Текст книги "Фиолетовый снег (СИ)"
Автор книги: Екатерина Бердичева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)
– А помогите мне, братцы месяцы и сестрица! – возопила тем временем падчерица. – Где эта Голландия, Бог ее знает, а цветочки-то нужны уже сегодня! Не бросьте горькую сиротинушку! Сама я местная, каждый день в огороде, а зимой-то подснежники там не растут!
– А ты смотрела? – поинтересовался Февраль.
– Обижаешь, начальник. Весь снег перекопала, да к соседке и выбросила. Нету там ничего.
– Ну что, братья, поможем сироте? – спросил Декабрь.
– Поможем! – заорал зал.– По пятьдесят рублей скинемся!
Декабрь отдал посох Апрелю, тот тоже стукнул по сцене и начал говорить:
– По полям бегут ручьи, на дорогах лужи. Скоро выйдут муравьи после зимней стужи. Пробирается медведь сквозь лесной валежник. Стали птицы песни петь, и расцвел подснежник!
Из-за кулис вылетел ученик 9-а Гоги Иванидзе в пальто и с чемоданом.
– Ау! Люди!
Увидел Братцев-месяцев и падчерицу на лыжах.
– Ай, вах! Любые дэньги дам, в аэропорт подбросьте!
– А скажи-ка, добрый молодец, зачем тебе в аэропорт?
– Тюлипаны у менэ в чемоданэ, на новый год королеве испанской от щедрот королевы голландской!
– Так вот тебе, девица, цветочки твои! – плавно показал рукой Апрель на грузина. – Иди, бери!
– Ай, спасибочки, Братцы-месяцы, не обидели сиротку! – Мартынова бросила палки, засучила рукава и на лыжах почапала к торговцу из южной страны. – Чемодан отдай!
– Грабют! – закричал Иванидзе, прижав чемодан к груди.
– Лучше по-хорошему отдай, а то хуже будет! – пригрозила падчерица. – В зимнем лесу и помереть недолго!
– Пятьдесят тысяч! – сориентировался грузин.
– Тысяча и ты на мне женишься! – нашлась Мартынова. – У нас дров нарубить некому.
– Ай,вай, хорошая девушка! – зарыдал Гоги. – Мамой, папой клянусь, женат я, дети сиротами останутся, грех на душу не бери!
– Согласна. Отдавай так, без женитьбы.
– Ай, бери, добрая девушка, – бросая одной рукой чемодан, другой вытирая со лба пот, ответил Иванидзе и, развернувшись, дал деру за кулисы. Падчерица подхватила чемодан одной рукой, другой взяла лыжные палки: – Доброго вам здоровьичка, месяцы. Спасибо за помощь.
– Да разве братки своих в беде бросают? – важно ответствовал Январь.
Тут влез шестиклассник Апрель и сказал: – А что, Братцы– Месяцы, если подарю я ей свое колечко обручальное?
– А делать-то что ты с ней будешь? В прятки под одеялом играть? – раздалось в глубине зала.
– Коль понравилась девушка, отчего ж не подарить? – важно сказал Декабрь.
– А случится если что плохое, ты колечко мое брось (Типа, я не при делах, и ребенок не мой! – отозвалась публика) и скажи: – Ты катись, катись, колечко, на весеннее крылечко, в летние сени, теремок осенний, да по зимнему ковру к новогоднему костру! И мы все вместе придем на помощь с бурей, метелью, весенней капелью!
А дальше вернулась падчерица в свой дом, отдала чемодан и поспешила на сеновал, утверждая, что там все же теплее, чем в доме. Мачеха с сестрой отправились во дворец к королеве:
– Набрали чемоданчик подснежников простых. За это мы получим корзину золотых! – пели наши девушки. Королева Дроздова ( кто же еще мог ею быть?) достала цветы и, сморщив носик, понюхала: – Странно. Подснежники, а пахнут, как тюльпаны!
Зал начал прыгать и орать: – Не верь им, врут они все!
– Так что же это? Подделка? – усомнилась Королева.
– Да не Версаче это! В Китае делали, на лейбл посмотри! – надрывался зал.
– Вот что! Запрягайте карету, едем в лес подснежники искать!
Мачеха с сестрой бухнулись в ноги Королеве: – Не мы их нашли, падчерица, змея, где-то откопала!
– Вот пусть и покажет, где!
Падчерица не созналась в содеянном и понеслась в лес. Мачеха, сестра, Королева вокруг елочек бегом за ней. Нагнали. Кольцо отобрали и вышвырнули в сугроб.
Падчерица начала громко говорить: – Ты катись, катись, колечко…
Публика переживала и громко давала советы. Спектакль захватил всех. Завуч даже подпрыгивала на стуле, когда кто-нибудь вскакивал с места, и ей было плохо видно.
Тем временем появились Братья-месяцы, в том числе и Июль. Видимо, чартер задержался.
– Что случилось, девица, почто звала нас, красная? – поинтересовался басом Тищенко.
– Обижают. – падчерица ткнула пальцем в своих преследовательниц. – Опять цветов просят.
Декабрь опять стукнул посохом и из-за кулис вывалился Иванидзе с другим чемоданом.
– Что? Опять? – на чистом русском спросил он.
– Барышня цветов требует! – показал на Королеву Апрель.
– Ай-вах! – оценил прикид Королевы Иванидзе. – Тюлипаны, розы, хризантемы! Свежие, как горный ручей! Вся партия – сто тысяч!
– Пять. И дозволяю поцеловать ручку.
– А зачем мне твои ручки? У мене свои есть, хочу, целую, не хочу – мою. Семьдесят тысяч.
– Десять. Позволю посмотреть на королевский бал!
Короче, договорились они и ушли вместе за кулисы. Падчерица от щедрот получила воз дров для обогрева помещения и теплую шубку с плеча Января. То есть, норковую. Мачеха и сестра завыли от злости.
– А вас, за то, что только о деньгах думаете, а трудиться не хотите, принудительно отправлю на общественные работы: будете сиренами при пожарной части служить. И тепло, и мужчины под боком. Дрова, опять же, если надо, поколют.
Колечко Апрель опять отдал падчерице: на будущее, так сказать.
Артистам хлопали стоя. Мышцы на лице болели. Из зала дети вылетали красные и довольные. Директор тряс руку Борису Игнатьевичу. Чья-то мама бегала и искала норковую шубу.
Мы с Ольгой Александровной шли по коридору к учительской, когда нас нагнал Бортников.
– Светлана Васильевна! Можно Вас на минутку, – придержал он мой локоть.
– Иди, Оля, догоню, – сказала я, улыбнулась и сморщилась. – Щеки болят! – пояснила Ване.
– А хороший спектакль сделали ребята, да? – он немного нагнулся, чтобы видеть мое лицо.
– Хороший, но ты ведь не за этим меня остановил?
– Вы помните, что сегодня Бал?
– Конечно, помню, Ваня. Вот, даже платье новое надела.
– А Вы не забыли свое обещание? – поинтересовался он.
– Не забыла, Ваня, не забыла. А ты еще не передумал?
– Не-ет, Светлана Васильевна! – его светлые глаза начали искрить. – Я очень рад, что Вы с нами!
Улыбнулся, наклонил голову, словно поклонился, развернулся и куда-то побежал.
Малыши разошлись домой. Старшие ушли прихорашиваться и переодеваться. Девочки утром несли в школу бальные платья в чехлах, а в сумочках вместо учебников и тетрадей – огромные косметички. Мальчики поступили проще: костюмы надели сразу, чтобы не заморачиваться потом. Так что желающие переодеться – наряжались, желающие покушать – ели в буфете, где родители сделали праздничный стол, а организаторы бала моторчиками бегали по всем этажам, что-то собирая, проверяя, подключая… Специально отряженная бригада силачей выносила из зала стулья, таскала аппаратуру, развешивала динамики, и ставила в середину елку. Электрики подключали ди-джейский пульт, тянули к динамикам провода и настраивали аппаратуру. Я посмотрела на этот дурдом, попрощалась с последними уходящими семиклассниками, и отправилась в учительскую, где наши женщины организовали маленький банкет.
Кто-то уже сидел за столами, кто-то еще бродил, но появившийся вместе с Валей директор сел во главе нашего стола и, накладывая себе салатиков, заметил: – А что, девочки, неплохо мы полугодие заканчиваем?
Наши сотрудницы и сотрудники дружно кивнули головами, а физрук предложил: – Так за это надо выпить!
Кто-то налил шампанского, кто-то вина, а я кивнула обслуживающему дам физруку на водку: – Налей, Пал Василич!
Тот слегка удивился: – Вы вроде водочку не очень жалуете?
– А сейчас вполне! – ответила я. Как-то меня все же познабливало от глубоко спрятанного страха: это ж не перед пьяной публикой в ресторане петь! Кстати, Сергей Вениаминович в этом году ресторан заказывать не стал, мотивируя тем, что у старшеклассников бал, надо присмотреть, да и заодно год старый проводить! Так что наша женская составляющая наготовила салатиков, мужская – спиртное. Единственно, мальчики из ресторана расстроятся: под наш банкет за последние пять лет места за столиками заказывали заранее – я пела с группой почти весь вечер. Администратор пытался меня уговорить поработать с ними хотя бы в пятницу или субботу, но Семен оказался резко против:
– Мало того, что моя жена – школьная училка, а если еще и в ресторане петь начнет, весь деловой мир будет смеяться. Скажут, обеспечить достойно не может.
Пришлось согласиться, хотя, честно говоря, на сцену очень хотелось! Но дома я продолжала в свободное от работы и мужа время заниматься музыкой. Это кроме французского. Хорошо, что Семен часто задерживается на работе, и я могу заниматься, чем хочу. За последние дни я достала ноты всех интересующих меня песен. Что-то вспомнила, что-то выучила заново. Я хорошо знаю, что для ребят надо выложиться вдвойне. Любая, даже самая красивая композиция, спетая безэмоционально, хоть и отлично поставленным оперным голосом, не затмит пусть коряво исполненной, не во все ноты попадаемой, но спетой от всей души песни.
Еще я долго думала, как надо выглядеть на сцене. Для детей это тоже очень важно. Им не нужна тетка с микрофоном в классическом платье. Это же бал: танцы, музыка, популярные песни популярных групп. И я придумала! Я буду петь, сидя за клавишами. Все-таки этот инструмент мне более близок, нежели гитара. И образ. Это самое-самое главное. Надо сделать так, чтобы меня никто не узнал! Одно дело, когда поет учительница – это грустно и скучно, то есть, можно сказать, взрослый выпендреж. Другое, когда солистом – их ровесник. А росточком я маленькая…
Короче, я с собой сегодня привезла большую сумку, которая ждала своего звездного часа в моем запертом классе.
– За старый год! – тем временем произнес директор тост, и мы дружно выпили. Салатики были вкусными. Кого-то потянуло на беседу. Кто-то на кого-то жаловался. Но потом все дружно опять начали восторгаться нашим питерским приобретением. Вдалеке заиграла музыка. Мы тяпнули еще по одной. В голове приятно зашумело, а руки потеплели. Тут в учительскую негромко постучали, дверь приоткрылась и в нее заглянула голова того, о ком говорили.
– О, легок на помине! – закричал наш директор. – Как там у вас дела, Ваня?
– Приходите к нам минут через десять, не опаздывайте. Нам пора открыть Чудесный Новогодний Бал. Будем танцевать вальс. Не опаздывайте! – крикнул он и вымелся за дверь.
Наши дамы заволновались. А с кем его танцевать-то? Мужиков у нас всего пять на двадцать пять баб! Кошмар! Директор встал и пресек все словопрения: – Мы обещали детям, что придем. Значит должны прийти. Девочки, встали и быстро, быстро на выход!
Пока все толкались у двери, я глотнула еще водки и закусила лимоном. Все. Я готова к подвигам!
Актовый зал и коридор перед ним поражал своим роскошным убранством. И все это они умудрились сделать, когда их родные учителя кушали винцо, водочку и расслаблялись. Изумительно.
Вокруг мигали огонечки, коридор весь был занавешен серебряным дождем, а понизу стояли маленькие елочки-лампочки с серебряной опять же хвоей. Словно ледяная пещера! Все кругом искрится и блестит! Верхние, обычно горящие здесь плафоны были выключены, но в свете фонариков все было видно. Вход в зал тоже обрамляла сеточка из разноцветных лампочек, обмотанных серебряной и золотой мишурой. В центре полутемного зала стояла нарядная, сверкающая гирляндами, елка. Из разных концов зала сверху, к рождественской звезде, тянулись нити, с которых свисал длинный дождь. И когда под ним ходили люди, он плавно колыхался и блестел. Поверху бегала разноцветная лазерная подсветка. Ближе к сцене висел зеркальный шар, на который с четырех сторон направлялись узкие прожекторные лучи. Шар неторопливо крутился и кругом летал белый призрачный снег. Сцена была освещена, но неярко. Там уже стоял синтезатор, ударная установка и одна гитара. В центре стоял микрофон. На другой гитаре что-то негромко играл один из мальчиков. Двое крепили к ушам маленькие микрофончики, а хорошенькая беленькая девочка из 10-а пробегала пальцами по клавишам. В стороне стоял уже подключенный ди-джейский пульт.
Диспозицию я рассмотрела, осталось найти того, кто все это придумал и реализовал, и договориться с ним о времени моего выхода. Я прошлась вокруг елки. Бортникова нигде не было. Зато я рассмотрела наших девочек. Какие же они красивые! Разноцветные платья ( скорее коктейльные – подумала я), – выгодно подчеркивали их фигурки. Микроскопические сумочки с пайетками, стразиками, одетые на их нежные ручки, отбрасывали в пространство миллион крошечных искорок, попадая под свет лучей. Мальчики были все в костюмах и туфлях. Ни одних кед замечено не было! Все кругом чего-то ждали. Внезапно над сценой вспыхнули два прожектора, скрестив свои лучи на одинокой фигуре в центре.
– Дамы и господа! – раздался со всех сторон вкрадчивый баритон Бортникова.– Добро пожаловать на наш Необыкновенный Новогодний Бал! – Весь зал захлопал и засвистел. – А каждый бал начинается чем? Конечно, самым волшебным танцем всех времен и народов – вальсом! Прошу вас! Музыка! – кивнул он ребятам, и они заиграли Вальс цветов из Щелкунчика. Молодцы! Грамотно и красиво. В глубине сцены нежно запела флейта.
Мальчики целенаправленно распределились по залу. Скоро вокруг елки закружились первые пары. Наши учительницы переживали зря. К каждой с первыми аккордами подошел кто-то из учеников, и наши счастливые женщины вместе со своими партнерами начали встраиваться в круг. Прожектора над сценой погасли, осталось лишь освещение для музыкантов. Ай да Бортников! Научил всех танцевать вальс! Да еще преподавателей распределил! Мимо меня проскакал довольный директор, ведущий первую красавицу нашей школы Дроздову. Я стояла и любовалась этим безумным великолепием, когда кто-то подошел сзади и взял мою руку. Я резко обернулась и увидела … конечно же, Бортникова!
– Я хотел пригласить Вас сам. Вот немного опоздал. Вы меня прощаете? – прошептал он, наклонившись к моей голове.
– Ты меня пугаешь, Ваня. – Мы начали танцевать. Он понял мое высказывание несколько иначе: – Прошу тогда меня извинить, это всего лишь маленький розыгрыш. Не думал, что Вы напугаетесь!
– Нет, Ваня, ты большой молодец! Можно сказать, я тоже теперь в числе твоих пылких поклонниц! – понесло меня.
– Я безумно этому рад. – Он поднес мою руку к своему лицу и прижался к ней щекой. Мы танцевали вальс, не отрывая друг от друга взгляд. У него была горячая щека и теплая твердая рука. Вел Ваня легко и непринужденно. В моих глазах плясали пьяные бесенята, а в светлых, под черными ресницами, глазах Бортникова опять застыло это выражение ожидания. “ Да что ж тебе от меня надо-то?”– где-то под копытами чертят гудел мой мозг.
– Светлана Васильевна! Вы помните, что обещали? – наконец вернул на место мою руку мой кавалер.
– Помню, Ваня, помню. – Улыбнулась я. – Не пожалеешь?
– Нет, я очень хочу услышать ваш настоящий, а не учительский, голос. Когда Вы планируете выступить?
– Давай сделаем так. – Вальс кончился, и мы отошли в сторону. – Разогревайте публику где-то полчаса. Я пока подготовлюсь.
Бортников заинтересованно поднял бровь.
– Носик попудрю, знаешь ли… – я не хотела открывать свои коварные планы.
– Вас встретить?
– Нет, Ваня, развлекайся. Только знаешь, у меня к тебе просьба.
– Внимательно слушаю, Светлана Васильевна!
– Задержи как-нибудь наших педагогов. Ведь я буду петь и для них. – И, легко пожав ему руку, ушла в коридор.
Я быстро открыла свой класс и вытащила мою большую сумку. Из нее на свет Божий извлеклись: высокие ботинки на толстой подошве с серебристыми заклепками – остаток моего старого сценического костюма; темно-серые джинсы со специальными потертостями и дырками из Италии; светло-серая свободная рубашка с широким воротом; солнцезащитные очки; кожаный черный плетеный амулет на шею; шипастый широкий браслет на запястье и огромная косметичка. Я сняла свое темно-синее платье, черные лодочки на шпильке и золотую цепочку с образком. Теперь я не учительница английского языка в общеобразовательной школе. Я – кумир молодежи! Самой смешно. Надо было бы еще водочки тяпнуть.
Быстро натянула джинсы, ботинки и рубашку. Нацепила шнурок с браслетом и открыла косметичку. Достала такой маленький и замечательный тюбик со специальной сценической краской. Наносишь на прическу – пять минут, и у тебя другой цвет волос! Мой тюбик был ярко-синим. Ну, как бы под цвет глаз. Даже если не заметят, какого цвета глаза, с синими волосами меня точно не узнают! Я намазала концы и подсушила феном с расческой. Затем нанесла лак. Мои короткие волосы встали прибойной волной немного вперед и на правую сторону. Достала черную подводку для век, и широкой линией обвела глаза. Достала синие тени. Нанесла под брови до границы подводки. Заключительным штрихом моего make-up стала светлая пудра и черная помада на губах. Да, черный лак на ногти!
Чуть не забыла! Серьги! Надо снять. Я аккуратно положила в косметичку свои бриллиантики и цепочку. Подумала, еще порылась в ее недрах и извлекла на свет ушные и носовые колечки, сделанные по принципу клипс, и гордо прицепила на причитающиеся им места. Теперь зеркало. Оттуда на меня смотрела молодая синеглазая оторва с бледным вампирским лицом и в рокерском прикиде. Теперь я готова покорять публику!
Я выключила свет и хлопнула дверью класса. В замке провернулся ключ. Подозрительно бросила взгляд в затемненные концы коридора. Вроде чисто. То есть, никого. И я побежала вниз.
Оттуда навстречу мне неотвратимым приливом летела музыка. Какая-то девочка пела песню “Серебра ” – `Я тебя не отдам`, народ подпевал. Навстречу бегущей мне попадались парочки, свет и тень. Меня не узнавали. Очки нырнули в карман джинсов. Вот и зал. Я вошла, ссутулившись и опустив голову. И сквозь танцующих начала пробираться к сцене. Напротив входа стоял Бортников с поклонницами. Меня он так и не заметил.
На сцену я поднялась по маленькой боковой лесенке, и сразу направилась к клавишнице. Девочка у микрофона еще пела, девочка за клавишами – доигрывала. Я, дожидаясь конца мелодии, встала сбоку. Песня, наконец, кончилась и она подняла на меня глаза.
– Вы та самая приглашенная звезда? – шепотом спросила она. Я, давя смешок, хмыкнула и кивнула головой. Девочка встала.
– Микрофон принеси, – попросила ее тоже шепотом. Та угукнула и понеслась к микрофону: – Друзья! Сейчас для вас будет петь наша гостья… – Она обернулась ко мне.
– Лана! – прошептала я.
– Наша гостья – певица Лана! Встречайте!
Она принесла и установила передо мной микрофон. Лучи прожекторов скрестились на мне. Зал я больше не видела. Моя музыка, инструмент и я остались одни в целом мире. Я села за инструмент и пробежалась пальцами по клавишам.
– В этот необыкновенный, таинственный предновогодний вечер буду петь для вас только о любви. – Я сделала паузу. – Осень была наполненной заботами и нам всем хорошенько надо отдохнуть! – хриплым и низким голосом сказала я и заиграла проигрыш песни “Scorpions” -“Holiday”. Тем самым давая подстроиться остальным участникам группы и, заодно обозначая репертуар: восьмидесятые – начало двухтысячных. Это песни моего детства и юности, я их пела. И это лучшее, что до сих пор поется на всех мировых радиостанциях и площадках.
Let me take you far away
You`d like a holiday….
Exchange the cold days for the Sun
A good time and fun
Let me take you far away
You`d like a holiday…
“Дай мне тебя увезти далеко отсюда, тебе хочется отдохнуть… – подпевали за мной где-то в темноте припев `англичане`, – стремясь за Солнцем, ты придешь на безымянный остров. Стремясь за Солнцем, ты придешь на остров за много миль от твоего дома…” Я посмотрела вокруг. В сумерках зала начали вспыхивать огонечки зажигалок. На меня накатила ностальгия. За спиной выводила красивую мелодию флейта. Ударник от души развлекался с тарелками. А гитаристы, по всему, ноты знали очень хорошо. Кто-то из них пел бэк-вокалом. У нас получалось на диво слаженно. Итак, мы идем дальше!
Дальше мы сыграли “Without you” Mariah Carey, “California” Mylene Farmer и “Spanish guitar” Toni Braxton. Молодежь в зале ревом встречала и провожала каждую песню. Огоньки свечками горели уже повсюду. Меня опять несло на волнах эйфории и пропущенного через свою душу энергетического заряда, который несла в себе эта музыка.
– Я хочу спеть вам одну прекрасную песню. Она о разбитом и истекающем кровью от боли сердце. Я желаю вам никогда не чувствовать этой боли, а наслаждаться каждой минутой своей жизни! – промурлыкала я в микрофон и запела:
Don`t leave me in all this pain
Don`t leave me out in the rain.
Come back bring back my smile
Come and take these tears away…
…Вернись ко мне. И я снова буду улыбаться, приди и высуши эти слезы. Я хочу, что бы ты меня обнял. Ночи так жестоки…
Unbreak my heart
Say you`ll love me again.
Undo this hurt you caused
When you walked out the door
And walked outta my live….
… Не разбивай мое сердце, скажи, что снова полюбишь меня. Излечи эту боль, которую причинил, когда вышел из дома и покинул мою жизнь… Жизнь жестока, если тебя нет рядом со мной. Не разбивай мое сердце…
Я пела, и мое сердце тоже разрывалось от неизлечимой тоски. Для каждой женщины нет большей печали, чем потерять своего любимого.”За что он так поступил со мной?” – плакали мой голос и моя душа. Вторым голосом рыдала флейта. Песня закончилась и девочка, сидящая неподалеку, протянула мне бутылку с водой.
– Поиграй пока, – попросила я ее. – Мне нужна пауза.
Мы поменялись, девочка заиграла какую-то танцевальную мелодию. Зал засвистел. Я встала и подошла к гитаристам. Лучи опять упали на меня.
– Танцуйте, это еще не конец. Продолжение следует. – сказала я и ушла отпаиваться и успокаиваться на стульчик.
Я пришла в себя и задумалась. Когда закончилась песня, опять подошла к гитаристам: – Сейчас – I will always love you – назвала свою любимую песню, потом – Scorpions. Осилим?
Мальчишки заулыбались и покивали головами.
– От вас – хороший бэк-вокал! – подмигнула им накрашенным глазом.
– Не вопрос. Сделаем. – ответил Садовский, один из гитаристов и мой ученик из 10-а, который меня тоже не узнал.
Я села за клавиши. Лучи опять ярко высветили мою фигурку. Я повернулась к залу: – Я люблю вас! – сказала от чистого сердца и запела замечательную песню Уитни Хьюстон из `Телохранителя`.
Потом я им пела чудесные и пронзительные по звучанию и смыслу баллады Scorpions: “Lorelei”, “Lonely nights”, “Send me an Angel” “Woman”, что-то еще. Самую их прекрасную песню “Still loving You” петь не стала. Так, как поет ее Клаус Майне, у меня спеть все равно не получится. По крайней мере, сейчас.
– Я хочу подарить еще одну песню этой великолепной группы. – отдышалась я. – Она посвящается всем вам – творцам и мечтателям: “May be I may be you ”
Зал зашумел, как прибойная волна и стих.
May be I, may be you
Can make a change to the world.
We`re reaching out for a soul,
That`s kind of lost in the dark….
…Может быть я, может быть ты можем найти ключ к звездам, чтобы поймать дух надежды, спасти отчаявшуюся душу…
You look up to the sky
With all those questions in mind.
All you need is to hear
The voice of your heart.
In a world full of pain
Someone`s calling your name.
Why don`t we make it true?
May be I may be you.
… Ты поднимаешь глаза к небесам со множеством вопросов. Все, что тебе нужно – это услышать голос своего сердца. В мире, полном боли, кто-то произносит твое имя. Почему мы не можем сделать это реальностью? Может быть я, может быть, ты….
Может быть, я, может быть, ты, всего лишь иногда мечтаем, но мир будет холоден без таких мечтателей, как ты… Может быть я, может быть ты – всего лишь солдаты любви, рожденные хранить пламя, неся свет во тьму… – Пела я для этих ребят, которым на их жизненном пути придется столько раз испытывать невыносимую душевную боль! Боль от предательства близких людей, боль разочарований, боль крушения надежд… Но все равно, я верю, что в каждом из них всегда будет гореть тот самый огонек любви, из которого они будут возрождаться вновь и вновь, как феникс из пепла. И мне очень хочется думать, что сердце, подвергаемое испытаниям жизни, не зачерствеет, не покроется толстой глыбой льда, а будет нести каждому заблудшему и отчаявшемуся яркое пламя душевной теплоты и разбивающей все преграды силы.
– И никогда, слышите, никогда не переставайте мечтать и любить! Мир вокруг без тепла человеческой души умирает! Так делайте его живым, насыщенным разными красками и ярким! Я желаю вам счастья! С Новым Годом! – выразила я заключительную мысль и передала девочке инструмент. Свет на сцене резко погас и вспыхнул над ди-джейским пультом. Из колонок тут же заиграла легкая музыка. Зажглись огни на елочке. В зале стало светлей. Я нашла мальчишек – гитаристов и пожала им руки.
– Ты клевая! – сказал Садовский, – приходи к нам еще!
Флейтиста уже не было. Я, хихикая, спрыгнула со сцены, надела на нос дымчатые очки и начала пробираться через зал. Меня сразу окружили. Девчонки хлопали в ладоши и пищали, мальчишки приглашали остаться и потанцевать с ними. Я даже растерялась. Но тут толпу раздвинул плечами Бортников и взял меня за руку: – Моя девушка немного устала, извините нас! – всем улыбнулся он и потащил меня на выход. Меня провожали аплодисментами. Краем глаза заметила наших преподавателей. Они тоже хлопали и, глядя на меня, улыбались.
Бортников паровозом протащил меня через освещенный вестибюль.
– Вы переодевались у себя? – спросил он.
– Да, – переведя дыханье, подтвердила я. Он, все также держа меня за руку, потащил на третий этаж. В коридоре было темно, только свет от фонарей за окном немного освещал пустое пространство и запертые белые двери. Мы быстро шли в конец этажа к моему классу.
– Да не тащи так! – взмолилась я. – Никого нет вокруг!
Он как-то загадочно хмыкнул и, в ответ на этот звук, от стены отделилась высокая фигура, в руках которой, подойдя ближе, я опознала флейту. Теперь хмыкнула я и достала из кармана ключ от двери. Открыв класс и войдя внутрь, я включила свет: – Прошу! – обернулась я к застывшим в дверях двум фигурам. На меня смотрели две пары одинаковых прозрачных глаз.
– Однако! – против воли вырвалось у меня.
– Светлана Васильевна! – Ваня вошел в класс. – Позвольте представить вам моего отца – Александра Ивановича Бортникова.
– Можно войти? – улыбнулся мужчина.
– Конечно входите, раз уж вошли. – махнула я рукой в сторону столов и стульев.
– Вы… – начали мы все трое одновременно и рассмеялись.
– Слово даме! – Тепло посмотрел на меня Бортников – старший, садясь на стул и положив рядом свою флейту.
– Вы чудесно играли, Вы – музыкант? – поинтересовалась я, доставая из косметички лосьон для снятия грима.
– Нет, любитель. – коротко ответил Александр.
– Мой отец – главврач нового военного госпиталя, ведущий хирург! – гордо поведал его сын.
– Иван. – Одернул укоризненно отец.– На самом деле я очень люблю и ценю музыку. В свое время закончил музыкальную школу. Играю практически на всех духовых инструментах…
– Еще на гитаре и аккордеоне! – не утерпел Иван.
– Родственная душа, значит? – спросила я, смывая с глаз подводку и тени.
– Вы красиво поете. Не только голосом, но и душой. И я старался, как мог, Вам соответствовать. Надеюсь, у меня получилось?
– Вы напрашиваетесь на комплимент? – удивленно вскинула я отмытую бровь.
– Серьезно интересуюсь. – Внимательно посмотрел на меня Бортников-старший.
– Вы, конечно, меня извините, – вклинился в наш зашедший в тупик разговор Ваня, – но мне необходимо вас покинуть. Народ развлекается без моего присмотра. Сами понимаете…
– Иди, Ваня, конечно. Повеселись хорошенько.
– А вы к нам спуститесь? – он внимательно взглянул на меня и на отца.
– Нет, извини, но я устала. Поеду домой.
– Светлана Васильевна! – вдруг подскочил Иван ко мне, – Вы – потрясающая женщина! – неожиданно нагнулся, положил руки на мои плечи и поцеловал меня в только что отмытую щеку.
Я рассмеялась, отец нахмурил брови. Ваня пулей вылетел за дверь.
– До свидания в Новом году! – услышала перекатывающийся эхом голос.
Я наконец привела в порядок лицо, сняла пирсинг, надела сережки и цепочку. Достала из косметички обручальное кольцо. Повертела в руках и опустила на палец. Посмотрела на молчащего мужчину. Ему на вид было лет сорок – сорок пять. Высокий, как заметила я раньше, выше Вани, он был каким-то более светлым. В смысле цвета. Практически белые волосы ежиком стояли на голове. Светло-коричневые брови и такого же цвета ресницы. Пронзительные прозрачные глаза. Одинаковые с сыном даже их выражением. Узкое лицо с длинным прямым носом. Упрямый подбородок с немного выпяченной нижней губой. Морщины у глаз. Похоже, когда он смеется, они лучиками разбегаются к вискам. Стройная подтянутая фигура военного, и длинные нервные пальцы музыканта. Или хирурга. И еще у отца и сына одинаково завораживающий голос. В госпитале, возможно, в него влюблены все женщины, от врачей до нянечек? Мой нетрезвый и наадреналининый мозг снова куда-то понесло. Все. Домой! К мужу!
Я покидала в сумку косметичку, платье, туфли и зимние сапоги. Ничего, накину пальто, а до машины и в сценических ботинках дойду. И поеду потихонечку-потихонечку. Чтоб гаишники не отловили.
Я посмотрела на Бортникова-отца. Он, слегка сгорбившись, тихо сидел на стуле, положив руки на свою флейту. И был очень и очень одиноким. Потерянным в этом огромном и заполненном людьми мире. Я плюхнула сумку обратно на пол. Он вздрогнул и поднял на меня глаза: – Извините, задумался. Волшебный вечер кончился. Пойдемте, я провожу Вас! – встал он со стула. Я, наоборот, откинулась на своем:
– I`m reaching out for a soul, that`s kind of lost in the dark… ( обращаюсь к душе, что потеряна в темноте – сл. из песни Scorpions)
– Так заметно? – спокойно отозвался он.
– Заметно. Иван у Вас – замечательный парень и я в его взгляде вижу боль. Такую же, как и у Вас. Понимаете, – я подалась вперед,– сначала никак не могла понять, чем так цепляют его глаза. Цветом? Да, они необыкновенные. Но меня этим не удивишь. За годы работы в школе повидала много разноцветных глаз: и голубых, и зеленых, и серобуромалиновых. Потом поняла. Они притягивают своей глубиной. А эта глубина появляется только тогда, когда человек пережил личную тяжелую драму. И не сломался. Сделал выводы и начал жить дальше. Вы посмотрите, за ним идет вся школа. И ученики, и учителя.
– Вы тоже?
– Да. – Обезоруживающе улыбнулась я.
– Спасибо.
Я подошла к нему и села рядом.
– Александр Иванович! Посмотрите, пожалуйста, на меня! – мягко попросила его и притянула обратно к стулу. Он сел и посмотрел на меня.
– Что Вы видите в моих глазах? – спокойно спросила его.
