355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ефрем Филофейский » Моя жизнь со Старцем Иосифом » Текст книги (страница 5)
Моя жизнь со Старцем Иосифом
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 01:26

Текст книги "Моя жизнь со Старцем Иосифом"


Автор книги: Ефрем Филофейский


Жанр:

   

Религия


сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)

И я испытывал нападения то одной страсти, то другой, то третьей. А если прекращались нападения и я несколько дней имел мир, то видел, что нет у меня духовного возрастания. На той высоте, которой я достиг, ведя эту войну, я и оставался. Так бывает, когда в спокойное море бросают мусор: один бросает бумагу, другой бутылку, третий что-то еще. И если не случится шторм, море останется грязным. Так и я видел, что не все у меня в порядке, и душа моя говорила: «Война! Пусть начнется какая-нибудь война. Иначе мои дела не очень хороши». И – оп! Война начиналась. Битва! И лишь только отступала брань, нисходила благодать Божия.

* * *

Нам приходилось иметь дело с настоящими бесами пустыни. Старец говорил нам, что священники изгоняют бесов из бесноватых в миру и посылают их в пустынные места, непроходимые и безлюдные. И все они приходят сюда, в пустыню, и устраивают эти войны. И вот мы видим, какую они здесь имеют силу и крепость. Старец еще до нашего прихода совершил большие битвы, прогоняя бесов постом и молитвой, чтобы это место очистилось от них. Он нам говорил: «Когда вы сюда пришли, это место уже охранялось и бесы не могли свободно тут селиться». Он хотел этим сказать, что если бы мы пришли сюда раньше, то не смогли бы здесь остаться. Но тем не менее бесы иногда нападали на нас даже чувственным образом.

Однажды я болел, у меня был грипп. А рядом со мной жил тогда один благодатный старчик, отец Феофилакт. Он подошел ко мне и сказал:

– Отче, я иду к Старцу. Тебе что-нибудь нужно?

– Ничего. Передай только поклон от меня. Скажи Старцу, что я болен и не могу к нему прийти.

– Ну, я пошел.

– Ладно, ступай.

Я повернулся на другой бок, чтобы заснуть. При этом я и Иисусову молитву читал. Батюшка ушел. Спустя немного времени кто-то за дверью как будто стал произносить молитву.

– Отец Феофилакт, это ты читаешь молитву? Ты там молишься?

Я подумал, что он еще не ушел к Старцу. Но это был не он.

Это был бес. «Бур-бур-бур», – бурчал он за дверью, чтобы обмануть меня, будто это отец Феофилакт творит молитву во дворе. Я крикнул:

– Отче! Это ты там творишь молитву, ты молишься? Ты еще не ушел к Старцу?

И тут открылась дверь, зашел бес, бросился на меня и ухватил когтями за бока. Лишь только я понял, что это бес, я захотел повернуться, чтобы схватить его. И когда я поворачивался, его когти вонзились мне в бок. И тогда – оп! Я пришел в себя. Б-р-р, что он творил, этот диавол! Такую войну нам приходилось вести.

Это произошло тогда, когда отец Феофилакт ушел к Старцу и дома, в келлии, никого, кроме меня, не было. Тогда и пришел бес, желая досадить мне из-за того, что я молился. Он хотел, чтобы я прекратил молитву. Бесы не выносят молитвы. Потому что, как сказал Христос, этот род бесовский исходит молитвой и постом (см. Мк. 9:29).

* * *

Как-то пришел один монах к Старцу и сказал, что он страдает от плотской брани. Старец ему посоветовал прекратить пить вино, потуже затянуть пояс, прогонять нечистые мечтания, применять палку и быть уверенным, что брань отступит. Через какое-то время монах пришел снова и сказал, что он последовал советам Старца, но брань продолжается. Старец взял палку и сказал ему:

– Возьми-ка эту палку и ударь себя. Погляжу я, как ты себя бьешь.

Тот взял палку и начал не бить, а, скорее, гладить свое тело. Тогда Старец ему сказал:

– Дай-ка мне палку!

Схватив палку, он приподнял монаху подрясник – и после трех ударов по ногам палка сломалась. Монах был в ужасе.

– Ох, Старче, неужели бить надо так?!

– Дитя мое, бесы выходят именно так, а не после поглаживаний.

Приобретение чистоты, учил нас Старец, – это не игрушки. Человек не может приобрести чистоту без борьбы с помыслами. Приходит бес блуда с мечтаниями, с воспоминаниями о прошлом. Даже если монах и не знал в мирской жизни никаких плотских падений, в монашеском подвиге диавол начинает с ним настоящую войну. Он приносит иноку всю свою нечистоту и начинает войну в воображении, в сердце и в теле. И здесь проверяется все преуспеяние монаха: преуспел он или нет. Если он уступит мечтаниям, помыслам, примет нечистоту диавола и дойдет в своей душе до согласия с помыслами, то с этого мгновения начинаются душевные, умственные, сердечные и телесные падения. В результате он покатится по наклонной плоскости.

Наш Старец говорил нам: «Если монах подвергнется плотскому падению, ему затем потребуется великий подвиг, чтобы избавиться от погибели. И если он не будет совершать соразмерного своему положению подвига, Бог пошлет ему иные труды на всю его оставшуюся жизнь. Поэтому и требуется с молодости труд, подвиг, сопротивление, чтобы был отброшен этот бес и таким образом воссияла победа чистоты. От этой победы зависит и нынешняя жизнь монаха, и будущая. Ибо ни один нечистый не сможет поселиться в пресветлом раю Божием».

Еще он нам объяснял, что труд бдения, умная молитва, монашеское правило, трезвение в отношении человеческого воображения и разума и вообще внимание – все это помогает достижению чистоты. Чистая исповедь, слезы и покаяние, подлинное и искреннее послушание, правильное отношение послушника к своему Старцу, всеобъемлющее воздержание – все это является вспоможением, лекарством, средством, помогающим монаху, да и любому человеку, приобрести чистоту ума, приобрести силу молитвы.

И еще он нас учил: «Монах должен правильно приступать к борьбе с любой страстью, которая воюет с ним. Он не должен нежить страсти и отступать. Речь идет не только о плотской страсти, но и обо всех других. К тебе приходит помысл осуждения – не сиди и не рассуждай, так это или не так. Тема закрыта. Если тебе говорится о твоем ближнем что-то нехорошее, значит, это осуждение, значит, это опасность. Отсеки это и скажи: этот человек правильно говорит, правильно трудится, я думаю о брате лукаво по своей гордости и, следовательно, здесь и говорить не о чем. Если ты так не отразишь эту страсть, начнешь с ней тайные собеседования и отступишь, затем начнется плотская брань. И если ты и тогда не образумишься, то тебя оставит благодать и ты падешь. Если ты и после этого не покаешься и не прекратишь осуждения, то это падение будет иметь самые дурные последствия: ты будешь находиться и жить в страстном состоянии и в этом страстном состоянии приближаться к встрече со смертью. А после смерти как тяжело будет на мытарствах! И как, с каким оправданием ты затем предстанешь пред Богом?»

И еще он мне говорил:

– Дитя мое, плотская брань возгорается не столько от пищи, от пития, от вина и от сна, сколько от осуждения.

– Почему, Старче?

– Чтобы мы познали, что и мы той же самой природы. Познали, что и с нами воюет тот же самый диавол и что мы все достойны равного осуждения. Хочешь узнать еще об одной мере?

– О какой, Старче?

– Если кто не судит своего ближнего, то это – свидетельство, и свойство, и доказательство, и удостоверение спасшегося человека. Тот, кто не судит, не будет судим.

Когда у меня были большие искушения, он мне говорил: «Ты, дитя мое, хотя юн и незрел, испытываешь искушения великих мужей. Это означает, что этот опыт, этот труд будут необходимы тебе в будущем или что тебя посетит изобильная благодать». А я, из-за того что имел эти искушения, находился в тумане помыслов и страстей. Да разве и сейчас я избавлен от этого? Поэтому я не понимал пророческих и мудрых слов Старца, которые были наперечет и при этом являлись чистым золотом.


Глава десятая. НАШЕ ОТНОШЕНИЕ К СТАРЦУ ИОСИФУ

У Старца Иосифа было большое самоотречение. Он всегда говорил нам, что не хочет, чтобы о нем как-то особо заботились. Но ведь мы должны уважать, любить и почитать своего Старца. Конечно, Старец Иосиф не хотел, чтобы о нем заботились, по аскетическим соображениям. Но я думал и говорил себе: «Прекрасно, сам Старец не желает этого, не хочет, чтобы я ухаживал за ним на трапезе, за которую отвечаю. Но делать это – мой долг». Я тихонько брал его салфетку и салфетку отца Арсения и стирал их. У этих салфеток была веревочка, которую завязывали на шее, как слюнявчики у маленьких детей. И вот что было, когда я их постирал в первый раз. После стирки я сразу завернул в них вилку с ножом. Когда Старец сел за стол, он развернул свою салфетку. От него не ускользала ни одна мелочь: он тут же заметил, что салфетка мягкая, ведь до этого она была как брезент. Он обрадовался – не тому, что салфетка выстирана, а уважению и любви, которые в этой заботе проявило его чадо к своему Старцу.

– Арсений, салфеточки-то постирали. Смотри, как хорошо!

Он глядел на салфетку и поглаживал ее. Я видел, что сделал Старцу приятное. Он умел чувствовать и ценить любовь и знал, как показать это. Он и не думал меня ругать за своеволие, потому что понял, почему я это сделал.

Когда Старец преставился, отец Арсений стал жить в моей каливе. Старец так и сказал, что после его смерти отец Арсений должен перейти жить ко мне. И мы с отцом Харалампием относили отцу Арсению еду по очереди: один день – я, один день – он. Я был неравнодушен к батюшке не только потому, что видел в нем духовного человека и преемника Старца, но прежде всего потому, что, глядя на старца Арсения, я видел как будто самого Старца Иосифа. И я заботился о нем, посылал ему тарелку с едой, стараясь приготовить самым лучшим образом, чтобы сделать ему приятное. Я знал о подвижнических трудах, которые он совершал в годы, проведенные вместе со Старцем, помогая ему и заботясь о нем. Ведь отец Арсений был правой рукой Старца Иосифа. Это был крепкий душой и телом человек, большой подвижник. Старец Арсений сказал как-то: «Смотри, когда мне присылает еду наш молодой священник, как замечательно он все это делает!» И он этому радовался!

Всем этим я хочу сказать, что, когда мы живем духовно и подвизаемся, когда нас посещает благодать Божия и мы чувствуем и веруем, что наш духовный отец – это икона Божия, тогда мы считаем своим долгом уважать его, любить, слушаться его и почитать. Таким у меня в душе запечатлелось мое отношение к Старцу, оно было очень искренним. В моей заботе о нем не было помысла тщеславия или гордости. Эта забота проистекала от благодарности к человеку, в котором я видел своего, первого после Бога, спасителя и того, кто меня духовно сформировал.

В Священном Писании есть не только заповедь: Почитай отца твоего и мать твою, чтобы тебе было хорошо и продлились дни твои (Исх. 20:12), но и такие слова: Кто злословит отца своего или свою мать, того должно предать смерти (Исх. 21:17). Если в Ветхом Завете Бог повелел, чтобы дети почитали родителей, ибо они привели их в бытие, то в Новом Завете, как мы знаем, Бог хочет еще большего, ведь тогда была тень, а здесь – истина. Если исполнение этой заповеди в отношении родителей по плоти несет такое благословение, то сколь более – исполнение ее в отношении отца духовного. Истина нас учит, что почитание духовных отцов должно быть превыше всего. Во-первых, это долг, а во-вторых, за ее исполнение мы получаем благословение Божие. Преподобный Ефрем говорит: «Не склоняй своего уха к человеку, злословящему твоего духовного отца. Убегай от него, чтобы не постиг тебя гнев Божий». То есть этот святой считал, что если какой-нибудь человек, какой-нибудь послушник увлечется и согласится с тем, кто осуждает его Старца, то за это его постигнет наказание Божие. Что же тогда сказать о том, который не только слушает, но и сам злословит и осуждает своего духовного отца? Ведь духовный сын, даже увидев духовного отца согрешающим, должен его покрыть.

В своих поучениях Старец приводил нам пример из жизни Ноя, чтобы дать понять, насколько это серьезное дело. У Ноя было три сына. Первый раз в своей жизни Ной отжал виноград и сделал вино. Ничего не зная о вине, он выпил лишнего и опьянел. И, опьянев, лежал обнаженным. Один из сыновей, увидев отца таким, пошел и рассказал об этом двум другим братьям, осудив его. Те же поступили мудро и уважительно по отношению к отцу, помня заповедь Божию – не видеть наготу отца своего. Они взяли одежду и пошли к отцу, повернувшись спиной, не глядя на отца. Затем положили на него одежду и прикрыли, так и не увидев наготу Ноя, отца своего. Когда Ной проспался от вина и узнал, что произошло, он проклял своего сына, выставившего его на позор перед двумя другими братьями. Старец приводил этот пример, чтобы научить нас, как мы должны уважать и почитать духовного отца и не должны осуждать его и выставлять в неприглядном свете. Отцы-монахи всегда придавали этому правилу огромное значение.

Но я столкнулся и со случаем неуважения к нашему Старцу. Когда я был юным послушником, один брат нашептывал нам против Старца, чтобы совратить нас. Это дошло до Старца, он узнал об этом. С душевной болью Старец мне сказал: «Слышал, дитя мое, что говорит этот брат? Как меня это ранит! Мне больно не за себя, а за него. Что с ним будет завтра? Разве можно так говорить о своем Старце? Разве он обретет молитву? Разве он обретет спасение? Нет».

* * *

Старец был с нами немногословен. Нам не требовалось видеть его рядом с собой, чтобы исполнить его слово. Не знаю, как это ему удавалось и как именно это получалось у нас, но его слово у нас всегда становилось делом. У нас была такая готовность и такая ревность, что не только заповеди Старца, но и его простые слова и наставления мы воспринимали и исполняли как закон. Он нам, бывало, просто говорил о какой-нибудь мелочи: «Смотрите, не делайте этого». Но для нас эти слова становились законом, и этому совету мы уже следовали всегда. Нам не требовалось, чтобы Старец повторял дважды.

Например, он говорил мне: «Поглядывай-ка, дитя мое, может быть придет какая-нибудь лодочка. Если она придет, возьми у них рыбки». Старец сказал – точка. И я глядел во все глаза, пристально и внимательно, чтобы не пропустить лодку. Старец не говорил: «Я тебе приказываю». Для меня все, что он говорил, было приказом и не подлежало обсуждению. Раз это было его желанием, его повелением, его советом, значит, я должен был это исполнить.

Поэтому, когда мы старались обрести благодать Божию, по молитве Старца она нам подавалась. Не то чтобы мы делали для этого нечто особенное. Я, по крайней мере, не делал ничего. Но столь сильная молитва Старца и наше доверие к нему, бывшее даром Божиим, делали то, что делали.

Сегодня у нас, нынешних, такой веры не найти. Потому что нам нужно иметь в руках доказательства. Мы хотим увидеть от нашего Старца чудеса или высокие деяния: глядишь, тогда уверуем. Но разве мы видели, как Старец Иосиф небо сводит на землю? Нет. Мы верили его словам, верили, что как он говорил, так и жил. И если так жил Старец, то, по его молитвам, и мы старались жить так же. И это происходило.

Когда Старец был рядом с нами, разве могли мы вдвоем с братом разговаривать между собой? Чтобы Старец находился рядом, а я говорил с другим братом в присутствии Старца? Боже сохрани! Боже сохрани, чтобы мы такое допустили! Таково было наше к нему почтение и послушание.

* * *

Часто Старец задерживал меня у себя и наставлял, учил и давал мне советы. Одним из важнейших его советов был такой: «Здесь на Святой Горе, куда мы пришли, мы видим монахов, которые живут правильно, но видим и монахов, которые живут неправильно. Не удивляйтесь этому и не приходите в недоумение. Ибо и тот инок, который живет правильно, и тот, кто живет неправильно, – оба пришли с одинаковым благоговением, с одинаковым самоотречением, с одинаковой ревностью, как пришли и все мы. Все мы удалились из мира, все мы оставили отца, мать, родных, свое дело, которым зарабатывали на жизнь.

Мы оставили все и пришли на Святую Гору. Но это еще не великое дело. Великое дело будет, если, придя на Святую Гору, мы найдем Старца, который нас наставит. Найдем Старца, который нас огласит. Старца, который научит нас, в чем состоит иноческая жизнь. И мы видим, что тот, кто сбивается с пути, претерпевает это потому, что не нашел Старца. И когда он сам состарится и станет настоятелем общины, что передаст он своим послушникам? Только то, что имеет сам. Так вот и происходит упадок на Святой Горе».

Так Старец Иосиф научил нас тому, что духовное преуспеяние послушника зависит от обретения опытного наставника. Если бы пустыня сама по себе дарила умную молитву, тогда она была бы у всех нас, не у кого-нибудь одного, а у очень многих. Но в действительности делателей умной молитвы можно пересчитать по пальцам. Почему? Потому что истинных учителей и наставников почти нет. Пустыня помогает, но относительно, а не всецело.

Даже если кто-нибудь найдет наставника и при этом окажется в самой что ни на есть пустыне, он должен будет потрудиться, чтобы унаследовать благодать своего Старца. Один духовный человек, который еще жив, недоумевал, почему последние великие отцы не оставили преемников. Ведь был Савва Духовник, один из великих духовников, но он не оставил преемника. Был Каллиник, и он не оставил преемника. Был тот слепой, у которого келлия благоухала во время молитвы, и он не оставил преемника. Был Даниил, у которого Старец Иосиф взял устав и многое другое, но и послушник отца Даниила ничего не взял от своего Старца. Рядом с этими отцами не было людей? Были. Но они не сделали того, что требовалось сделать.

И еще Старец Иосиф говорил: «Вы пришли сюда, как важные господа, нашли здесь Старца, нашли место очищенным от бесов, есть у вас устоявшийся чин молитвы и подвига – все у вас прекрасно. Но что было бы, если бы вы пришли, а наставника нет? Представьте, как бы вы стали тогда его искать. Как бы вы постились, какие бы предпринимали труды в поисках наставника, могущего сказать вам пару слов из своего опыта молитвы и монашеской жизни так, чтобы вы сказали себе: „Я обрел наставника!“ Вам же наставник достался легко, сразу, как только вы пришли из мира».

И действительно, придя на Святую Гору, я обрел Старца великой духовной меры: с Фаворским Светом, с молитвой, с созерцанием, с откровениями. Таким был мой Старец. И я очень виноват, что и в малой степени не уподобился ему. Но, по крайней мере, я вам передаю то, что познал от самого Старца Иосифа, а не из книг, и свидетельствую, что это правда, ибо я жил рядом с этим человеком.


Глава одиннадцатая. ТРАПЕЗА

В скиту Святой Анны у нас была общая трапеза. Столом нашим были две доски, накрытые деревоплитой. Оставшиеся на нем косточки мы убирали, но стол не мыли, и поэтому там все время собирались мухи. Старец никогда не позволял его мыть: «Нет, не трогай его совсем».

Трапеза у нас была два раза в день, кроме понедельника, среды и пятницы. Но труды наши были столь велики, что мы никогда не могли наесться. И ночью и днем мы трудились так много в переноске грузов, поклонах, бдении и подвиге, что, когда наступало утро, мы были страшно голодны. Но утром мы ели только маслинки, лучок, сухарики, и лишь в обед у нас была полноценная трапеза. В праздничный день трапеза бывала дважды.

Старец каждому давал еду по его потребностям. Обычно у нас не было свежего хлеба, только сухари. Если нам хотелось поесть мягкого хлеба, Старец брызгал на сухари водой, складывал их в дуршлаг, ставил над кастрюлей с кипящей водой и сверху накрывал полотенцем. От пара сухари становились мягкими, как вата. Искусство из искусств! Голь на выдумки хитра.

Очень редко Старец пек нам хлеб по своему рецепту. Он делал тесто-болтушку, выливал ее на ржавый лист железа и ставил его в печку. Такой хлеб был у нас раз в пару лет. Да и тот из болтушки, не квасной. Откуда было взяться настоящему хлебу!

* * *

Обычно нам готовил Старец, он был прекрасным поваром. Когда он готовил, из глаз его все время текли слезы. И так как он непрестанно творил Иисусову молитву, благодать Имени Божия освящала то, что он готовил, и делала эту еду очень вкусной. Поэтому его очень часто приглашали готовить трапезу на престольные праздники обителей. Как правило, он не ходил, но иногда его забирали чуть ли не силком.

Время от времени у нас бывало довольно много гостей, и им очень нравилась наша еда. «Что же это за еда у вас такая вкусная?!» – спрашивали они с удивлением. Старец готовил совершенно постную пищу, когда с тахином, когда с фасолью. Но это было настолько вкусно, что даже рыба не произвела бы на них столь сильного впечатления. А вкусной еду делала молитва Старца, его благословение. Там, где совершается дело Божие, еда и вода становятся сладкими как мед. Однажды я спросил Старца:

– Как это происходит? Почему так бывает?

– Это от Бога, от Иисусовой молитвы. Совершается молитва – и благословляется еда.

– Старче, мы каждый день едим постную пищу. И когда я ем рыбу – она как мед, когда я ем сухой хлеб – он как мед, когда фасоль ем – она как мед, чечевицу ем – и она как мед.

– Так и есть, – сказал Старец. – Для того, кто имеет правильное духовное устроение, что бы он ни ел – ничего не будет лучше этого. Отсюда любой может узнать духовное устроение каждого инока. Нечто подобное рассказывал один святой: о том, как кто-то за трапезой ел мед, а другой за той же трапезой – нечистоты, каждый согласно собственному устроению.

Старец делал и вино. Он немного подсушивал на солнце виноград, своими руками отжимал его, и мы делали церковное вино, очень хорошее. Один наш гость из Парижа помнил это вино всю жизнь.

* * *

Иногда по воскресеньям у нас бывали лепешки с сыром. С вечера я делал болтушку с закваской. На следующее утро жидкое тесто подходило, и я мешал его в глиняном горшке. Затем на сковородку лилось несколько капель масла, и после того как она разогревалась, масло размазывалось по всей сковородке и чашечкой на нее выливалось тесто. Когда лепешки поджаривались с одной стороны, их переворачивали на другую. После этого мы выкладывали их на блюдо и на каждую лепешку клали по кусочку сыра. Это было нашей праздничной воскресной едой. Но мы ее готовили редко.

Было у нас и другое праздничное блюдо. В нашей пустыне, и нигде больше на Святой Горе, на крутых скалах росла какая-то дикая капуста. Это были очень опасные места, но я, по молодости, лазил туда и собирал ее. Старец меня поджидал с пакетиком. Я отрезал только светлые листочки, не потемневшие, а сердцевину оставлял, чтобы из нее выросли новые листики. Затем мы варили эту зелень. Отвар из нее был очень питательным. А сваренную зелень мы накладывали в миску и поливали маслом. Старец обычно наливал масла побольше, он его любил.

Изредка вместе с дикой зеленью мы ставили на стол и жареную треску либо жареную или свежепосоленную сельдь, если она оказывалась у нас. Старец страшно любил и эту зелень, и жареную треску. Жареная треска была для нас безумной роскошью. Мы чувствовали себя самыми богатыми в мире людьми. Конечно, такая еда могла быть только по праздникам.

* * *

Когда у Старца возникало желание поесть рыбы, он мне говорил: «Вавулис, бери снасти и беги на море, принеси, что поймаешь». Я брал снасти, рыбачил и радовался, думая, какую радость я доставлю Старцу. Еще он мне говорил: «Можешь немного понырять, чтобы освежиться». Я рыбачил удочкой, обычно приносил примерно полкило рыбы. Иногда удавалось поймать и осьминога или кальмара.

Когда я возвращался, Старец радостно говорил: «Малой, сейчас я добавлю картошки, риса, лука и сделаю супчик, чтобы нам всем семерым хватило и чтобы все мы наелись этой горсточкой рыбы!» Так он ей радовался.

* * *

Старец любил сладости. Но где их было найти? Когда наступало воскресенье, он говорил:

– Давай, отец Арсений, устрой нам какую-нибудь церемонию, лепешки с сахаром сделай, как это делают понтийцы.

– Сделаю, дорогой.

Это и была та сладость, которую мы готовили. Итак, старец Арсений брал муку, замешивал квасное тесто, выливал его на сковородку и жарил. Затем он делал в этой большой лепешке лунку и выливал туда воду с сахаром. Затем перемешивал все это и снова жарил. Он обжаривал лепешку с обеих сторон и посыпал тертым грецким орехом и корицей, а затем ложкой вдавливал их. Это было нашим роскошным блюдом – лепешки с сахаром. Я тоже помогал готовить их.

Когда Старец стал жить поодаль, а мы с отцом Арсением пребывали на прежнем месте, отец Арсений часто обращал внимание на то, какой я маленький и голодный. И он, наверное, думал: «Он мал и любит сладкое. Чем бы его накормить?» Я любил сладкое по необходимости, ведь после работы чистый горный воздух пробуждал мой аппетит. И я очень хотел есть.

– Малой, сейчас, пока нас не видит Старец, съешь-ка эти крошки.

– А есть благословение Старца?

– Ничего страшного. Это немножечко своеволие, но мы это уладим. Давай, покушай. Послушание! Я договорюсь. Я сейчас говорю от имени Старца и могу тебе оказать небольшое снисхождение. Я – елеостарец.

То есть старец, который дает благословение на елей, когда этого не разрешает устав. Отец Арсений был очень славным человеком, очень добрым, он мне очень помогал. Мы часто ходили куда-нибудь вместе.

В общем, я съедал эти крошки.

* * *

Все масло, остававшееся после жарки, Старец клал в еду, чтобы не выбрасывать. От этого его организм в конце концов оказался отравлен, у отца Афанасия от этого в конце жизни завелись черви, а я чуть не умер. Все заплесневевшее, испортившееся мы должны были съесть. И все эти пропавшие продукты Старец ел. Засохшие сардины он резал, солил и фаршировал ими овощи. Стоило мне съесть этого хоть немного, у меня начиналась рвота. Старец смотрел на меня и говорил:

– Хорошо. Больше я не буду их добавлять.

В следующий раз – снова рвота. А Старец:

– Я ж совсем чуть-чуть их положил! Опять тебе плохо от этого? Ну хорошо, больше не буду класть совсем.

Но при этом у нас никогда не случалось отравлений. Нас сохранил Бог. В противном случае мы умерли бы раньше срока.

Росли у нас два апельсиновых дерева. Их посадил Старец, когда пришел на это место в 1938 году. Других деревьев не было. Изредка имелись у нас на столе апельсины. Старец не благословлял нас их чистить, чтобы ничего не выбрасывать. Он заставлял есть апельсины с кожурой и говорил нам: «Мы ничего не должны выбрасывать. Будем есть это с кожурой. Все здесь освящено молитвами отцов».

* * *

С понедельника по пятницу мы проходили суровую закалку. Обычно мы готовили одно блюдо на всю неделю. Оно у нас хранилось в подполе, в алюминиевой посуде. Естественно, оно часто прокисало, но Старец все равно это ел. На него словно не действовали законы природы.

Чистоты – ноль. Как мы жили? Поэтому, наверное, у Старца случились на шее чирьи и стало больным сердце, от этой отравы. Он нисколько не следил за своим здоровьем. Иначе он бы прожил гораздо дольше. Такого, как Старец, больше не было. Мы являлись редким случаем. Нет сейчас на Святой Горе таких подвижников.

Старец был большим затейником. Пришел как-то один человек из Парижа подвизаться вместе с нами. Старец сказал ему: «Возьми, поешь этой еды, она свежая, ей только три дня. Это овощи, фаршированные сардинами». И тот съел! Мы-то были закаленные, а каково было ему?

Еду Старца мы никогда не выбрасывали, как бы она ни заплесневела.

Иногда нам присылали посылки с продуктами, в которых были вареные яйца, разбившиеся во время перевозки. Он их очищал от скорлупы и ел.

Старец любил сыр. В тех условиях в сыре часто заводились черви, но Старец его чистил.

– Женщины столько потрудились, чтобы его приготовить. Мы это съедим.

– Как же мы будем это есть, Старче?

– Мы не будем выбрасывать еду. Это грех.

Поэтому сначала мы всегда съедали старую пищу. Так мы ели и макароны с червями, и фасоль, из которой наружу вылезали червячки.

Мне, как повару, было неловко предлагать такую пищу отцам. Но отец Арсений, чтобы не огорчать Старца, все это ел, говоря: «Ну раз вы не можете это есть из-за вашего желудка, тогда съем я». Это был необыкновенный человек.

Случилось однажды так прокиснуть фасоли, что мы никак не могли ее есть. Чтобы не выбрасывать ее, Старец сотворил горячую молитву – и когда он дал нам ее на следующий день, она была столь вкусной, что просто пальчики оближешь!

* * *

Каждую весну у нас появлялись гусеницы. Ох, какое я испытывал к ним отвращение! Их было так много, что они съедали все листья. От деревьев и кустарников оставались одни ветки. Вся красота пропадала. Я думал: «Когда же снова вырастут листья, чтобы наше место стало хоть немного зеленым?»

Больше всего гусениц было за келлией Старца и за моей. Когда я их видел, внутри все переворачивалось и меня тошнило. Лишь от того, что они ползали по деревьям, мой желудок выворачивало наизнанку.

Когда я готовил, они, ползая, падали в котелок с едой. У нас не было кухни, мы готовили на камнях во дворе. Старец говорил:

– Ба! Экие животинки! Разве они плохи? Это тоже живые существа. Что тут страшного? Будет у нас еда с мясом. Считай, что ты приготовил блюдо с улитками.

Я про себя думал: «Согреших, прости мя, Матерь Божия! Если будем перебираться отсюда, то только из-за гусениц и ветра». Этих двух вещей я боялся. Однажды мы сидели за столом и один брат мне сказал:

– Смотри, как играют их глазки!

– Раз это благословил Старец, все в порядке, – ответил я.

Старец всегда был весь внимание. Он сказал брату:

– Ешь и не болтай. Мы едим макароны с мясом.

А тот снова:

– Ефрем, смотри, какие у них головки!

– Отче, если ты еще раз это скажешь, то складывай вещи и убирайся!

Тот остолбенел.

– Ефрем, ешь спокойно, все в порядке.

Я видел гусениц, но, однако, ел. А брату этому позже сказал:

– Разве говорят такое в присутствии Старца?

Старец учил, что, когда мы с терпением переносим лишения, тогда приходит благословение от Бога.

Однажды отец Арсений сказал:

– Эта рыба – как трава.

А Старец ему ответил:

– Все, что Бог нам дал, – хорошо. Мы заплатим за твой ропот, Арсений.

И действительно, наступил голод.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю