.

– Я пойду дальше, – упрямо прошептал он. – Все равно пойду дальше!

Он оперся о палку и перешагнул через толстый корень, похожий на ползущую змею. Пальцы нащупали на гладкой коре очертания бизона, и Нум сразу почувствовал себя не таким одиноким.

Раздвигая руками высокую стену камыша, мальчик снова устремился вперед. Ближе к берегам речки узкая тропинка постепенно расширялась; по обеим сторонам ее валялись плетенные из камыша верши, которыми обычно пользовались рыболовы. Крупная чешуя карпов, усеивавшая тропинку, блестела и искрилась в мертвом свете луны. На кустах были развешаны для просушки шершавые шкурки угрей.

Нум продвигался во мраке, удерживая дыхание, ловя чутким ухом каждый звук. Но тишина была такой глубокой, что скоро он отчетливо услышал впереди тихое лепетание маленьких струек воды. Тогда, остановившись, он лег ничком на землю и беззвучно пополз, переставляя локти по земле. Палка мешала ему, но он боялся расстаться с ней, опасаясь, что потом, в темноте, не сумеет разыскать ее.

Тропинка превратилась в широкую, плотно утрамбованную площадку. По краям ее возвышались кучи срезанного тростника, на земле чернели следы костров, валялись обломки удочек и костяных рыболовных крючков. Особый запах, говорящий о частом присутствии человека, царил в этом месте, смешиваясь с острым запахом рыбных отбросов и горьким ароматом болотных трав.

Нум подполз к большой куче сухого тростника, заготовленного для костров, и, укрывшись за ней, медленно поднялся с земли.

Долина по ту сторону речки резко сужалась, и болото примыкало вплотную к невысокой скалистой гряде, подножие которой утопало в ковре зеленого мха; над мхом вздымались тонкие стебли цветущих ирисов и болотных лютиков.

Бледный свет луны озарял зубчатые серые скалы, и в его призрачном сиянии гребни их казались намного выше, чем при свете дня. На самой крутой вершине, четко выделяясь на фоне звездного неба, чернела странная фигура.


Непомерно огромную голову этого загадочного существа украшали короткие, загнутые кверху рога, выглядывавшие из густой курчавой шерсти, а сзади свешивался короткий толстый хвост, шевелившийся на ветру.

Но вертикальной осанкой и руками, молитвенно воздетыми ввысь, к серебряному светилу ночи, фигура напоминала человека.

И Нум с первого взгляда узнал Мудрого Старца Абахо, закутанного в большую бизонью шкуру, ниспадавшую свободными складками вдоль высокой фигуры старика.

Абахо, рослый, как все Мадаи, сейчас, на вершине скалы, выглядел гигантом. Шкура делала его шире, массивнее, придавая могучий вид сухопарому старческому телу. Подняв к небу руки и обратив лицо к бледному диску луны, он тянул какую-то монотонную песню без слов, напоминавшую не то мычание, не то жалобу. Порывы ночного ветра доносили этот звук до болота.

Широко раскрыв глаза, Нум смотрел на невиданное зрелище, пытаясь понять, что оно означает. Ему уже не раз случалось присутствовать на ритуальных церемониях Мадаев и видеть Мудрого Старца, облаченного в самые фантастические одежды. Это были либо великолепная шкура пещерного льва, либо плащ из разноцветных птичьих перьев, либо пятнистый наряд оленя с царственной головой, увенчанной ветвистыми рогами, огромными и величественными.

Почему же сегодня Абахо завернут в грубую, невыделанную шкуру бизона с короткими рожками, похожими на маленькие кривые ножи?

Нум еще не нашел ответа на свой вопрос, как вдруг пение на скале смолкло. Мудрый Старец опустил руки и несколько минут стоял неподвижно, склонив голову набок и словно прислушиваясь к чему-то. Затем пошарил рукой в мешочке из оленьей кожи, который всегда носил у пояса, и достал оттуда какой-то небольшой предмет, который Нум не мог разглядеть.

Абахо медленно выпрямился и снова поднял руку – теперь только одну! – к ночному небу. Нум увидел, что в пальцах старика зажат узкий длинный ремень из сыромятной кожи. Стоя в той же позе, Мудрый Старец начал медленно вращать ремень над головой, постепенно убыстряя темп. Нуму показалось, что к концу ремня привязан продолговатый предмет – быть может, просверленный камень или кусок выдолбленного дерева, – который, вращаясь, протяжно свистел в воздухе.

Все быстрей и быстрей вращал Абахо свой странный снаряд; свист, который издавал этот снаряд, звучал то высоко и пронзительно, то низко и глухо. Казалось, голос какого-то дикого существа поднимается все выше и выше к звездному небу, голос, напоминающий то рев Красной реки во время весеннего паводка, то зловещий гул пламени лесного пожара, то жалобное завывание зимнего ветра, то яростное гудение океанского прибоя у скалистых суровых берегов на далеком Западе.

И вдруг все эти звуки слились в один, глубокий и мощный, словно издаваемый каким-то зверем. Нум узнал голос бизонов. Рев заполнил собой всю округу; он поднимался ввысь, к звездам ночного неба. Дрожь пробежала по прибрежным ивам и камышам; вдали, за болотом, протяжно завыл волк.

Иллюзия была настолько полной, что Нум невольно оглянулся: не мчатся ли бизоны через болото, не рискует ли он погибнуть, растоптанный мощными копытами бегущего стада?

Но долина была по-прежнему пустынна, и рыхлая влажная почва не дрожала под тяжкой поступью четвероногих великанов.

Тогда Нум поднял голову и взглянул на вершину скалы, где Мудрый Старец с помощью обыкновенного ремня и куска просверленного камня заставлял рождаться эти магические звуки, эти могучие голоса воображаемого бизоньего стада.

Стоя на гребне скалы, с лицом, обращенным к безучастно льющей свой серебряный свет луне, один, в самом сердце враждебной человеку первобытной природы, Главный Колдун воссоздавал перед своим мысленным взором стада бизонов, стремящихся к тучным пастбищам. Он вслушивался в мощный рев бегущего стада и сам перевоплощался в бизона, стараясь понять устремления и намерения могучего животного, проникнуть в его мысли, во все его существо… И тогда, поняв инстинкты этого дикого существа, он сможет завтра уверенно сказать охотникам и воинам племени Мадаев: «Бизоны пройдут там-то и там-то… в такой-то день!..»

Потрясенный до глубины души странным зрелищем таинственного перевоплощения Абахо, Нум потерял всякое представление о времени. Он не сразу заметил, что глубокий, низкий голос внезапно смолк и болото по-прежнему безмолвно простирается вокруг, будто отдыхая после пережитой тревоги. Ни одно дуновение ночного ветерка не шевелило склоненные тростники, даже маленькая речка, словно уснув, не лепетала больше свою извечную песенку.

Нум бросил взгляд на вершину скалы: она была пуста. Высокая фигура Абахо не вырисовывалась больше на светлом фоне звездного неба.

Дрожь пробежала по телу мальчика. Абахо спускается со скалы, он, быть может, уже достиг ее подножия…

Испуганный этой мыслью, Нум припал грудью к земле за ворохом сухого тростника. До этой минуты ему и в голову не приходило, что кто-то может его обнаружить. В ушах мальчика прозвучал строгий голос старшего брата Ури: «Никому не дозволено следовать за Абахо, даже нашему отцу».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю