Текст книги "Дважды рожденные"

Автор книги: Дэниел Уолмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Даниэл Уолмер

Дважды рожденные

В тот день Конан с утра не находил себе места. Все раздражало его: и немудреная еда – печеные бобы с луком, которые поставила перед ним мать, и ее просьба не отлучаться сегодня из дома, так как у нее много дел по хозяйству и без его помощи ей не справиться, и назойливые приставания и признания в любви которыми досаждал ему вертлявый щенок Чарр – уже в течение двух лун Конан пытался сделать из него солидную и умелую охотничью собаку, но толку было маловато. Сразу после завтрака он вышел во двор и принялся колоть дрова, взмахивая топором много лет назад выкованным отцом из отличной стали и с тех пор не затупившимся нисколько. Работать таким прекрасным орудием было одно удовольствие – сосновые и еловые поленья раскалывались легко и звонко, высоко подскакивали и наполняли утренний воздух свежим и клейким запахом, – но Конана это занятие не радовало и не увлекало. То и дело он нетерпеливо поглядывал на дверь, ожидая, ока мать по какой-либо хозяйственной надобности не уйдет со двора, чтобы тут же бросить топор и улизнуть прочь из дома.

Его мать, молчаливая и сдержанная Маев, вдова кузнеца Ниала, погибшего в битве с ванирами пять лет назад, не часто просила о чем-нибудь сына. Хозяйство было небольшим, и она справлялась с ним сама, полагая, что будущему охотнику и воину гораздо полезней проводить время в играх и потасовках с приятелями, стрельбе из лука и ловле рыбы в ручье. Вплоть до самых суровых морозов Конан прибегал домой, только чтобы поесть и выспаться. Конан любил мать, больше того, он гордился ею – сильной и гордой воительницей, чьи руки, несмотря на кажущуюся хрупкость, владели мечом не хуже многих мужчин, а отвага и хладнокровие в бою снискали уважение у всех соплеменников – канахов. Ее редкие просьбы помочь ей он выполнял с радостью. Он мог бы даже целый день стучать топором, готовясь к предстоящей суровой и вьюжной зиме, но только не сегодня. Только не в день Крадущейся Рыси!

Раз в год в день осеннего равноденствия молодежь селения с раннего утра находилась в радостном возбуждении. В день Крадущейся Рыси все юноши, которым в этом году исполнилось пятнадцать лет, получали возможность стать настоящими охотниками и полноправными членами общины.

Обычай этот был очень древним и соблюдался у канахов с незапамятных времен – хотя ныне многим куда больше по душе были жестокие традиции других киммерийских племен, где мужчиной начинали считать юношу после убийства им первого врага. Суровые времена, суровые нравы… Но сейчас, пока общине не грозила непосредственная опасность со стороны воинственных соседей, день Рыси оставался тем же праздником, каким был всегда.

На рассвете каждый из юношей прихватив крепкий лук и хороший запас стрел, отправлялся горы, со всех сторон окружавшие селение, словно надменные мрачные великаны, сгрудившиеся над тесной кучкой домов. К вечеру они возвращались, нагруженные добычей. Самые старые и уважаемые мужчины, опытные охотники и израненные в сотне битв воины, собравшись вместе, решали, достойна ли подстреленная дичь того, чтобы юноша с этих пор назывался мужчиной, либо ему нужно еще поучиться стрелять из лука и лазать по скалам, и принять участие в испытаниях на следующий год. К чести юных киммерийцев, случаи, когда пятнадцатилетний охотник не проходил испытания с первого раза, и его вступление в возраст мужчины откладывалось на следующий год, были крайне редки и считались большим позором.

Все, что добывали за день молодые охотники, – туши оленей и кабанов, связки куропаток, сурков и кроликов, – их матери и сестры мгновенно потрошили, варили, тушили и жарили, после чего вечером в селении наступил настоящий праздник, с грудами обильной и сытной еды, с танцами вокруг огромного, рвущегося в небо костра, с играми и забавами.

