355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александра Ус » За лесом - Березовая Роща » Текст книги (страница 1)
За лесом - Березовая Роща
  • Текст добавлен: 25 сентября 2016, 22:34

Текст книги "За лесом - Березовая Роща"


Автор книги: Александра Ус



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Ус Александра Павловна
За лесом – Березовая Роща

Александра Павловна Ус

За лесом – Березовая Роща

Повесть

Авторизованный перевод с белорусского В.Г.Машкова

В книгу вошли две повести: "Василинка с Царской Ветки" и "За лесом Березовая Роща".

В центре произведений – обаятельный образ Василинки, дочери железнодорожника. Интересно рассказывает автор о детстве своей героини, которое припадает на первые послереволюционные годы. Во время гражданской войны судьба отрывает Василинку от привычной городской обстановки и забрасывает в глухую деревеньку, где она участвует в переустройстве жизни, где находит свое счастье...

Для среднего школьного возраста.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Похороны

Живым – живое

В Березовой Роще

Люди не обидят

Дедушкин колодец

День – как год

Испытание

Лесные тайны

Как гром среди ясного неба

Короткая передышка

За высоким забором

Ночной гость

Тревожное утро

Идти и не останавливаться!

Скоро прилетят скворцы

Заботы дяди Николая

Искры подымаются в небо

Тучи сгущаются

Снова под чужой крышей

Ее пятнадцатая весна

Радуница

Диво-дивное

Встреча

И отчим приехал

За летом осень спешила

Ждать и надеяться

Все начинать сначала

Ленинские слова

За лучшей долей

Сваты едут

Свадьба

Митька

Равнодушных не было

Неожиданное известие

На Ивана Купалу

Исполненная мечта

Весть из дальнего далека

Последняя заметка

Ты очень любишь его?

Крутой поворот

Внучке Юлии

посвящаю

Автор

ПОХОРОНЫ

Мороз уже сковал землю, а снегу не было. На грязной деревенской улице застыли глубокие колеи.

Осторожно тянет воз неподкованная лохматая лошаденка. Ее не подхлестывают, не подгоняют. Молча идут люди. Тишину нарушает лишь скрип давно немазанных колес.

Василинка машинально переставляет слабые после болезни ноги. Глаза ее прикованы к белому дощаному гробу.

Застыла земля!

Застыли и мысли в голове девочки.

Наконец перестали скрипеть колеса. Маленькая процессия остановилась. К возу с двух сторон подошли мужчины, подняли на плечи белый гроб и понесли на пригорок. Вслед за ними пошла Василинка. Подхватив под руки, женщины помогли подняться на пригорок ее ослабевшей матери.

Ноги не держали Василинку. Девочка ухватилась за стройную сосенку, росшую вблизи выкопанной могилы, и медленно осела на холм свежевыкопанной земли. Тоня подняла ее и крепко обняла.

Мерзлые комья гулко стучали по крышке гроба. Люди один за другим наклонялись и бросали в могилу по горсти песка.

– Брось и ты три горсти, – сказала Тоня.

Василинка послушно нагнулась и стала щупать рукой, где бы набрать земли помягче, чтобы не было больно папе. Она никак не могла понять, что папе уже все равно...

Мужчины старательно сдвигали в могилу большие застывшие комья, подгребали песок, пока не вырос небольшой холмик. Выровняли его, загладили лопатами, поправили белый деревянный крест.

За спиной у Василинки кто-то из женщин проговорил:

– А как плачет, как плачет Анисья, как страдает!

– Скорбит не по Рыгору, а по своему горю. Чем детей станет кормить? ответила другая.

Василинка глянула на маму. По ее побелевшему лицу катились слезы.

Тетя Агафья поддерживала маму под руку.

– Успокойся, сестричка, не рви эдак свое сердце. У тебя же дети...

Стянув с головы черную кожаную кепку (такую носил и ее папа), к кресту подошел дядя Самсонов.

– Сказывают, дружок его, вместе в депо работали, – сказал кто-то шепотом. – Приехал проведать его – и вот тебе на!

– Не так бы я хотел с тобой увидеться, дружище мой, – негромко сказал Самсонов. Все затихли, слушали внимательно. – Не на кладбище, где ты лежишь холодный и неподвижный, а у горячей паровозной топки, в смелом бою. Ибо ты коммунист, настоящий труженик и смелый борец за лучшую долю, верный и надежный друг. Как горько, что теперь, когда мы находимся на пороге новой жизни, тебя больше нет среди нас. Пусть же тебе пухом будет земля!

Мужчины молча вздыхали, женщины тихонько всхлипывали. А тетя Агафья тем временем приглашала:

– Пойдемте, люди добрые, пойдемте на поминки...

За столом уселись родные и кое-кто из соседей. Не все осмелились войти в дом, где человек сгорел в тифу, где только что поднялись после болезни его жена и дети.

На столе дымилась густым паром кутья. Вчера соседки вкатили из сеней в хату толстую, выдолбленную из колоды ступу и столкли крупу. И еще тетя Агафья поставила на стол большую глиняную миску синих, будто резиновые мячики, клецок из тертой картошки.

ЖИВЫМ – ЖИВОЕ

– Угощайтесь, люди добрые, ешьте. Живым – живое, – приговаривала тетя Агафья.

На перевернутом жбане стояла бутылочка с керосином. Фитилек качался и коптил, едва осветляя застолье. Широко открытыми глазами Василинка смотрела на всех, кто сидел в хате, и прислушивалась к их разговорам. В глубине ее души поднимался и рос страх, что люди скоро разойдутся. Уедут и дядя Андрей с тетей Агафьей, и останутся они среди чужих людей одни со своей бедой. Как будут они жить дальше? Сейчас, после смерти отца, она почувствовала себя намного старше. Утешая горемычную, в слезах, маму, девочка говорила:

– Не плачь, не печалься, мамочка, я пойду работать! – Хотя где и как работать – Василинка не знала.

Отец еще совсем недавно уверял, что они в деревне поживут недолго: вот начнет налаживаться в городе жизнь, окончится голодуха, и вернутся домой. А теперь кому они нужны? Правда, дядя Самсонов говорил, что товарищи из депо помогут в беде, заберут семью в город.

Василинка верила дяде Самсонову, закадычному папиному другу, и все равно не могла сдержать слез. И зачем приезжал к ним папа? Если б не было его здесь, он бы не заразился тифом. А может, и жил бы, если бы вовремя положили его в городскую больницу...

Сквозь тяжкие горькие раздумья словно откуда-то издалека доносятся слова дяди Андрея:

– Правду говорит Агафья, живым – живое. Давай, сестрица, о жизни потолкуем. Как будешь жить теперь с детьми?

Все смотрели на дядю Андрея, поглаживающего рукой рыжеватую редкую бородку.

– Тебе, Анисья, нужно отдать детей в пастухи. И сами будут сыты, и, глядишь, пуд хлеба еще принесут в дом. Ведь одна ты их не прокормишь.

Василинка заметила, как у мамы покатились слезы из глаз.

– Кого же, по-твоему, Андрейка, отдать служить? – не выдержала, вмешалась в разговор тетя Агафья. – Тонечка совсем слаба, падала в обморок сколько раз – должно быть, сердце больное. И годы такие, что ни пастушка, ни батрачка. Да она и в доме помощница: и воды принесет, и еду сготовит. Нет, нет, – решительно покачала головой тетя, – без нее, сестричка, не обойдешься, не сможешь шитьем заняться. А Митька еще мал совсем, только восьмой годок... Кто же его такого в пастухи возьмет?

Тетя Агафья перевела взгляд на Василинку и сказала:

– Разве что ее отправить в люди?

На том и порешили. А Василинку никто не спросил. И только в это мгновение с болью в сердце она почувствовала, что нет и никогда не будет ее доброго папы. Он бы обязательно спросил: "А как ты думаешь, доченька?" И от сознания того, что папа никогда, никогда больше ничего не спросит, что она не увидит его и не услышит его голоса, девочка заплакала и, тихонько поднявшись с лавки, подалась на полати, настланные через всю хату от печи до окна. Там спали они вповалку всей семьей.

Никто ее не задержал, и никто не заметил ее исчезновения.

Так окончилось детство.

Дальше Василинка ничего не помнила. Она горела как в огне: вернулся тиф. Невыносимо болела, разламывалась голова, крутило руки и ноги, запеклись и потрескались губы. Мама потом говорила, что в беспамятстве она звала папу. Лишь недели через две девочка пришла в себя.

Сквозь щели в ставнях пробивался солнечный луч.

– Откройте окно, – еле слышно попросила Василинка, – хочу есть.

А в доме ничего не было, кроме мелкой картошки и ослизлого овсяного киселя. Мама еще сама не оправилась после болезни, не могла крутить швейную машинку. Да никто и не приносил ни ситца, ни льна, не просил сшить платье или рубашку: боялись заходить в тифозный дом. Не сторонились их лишь хозяйка бабушка Анета да соседка Левониха. Та чуть ли не каждый день приходила и ставила на лавку у печи маленькую кринку молока, клала несколько картофелин, либо оставляла кружку, полную клюквы. Но однажды Левониха не пришла. Не было ее и завтра, и послезавтра. Заболела тифом и она, и вся ее семья.

Держалась одна бабушка Анета. Может, потому, что спала на печи и туда с полатей не добралась болезнь.

Когда Василинка немного поправилась, она почти каждую ночь просыпалась, словно кто-то будил ее. Вокруг было темно и тихо, лишь беспрестанно вертелся спавший рядом Митька. Тогда она протягивала руку, нащупывала одеяло и укрывала им брата. Огромная жалость сжимала ей сердце. "Мал он еще совсем, ничего не понимает!" Василинке казалось, что она, как бабушка Анета, прожила большую и долгую жизнь.

В БЕРЕЗОВОЙ РОЩЕ

Чаще всего вспоминался теплый, солнечный день. Папа не мог проводить их на вокзал. Он был помощником машиниста паровоза и находился в поездке. Мама сама повезла Василинку, Тоню и Митьку на поезде, а потом на лошади лесом, лесом – в деревню Березовую Рощу. На родину отца. Никого из отцовской родни там уже не было. Сам он лет тридцать не бывал в родных местах, только помнил, что там оставалась десятина земли и можно будет кое-что посеять или посадить картошку и продержаться до лучших времен, спастись от голодухи. Мать немного умела шить, вот и будет зарабатывать детям на хлеб.

Отец с восхищением рассказывал о Березовой Роще. Какая там зелень, как легко дышится на свежем воздухе, как громко поют в березняке птицы! Детям казалось, что они едут к родным в гости. Там в лесу земляники точно насыпано, иди и бери пригоршнями, а грибов – хоть косой коси.

Только мама была хмурой и неразговорчивой.

– А где мы будем жить, мама? – спрашивала Тоня.

– Приедем, увидим.

– Мамочка, только ты найди квартиру в хорошем доме!

– Займем самый лучший дворец, – печально улыбнулась мама.

Василинка искренне верила всему, что ей говорили. Как же она была разочарована, когда мама подвела их к маленькой покосившейся хатке под потемневшей соломенной крышей. Стекла в подслеповатых окошках были заткнуты тряпьем. На пороге сидела бабушка в домотканой одежде и лаптях. Платок сбился на затылок, темные, с сединой волосы были гладко зачесаны.

– Приехали! – заговорила она с доброй улыбкой. – А я уже ждать перестала.

– Тоня, Василинка, Митя! Это бабушка Анета.

– Несите, несите котомки, – приглашала бабушка.

Василинка перешагнула через высокий порог и очутилась в темных сенях, где приятно пахло цветами. Из сеней в дом снова высокий порог. А там – точно в яме. Возле большого стола высокие лавки. В углу икона, на ней полотенце с вышитыми краями. У печи на лавке – корытце, деревянное ведро, глиняный горшок.

Василинка подбежала к окну. Чтобы в него глянуть, надо было стать на цыпочки и подтянуться. За окном видна небольшая часть узкой пыльной улицы, забор в две жерди и чуть поодаль хлев. Разочарованная грустным зрелищем, Василинка обернулась и увидела Тоню. У Тони в глазах стояли слезы. Сестра очень любила, чтобы повсюду было красиво и чисто, вязала кружевные салфетки, старательно ухаживала за фикусами и олеандром, каждую весну расцветавшим розовыми бутонами. А тут... закопченные стены и потолок, земляной пол, темнота.

– Не в каждое окошко светит солнышко, – проговорила бабушка Анета. И сказала маме: – Вот это тут положи, а то на гвоздь повесь. Устраивайся, молодица, не в гости приехала.

ЛЮДИ НЕ ОБИДЯТ

В тот же день люди знали, что городская молодица привезла с собой швейную машинку, и бабушка Анета говорит, что руки у нее золотые – сошьет, что твоей душе угодно. Вскоре стали приходить соседки.

– Здравствуйте, люди добрые! – первой открыла двери пожилая полноватая женщина со светлыми волосами.

– Здравствуйте, здравствуйте, – приветливо ответила мама.

– Ну как вы тут, на новом месте? – словно старая знакомая, спросила женщина. – Сперва, может, чуток погрустите, но человек ко всему привыкает. Люди у нас добрые, не обидят вас.

С того и пошло. Мама не назначала платы за шитье, но люди несли кто что мог: кто картошки, кто краюху хлеба, кто кринку молока. Одному понадобилась рубашка, другой платье, а третьей штанишки для мальчика. Разостлав ткань на столе, мама размышляла, прикидывала, как лучше скроить.

– Ты, молодица, семь раз отмерь, а тогда отрежь, – добродушно советовала бабушка Анета.

Мама целыми днями без устали работала. Тоня варила еду, мыла белье, ходила по воду. А Василинке с Митькой нечем было заняться в доме – ни игрушек, ни книжек. Зато на улице для них было раздолье. Все для них было новое. Интересно наблюдать, как гонят стадо овец. Овцы топают маленькими копытцами, поднимая тучу пыли по улице, и никогда не минуют свой двор. Удивительно – животное, а понимает. Немного страшновато становилось, когда возвращались с поля коровы. Впереди шел большущий бык. Он высоко вскидывал голову и громко ревел. Набрав побольше воздуха, Митька пытался передразнить быка, а Василинка смеялась до слез.

Но больше всего Василинку занимали кони. К ним можно подойти и погладить по морде, расчесать гриву. Еще когда гостили у тети Агафьи, девочка мечтала покататься верхом на коне. И сейчас с завистью глядела Василинка на мальчишек, которые, гордо сидя на коне, держали в руках поводья.

Все, что Василинка услышала на улице, она пересказывала маме и Тоне:

– У тети Исачихи черви съели капусту.

– Как это – съели? – спрашивала Тоня.

– Вот так – взяли и съели. А тетя Мариля из ульев мед доставала. Пчелы роем над головой кружили, не хотели отдавать мед. Но тетя Мариля их перехитрила, надела на голову сетку. В одной руке горящую лучину держала, а другой доставала соты. А потом, потом было самое главное! – Василинка, сглотнув слюну, рассказывала, как Левониха несла в деревянном корытце переливавшиеся золотом на солнце соты с медом. У забора, где стояла она, Митя и другие дети, женщина остановилась, поставила корытце с медом на траву, стащила с головы сетку. Наломала капустных листьев и кончиком узкого длинного ножа отрезала каждому по кусочку сот, налитых тягучим медом. Всех детей угостила! До сих пор во рту сладко!

Мама спросила:

– А почему ж ты Тоне не принесла попробовать меду?

Василинка смутилась, не знала, что ответить. А сама словно еще раз увидела, как расплывался мед по капустному листу, а она его облизывала со всех сторон до тех пор, пока в сотах ничего не осталось.

И все же Тоня попробовала меду. Вечером Левониха сама принесла угощение – кусочек меду в сотах на тарелке...

Самая большая радость – ходить за ягодами. Лес начинался сразу же за огородами. Сперва навстречу выбегали березки с длинными расплетенными косами, голубовато-зелеными пятнами проступал осинник – тут свободно гулял ветер, сквозь кружевные ветви пробивались солнечные лучи. А пройдя еще немного – попадали под сень темных елей. Тут даже в самую жару сохранялась прохлада, а в колее узкой дороги не высыхала вода. Но самое удивительное ждало на большой, шагов, может, на сто или даже на двести в ширину, поляне. Там росла земляника. Издали ее не было видно, но когда нагнешься или присядешь на корточки – под листиками ярко-красные, сочные ягоды. Правда, красный только один бочок, но разве будешь ждать, пока поспеет вся ягода! Дети сначала идут гурьбой, а потом разбредаются в разные стороны, лишь время от времени слышно:

– Ана-ашка, а-у!

– Я тута! – откликается Анашка.

Потом кто-то зовет Нинку, Василинку, и так все время аукаются, пока не наполнят чашки и кружки. Тогда все собираются на прогалине. Сядут и смотрят, кто сколько собрал и у кого ягоды покраснее.

Один раз никак не могли дозваться Митьки. Все собрались, а его нет и нет.

– Митька-а-а! Иди скорей, пойдем домой! – несколько раз звали дети.

Наконец из кустов показался мальчик, но уж очень грустный. Глянула Василинка в кружку, а она почти пустая.

– Что же это ты, Митька? Где твои ягоды?

– Рассыпал...

Все посмотрели на его заплаканное лицо, и кто-то предложил:

– Давайте отсыпем Митьке по горсти ягод!

Все, кроме белесой, длинноногой Зины, согласились. И вот Митькина кружка полнехонька, с верхом...

То лето выдалось на удивление грибным. Чуть свет вскакивали люди и бежали с лукошками в лес.

Только мама не позволяла себе оторваться от машинки. Шитья было очень много. Она никому не отказывала. Надо ж детей кормить! Вот пойдут на лад дела в городе, добьют белопольских панов да колчаковских генералов – и начнется новая жизнь, о которой столько раз говорил Змитро. Как он там? Что-то давно от него нет весточки. Должно быть, снова поехал далеко на своем паровозе. Тревожно и грустно было на душе.

Отпускать детей одних в лес за грибами без деревенских товарищей мама не отваживалась – боялась, что заблудятся. Это не землянику собирать на краю леса.

А Василинке не сиделось дома.

– Мамочка, – умоляюще просила она, – ну пусти нас с Тоней! Столько грибов люди носят! Пусти! Я уже хорошо знаю все грибные места.

– Не удерживай девочку, – вмешалась бабушка Анета. – Пусть привыкает, не век же ее за руку водить. Походит немного и выбьется на поле, найдет дорогу в деревню.

Сердце Василинки наполнилось благодарностью. Какая славная бабушка Анета. Мама послушалась ее.

Освоившись в лесу, Василинка стала водить с собой и Митьку, но тот вместо хороших грибов клал в лукошко красные, с белыми крапинками мухоморы.

ДЕДУШКИН КОЛОДЕЦ

– Мама! Почему нас с Тоней зовут Медведишками? Не хочу, чтобы нас так дразнили! – взволнованная, раскрасневшаяся Василинка вбежала в хату, споткнувшись о высокий порог.

Но мама не знала, что ответить. Она ничего о таком прозвище не слыхала.

Бабушка Анета неторопливо слезла с печи, села на лавку.

– А ты не обижайся, девочка, ничего нету тут дурного. Я тебе расскажу, откуда прозвище такое пошло.

Было это давным-давно. В нашей деревне объявился высокий, широкоплечий мужик с густой рыжеватой бородой. Поначалу его не признали, а потом припомнили, что годков так двадцать пять назад пан Высоцкий отдал в солдаты своего работника: почудилось пану, что его дочка Мария стала заглядываться на того парня. Барышня в скором времени заболела и скончалась. За двадцать пять лет братья парня умерли, а сам он никаких вестей о себе не подавал. Хата их сгорела, остался лишь клочок земли, который нынче Медведевой десятиной прозывают.

Человек тот – Наум его звали – взялся за работу, да так усердно, что люди ему завидовать стали. На спине из лесу бревна носил. И построил на своей десятине лачугу, затем начал десятину забором обносить. А прежде ту землю пахал богатый сосед Влас. Не по нраву это ему пришлось: будто своей кровной землицы лишился. И принялся выгонять Наума, точно какого-то пришельца. Не пускал к колодцу: думал, не проживет без воды Наум, уйдет, отречется от своей земли.

– А чего он не поколотил Власа? – спросил Митька и, вскочив с лавки, стал хлестать прутиком по воздуху.

– Ведь он был один, а у колодца Влас всех родичей собрал.

И стал Наум из озерца воду носить. Видели, за тем полем, где рожь нынче растет, большое болото? Когда-то оно было озером, но затянула его со всех сторон зеленая ряска, мох вырос. Кое-где на том прежнем озере и до сих пор остались окна – незатянутые пятна воды. Нынче в этих окнах крестьяне лен мочат. Наум оттуда носил воду, хотя она была с плесенью, невкусная. А потом стал копать колодец напротив своей десятины. Копал долго, но добился своего, дошел до родника. Вода была чистая как слеза. И нынче Наумов колодец всю деревню поит. За день вычерпывают всю воду до остатка, а за ночь она вновь соберется.

Пошел Наум однажды в лес. Идет себе, топор под рубахой прячет на случай, если с панским лесником повстречается. Приглядывается, может, сухостойную сосенку найдет. Вдруг слышит, что-то треснуло невдалеке. Замер Наум. Не лесник ли панский? Постоял чуток, прислушался и только сделал несколько шагов, как увидел огромного медведя. Остолбенел Наум. А зверь, видно, был напуганный (недавно пан выезжал на охоту с большой компанией), потянул носом, поднял передние лапы и пошел прямо на Наума. Тот спрятался за толстую сосну, а медведь вцепился в нее обеими лапами. Наум не оплошал, выхватил топор и рубанул лохматого по лапе. А потом оглушил медведя обухом и прикончил его совсем. После того случая люди и прозвали Наума Медведем, а его потомков – Медвежатами. А Наум был вашим дедом. Так стоит ли обижаться, что тебя Медведишкой зовут? – погладила баба Анета Василинку по голове. – С той поры люди подобрели к Науму. Ведь сильный да ловкий всегда в почете, такими словами окончила свой рассказ бабушка.

Василинке захотелось не медля ни секунды увидать дедушкин колодец, и она выбежала из дому...

На дне сруба таинственно блестела чистая, прозрачная вода.

Старая дуплистая ива опустила густо переплетенные тонкие листья, будто укрывала от пронизывающего осеннего ветра черный узловатый комель. Кружились в воздухе узкие желтые листочки и медленно опадали на потемневший от времени, но крепкий еще дубовый сруб.

Внезапно Василинку насквозь пронзил холод, и она, отломив сучок от дедушкиной ивы, быстро побежала домой.

В ту ночь она никак не могла уснуть. Сильно болела голова, нельзя было поднять тяжелые веки. У нее начался жар, и в горячечном бреду появлялся, чуть ли не под небо – огромный бородатый дед с черными потрескавшимися ступнями, в широкой и длинной, до колен, посконной рубахе. Охваченная ужасом, Василинка заходилась от крика, но из горла вырывался еле слышный шепот:

– Ма-а-ма!..

Старик положил ей на голову широкую узловатую ладонь, и приятная прохлада прогнала на мгновение горячую, невыносимую боль. Она открыла глаза – возле полатей стоял кто-то в черной потрескавшейся тужурке и лоснящейся, замасленной кожаной кепке. Милые, родные, ласковые глаза, добрая улыбка под густыми усами...

Заплаканная мама подносила к губам Василинки железную кружку, проливая воду на одеяло.

– Ой, не ко времени ты приехал, Змитро, – плача, говорила она. – Не иначе как тиф, третьи сутки не приходит в себя...

– Папка приехал! – из ужасной дали долетел громовой голос, и в то же мгновение глубокая тьма поглотила папу, и Василинка вновь провалилась в черно-красный нестерпимый зной...

ДЕНЬ – КАК ГОД

Будто снилось Василинке, что кто-то ее тормошит. Только никак понять не могла, где она.

У лавки стояла сердитая хозяйка.

– Никак тебя не добудишься, хоть холодной водой обливай, – упрекала Верка.

Василинка вскочила. Она сочувствовала хозяйке, понимала, что и ей, Верке, было нелегко вставать ни свет ни заря. Но опоздаешь отправить корову в поле – стыда потом не оберешься. Да и что скажет Семен, когда вернется из ночного? Первый год как только поженились, муж был такой хороший, такой ласковый, а сейчас слова доброго от него не услышишь. От нужды и голодухи совсем переменился человек. Тяжко вздыхая, Вера как-то рассказывала об этом бабушке Анете. Пожаловаться ей больше некому, мать далеко живет.

А бабушка утешит:

– Терпи, молодица. Знаешь, за что мужик с женой ругается? Из-за того, что в чугунке ничего не варится.

В чугунке и вправду ничего не варилось. Хлеба в доме не видели с рождества. Хозяйка наливала молока на самое донышко кружки, отламывала Василинке маленький кусочек сухой лепешки. Одевать и обувать пастушку было не во что. Собирая Василинку в люди, мама говорила:

– Смотри, доченька, слушайся хозяев. Люди они молодые, живут небогато, платить тебе нечем. Но Семен обещал вспахать нашу десятину, посадить картошку и яровые посеять. – Мама вытащила из-под полатей старые отцовские гамаши с ушками на голенище. – Обуй, доченька, не беда, что великоваты, теплее будет, и ноги не натрешь.

Василинка первый раз в жизни шла с хворостиной за коровой. На лужайке, куда все выгоняли стадо, было людно и шумно. Сельчане ревностно приглядывались, у кого как скотина пережила зиму. Заметив Василинку в огромных отцовских гамашах, все громко засмеялись. Раньше никто никогда не видывал пастушку в такой обувке. Громче всех хохотала старая Халимониха, аж за живот бралась.

– А корова? Гляньте, бабоньки мои, – говорила она. – Гляньте, как закормили!

– Она же от ветра упадет! – показывала пальцем Зинка.

В лесу стадо разбрелось. Василинка едва поспевала за пастухами. Гамаши были велики, и ходить в них было тяжело и неудобно. Но это было еще не самое худшее. Самое худшее было то, что в большом стаде она не могла узнать корову своих хозяев! Все рыжие коровы казались одинаковыми. Но признаться в этом девочка не осмелилась, потому что боялась новых насмешек.

Дети быстро смекнули, что Василинка не отличает своей коровы от других. И гоняли ее за каждой рыжухой:

– Беги скорей, отгони! Вон твоя корова пошла в сторону!

И Василинка бежала, отворачивала или подгоняла. А дети громко хохотали.

– Давайте спрячемся и оставим городскую одну в лесу. Пускай побегает, поищет, – хихикнула Зинка. Отец ее, Евсей, имел изрядный кусок земли, а зимой даже в Донбасс на заработки ездил.

И в мгновение исчезли, будто растаяли, все пастухи. Василинка осталась одна. Сперва бегала по лесу, искала, потом долго, до хрипоты, кричала и уходила все дальше и дальше в противоположную сторону. Голый, неприветливый лес казался уже страшным и совсем незнакомым. Устав и наплакавшись, девочка присела на пенек. Тут и нашла ее Нина.

– Что ты расселась! – крикнула она. – Побежали скорей догонять наших.

Василинка давно приметила, что Нина участливая, добрая девочка, как и мать ее, тетя Левониха.

Девочки догнали пастухов в болоте, залитом водой. Кое-где виднелись островки снега. На кочках краснела клюква. Коровы на ходу хватали ситник: с самой весны, пока нет осоки, его в охотку ест скотина.

Кто-то вспомнил про еду, и все взялись за свои, висевшие через плечо посконные торбы. Держа в одной руке ломоть хлеба, а в другой шкварку, Зинка подносила ко рту попеременно то одну руку, то другую. У Василинки никакой сумки не было. Она отвернулась и сглотнула слюну. Даже не заметила, как к ней подошла Нина и протянула кусочек блина.

– Попробуй, Василинка, какой мне мама блин испекла.

Василинка вспомнила, как мама учила ни у кого ничего не просить и не брать, но не вытерпела искушения, взяла из рук Нины блин. Он был вкуснее всего, что она когда-либо ела.

Подкрепившись, дети теперь направили коров туда, где больше было травы. На то они и пастухи. Многие из них не первый год пасут, знают, где что растет. Знают болото как свои пять пальцев: тут пройдут коровы, а тут завязнут. Одна Василинка ничего этого не знала. Для нее лесная наука только начиналась.

Вот подошли пастухи к ручейку и стали его перепрыгивать. А Василинка никак не отваживалась последовать их примеру. И остаться одна очень боялась. Шагнув назад, собралась уже перепрыгнуть через злополучный ручеек, как плюхнулась в болото. Дети захохотали. Громче всех смеялась Зинка. Оно и правда было смешно смотреть, как Василинка выкарабкивалась из трясины, смешанной с черной землей, хваталась руками за эту кашу, проваливаясь по колени. Она чувствовала, что вязнет все глубже и глубже.

Нина вытянула Василинку с одной гамашей на ноге. Другую засосала трясина.

ИСПЫТАНИЕ

Спустя несколько дней Василинка уже не путала свою Рыжуху с другими коровами. У исхудалой скотины облезли бока и торчали обтянутые кожей ребра. Рыжуха всегда тащилась последней за стадом. Только успевай ее подгонять. Пройдет стадо, траву ощиплет, копытами растолчет трясину, а Рыжуха плетется следом, проваливается, потому что не держат ноги. Зимой от бескормицы Рыжуха на ногах не могла стоять. Мужики на веревках ее подвязывали, чтобы не упала.

Однажды в холодный хмурый день корова забрела в болото. Ее по самое брюхо засосала трясина. Василинка бегала вокруг бедной скотины, плакала, не знала, что делать.

Дети бросились ломать еловые лапки, натаскали ветвей и хвороста. Все это положили перед Рыжухой, а потом, покрикивая: "гоп! гоп!", стали хлестать беднягу кнутами по спине. Рыжуха от боли подхватывалась, пыталась подняться, но тут же оседала в трясину еще глубже.

– Беги, Анашка, скорей за мужиками, – скомандовала Нина. – А ты, Василинка, никуда не отходи, стереги корову. Когда будут кричать мужчины, отзовись.

Василинка осталась одна. Остальные должны были за своими коровами присматривать. Обессиленную Рыжуху еще глубже засасывала трясина. Глядя в глаза животного, полные боли и страха, пастушка причитала на весь лес:

– Что же теперь будет, что же теперь будет? Погибнет Рыжуха? Что скажут хозяева? Недосмотрела, не уберегла!

С ног до головы мокрая, закоченевшая от холода, Василинка не отходила от коровы, гладила ее по спине, говорила с ней. Нарвала травы, положила возле нее.

– Съешь хоть немножко! – просила она Рыжуху.

Корова не шевелилась, лишь глядела на девочку печальными глазами. А мужчины все не шли. Василинку до костей пробирал холод, дрожь сотрясала все тело, посиневшие руки задубели. Ноги в ледяной воде застыли и онемели.

"А что будет, если Анашка не найдет никого в деревне? А может, никто и не захочет прийти на помощь? У каждого свое дело. Не то что на железной дороге, на Царской Ветке, там рабочие всегда друг другу помогали!.."

Вокруг лежало непроходимое болото. Все живое затаилось, будто вымерло. Что делать, как быть? Если б знала мама! Если б жив был папка! Он ни за что бы не позволил ей так мучиться!.. Папа, папочка, никогда ты уже не пожалеешь свою доченьку, никогда доброго словечка ей не скажешь... А мне так тяжело, так одиноко... Слезы как горох посыпались у нее из глаз.

И тут лес внезапно содрогнулся от людских криков. Прибежали дядя Семен, Николай с сыном Петром. Они принесли веревки и топоры, быстро нарубили веток и жердей, выложили, как помост, перед Рыжухой. А потом начали скидывать землю, высвобождая передние ноги коровы. С трудом протянули под туловищем веревки. Взяв в руки концы веревок, перепачканные в грязи, мужчины громко кричали: "Гоп! Гоп! Гоп! Гоп!"

Рыжуха едва заметно шевельнулась, вновь попыталась подняться и не смогла. Передние ноги лежали вытянутые на помосте, а под брюхо кто-то успел подсунуть жердь. Еще долго мужчины возились, пока вытянули корову из болота. Мокрое, в грязи животное дрожало на холодном ветру, по запавшим бокам стекала темно-бурая вода. Василинка холодной рукой обтирала спину, бока Рыжухи, гладила по худым ребрам беднягу, из-за которой столько намучилась...

Она никому ничего не расскажет. Не скажет даже родной матери, промолчит: маме и так после смерти отца несладко. И дядя Самсонов не отзывается, хотя и обещал не забывать сирот.

"А вдруг с дядей Самсоновым что-нибудь случилось? В городе тоже косит людей тиф. Нет, нет, этого не может быть, – Василинка не допускала плохого даже в мыслях. – Дядя Самсонов должен приехать. Обещал же!"


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю