Текст книги "Запечатление (СИ)"

Автор книги: Lelouch fallen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

========== //1// ==========

– И вновь мы возвращаемся к событию, которое уже вошло в хроники Силестии, как революционный прорыв в многовековой и, к сожалению, безуспешной борьбе с прогрессирующей от поколения к поколению редукцией генома особей, – несмотря на завидную волнительность и важность события, которое, и правда, приобрело планетарный масштаб, голос диктора звучал предельно четко и размеренно, выразительно, интонационно подчеркивая ключевые слова каждой реплики, предельно ясно и достоверно передавая суть информации. Строгий костюм, строгий взгляд, строгая манера держаться перед камерой – в этом был весь Рой Ритвер, бета по статусу с D-уровнем редукции генома, который, благодаря своим умеренным личностным качествам, получил место первого глашатого Силестии. Увы, далеко не все особи обладали D-уровнем редукции и уже тем более не были столь сдержаны и рассудительны.

– Напоминаю, что несколько месяцев назад в Центре Репликации Сансити была проведена первая успешная репликация генома. Добровольцем, пошедшим на такой риск, стал Энтони Сандерс, двадцатисемилетний бета с некогда R-уровнем редукции, – в правом верхнем углу широкого экрана появилось изображение улыбающегося светловолосого юноши на фоне высокого белого здания, над входом в который золотистыми буквами было выведено «Служение. Долг. Нравственность» – именно в таком порядке, и никак иначе. В этом была вся суть Силестии. Увы, понятие выбора плебеям было неведомо.

– Сегодня же Энтони Сандерс покидает Центр Репликации, чтобы начать новую жизнь, как бета с М-уровнем редукции, – Рой Ритвер, медленно повернувшись вправо, но при этом не теряя зрительный контакт с предполагаемой аудиторией, едва заметно улыбнулся, приветствуя человека, с которым была установлена видеосвязь. – Передаю слово нашему корреспонденту в Сансити – Мики Нортону, – маленькая картинка увеличилась до размеров экрана, и стало отчетливо заметно, насколько сильные эмоции переживает хрупкий омега, на которого сейчас смотрела вся Силестия, пытаясь скрыть свое волнение и сбивчиво тараторя заученный и, наверняка, написанный кем-то более осведомленным в ситуации текст. В Силестии на важные посты и должности не принимают за красивые глазки и пухлые губки. Служение. Долг. Нравственность. Три столпа, на которых держалась Силестия вот уже несколько веков, и в глубинах понимания которых скрывалось единственное, что действительно было нерушимым. Увы, высокородность была приоритетом единиц.

– Сейчас мы ожидаем у Центра Репликации, из которого, с минуты на минуту, должен выйти Энтони Сандерс, – омежка приободрился, на щеках проступил легкий румянец, большие глаза взволновано заблестели, а губки изогнулись в соблазнительной улыбке. Камера сменила ракурс, теперь показывая вход в Центр Репликации – мрамор лестницы и матовость стекол входной двери. Странно, но, несмотря на высокое развитие технологий, пока ещё не изобрели камер, которые имели бы обзор в триста шестьдесят градусов, позволив сейчас увидеть не примерную белоснежность здания, а высоту и внушительность его ограждения, за которое был заказан вход тем, у кого не было на то специальных пропусков. Увы, не все достояния считаются народными.

– А вот и он! – неподдельная радость в голосе Мики, и толпа встречающих и репортеров хлынула к входу, суетясь и жужжа. – Надеюсь, Энтони Сандерс даст короткое интервью, – конечно же, Энтони Сандерс даст интервью, иначе никто бы даже не узнал ни лица этого человека, ни его имени, ни места его нахождения, но его знали и узнавали, за его судьбой, затаив дыхание, следили несколько месяцев, им восхищались и его же порицали, он стал символом понятия Долг, в данный момент выходящим из здания Центра Репликации. Увы, но кульминация неизбежно заканчивается развязкой.

– Неужели это Энтони Сандерс?! – однотипные вздохи, выкрики и вопросы, и все, как один, корреспонденты-омежки с их текстами-заготовками, хрупкие, миловидные, с пушистыми ресничками, невинными глазками и дежурными улыбками, словно вновь, пусть и на миг, заработал Инкубатор периода Реставрации. Увы, но какими бы ни были времена, а народ всегда требует хлеба и зрелищ.

– Приветствую, – усталая улыбка на бледном, осунувшемся лице с болезненно-серой кожей, лишь глаза, кажущиеся ещё бОльшими из-за темных кругов под ними, смотрят мягко, открыто, с надеждой. – Благодарю всех за поддержку, – улыбка в десятки камер, голова чуть склонена, и от этого движения губ кажутся механическими, словно тоже заученными, выработанными, отрепетированными, но в Силестии привыкли не обращать внимания на подобное, ибо Нравственность предопределяет даже такую мелочь, как сокращение лицевых мышц. Увы, массы всегда безлики и безымянны на фоне своего величественного предводителя.

– Пару слов, Энтони!

– Поделитесь впечатлениями!

– Как вы себя чувствуете?!

– Каковы планы на будущее?! – омежки с R-уровнем редукции генома – одно из низших сословий Силестии, но сейчас, в вспышках фотокамер, на экранах телевизоров перед зрителями, с восхищенными личиками, они кажутся фарфоровыми куколками – безупречными внешне, но пустыми внутри. И на их фоне Энтони Сандерс, бета с М-уровнем редукции генома, пусть по внешним данным значительно и уступает этим образцам изнеженности и страсти, кажется грациозным, статным, привлекательным, желанным, достойным метки даже высокородного. Контраст слишком ярок, подчеркнут, криклив, намеренен. Увы, многое познается лишь в сравнении.

– Я – его будущее, – даже те, кто был по ту сторону экрана, благоговейно охнули, и вся Селестия замерла, благоговея. Редко кто из высокородных не брезгует показать свое лицо низам, тем более массам этих низов, более того, никто из высокородных не будет приобнимать за плечи бету, да ещё и с реплицированным уровнем редукции. Альфа улыбается в застывшие зрачки видеокамер, и общество выдыхает, отводя или же опуская взгляды, ведь, кажется, даже сквозь толщу стекла ощущается сила давления ментальной воли этой особи с Z-уровнем редукции, точнее, особи, геном которой не был искажен мутацией. Увы, служение и подчинение – тождественные понятия, по крайней мере, в Силестии.

– Это все ради Ольриана, – на бледных щеках Энтони проступил легкий румянец, и рука альфы медленно скользнула из плеча на талию, притягивая бету к себе ещё ближе, поддерживая – вспышки камер ослепили парадный вход в Центр Репликации. – Теперь я могу родить ему сыновей, – неподдельный восторг и новая волна сбивчивых вопросов, которые так и остались без ответов, ибо первая кость уже брошена и её обгладывание – это, увы, уже народное достояние.

Сопровождаемая восхищением, удивлением, недоверием, завистью, пренебрежением, пара садится в объятий защитным полем кар и взмывает в небо. Событие запечатлено, и, увы, этого достаточно, чтобы ближайший век не акцентировать внимания на прогрессировании редукции генома особей и вымирании Homo memoratrices.

– Какая чушь! – изображение свернулось от краев к средине, угасая на вежливой улыбке Роя Ритвера, и субтильный бета, отделившись от группы из десятка человек, развернулся и предстал пред их глаза, нарочито неумело, кривляясь, вещая со своего места. – Я пошел на риск, чтобы родить сыновей высокородному, – мужчина, сложив руки в молитвенном жесте, закатил глаза, словно млея, а после, резко передернув плечами, стукнул кулаком по столу. – Не бывает такого в жизни, чтобы высокородный обратил внимание на бету, тем более альфа, и уж точно не на того, чье семя и чрево пусты. Как по мне, – бета сложил руки на груди и горделиво, всезнающе, вскинул голову, – это не диво, а надувательство.

– Поосторожней с высказываниями, Роджер, – высокий, слегка сутулящийся альфа предостерегающе посмотрел на своего коллегу, а после, выразительно, на черные точки в разных углах большого помещения. – Уши и глаза, знаешь ли, свойственны не только человеку.

– Спектариус – всего лишь программа, – упрямо фыркнул бета, с неприязнью поглядывая на те же точки.

– И, тем не менее, инспектор Баттерфри, – голос был вполне человеческим, пусть, казалось, он исходит отовсюду, зависая над двумя десятками рабочих мест, которые, после недопустимого для столь солидной организации государственного уровня простоя, спешно заняли исполнители, углубившись в свои дела, – у меня, всего лишь программы, вторая по значимости должность в Департаменте, – в непростительной близости от озадаченного Роджера появилась проекция мужчины в строгом темном костюме средних лет с равнодушным, сухим взглядом серых глаз, которым он мазнул по стушевавшемуся и взволнованно дергающему свой непозволительно расстегнутый воротник-стойку инспектору.

– Прошу прощения, викарий, – сипло выдохнул бета, на фоне обычной проекции, которую сам Спектариус менял, как перчатки, подстраивая свой облик под ситуацию, кажись мелким и ничтожным, ущербным и со смертельным приговором за спиной, ведь его уровень редукции, R-уровень, самый высокий, действительно, выносящий вердикт и ставящий несмываемую печать, а проекция источала ментальную силу особи с уровнем редукции не выше D.

– Займите свое рабочее место, инспектор Баттерфри, – викарий демонстративно-приглашающим жестом указал на пустой стол, заваленный бумагами, над которым мигала желтая лампочка – временное прекращение работы в связи со служебной необходимостью. – За этот месяц именно в Вашем округе было зафиксировано тринадцать нарушений Правил добрососедства, в связи с чем советую принять меры, иначе, – Спектариус сопроводил понуро опустившего голову Роджера испытующим взглядом, – устным выговором Вы не отделаетесь, будучи, в лучшем случае, перенаправлены в курьерскую или же хозяйственную службу Департамента.

– Викарий Спектариус, – бета, остановившись у своего стола и прикосновением большого пальца к сенсорной панели активировав рабочий режим, обернулся и низко склонился, левую руку вытянув по шву, правую приложив к груди и смотря на носки туфель заместителя главы Департамента импринтинга и репликации. – Служение. Долг. Нравственность.

– Именно, инспектор Баттерфри, – хмыкнул Спектариус, проекция которого начала медленно расплываться в воздухе, превращаясь в яркий, исходящий белым светом шар, – начните с Нравственности, – может, Роджеру и показалось, но на миг на светящемся шаре проскользнула злорадная, вполне человеческая улыбка, впрочем, о виконте Департамента импринтинга и репликации ходило много сплетен, в том числе и та, что Спектариус был живой особью из плоти и крови, как и все высокородные, скрываясь от глаз людских.

– Вот сука! – приподняв голову, но не разгибаясь, прошипел Роджер, сузившимся, негодующим, мечущим взглядом буравя то место, где только что развеялись последние нити проекции.

Спектариуса недолюбливали, его уважали и боялись, ему повиновались и его же, шепотом, украдкой, опасливо оглядываясь, проклинали за вездесущность. Викарий, словно аргус, бдел и контролировал исполнительскую дисциплину во всем Департаменте, и именно для таких, любящих посплетничать, выпить чашечку кофе вне обеденного перерыва, использовать компьютер не по служебной необходимости, закончить работу за пять минут до сигнального звонка, он был настоящим наказанием и причиной постоянных выговоров, дисциплинарных взысканий и наказаний. Фактически, Спектариус владел жизнями тружеников Департамента с девяти до восемнадцати, и это не устраивало многих, в основном, потому, что викарий был всего лишь искусственной программой, созданной для осуществления этого самого тотального контроля. Спектариус в Департаменте импринтинга и репликации соответствовал понятию Служение, но при этом имел столь широкий круг полномочий, что просто не мог не стать объектом слухов, сплетен и пересудов. Впрочем, сила его власти не оставляла и шанса на сопротивление.

– Похоже, это было твое последнее предупреждение, Роджер, – тот же сутулый альфа, рабочее место которого было по правую руку от стола беты, сочувственно посмотрел на коллегу. – Постарайся усмирить свой пыл и сконцентрируйся на работе, иначе… – мужчина пожал плечами. – В общем, ты и сам знаешь, столь длинна очередь на вакантные места не только в наш Департамент, но и на свободные кресла во всей системе дал-эйрин.

– Да знаю я, – огрызнулся бета, тяжело плюхнувшись в мягкое кресло, которое он занимал всего лишь три года, и в очереди, чтобы занять которое, простоял столько же, подрабатывая продавцом в супермаркете и при этом имея диплом младшего специалиста по законоведению.

Служение и Долг предопределяют будущее жителей Силестии, тунеядство наказывается очень строго, вплоть до казни, потому как ресурсы и возможности столь процветающей страны ограничены, и государство не считает за необходимость заботиться о тех, кто не приносит ему пользу, становясь дармоедом. Исключением может быть только высокородный, а высокородность определяется уровнем редукции генома, точнее, отсутствием этой самой редукции. Увы, Роджер Баттерфри обладал самым высоким уровнем редукции, R-уровнем, поэтому был бесплоден и практически лишен ментальной воли, и поэтому же его дипломом специалиста по законоведению, который он получил в университете Фогсити, и который его семья оплатила едва ли полностью не лишив себя средств к существованию, можно было только задницу подтереть… если бы он не был пластиковым.

– А ты, Макмайер, как я посмотрю, все в делах, – Роджер никогда не отличался сдержанностью, он был импульсивен и порывист, что нередко становилось причиной всех его невзгод, и поэтому начинать работу, не выпустив пар, было себе же дороже, проще говоря, он не смог бы сконцентрироваться на разбирательстве дел по нарушению Правил добрососедства и надел бы уйму ошибок, за что снова бы получил выговор от Спектариуса, и не только выговор. Он не мог потерять это место, у него было ещё пятеро братьев, альф и омег, которые, в отличие от него, ещё имели шанс быть запечатленными и дать потомство, его семье нужны деньги, а даже самый мелкий служащий государственной системы дал-эйрин получал в пять раз больше, чем продавец в магазине. Ему нужно было сбросить негатив эмоций после унижения, и объект для этого нашелся быстро: его сосед по рабочему месту слева – инспектор Коул Макмайер.

– Всегда сам по себе, оторвано от коллектива, дружбу ни с кем не заводишь, все корпишь над своими бумажками, – Роджер, почувствовав себя немного бодрее, развалился в удобном кресле, вертясь на нем туда-сюда и с неким превосходством поглядывая на так и не оторвавшегося от работы мужчину. – Что, в принципалы отдела метишь, труженик?

– Извините, Роджер, но у меня нет времени на ваши излияния, – инспектор Макмайер поправил очки, ещё более пристально присматриваясь к спискам на экране монитора и на бумагах, которые лежали перед ним на столе, сравнивая данные. – Заканчивается второй квартал, а квартальных отчетов, инспектор Баттерфри, – мужчина, слегка повернув голову, посмотрел на сослуживца поверх очков, нарочито выразительно подчеркивая его должность и фамилию, – ещё никто не отменял. Так что, как коллега, я тоже советую вам приняться за дело, – снова поправил очки и вернулся к работе, словно и не было этого мимолетного диалога, который забрал у него две с половиной минуты драгоценного времени.

– Да пошел ты, тупой альфа, – прошипел Роджер, отворачиваясь к монитору и низко склоняя голову, словно он тоже высматривал в той кипе бессодержательно разбросанных по столу бумаг что-то стоящее, на самом же деле, его щеки и уши пылали.

Будучи бетой с R-уровнем редукции, Роджер уже привык к тому, что ментально он не может противостоять ни одной особи с иным статусом или более низким уровнем редукции, разве что омежки с R-уровнем тушевались в его присутствии, но ментальное давление со стороны Макмайера, альфы, который стоял всего лишь на одну ступень выше его самого, было сродно оскорблению. Но, как бы там ни было, блядская природа Homo memoratrices взяла свое, и рядом с более сильной особью, тем более ещё способной запечатлеть и зачать потомство, Роджер почувствовал предательское желание, которое в его положении было не только неуместным, но и нелепым. Единственное, что было доступно Роджеру Баттерфри с его уровнем редукции, так это работа и, возможно, партнер с таким же, как и у него, уровнем редукции, в паре с которым он никогда не познает вершину запечатления и не даст потомство. Служение и Долг – вот что должно иметь для него первостепенное значение, потому что у него ещё пятеро братьев, о которых, как старший и утраченный, он должен заботиться.

Альфа, покосившись на своего нерадивого сослуживца, только вздохнул, отчасти понимая его чувства, но не имея возможности поддержать коллегу, как тому хотелось бы. Его никогда не интересовали беты, даже такие симпатичные, как Роджер. По сути, особи вообще мало его интересовали, с недавних пор, и поэтому инспектор Отдела Нравственности при Департаменте импринтинга и репликации, Коул Макмайер, всего себя посвящал работе, исполнительно служа и выполняя свой гражданский долг.

Вообще-то Роджер Баттерфри, этот несносный, эмоциональный бета с большими зелеными глазами и хрупкой фигуркой, был отчасти прав. Пять дней в неделю, с девяти до восемнадцати, он был исключительно инспектором, тратя обеденный перерыв только на еду и отдых, а не на бессмысленные сплетни и ничего не значащие беседы. В отделе у него не было друзей, у Коула Макмайера их вообще не было, даже товарищем он не мог назвать ни одну особь ни в Департаменте, ни за его пределами. Коллектив был для него лишь средой, в которой он проводил половину своей жизни, и который таким же и останется, не став для него ни чем-то более значимым, ни перестав отнимать у него больше времени, чем это предусмотрено штатным расписанием. Корпоративы он стойко отбывал, но только потому, что на них присутствовало руководство, но никогда не соглашался на предложения сослуживцев пропустить по стаканчику до комендантского часа. Коул Макмайер жил работой, и это его полностью устраивало. Никто не знал, чем занимается альфа вне работы, на что он тратит свои свободные часы и заработанные деньги, чем увлекается, каковы его цели и планы, единственное, что он не мог утаить, но желал этого, так это то, что он, в свои двадцать девять, все ещё не был запечатлен. Впрочем, в тех условиях, которые сложились в Силестии после периода Реконструкции, это не было исключением или же отступлением от общепринятых норм. Таких, как он, было много, слишком много, чтобы Коул Макмайер выделялся на их фоне.

Что ещё там говорил этот несмышленый бета? Что он метит на должность принципала отдела, выслуживаясь перед Спектариусом? Это было единственное, в чем ошибся Роджер – Коулу Макмайеру было все равно до повышения, его вполне устраивал его пост рядового инспектора Отдела Нравственности, и его исполнительность, безукоризненность, педантичность и кропотливость были продиктованы совершенно иными мотивами и целями. Как и многие другие, в том числе и Роджер, альфа просто держался за место, которое приносило стабильный и щедрый заработок, тем более что с его уровнем редукции повышения должностного ему и не стоило ожидать, а вот повышение оклада – вполне может быть, ведь должное служение всегда ценилось в Силестии и ставилось в пример тем, кто все ещё, воспевая забытое прошлое, отказывался принимать новые устои. Впрочем, смотря на него, одетого в повседневный костюм инспектора, состоящий из белой рубашки, темно-синего жакета, прямых брюк такого же цвета и черных туфель, выглядящего вполне обыденно, трудно было сказать, что он имеет внушительный счет в банке. Да, внушительный, но, увы, недостаточный.

В Отдел Нравственности Коул Макмайер перевелся четыре года назад, до этого будучи судебным исполнителем в Департаменте Законности и Правопорядка и занимаясь малоприятной работой, связанной с лишением имущества нарушающих закон, поимкой беглецов и казнью приговоренных. Многие не выдерживали, особенно те, которым приходилось опускать рычаг, перекрывающий подачу ядовитого газа в камеру смертников, а после свидетельствовать их кончину и сопровождать раздувшиеся и покрытые язвами тела в крематорий, но Коул Макмайер, казалось, обладал заурядным иммунитетом к подобного рода вещам, и поэтому, ввиду его безукоризненной исполнительности своего долга, альфу заметили и рекомендовали на повышение в Отдел Нравственности, приняв во внимание его диплом магистра юридических наук. Впрочем, и здесь ему пришлось заниматься не только разбирательством дел о нарушении Правил добрососедства или же вести наблюдение за потерявшими моральное обличье, которые подпадали под категорию малонадежных и в перспективе подлежащих ликвидации, но предыдущий опыт дал свои плоды, и Коул Макмайер стал лучшим инспектором отдела, что и оплачивалось соответственно. Да, его, альфу с М-уровнем редукции, волновал только размер его должностного оклада, но не потому, что Коул Макмайер был жаден к деньгам, а потому, что время неумолимо поджимало.

В этом году ему исполнится тридцать – граничный возраст для любой особи, каким бы уровнем редукции она не обладала, разве что высокородных, с их чистой кровью и безупречным геномом, не волновали никакие возрастные барьеры. Если до того, как ему исполнится тридцать, а это произойдет через полгода, он не будет никем запечатлен, все процессы в его организме повернут вспять, и он начнет стареть, закончив свою пустопорожнюю жизнь на, примерно, шестом-седьмом десятке дряхлым стариком. И Коул Макмайер копил деньги, потому что, в его случае, это было единственное спасение: собрать достаточную сумму для того, чтобы заплатить какому-нибудь омеге или бете с меньшим уровнем редукции за то, чтобы он его запечатлел, проще говоря, чтобы на нем поставила свою метку более сильная ментально особь, сделав его своим и осчастливив потомством.

Посмотрев на наручные часы, альфа снова покачал головой – он потратил целых пятнадцать минут на бессмыслицу, сперва отвлекшись на надоедливого бету, а после предавшись тому негативу, который старался держать в узде. В итоге, отчет так и не был составлен, а времени на то, чтобы его завершить, не оставалось. Придется завтра прийти пораньше, чтобы закончить работу в срок, а это неоплачиваемые часы, которые он потратит впустую – непозволительная роскошь ввиду его положения, как служащего и как особи.

За ухом неприятно щипнуло, на миг помутив мир перед глазами, и альфа, вздрогнув, невольно притронулся к точке за ухом, подушечкой пальца поглаживая маленькую пуговку-подавитель, которую в обязательном порядке вживляли всем работникам системы дал-эйрин, и которая должна была регулировать уровень источаемых феромонов, а так же приглушать ответность сущности на феромоны других особей. Конечно же, эта мера была предпринята в целях безопасности и сохранения морального облика государства, потому что, несмотря на времена, гон альф, флорация бет и течка омег все ещё оставались неотъемлемой частью личной жизни каждой особи, и в этой ситуации, дабы не исказить понятия Служение, Долг и, конечно же, Нравственность, правительство нашло только один способ противостоять самой природе – набросить на инстинкты искусственный ошейник.

На сегодня это была его последняя доза подавителя – одна инъекция скрывает запах и снижает чувствительность обоняния особи на три часа, а количество вводов препарата и длительность перерыва между ними четко соответствует индивидуальному рабочему графику человека. Да, Служение – это не только преданность государству и неукоснительное выполнение своих обязанностей, но и соответствие определенным стандартам гражданина и особи, а понятие Долг вмещало в себя и ответственность за будущее Силестии, выраженную в продолжение рода. К слову, понятие Нравственности цепко опутало только ту часть жизни каждого, которая была выставлена напоказ, а то, что происходило за закрытыми дверьми спален, мотелей и государственных борделей, называлось немного иначе – сексуальная этика, которая предполагала невмешательство в личную жизнь особи, если та не нарушает общепринятые нормы гласности и морали.

Строка загрузки на рабочем планшете кликнула состоянием «завершено» спустя несколько секунд после того, как очередная доза подавителя попала в его кровь, распространяясь по телу и словно иссушая его, стягивая, уплотняя, делая слегка грузным и скованным. Впрочем, это ощущение сразу же испарилось – Коул Макмайер уже семь лет на подавителе и привык к нескольким неприятным моментам на день, чтобы не обращать особого внимания на мимолетность черных точек перед глазами. Вот если бы он был запечатлен кем-то, то его пуговку деактивировали бы и изъяли, ведь меченая особь принадлежит только своему партнеру и своим запахом не привлекает других, по поводу же применения ментального давления… в случае запечатления оно не носит сексуальный характер, все остальное же подпадало под понятие Нравственности.

Коул перевел свой компьютер в статус завершения работы, и над его столом сразу же вспыхнула красная точка лампочки, а после, ещё раз удостоверившись в правильности загруженных данных, положил планшет и все необходимые ему бумаги в портфель и поднялся, одевая плащ. В Силестии практически не существовало такого понятия, как смена сезонов, погода всегда была однотипная – умеренно-теплая, но именно в Фогсити, ввиду его географического положения, выделяли сезон дождей, малоприятного, влажного, душного и вредного из-за резкого возрастания уровня токсичных для организма человека испарений, концентрация которых именно в Фогсити и так был повышена. Но выбора не было. После, так называемого, краха информационного общества в Силестии осталось не так уж и много территорий пригодных для проживания.

– Уходишь? Уже? – Роджер, до этого нервно покусывая губу и пытаясь хотя бы немного разобрать завал из бумаг на своем столе, недоверчиво покосился на большие настенные часы, а после и на самого альфу. – До конца рабочего дня ещё три часа.

– У меня сегодня плановая инспекция в Осозе, – коротко ответил Макмайер, взглянув в окно. Несмотря на то, что сезон дождей сейчас был в самом разгаре, сегодня было на удивление солнечно и сухо, похоже, осадков даже не предвиделось, и, если бы Коул Макмайер был менее ответственным и исполнительным, он бы точно, воспользовавшись возможностью, закончил бы инспекцию хотя бы на час раньше, чтобы наведаться в бордель и усмирить свои природные инстинкты альфы не искусственным подавителем, а жарким телом юного омеги, но Коул Макмайер уже давно перестал посещать подобные заведения, не желая выстраивать вокруг себя мир иллюзий.

– Плановая инспекция? – тонкие бровки Роджера приподнялись домиком, а сам бета взглянул на мужчину с слишком явным и заметным сожалением. – Но разве ты не закончил проверку ещё пару дней назад?

– Я закончил с проверкой в своем округе, – сдержано ответил Макмайер, с высоты своего роста покосившись на неугомонного бету, который снова его задерживал, но альфа был слишком хорошо воспитан в соответствии с пунктами Кодекса Нравственности, чтобы прямо и в грубой форме указать Мотыльку, как за глаза называли инспектора Баттерфри, на то, что он отнимает у него неуместно много времени своими бессмысленными попытками привлечь к себе внимание. – Сегодня же у меня инспекция на участке, который раньше курировал Адам.

– Адам? – Роджер медленно и слегка недоуменно перевел взгляд на пустующее рабочее место у окна. – А, да, – поразмыслив с минуту, встрепенулся бета, одарив собеседника широкой улыбкой, – омежка, которого взяли на место Вудса, не прошел стажировку, но… – на этот раз бровки беты слегка нахмурились, сходясь на переносице, явно свидетельствуя о том, что юноша пытается что-то вспомнить. – Разве округ Адама разбивали на сектора между другими инспекторами? – Адам Вудс, двадцативосьмилетний омега, примерно месяц назад ушел в декретный отпуск, и на его место пока что не нашлось замены, потому что работа в Отделе Нравственности заключалась не только в бумажной писанине, а имела и более неприятную сторону. Впрочем, причиной, по которой настроение беты резко ухудшилось, был отнюдь не факт того, что, скорее всего, и на него навесили лишний кусок работы, о чем он, ввиду своей рассеянности, позабыл, а то, что даже Адам Вудс обзавелся альфой.

Да, в этом не было ничего странного, тем более что Адам обладал низким уровнем редукции, D-уровнем, но этот парень был таким неказистым и, откровенно говоря, страшненьким, что на него мало кто обращал внимание, разве что те, которые сами хотели быть запечатленными, а не запечатлеть. В Отделе, тайно, конечно же, даже делали ставки на то, обзаведется Адам парой или же нет, и эти ставки были очень высоки, причем не в сторону успеха Вудса. По сути, никто и помыслить не мог, что высокий, угловатый омега с копной растрепанных русых волос и грубыми чертами лица встретит того, кто бы захотел его запечатлеть, разве что по контракту и за деньги, ведь кроме уровня редукции Адаму нечем было привлечь партнера. Каково же было удивление всех сотрудников Департамента, когда Адам пришел с ярко пульсирующей в его биополе меткой, и каковым же был шок, например, того же Роджера, когда омега, представил им своего красавца-альфу с таким же, как и у него, уровнем редукции, и сообщил радостную новость о том, что в его чреве уже зачата новая жизнь. Это было несправедливо, по мнению самого беты, но таковой была Силестия – уровень редукции своей значимостью затмевал не только внешнюю непривлекательность, но даже аморальность некоторых особей, которые были слишком ценны для государства, чтобы приговорить их за преступления к газовой камере.

– Не знаю, – коротко бросил альфа, взяв портфель и демонстративно посмотрев на часы, надеясь на то, что Баттерфри самостоятельно додумается до того, что он недопустимо задерживает его. – Я сам вызвался подменить Адама в восьмом секторе, обо всем остальном можешь спросить у Спектариуса, – и снова он потратил на бету пять недопустимых минут, и это начинало раздражать, что с Коулом Макмайером случалось крайней редко.

Будучи альфой, но имея М-уровень редукции, Коул, вне гона, никогда не был слишком эмоционален и подвластен чувствам, тем более инстинктам, разве что в период пробуждения и становления в нем сущности альфы, но для молодых особей экспрессивность, вспыльчивость и даже агрессия в этот период допустима и простительна, но, став полноценной особью с биополем и ментальной волей, Макмайер превратился в образец сдержанности. Не то чтобы в его жизни не было вещей и ситуаций, которые его бы раздражали или радовали, раздосадовали или смущали, злили или же обнадеживали, но альфа старался не поддаваться этим веяниям, считая их преградой на пути к своей главной цели. И он оказался прав, правда, это имело определенные последствия, в глазах коллег превратив его в сухаря, нелюдима и затворника, сделав его образцом понятий Служение, Долг, Нравственность, что порождало зависть и даже ненависть. Впрочем, особой тягой к общению Макмайер тоже не отличался.