Смех и песни веселящейся молодежи не стихали обычно до самого утра, и суровые старики в эту ночь, единственную ночь в году, не одергивали юнцов, не ворчали, но также не спали до рассвета и в узком своем стариковском кругу, у потухающих углей предавались воспоминаниям о днях былых, когда и охотники были удачливей, и герои отважней, и костры ярче…

Конану весной этого года исполнилось тринадцать лет. Для своего возврата он был высок и крепок, в играх и драках не раз побеждал парней, которые были старше его и на год, и на два. Первого своего оленя он убил два года назад, а первого медведя завалил зимой этого года. Сын кузнеца Ниала считал, что имеет право участвовать в испытаниях дня Крадущейся Рыси – но взрослые рассудили иначе. Возврат мужчины определялся не только высоким ростом, упругими мускулами и умением поражать крупного веря. Настоящий мужчина – это, прежде всего, крепкий и быстрый ум. Пусть Конан подождет еще два года. За это время его охотничье умение еще больше возрастет, рука станет тверже, разум же обретет остроту и силу.

– Не расстраивайся, Конан, – сказал ему старый Меттинг, лет тридцать назад бывший самым лучшим охотником в округе. – Не стоит торопить время. Тебе кажется, что два года – целая вечность, но поверь мне, это сущий пустяк. Когда ты вырастешь, тебе не раз захочется притормозить бег луны по небу, словно она – чересчур норовистый и резвый жеребец, от бешенной скачки которого серебрятся волосы и выпадают зубы…

Конан на его увещевания лишь упрямо помотал головой.

– Тощий Хроб будет участвовать в испытаниях Крадущейся Рыси! – с обидой сказал он. – Вербин, слабый и трусливый, как аквилонская женщина! Ни у того, ни другого нет за плечами не то что медведя, даже жалкого кабана!..

– Я не сомневаюсь, Конан, сын Ниала, что через два года в день Крадущейся Рыси твоя добыча будет больше и славнее всех, – ответил Меттинг, улыбаясь в желтоватую от старости бороду. Ему нравились напор и уверенность в своих силах высокого не по годам мальчишки с синими и холодными, словно ледники гор в сумерки, глазами. – Я уверен, самые красивые девушки будут плясать с тобой у большого огня.

Конан только сплюнул, отвернувшись, устав доказывать и спорить, и побрел прочь.

И вот теперь, раскалывая звонкие и пахнущие осенью поленья, он лишь выжидал удобный момент для бегства. К счастью, ждать, нетерпеливо постреливая по сторонам глазами, пришлось недолго. Маев, накинув на плечи меховую накидку, куда-то вышла, и в тот же миг мальчик бросил топор. Вернувшись в хижину, он схватил свой лук – подарок матери к десятилетию – и самодельный нож с рукояткой из раздвоенного копыта оленя. Нож этот в свое время он сам выковал в отцовской кузнице и очень гордился им – неуклюжий и корявый, он был очень прочным, незаменимым в любой охоте и держался в ладони так удобно и ладно, словно срастался с ней.

Незаметно выскользнув со двора, Конан помчался по тропинке, ведущей к окраине селения. Он старался не попадаться на глаза никому из соседей; за спиной мальчика висел лук, на поясе – колчан со стрелами. Любой из встреченных им в лучшем случае одарил бы понимающей усмешкой, а в худшем – суровым внушением. В день Крадущейся Рыси было негласно принято всем не участвующим в испытаниях оставаться дома и не пытать счастья на горных тропинках.

Отцы и деды пятнадцатилетних охотников, а также их младшие и старшие братья коротали время до вечера, обсуждая – вплоть до горячих перепалок и даже драк, – кто именно окажется сегодня победителем, дотащив до селения больше всего охотничьих трофеев.

Отбежав за пределы видимости из самого крайнего двора, Конан остановился – отдышаться и подумать. Он знал, что большинство юных охотников отправятся на промысел к югу и юго-западу от селения. Именно те края особенно любили олени, лоси и кабаны. В таком случае он, Конан, пойдет на север. Скалистые уступы на севере высоки и безжизненны, карабкаться по ним – одно наказание, да и из живности попадаются лишь осторожные горные козлы и редкие снежные барсы. Что ж, прекрасно! Значит, Конан притащит к вечеру и небрежно бросит у гудящего костра две-три головы горных козлов и великолепную густую и пушистую шкуру снежного барса…

В таких мечтах охотник-самозванец карабкался по голым камням, лишь изредка поросшим мхом и сухими колючками. Ноги его были босы – как и все киммерийские мальчишки, он ходил босиком до самых заморозков, и коже на его подошве могли бы позавидовать сапоги из самых прочных телячьих шкур.

Осеннее солнце светило ярко, но не припекало. Прозрачный осенний воздух настраивал на самый бодрый лад. К вечеру он притащит к большому огню три – нет, пять! – голов горных козлов и пятнистую шкуру огромной красивой кошки… И пусть только Меттинг и остальные взрослые посмеют сказать, что ему нужно выждать еще два года, и что для мужчины главное – острый ум! справиться с опасным и коварным хищником под силу только очень сообразительному, очень осторожному и мудрому, как старый змей… Хотя в голове мальчика клубились яркие самолюбивые мечты, глаза его оставались пронзительно-зоркими и подмечали каждое движение в радиусе пятисот шагов, а уши ловили самые слабые шорохи.

Внезапно Конан остановился. Ему показалось, или что-то действительно шевельнулось впереди, шагах в пятидесяти от него?.. Да, так и есть! Горный козел, приподняв украшенную рогами голову, смотрел в его сторону, готовый ринуться вскачь по острым камням. И не просто горный козел, а – хвала Крому! – тот редкий его вид, у которого прямо устремленные в небо рога закручиваются красивой тугой спиралью. Из такого рога можно сделать прекрасную рукоять кинжала с готовыми выемками для пальцев, можно повесить его на грудь, можно подарить самой красивой девушке, чтобы она носила его в своих густых волосах…

Конан затаил дыхание, осторожно нащупывая за плечом лук. Но как бы ни были вкрадчивы его движения, горный козел, взмахнув головой, ринулся прочь, едва касаясь камней легкими копытами. Конан бросился следом, уже не думая об осторожности. Теперь самое главное – у кого из них окажутся быстрее ноги! В азарте погони мальчик перепрыгивал через такие расщелины, какие в спокойном состоянии благоразумно обошел бы вокруг. Шершавые и цепкие подошвы босых ног хорошо удерживали на седых от лишайника скалах. Он помогал себе руками, по-обезьяньи ловкими, цепляясь за корни и стебли колючек.

Иногда козел подпускал его к себе так близко, что можно было рассмотреть зрачки в его глазах – не круглые, как у людей и прочих животных, но горизонтальные, похожие на две бескровные прорези от узкого ножа. Можно было отчетливо полюбоваться и блестящими на солнце витыми рогами. Но стоило Конану потянуться рукой к луку, как лукавое животное встряхивало головой и снова пускалось вскачь. Казалось, козел знал, что находится в безопасности до тех пор, пока руки мальчика свободны. Конан стал уже терять терпение.

Грудь его тяжело вздымалась от быстрого бега, подошвы ног горели, икры и ладони, расцарапанные о колючки и щебень, невыносимо чесались.

– Ну, подожди же! – крикнул он козлу совсем по-детски. – Ну, постой хоть немного! Мне очень нужны твои рога, понимаешь?.. Мне позарез необходимо вернуться домой с твоими рогами!

Козел замер, словно его разжалобили просьбы мальчика, и он решился пожертвовать своими красивыми рогами – заодно с головой. Не веря своей удаче, Конан потянулся к луку. Вот он уже снял его с плеча… вот осторожно вытащил из колчана стрелу и дрожащими от волнения пальцами начал натягивать тетиву… Но наглое и насмешливое животное, словно издеваясь над ним, сделало высокий скачок и понеслось прочь.

– Чтоб ты провалился в пропасть! – в сердцах пожелал ему мальчик. – Пусть отвалятся твои ноги, пусть сгниют твои рога, пусть мясо твое достанется на ужин снежному барсу!..

Словно обидевшись на его проклятия, или же просто наскучив игрой, козел больше не останавливался. Он летел стремительно, осыпая из-под крепких копыт мелкие камушки, и вскоре его светло-коричневая спина мелькала уже очень далеко от неудачливого охотника, а потом и исчезла вовсе.

Усталый и раздосадованный, Конан опустился на камни, на которых стоял. Сколько времени угробил он на этого зловредного козла! За это время можно было бы подстрелить пару простых козлов или, на худой конец, десяток сурков, застывших рыжими столбиками у своих многочисленных норок.

Правда, возвращаться домой с одними сурками он счел бы позором – ведь это такая легкая и скучная добыча! Хотя вареные сурки и вкусны необычайно…

Интересно, где он находится? В погоне за козлом Конан забыл обо все на свете и сейчас, немного передохнув, решил выяснить свое местонахождение. Он оглянулся по сторонам и, заметив невдалеке высокую скалу, формой напоминающую фигуру согнувшегося в три погибели старика, без особого труда вскарабкался на нее. К удивлению мальчика оказалось, что он находится совсем недалеко от родного селения. Видимо, зловредный козел водил его по кругу. Уйдя в северном направлении, теперь он находился к востоку от своего дома.

Всего в полутора тысячах шагах от него виднелись знакомые крыши, присыпанные сверху для тепла слоем земли. Он мог разглядеть и свою хижину, и даже брошенный во дворе недоколотые поленья. Теперь уже Конан узнавал местность, вначале показавшуюся ему совсем незнакомой. Конечно же, он бывал здесь и прежде, хотя и не часто – два или три раза.

Ни играть, ни охотиться в этих местах было нельзя, так как с незапамятных времен киммерийцы хоронили здесь своих умерших.

С вершины скалы можно было хорошо рассмотреть кладбище: ложбину с высокой травой, со всех сторон стиснутую скалами и выглядевшую особенно зеленой по контрасту с угрюмыми камнями. В траве этой любили селиться кролики; на каждом шагу попадались их норы, напоминающие любопытные зрачки в толще почвы. В Киммерии не было принято насыпать над умершими курганы, если не считать единственного места – Поля Вождей у подножия горы Бен Морг, где хоронили прославленных воинов. Места же вечного успокоение простых жителей селения отмечались лишь обломками скал. На каждом обломке были выбиты знаки, по которым киммерийцы, не имеющие своей письменности, могли знать, кто именно покоится здесь. Так, окружность с крестом внутри означала, что под камнем зарыт уважаемый и мудрый старик; фигура, напоминающая елочку, указывала, что здесь покоится женщина, умершая при родах; символическое обозначение места являлось знаком, что серый камень охраняет покой павшего в битве воина. Именно таких камней, с неуклюже выдолбленными мечами, похожими на кресты с маленькой горизонтальной перекладиной, было на кладбище больше всего.

Конан прилег на спину, раскинув руки, чтобы хорошенько отдохнуть перед продолжением охоты. Тень от скалы, напоминающего старика, падала ему на лицо, защищая от солнца. Он вяло думал о том, в какую сторону ему следует направить свои исцарапанные ступни теперь, чтобы вернуться-таки к вечеру к большому огню, нагруженному головами, рогами и шкурами… Может быть, повернуть на юг? Конечно, он рискует встретиться там с одним или несколькими превращающимися в мужчин юнцами. Они будут насмехаться над ним, особенно если плечи его и руки будут пусты… ну и пусть! Зато на южных луговинах он наверняка подстрелит оленя, а может быть, и не одного…

Внезапно Конану почудилось, что земля у подножья скалы, на которой он распростерся, слегка вибрирует. Он перевернулся на бок и прижался к ней ухом. Так и есть! Изнутри доносился невнятный гул, находящийся там шумел или разговаривал. Что за шутки?! Кто может разговаривать в брюхе горы?.. Не иначе как злые духи! Недаром взрослые не разрешают детям слоняться и играть вблизи кладбища…

Первым порывом мальчика было бежать со всех ног подальше от зловещего места. Но он пересилил себя. Убежать он всегда успеет! Крепкие и резвые пятки еще ни разу его не подводили. Но как любопытно было бы взглянуть, хотя бы издали, на злобного духа, живущего под землей! Может быть, это те самые драчливые духи, от ссор которых дрожат горы и разверзаются трещины в почве? Он поглядит на них только краем глаза, но зато вернется потом в селение не только с рогами и шкурами, но и с таким захватывающим рассказом, что все мальчишки, даже пятнадцатилетние, лопнут от зависти!

Конан обошел скалу со всех сторон, то и дело, припадая к ней ухом и стараясь отыскать место, где гул и невнятный шорох слышны лучше всего. Вскоре он обнаружил такое место.

Это были щель между скалой и большим обломком камня, видимо, отколовшимся от нее. Мальчик попытался оттащить обломок в сторону. Он был тяжелый, но после упорных раскачиваний и толчков все же сдвинулся с места; щель стала шире. Теперь из нее доносились довольно явственные звуки: гулкие удары, шорох осыпающихся камней, голоса… Настоящие людские голоса, хотя слов и даже языка, на котором они произносились, разобрать было невозможно.

Конан еще настойчивей навалился на камень. Он расшатывал его, толкал и тянул до тех пор, пока щель между ним и скалой не стала такой широкой, что он уже попытался пролезть в нее. Поколебавшись несколько мгновений, мальчик стал протискиваться в веющее мраком и тайной отверстие.

Когда все его тело, вплоть до макушки, проскользнуло под землю, он повис на руках, дергая ногами и пытаясь нащупать опору. Но под пятками была пустота. Мелкие камни, срывающиеся из-под его локтей и колен, с шорохом сыпались вниз. Судя по звуку, дно было не слишком глубоко, и Конан решился на прыжок. Подобравшись всем телом, он опустил руки…

Мальчик был готов ко всему – и к хрусту своих ломающихся костей в том числе, но только не к тому, что гладкий камень, на который он приземлился, спружинив ступнями и почти не ударившись, зашевелился под ним. В первый момент Конан решил, что начинается землетрясение.

Ведь только когда колеблется и разверзается земля – оттого, что злобные духи, живущие в ней, идут войной друг на друга, огромные камни шевелятся и подпрыгивают, как детские тряпичные мячики. Но он тут же отбросил эту догадку.

Шевелился один-единственный камень с глянцевитой и чуть теплой поверхностью, на который его угораздило свалиться, все же остальное пребывало в неподвижности.

Камень не просто шевелился – он, как показалось Конану, полз. В первый момент мальчик не мог ничего разобрать из-за окружавшей его непроницаемой темноты. Но постепенно тьма рассосалась. Голубевшее полуденным небом отверстие, сквозь которое он проник сюда, давало немного света. К тому же, каменные стены подземелья впереди него отбрасывали оранжевые блики, словно где-то за поворотом горел огонь.

В неярком двойном свете Конан с ужасом разглядел, что то, что он принял за круглый камень, на самом деле оказалось спиной гигантского жука. Такое диво он видел первый раз в жизни! Мурашки пробежали вдоль его позвоночника, ладони похолодели. Впрочем, мальчик тут же сообразил, что жук не в силах причинить ему вред до тех пор, пока он сидит на его спине. Любой мальчишка знает, что насекомое не может дотянуться челюстями либо лапами до собственной спины. Нащупав на поясе нож, Конан стал прикидывать, куда лучше всего всадить хорошо заточенной лезвие – в один из огромных, похожих на эбеновые чаши глаз или же в маленький шерстистый затылок. Все остальное тело жука было покрыто прочным панцирем, который нечего было и надеяться пробить ножом.

Жук полз вперед медленно и спокойно, и невозможно было понять, замечает ли он вообще своего ошеломленного всадника. Казалось, он просто направляется по своим делам, ни на что не обращая внимания. В неверном свете его спина отливала металлическим сине-зеленым блеском и напоминала хорошо прокаленные стальные доспехи. Пара усиков, похожих на две усыпанные ровными иголками ветви, шевелились по обеим сторонам головы, ловя не то звуки, не то запахи.

Между глазами вздымался блестящий, изогнутый назад рог, длинной с хороший кинжал. Он казался отполированным, и его так и тянуло погладить пальцами или сжать в ладони.

Челюстей и зубов гигантского насекомого, сидя на спине, Конан разглядеть не мог, и, возможно, это было к лучшему. Пока мальчик прикидывал и примеривался, взвешивая на руке свое самодельное оружие, голоса зазвучали совсем громко и отчетливо, дав иное направление его мыслям.

Несомненно, где-то неподалеку были люди! И они разговаривали на киммерийском наречии, то есть были его сородичами, возможно даже, жителями его селения. Судя по отрывистым фразам, заглушаемым ударами металла по камню, люди что-то долбили и отрывали – скорее всего, искали те самые плавящиеся камни, из которых куют мечи, топоры и доспехи. Конана удивило только место, где они этим занимались. Никогда прежде он не слышал, чтобы кто-то добывал железо или медь вблизи от кладбища.

«Осторожнее!», «Подай в сторону!», «Помоги-ка!..» – эти и другие рабочие реплики перебивались звоном кувалд и скрипом несмазанных тачек.

Окончательно успокоившись относительно таинственных земных голосов, Конан вновь переключил внимание на своего невозмутимого скакуна. Пожалуй, прежде чем всаживать в него нож, стоит окликнуть работающих, чтобы они полюбовались на небывалое зрелище: оседлавшего подземное чудовище мальчишку! А потом он убьет его. Если вдруг жук окажет сопротивление, взрослые мужчины помогут ему. Но это, конечно, в самом крайнем случае.

Скорее всего, Конан отлично справится с жуком сам! Вряд ли они откажутся одолжить ему одну из своих тачек. Старый Меттинг, не говоря уже об остальных, онемеет от изумления, когда Конан вывалит на землю у большого огня большую, блестящую, как аквилонский щит, тушу. Это будет похлеще снежного барса! Полированный рог он будет носить у себя на шее, а из прочных синих надкрылий сделает доспехи…

До конца довести сладостную мечту Конан не успел: жук повернул за угол, и глазам мальчика открылся более широкий проход в зеле. По стенам на расстоянии десяти-пятнадцати шагов были прикреплены тускло светившие факелы. Несколько голых до пояса мужчин с тяжелыми кайлами и лопатами в руках трудились, сокрушая и разгребая породу. Поглощенные работой, они не замечали мальчика и его странного скакуна. Один из мужчин, мерно сгибавшийся и разгибавшийся вблизи от факела и оттого хорошо различимый в неярком свете, показался Конану знакомым.

Да ведь это же… В первый миг широкая улыбка расцвела на лице мальчугана. Это Кевин!

«Эй, Кевин!» – громко заорал он, от избытка чувств подпрыгнув на жесткой и гладкой спине жука.

Но в следующий же миг открытый рот свело судорогой. Да, это действительно Кевин, его двоюродный брат и хороший приятель, тот самый Кевин, что погиб в короткой и жестокой схватке с ванирами полгода назад… Конан сам тогда рыл землю, куда должны были опустить его тело с небольшой рваной раной от стрелы над ключицей. Подростки рыли могилы наравне со взрослыми, потому что нападение ваниров было внезапным и предательским, как и свойственно этим рыжеволосым варварам. Воины-канахи не успели, как следует подготовиться к битве, и много мужчин и юнцов, впервые в тот день взявших в руки оружие, полегли на грязный весенний снег. Конан хорошо помнит, как трудно было долбить мерзлую землю, как жгло у него где-то под ребрами, и яростная боль окрашивала все вокруг в черные и багровые тона: Кевин, лучший товарищ его игр, семнадцатилетний беспечный и смешливый Кевин должен был ложиться в стылую, искрящуюся от крупинок льда глину…

Кевин, голый до пояса, с масляно блестевшими от пота туловищем, обернулся на крик Конана и, узнав его, медленно двинулся в его сторону, загребая ногами, как усталый старик.

– Нет-нет, Кевин! – спохватившись, закричал мальчик. – Я не звал тебя! Я не звал тебя! Тебе послышалось!

Не обращая внимания на эти крики, Кевин продолжал приближаться к нему. Жук остановился, словно испугавшись или насторожившись, и заскреб лапами по влажным камням.

Проклятье! Конан судорожно пытался вспомнить, что надо сделать или сказать, чтобы умилостивить рассерженных духов мертвых, вылезших из могилы, но от страха ему ничего не приходило в голову.

– Кевин! – умоляюще взвыл он, выставив вперед ладони, словно мог ими защититься от призрака. – Я не делал тебе ничего плохого! Разве ты не помнишь: мы всегда играли с тобой вместе и никогда не дрались! В твою могилу я положил свой кремень и топорик. Хочешь, я зарою еще тебе свой лук?.. Он стреляет на сто шагов! Не подходи ко мне, заклинаю тебя, Кевин!..

Кевин остановился, подойдя к жуку почти вплотную. Он почти не изменился со времени своей гибели. На месте рваной раны под горлом светлел небольшой шрам.

– Я не призрак, Конан, – сказал он спокойно.

Казалось, встреча с бывшим приятелем совсем не удивила и не взволновала его.

– Я не дух. Можешь дотронуться до меня, если хочешь.

– Я не хочу до тебя дотрагиваться! Уйди, ну пожалуйста!.. – Конан знал, что духи умерших идут на любые уловки, чтобы захватить живого человека и вдоволь напиться его горячей крови, и самое главное – не верить им и не поддаваться на их уговоры.

Кевин, словно не слыша отчаянной мольбы в голосе бывшего приятеля, протянул руку и коснулся его плеча. Конан отшатнулся, едва не слетев кубарем со спины жука, по-прежнему стоявшего смирно, словно послушный конь. Но короткого мига было достаточно, чтобы почувствовать: пальцы Кевина – теплые и живые, это не ледяное прикосновение духа!

– Ты… не мертвый?.. Ты жив?!. – Конан не знал, верить ли своим глазам, ушам и осязанию.

– Я не призрак и не дух, Конан. Но я и не жив, – тихо ответил Кевин.

– Я понял! – осенило мальчика. – Должно быть, я упал со скалы и разбился! И теперь мы оба с тобой на Серых Равнинах. Но неужели здесь надо все время долбить землю, словно рабам?!

Кевин не успел ответить. Привлеченные их разговором, другие мужчины тоже оставили работу и подошли ближе. Все они были воинами, убитыми в весенней стычке с ванирами.

Вот широкоплечий и рослый Браг, напоминающий кусок скалы с едва вырубленными в нем человеческими очертаниями.

Помнится, на его мертвом теле не было ни одного места, не исколотого вражескими мечами. Его рубили уже упавшего, уже бездыханного – так велика была ненависть врагов к самому могучему и неистовому киммерийскому воину. Он дорого отдал свою жизнь – не меньше двадцати бешенных рыжих собак отправил он на Серые Равнины, прежде чем самому уйти туда же… Вот сероглазый Йолл, в жилах которого текла наполовину аквилонская кровь, придававшая мягкость и волнистость волосам и нежную вкрадчивость голосу. Оттого, должно быть, вокруг него всегда вились смешливым и ласковым роем девушки. Та битва была для него первой и последней – как и для Кевина… Вот Сангур, дальше всех посылавший стрелу, перегонявший в беге оленя. Конан хорошо помнил, как его молодая жена бросалась в разверстую могилу, куда только что опустили его изрубленное тело, как мужчины силой оттаскивали ее назад, а она умоляла оставить ее с мужем.

Был когда-то на киммерийской земле такой обычай: вместе с убитым воином хоронили и жену его, и коня. Часть мужчин предлагала тогда уступить просьбам вдовы, почтить доблестного Сангура, а заодно и обычаи древности. Но старый Меттинг накричал на женщину и прогнал с кладбища, пристыдив, напомнив о ребенке под ее сердцем, который уже стучался нетерпеливо, словно стремясь поскорее отомстить за отца…

«Это Конан, сын кузнеца Ниала… Конан… Здравствуй, Конан…» – раздавались негромкие голоса вновь подходивших.

– Они не призраки и не духи, как и я, – казал Кевин. – Не бойся их, Конан. Можешь потрогать их тоже.

Мужчины, не дожидаясь, пока он протянет к ним руку, сами касались его ладонями, шершавыми и загрубевшими от тяжелого подземного труда. Все они были почти те же, что и до своей смерти. Почти… Что-то неуловимое настораживало – не в чертах их, не в фигурах, а в интонациях голосов.

Монотонно, бесстрастно и тускло говорили они – ни радости, ни удивления, ни хотя бы гнева или досады… Наверное, так разговаривали бы песчаные холмы в пустыне или потрескавшиеся камни на вершине горы, если бы обрели голос. Неужели это Кевин, ребячливый и пылкий Кевин, который, бывало, не видя Конана день или два, при встрече приветствовал его радостным воплем и ощутимым шлепком по спине?..

– Мы не духи, Конан… Не бойся нас… – уныло шелестели Йолл, Сангур, быкоподобный Браг…

Внезапно все они стихли, словно услышав беззвучный приказ. Головы их повернулись в сторону появившегося человека. Да, то был поистине человек – живой, настоящий, ибо Конан не помнил, чтобы это щуплое сутулое тело когда-нибудь на его памяти зарывали в землю. Старик Буно, возникший за спинами полуголых мужчин, остро и пристально вглядывался в мальчика. Прозрачные камни на его груди и пальцах, которые он вечно носил на себе, словно аквилонская женщина, переливались в свете факелов.

– Ага! И ты здесь! – воскликнул Конан с немалым облегчением, ибо увидеть среди странных ходячих мертвецов живого и знакомого человека всегда приятно. – Может быть, хоть ты объяснишь мне, что здесь твориться? Я еще на земле или уже перенесся на Серые Равнины? Если меня убили, отчего я этого не заметил?

Буно и не подумал отвечать ему. Приглядевшись и узнав мальчика, он негромко приказал застывшим мужчинам:

– Схватите мальчишку! Живо!

Конан не успел даже отпрянуть, как Кевин, находившийся ближе всех к нему, крепко схватил его за предплечье.

– Э-эй, Кевин! Ты что?! – крикнул он, безмерно пораженный.

Следом за Кевином и другие мужчины попытались взять его в кольцо и не выпускать. К счастью, проходы в земляной толще были узкими, и сбоку подойти к мальчику никто не мог.

– Ты свихнулся, Кевин?! Отчего ты слушаешься эту облезлую вошь?!

Ладонь его бывшего друга сжимала его все крепче и тянула к себе. Поняв бесполезность увещеваний, Конан изо всей силы ударил товарища по играм ногой в колено, а когда тот вскрикнул и согнулся – совсем как живой! – ослабив свою хватку, кинулся назад. При этом он скатился с выпуклой спины жука, о котором успел совсем позабыть. Кевин тут же выпрямился и рванулся, хромая, следом, но ему пришлось преодолевать большое препятствие в виде перегородившего проход насекомого, флегматично подрагивающего усиками.

Опасаясь подставить противникам спину, Конан быстро пятился, то и дело, спотыкаясь о выбоины и обломки породы. К счастью, идти было недалеко, и вскоре над его головой заголубела извилистая щель.

– Хватайте же его! Идиоты! Тупоголовые бараны! Скорее! – Буно уже вопил во весь голос, как видно, не на шутку испугавшись, что мальчик ускользнет от своих преследователей и вернется откуда пришел.

Конану оставалось самое трудное: вскарабкаться наверх. Упираясь ладонями, коленями и пятками в шершавые выступы камня, он пополз навстречу слабому полудневному свету. Кевин настиг его, когда пальцы уже вцепились в край расщелины. Почти вырвавшись на волю, Конан с ужасом и тоской почувствовал, как руки бывшего друга ухватились ему за лодыжки и тянут вниз.