Текст книги "Первенец (СИ)"
Автор книги: Дэлия Мор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц)
Первенец
Дэлия Мор
Глава 1 – Аврелия
Он смотрел с каждого плаката на стене, разговаривал в телевизионной панели, хмурился с новостных лент в Сети. Его имя звучало в доме чаще, чем имя Куны или её сестры. Мать терпела или не обращала внимания, а Куна больше не могла. Будто генерал пятой армии был их отцом, братом, сыном и единственным мужчиной в секторе. Стоило ли объявлять богов несуществующими, чтобы их место заняли двенадцать генералов?
– Куна, смотри, что я нашла! – захлебываясь от восторга, заголосила Аврелия, врезаясь в грудь только что вернувшейся с работы сестры и тыча ей в лицо планшетом.
– Знаю, можешь не говорить, еще одна фотография. Новый ракурс? Новая рубашка? Или вдруг новый генерал? – выпалила Куна, отбиваясь от планшета. Разувалась прямо на ходу, лишь бы сбежать поскорее на кухню и там закрыться. Пусть Его Превосходство катится в бездну и не вылезает оттуда никогда!
– Да ты посмотри, это невероятно! – грубый тон и поведение сестры Аврелия как обычно проигнорировала, хвостом тащась следом и дергая Куну за рукав, – его случайно поймали на берегу Тарса в одной рубашке. И она расстегнута! Расстегнута!
Теперь приступ эйфории становился понятнее. Кумира без одежды молоденькая Аврелия еще ни разу не видела. Наилий Орхитус Лар на публике всегда появлялся либо в черном военном комбинезоне, либо в белом парадном кителе. Отчего стены маленького дома в пригороде Равэнны напоминали доску для игры в Шу-Арлит, расчерченную на белые и черные поля. Все, когда-либо напечатанные плакаты висели здесь. Три особо старых и замызганных сестра нашла на свалке и долго чистила и разглаживала. Раритет, невероятная ценность, фотографии со вступления в должность самого молодого генерала в истории планеты. Тридцать три цикла было тогда Наилию, и за прошедшие шесть он не изменился. Та же длинная светлая челка, зачесанная назад, веснушки, шрам под левой бровью. У Куны в глазах рябило от сотни одинаковых взглядов и строго поджатых губ, но Аврелии стоило только взглянуть на фото, и она без ошибки угадывала цикл, называла место и знала все истории о генерале, когда-либо просочившиеся в Сеть. Собственного отца она не знала и не любила так сильно, как хозяина пятого сектора.
– Мне неинтересно, – зло прошипела Куна, – сколько раз тебе повторять? Мне плевать! Не подходи ко мне больше со своим Наилием! Слышать про него ничего не хочу! Тебе ясно? Оставь меня в покое!
Аврелия захлопала длинными ресницами, смаргивая слезинки. Губы сестры скривились, а подбородок задрожал. Планшет с драгоценной фотографией на экране она прижала к груди, обняв ненормально тонкими ручками. Ниже Куны на голову, худее в два раза, для своих пятнадцати циклов Аврелия была слишком слабой. Генетическая аномалия не давала набирать вес, подтачивала силы и забирала на лечение все средства их семьи. Два цикла назад мать, наслушавшись советов подруг, решила выкормить девочку без лекарств. И ведь почти получилось. Щеки ребенка покрылись румянцем, ребра перестали выпирать, она научилась ходить по дому самостоятельно без экзопротезов на ногах, но потом впала в кому и мать на руках несла её до больницы. Аврелия очнулась в реанимации на внутривенном питании и экстремально дорогих медикаментах. Мать забрала Куну с образовательных курсов, не дав доучиться, и отправила на работу. В проклятую всеми несуществующими богами диспетчерскую речного вокзала Равэнны.
Кухонная дверь распахнулась, ударившись об стенку. Ворвавшийся в коридор пар принес аромат жареных лепешек с кунжутом и раздраженный голос матери.
– Я просила вас не ругаться. Куна, ты почему так долго? Мой руки и за стол!
Сестры уселись ужинать, не глядя друг на друга. Старшая недавно перешагнула через девятнадцатый цикл и могла бы учиться в кулинарной академии, как мечтала, но вместо этого зарабатывала остеохондроз в двенадцатичасовых сменах в диспетчерской. То, что не оседало на счетах медицинского центра, семья тратила на еду. Не будь у работников транспорта формы, Куна бы третий цикл ходила в одном и том же платье и растоптанных туфлях. Фоном звучал жизнерадостный голос ведущей выпуска новостей, вилки гремели о стекло посуды, стулья поскрипывали, если кто-то ерзал. От стола до плиты рукой можно было дотянуться, а когда все садились, то места в кухне не оставалось. В тесноте плечом к плечу женщины недовольно поглядывали друг на друга.
– Опять пшено, – сморщилась Аврелия, – я скоро сама стану как мешок пшена.
Мать ела молча, хотя обычно кидалась к холодильнику, чтобы выбрать для любимой дочери чего повкуснее. Куна знала, что продуктов в доме едва ли хватит на месяц. Пшено? Хорошо, что оно есть.
– Ты звонила отцу? Просила денег? – тихо спросила она. Не так много у семьи оставалось вариантов, можно было переступить через гордость, но мать отрицательно покачала головой. Отец Аврелии перевелся служить в другой сектор, соседки сплетничали, что летал в космос. Наверное, повысили до офицера, а это лучший паек и льготы на медицинское обслуживание. Он мог хотя бы свою дочь обеспечивать, но мать слышать ничего не хотела. А про отца Куны и не вспоминала никогда.
Болезнь Аврелии застыла на предпоследней стадии, подарив надежду на выздоровление и не позволяя оформить пособие по потере трудоспособности. Из того, что можно было получить от социальных служб оставалось еще пособие на ребенка, решись мать родить в третий раз. Куна пыталась заговорить об этом, но после категорического нет замолчала. Не ей судить разбитое сердце матери.
– Я могу чаще ходить в ночные смены, их лучше оплачивают.
– Хорошо, – кивнула мать и блекло улыбнулась, – но если почувствуешь себя плохо, переводись обратно на дневные.
– Я тоже могу работать, – громко заявила Аврелия.
– Нет, – одновременно ответили женщины.
– Ешь пшено, пожалуйста, – смягчившись, попросила мать, – это лучшее, что ты можешь сделать, а я завтра пойду в столовую. Грация обежала вынести блюда...
– Объедки? Мама, это слишком! Мы же не голодаем, чтобы опускаться до такого! – Куна швырнула на стол вилку и сложила руки на груди.
– Нет, что ты! Целые, нетронутые блюда. На банкете никогда не съедают абсолютно все.
Испуг матери отзывался неприятным холодом в животе у Куны. Чем сильнее они барахтались, тем больше увязали в болоте. Сколько не перебирали вариантов – ни один не подходил. А время шло, купленные в прошлом месяце таблетки кончались. Пшено комом в горле застревало, стоило подумать, что будет, когда денег на счету не останется.
– Не надо даже целых блюд, – попросила Куна. – Я все время буду работать в ночь. Хватит на еду и одежду.
***
Аврелия с трудом дотерпела до конца ужина. Кислые лица матери и сестры портили и без того отвратительную пищу. Как можно есть каждый день гадость? Да у неё желудок скоро откажется переваривать крупу. Вытряхнув из баночки таблетку, она заглянула внутрь. Розовые горошины перекатывались по пластиковому донышку. Ровно двенадцать, по две на день утром и вечером. Она бы вовсе их не замечала, если бы не побочные эффекты. Голова кружилась, и в сон тянуло, а еще тошнило. Аврелия проглотила медикамент и предупредила.
– Пойду, прилягу.
– Хорошо, доченька, – ласково ответила мать, а Куна даже не оглянулась. Зазнайка. Кормилица. Каждый раз на работу уходила так, будто подвиг совершала. Где награды тогда?
Аврелия поджала губы и ушла в комнату с планшетом подмышкой. Мать спала на кухне, а спальню сестры поделили поровну. Кровати, покрывала, шкафы, тумбочки – все было одинаковым и младшую это раздражало. Они ведь от разных отцов и даже не похожи нисколечко, так зачем эта искусственная уравниловка? Будто негласное правило, что нормальными и здоровыми в семье считаются обе дочери, но где уж тут? Судьба не платье, нельзя купить точно такое же, как у другой. Когда деньги кончатся, Аврелия ляжет на свою кровать и больше не встанет, а Куна найдет мужчину, переедет к нему, нарожает детей и ни разу не вспомнит о них с матерью. Легко быть доброй и великодушной, когда некуда деваться, а стоит обстоятельствам измениться и старшую будет не узнать. Рыдала ведь в подушку три ночи, когда мать запретила в академию поступать. Всех ненавидела и проклинала, а теперь такое самопожертвование. По ночам она будет работать. Спать она хочет днем, чтобы все ходили вокруг на цыпочках и боялись разбудить. Эгоистка.
– А нам и так хорошо вместе, да, Ваше Превосходство? – спросила Аврелия у плаката и нежно улыбнулась. Вот кому повезло в жизни и есть всё, чего не пожелаешь. Красивая машина, роскошный особняк с маленькой армией слуг. Любовницы генерала не стоят у плиты и не моют посуду, они лежат на шезлонгах у бассейна и пьют коктейли. Красивые, ухоженные и свободные. У них нет таблеток, приемов у врача, а рядом лучший мужчина на планете. Не жизнь, а мечта и у неё такая будет. Аврелия верила в это, но никому не рассказывала. Даже подруги рассмеялись бы в лицо. В одном городе жили, а казалось – на разных планетах. К Наилию даже подойти невозможно, охрана не подпустит. Только и оставалось, что смотреть на плакаты и слушать голос из телевизионной панели, но был один способ.
Младшая легла на кровать и нашла на планшете картинку с розой.
– Домна, как ты там? Что делаешь? – пропела в микрофон планшета. Гарнитура сломалась месяц назад, а новую теперь полцикла ждать.
– Сдобу жую, – ответила подруга с набитым ртом, – у мамы в кондитерской противень булочек подгорел, вот я брак и уничтожаю.
Аврелия сглотнула слюну и почувствовала, что пшено в животе вот прямо сейчас слепливается в не перевариваемый ком. Пышные, румяные булочки, пахнущие ванилью или корицей с яблочным джемом внутри. Разломишь такую пополам и сначала джем слизываешь, размазывая по щекам и носу. А как он пахнет...
– Смотри не растолстей, – проворчала младшая и решила медленно переходить к делу, пока не пришлось снова слушать про еду, – а то скоро мужчину искать надо будет, тебе уже полцикла как можно.
Да, – самодовольно вякнула Домна, – девятнадцатый пошел.
– Уже присмотрела кого-нибудь?
– Ой, даже не знаю. Мама говорит не спешить с этим делом, хотя по мне хоть беги, хоть на месте стой, а выбирать в квартале не из кого. Мартий вроде ничего, но там в него Августа вцепилась клещами и всех соперниц отгоняет. Келсий стерильный из-за своей аномалии, с ним разве что развлекаться. Ну, ты поняла как.
Домна сдавленно хихикнула, а у Аврелии щеки запылали. Разговоры о физической близости в их семье были под запретом. Мать настаивала, что лучше всю жизнь в одиночестве прожить, чем один раз поддаться слабости и растить потом ребенка, а то и двух. Куна послушно с ней соглашалась. Разумеется. Во всем речном порту ни одного мужчины, с кем ей невинность терять даже случайно?
Лицо покраснело, и кончики ушей горели. Кому отдать свою невинность Аврелия давно знала. От фантазий по телу разливалось приятное тепло, и каждый раз становилось стыдно. Домна присылала видео о том, как происходит близость между мужчиной и женщиной. Аврелия смотрела даже не на то, что любовники терлись друг об друга животами, а на их лица. Такой восторг и такое счастье. Ей казалось, что если Наилий просто обнимет её, уже будет достаточно, а вот так соприкасаться обнаженными телами и заглядывать в глаза.
– А ребенка ты когда будешь рожать? – робко спросила она.
– Вот уж не знаю, – фыркнула Домна и стала рассуждать, как долго и хлопотно растить дитя.
– Но ты встала на учет? – перебила Аврелия.
– Вчера последний анализ сдала, – гордо сообщила подруга, – теперь хоть под генерала.
Младшую больно кольнула ревность. Одно дело на балу видеть кумира с другой, а здесь собственная подруга, но Аврелия промолчала. Не за этим позвонила.
– Слушай, Домна, а если правда ребенка от генерала? Тебе бы хотелось?
– Я похожа на дуру? Мне как перед ним корячится, чтобы заметил? Голой под окнами особняка бродить?
– Не надо бродить, – выдохнула Аврелия и через силу продолжила, – можно прошение послать в службу репродукции. Говорят оно отличается от стандартного на искусственное оплодотворение только дополнительными анализами. Сущая ерунда, лишний раз кровь сдать.
– Значит, я похожа на инкубатор для генеральского нилота? – зло прошипела Домна. – Семь циклов корми, задницу подтирай, его потом в училище заберут, а мне паек, чтоб не так обидно было? Нет уж, я нормальных отношений хочу.
Аврелия больно прикусила губу. Полжизни бы отдала за один поцелуй, взгляд, доброе слово, а уж держать на руках ребенка, похожего на отца. Семь циклов – это много. Неужели не дрогнет сердце, не потянется к сыну? Пусть училище, но Наилий останется с ней.
– А я согласна, – тихо сказала она над планшетом.
Домна примолкла и часто задышала в микрофон. Фыркала и пыхтела, а потом выдала.
– Мало тебе было одной болячки, еще и мозгами тронулась? Забудь об этом! Ты не стерильна до сих пор, потому что девственница, врачи не трогают. А как дашь кому-нибудь, сразу трубы перетянут. Тебе не только нилот, тебе вообще никакой ребенок не светит!
Аврелия жевала губу и морщилась от боли в сердце. Каждое слово как пощечина. Подругой еще называется, специально до слез доводит.
– Потому что я генетический урод! – зло прошипела младшая и швырнула планшет на пол. Девайс упал плашмя, но даже экран не погас. Там летали цветные шарики вокруг алой розы и шли секунды разговора.
– Аврелия, – звала Домна из динамика планшета, – ты слышишь меня? Ну не дури. Ты убежала что-ли? Аврелия.
Пусть хоть голос сорвет! Жестокая, подлая, как можно было попрекнуть болезнью? Извозить в грязи мечты. Лучше бы у матери случился выкидыш, лучше бы в семье была одна Куна, чем вот так мучиться!
– Аврелия, – скулила подруга, – ну прости, давай поговорим, я не хотела обидеть. Я не со зла, правда, ну, где ты?
Младшая ладонями вытерла горячие слезы и подняла планшет.
– Здесь я, – от рыданий голос квакал, и Аврелия как ребенок шмыгнула носом.
– Извини, я ведь добра тебе желаю. Что мне сказать? Что сделать?
Послать её хотелось в бездну и не звонить неделю, но вместо этого просьба сложилась сама собой.
– Пошли запрос в центр репродукции от своего имени, я хоть посмотрю, какие анализы и документы там просят. Это ты можешь?
– Ладно, – вздохнула подруга, – отправлю. Нравится терзаться – дело твоё. Хватит уже, вытирай слезы, давно таблетки пила? В кровать ложись, развезет сейчас. А я пойду, матери обещала помочь.
– Хорошо.
Аврелия выключила планшет и спрятала его под подушку. Может глупость сделала. Но кому это повредит? А так она еще на шаг станет ближе к нему. Наилий стоял на плакате вполоборота, и младшей впервые показалось, что генерал улыбается.
Глава 2 – Куна
Здание речного вокзала Равэнны старое, квадратно-прямоугольное без единого намека на архитектурную красоту. Строили его на скудные средства городского бюджета из всего подряд, и по принципу лишь бы было. Будто ребенок сложил из детского конструктора ровные стены, забыв сделать окна, и лишь в зале ожидания оставил глубокий провал для стеклянного фасада. Окна мыли каждый год, но старое стекло словно впитало пыль и помутнело от тумана над Тарсом. Куне казалось, что именно окно делает мир за пределами диспетчерской таким серым и унылым.
Дневная смена передавала дежурство ночной под разрывной треск телефонов, возбужденные голоса коллег и стук клавиш диспетчерских пультов. В небольшом помещении между столами толкались и суетились двенадцать одинаково одетых женщин. Куна одной рукой расписывалась в журнале, а другой набирала код доступа на пульте. Форменная юбка больше на один размер, чем нужно, постоянно перекручивалась на талии, а блузка наоборот еле застегивалась на груди. Галстук душил и раздражал так, что хотелось завыть.
– Водное управление не передало глубины, – стрекотала над ухом напарница, – я звонила и возмущалась, но там какой-то аврал, уточнишь сама?
– Да, хорошо.
– Гелеон за день от дождей плюс пятьдесят дал, обстановку снесло, путевые обходчики обещали только утром поправить, так что предупреждай всех, кто там будет.
– Да, поняла.
– Ты где такую заколку нашла?
Куна сбилась с ритма и забыла, что делала. Напарница нависала над ней, поправляя сумку на плече, и ждала ответа.
– Что?
– Заколка красивая, где взяла, спрашиваю.
– Подарили, – буркнула Куна и отвернулась к пульту. Теперь как сороконожке придется думать с какой ноги ходить. Она неуверенно ткнула в первую кнопку, потом во вторую и включилась мышечная память. Напарница ушла, тронув за плечо на прощание, и диспетчерская постепенно опустела, оставив в тишине шесть дежурных ночной смены. Равэнна засыпала, на Тарсе зажигались огни на знаках речной обстановки, показывая припозднившимся капитанам, куда вести катера. Скоро последние пассажиры сойдут на берег и на рейдах останутся только грузовые караваны, без устали волокущие вверх и вниз по течению неповоротливые баржи со щебнем и песком.
Казалось бы, работы меньше, сиди и радуйся, но привыкнув девятнадцать циклов спать от заката до рассвета, тяжело доказать собственному телу, что нужно внимательно следить за зелеными треугольниками судов на интерактивной карте, а не мечтать лечь на стол и закрыть глаза. Ночные диспетчеры крепко сидели на энергетических напитках, выпивая тройную суточную дозу за смену. Изрядно портили себе здоровье, но начальство не спешило этого замечать. Куна размешивала в кружке ядовито-зеленый порошок и как дрон с зацикленной программой вспоминала свою прежнюю жизнь. Когда контрольная по математике казалась самой большой проблемой, а настроение мог испортить только сломанный ноготь. Однокурсницы учились на гражданских специалистов и гуляли по осенней Равэнне, собирая в букеты желтые и красные листья. Куна слышала их веселый смех и завидовала. Уголки её губ навсегда оттянулись вниз в гримасе недовольства.
– Спишь что ли? – толкнула локтем соседка. – Вызов прими.
– Диспетчерская, – машинально ответила Куна, не сразу сообразив, что гарнитура лежит на столе, а она держит себя за мочку уха. Соседка покачала головой и отвернулась.
– Диспетчерская. Пятьдесят третий оператор.
– Дарисса, я тут торчу у переката как прыщ на заднице, а до вас не дозвониться.
Визгливый голос капитана катера «Беркут» Куна узнала бы даже во сне. Фелиция любила скандалить и могла послать в бездну так, что даже военные краснели.
– Вижу вас, – ответила Куна, найдя взглядом на карте зеленый треугольник с надписью «Беркут», – и в чем проблема?
– Перегруз у меня до осадки в двести десять, – начала ворчать Фелиция и продолжила орать, стоило диспетчеру вставить слово, – знаю, что гарантия на перекате двести, не тупая, но здесь всегда было больше. Где глубины, якорь мне в душу?
У Куны руки затряслись. Только проблем с посадкой на мель не хватало. Вот и куда она опять лезет? Нагрузилась от жадности, чтобы большое жалование за рейс получить, на что вообще надеялась? Паводок давно схлынул, дожди идут, но наполнение меньше стандартного для сезона. Пусть демоны заберут водное управление с его авралами! Гадай теперь, сколько там на перекате. Диспетчер отчаянно смотрела на телефон. Пока будет звонить и выяснять, Фелиция голос сорвет и жалобу накатает. А на записи будет слышно, что Куна не может ответить про глубину, а это штраф. Денег и так нет, чтобы их лишаться по глупости.
– Пятьдесят третья, ты там спишь или на портрет генерала онанируешь? Я пройду через перекат или нет?
Диспетчера холодный пот прошиб. Журнал глубин был по-прежнему пуст, и водное управление ждали разборки на своем уровне, но не на них сейчас орала Фелиция. Куна плюнула на жалобу и, сняв гарнитуру с уха, набрала на внутреннем телефоне номер гидрологов.
– Водное, – нервно рявкнули из динамика.
– Пятьдесят третий оператор, дарисса, глубины...
– Позже, – от крика вздрогнула мембрана динамика, и связь прервалась, а Куна устало закрыла лицо руками. Будь проклят тот день, когда она согласилась на эту работу! Ускоренные курсы, достойная зарплата, карьерный рост. Мать толкала и пинала её в диспетчерскую только потому, что здесь начинали платить жалование с первого дня обучения. Старшая дочь похудела, пока прошла стажировку и запомнила все сто тысяч инструкций и правил. Но не в одной не говорилось, что делать в подобной ситуации.
– Регина, – позвала диспетчер старшую смены, – у нас глубин нет, а у меня «Беркут» спрашивает. Что делать?
– А что мы сделаем? – безразлично пожала плечами Регина. – Пусть ждет или идет под свою ответственность.
Куна сомневалась, что Фелиции ведома ответственность. Точно так же как ум, честь и совесть. Тяжело вздохнув, она повесила гарнитуру на ухо.
– ...да ты у меня грязь из-под ногтей жрать будешь, – хрипела в трубку капитан «Беркута», – я тебе такую жалобу настрочу, что больше никуда не примут!
Раз орёт, значит, до сих пор стоит на месте. Знает, что проход через лимитирующий перекат с осадкой ниже гарантированной глубины возможен только с разрешения диспетчера. И не успокоится, пока это разрешение не получит.
Куна открыла таблицу глубин за прошлые дни и нашла злосчастный перекат. Триста, триста два, триста три. Скандальная Фелиция не первый цикл ходила этим маршрутом и знала, какая у притока Тарса в это время глубина. Могла бы плюнуть на разрешение и пройти, но тогда вся ответственность ляжет на неё.
– Пятьдесят третья, я слышу, как ты дышишь! – угрожающе зашипела капитан «Беркута». – Я пройду или...
– Проходите, «Беркут», – зло ответила Куна и услышала в трубке короткие гудки. Весь разговор успешно записался и будет прослушан службой контроля качества обслуживания. Плевать. Хотелось выпить еще одну кружка энергетического напитка залпом, чтобы перекрыть нервное напряжение. Диспетчер откинулась на спинку стула и уставилась на зеленый треугольник катера Фелиции.
С помощью спутников работники речного транспорта научились точно определять где находится судно, но очень многое по-прежнему приходилось делать и контролировать по старинке. Приборы, измеряющие глубины на перекатах, не работали дистанционно. Поэтому самые высокие гребни и мели в русле реки изыскательская партия обходила на катере. И если уровень воды падал ниже гарантированного, то пригоняли земснаряд и углубляли перекат.
Куна смотрела на «Беркут» и надеялась, что за дневную смену глубина с трехсот трех не упала до двухсот, иначе её ждали по-настоящему серьезные проблемы. Зеленый треугольник медленно полз по карте через заштрихованную область переката и вдруг встал. Куна замерла, больно прикусив губу. В следующее мгновение «Беркут» загорелся красным, выдавая код аварии. Проклятая Фелиция все-таки села на мель. Аварийные сообщения полетели по всем инстанциям и диспетчеры в смене закрутили головами.
– Куна, – строго спросила Регина, – это ты дала «Беркуту» разрешение идти?
– Я, – тихо выдохнула она.
***
Разбирательство получилось быстрым. Объяснительная, штраф и требование вернуться к работе. Как досидела до утра, Куна не помнила. В ушах стоял крик Регины, по спине ползли тараканами взгляды сменщиц, а руки окончательно перестали слушаться. Звонки с неё старшая смены перекинула на других диспетчеров, оставив только мониторинг рейдов. Волею несуществующих богов больше ничего не случилось, но вышла на улицу Куна, едва переставляя ноги.
Пользуясь безветрием, на Равэнну опустился смог, загоняя в легкие дым из труб промышленных гигантов и заставляя морщиться от едкого запаха гари. Светило не смогло пробиться сквозь плотную завесу, отчего казалось, что мир застрял между ночью и днем в серой каше бесконечных сумерек. Куна брела сквозь неё мимо автобусной остановки, не замечая пустых улиц и редких машин, безразлично летящих мимо.
Рабочий пригород никогда не засыпал, живя в ритме гудков заводов. Цзы’дарийцы накатывали волнами приливов к началу смен и растворялись в серых одноэтажных бараках к концу. Малый круг кровообращения города с отдышкой вечного больного и землистым цветом лица.
Мать стояла на пороге дома, кутаясь в старый халат. В окне на кухне слабо мерцал экран работающей телевизионной панели.
– Что случилось? Ты почему так долго?
– Пешком шла, – тихо ответила Куна, – прогуляться захотелось. Аврелия спит?
– На кухне сидит, генерала смотрит, – скороговоркой ответила мать и поймала Куну за локоть, – что случилось?
Бесполезно прятать глаза и врать, что все хорошо. На лице подсыхали дорожки от слез, и нос краснел спелым помидором.
– Меня оштрафовали на работе. Жалования за эту неделю не будет. И за следующую тоже.
Еще цикл назад, когда Куна приносила с курсов табель с низкой оценкой, мать тяжко вздыхала, цедила сквозь зубы про тупоголовость и лень, но сейчас просто молчала. Стояла на бетонных ступенях в дырявых тапках и смотрела в сизую дымку раннего утра. Худая и прямая как боевой посох. Серость рабочего квартала давно пропитала её насквозь, высушила волосы до тонкого хвостика на затылке, истончила кожу и навсегда осталась темным контуром на лунках ногтей.
– В дом иди, – сказала мать, отвернувший от старшей дочери, – завтракать будем.
В прихожей пахло травяным отваром. Ромашку и цветки липы собрали и засушили в прошлом цикле, экономя на сухих напитках. Горячее питье помогало глотать пшено и перебивало надоевший вкус. Аврелия сидела на стуле, почти уткнувшись носом в экран, где с трибуны выступал перед кадетами одного из многочисленных училищ Наилий Орхитус Лар.
– Нет будущего, кроме того, что мы выбираем сами.
Мягкий и приятный голос полководца больно бил по нервам, путая мысли и мешая искать себе оправдания.
– Не ту кнопку нажала? – спросила мать, ставя на стол тарелки с едой. – Или поругалась с кем-то?
Аврелия шикнула, махнув рукой, чтобы замолчали. Генерал рассказывал кадетам о будущем, и младшая жадно ловила каждое слово кумира.
– Грузовой караван на мель посадила, – прошептала Куна, со скрежетом двигая стул по неровным стыкам кафельного пола.
– Уволили?
– Нет, но строгое дисциплинарное взыскание я получу. А это цикл без премии.
– Да тихо! – дернулась Аврелия и придвинулась к динамику телепанели еще ближе. Куна замолчала, уставившись в тарелку. Мать сосредоточенно пережевывала пшено, запивая отваром, а старшей казалось, что если она хотя бы ложку до рта донесет, то побежит к раковине плеваться. Страх заполнил живот, скручиваясь внутри тугим узлом, и места для еды там не осталось.
– Сколько денег осталось?
– Нисколько, – покачала головой мать, – я сегодня заплатила за воду и электричество. С трех карт остатки выгребла и у подруги заняла. На жалование твоё понадеялась.
Куна выронила ложку и та с громким лязгом стукнулась о край тарелки.
– Замолчите вы или нет? – взвилась Аврелия. – Я же ничего не слышу! Приперлись сюда и бу-бу-бу, бу-бу-бу.
– Ну-ка выключили панель, – строго сказала мать, – дай хоть позавтракать без твоего генерала. У сестры проблемы на работе...
– У неё всегда проблемы, – закричала Аврелия, – ни с кем ужиться не может. Вечно ей кто-то мешает. То Летиция раздражала, что с курсов собиралась уходить, то с Домной меня чуть не рассорила, теперь на работе все плохие. Характер у неё поганый.
Куну затрясло. Сестра доставала старые обиды и пересказывала их по седьмому кругу одними и теми же словами от скандала к скандалу. Но сил терпеть и молчать, сегодня не осталось. Хватит с неё обвинений. Старшая схватила пульт со стола и выключила панель, обрывая генерала на полуслове.
– Отдай! Включи! – заверещала Аврелия, набрасываясь на сестру. – Я так ждала! Убирайся на свою работу! Оставь меня в покое!
Чуть не выбила пульт, а Куна, защищаясь, ударила сестру по руке. За одно мгновение, не успев понять, что делает. Зло, хлестко, наотмашь. Аврелия взвизгнула и зарыдала в голос, бросившись прочь из кухни.
– Довольна, да? – рявкнула мать. – Я просила не ругаться! Вот куда ты вечно лезешь? Доченька, подожди.
Куна застыла с пультом в руках, чувствуя, как горит лицо. Кухня закружилась перед глазами, и больно хлестали по совести рыдания Аврелии из комнаты. Ударила. За что? Зачем?
Дрожь колотила, на глазах крупными каплями снова собирались слёзы, Куна размазывала их по лицу и тяжело дышала. Мать вернулась за стаканом с остывающим отваром.
– Два дня уже без таблеток, – тихо сказала, не смотря на старшую дочь, – слабая стала, дергается на любую мелочь, а ты за языком последить не можешь.
– Не могу, – бесцветным эхом повторила Куна, падая на стул, – не могу больше.
